Sagrada de Família

Хаято просыпается ровно в 5:30. Не по будильнику. Лежит несколько минут, вслушиваясь в чужое мерное дыхание. Перебирает в голове планы на сегодня… Наконец, осторожно снимает с себя руку Ламбо. — Спи. Ещё рано, — говорит негромко, когда тот дёргается. Проводит почти мягко по спутавшимся кудрям и быстро целует в лоб. Ламбо в ответ недовольно ворчит что-то невнятное и поворачивается на другой бок, так и не открыв глаз. Хаято хмыкает и беззвучно выбирается из переплетения конечностей. …Такеши дремлет на боку, положив темную голову на локоть Неба, обняв, обвив собой свернувшегося эмбрионом Мукуро и вжавшись своей спиной в бледную спину Облака. Кея — единственный кроме Неба, кто в будни всё ещё следует давней японской привычке спать на спине — сейчас как-то беззащитно уткнулся лицом Небу куда-то под ребра, а Ламбо, все еще ворчащий, прилепляется к другому боку и руку кладет Небу на бледный живот, так что кончики его пальцев путаются у Хибари в вихрах. И Небо, как будто в ответ, прижимает его к себе крепче свободной рукой, прижимает каким-то почти нервозным движением… Небо спит тихо, дыхание его ровно, но брови хмурятся, и губы сквозь сон сжимаются плотно. И пламя… пламя гудит как-то… напряженно. На той стороне кровати сидит сонный Риохей, кое-как завернутый в халат, и успокаивающе-медитативно гладит Мукуро по изредка подрагивающей голени. Они встречаются взглядами и Сасагава салютует ему свободной рукой. Хаято отвечает кивком и вопросительно поднимает бровь: — Кошмар? Риохей согласно прикрывает глаза, и тут же чуть покачивает головой: — Ничего страшного. Все в пределах ожидаемого. Хаято снова кивает — Понял. — встает с кровати, подходит к Солнцу и привычно соприкасается лбами. Замирает на секунду, потом отстраняется и идет, потягиваясь, в ванную. Значит, сегодня кофе покрепче. И шоколад. Горячий. — С-скотина, — шипит, разглядывая в зеркало смачное фиолетовое пятно на собственной шее. — Поясницу он, тварь, вылечить может, а шею, значит, нет? Еще и под самой челюстью, мать его… — снова морщится он и цокает языком о зубы. А потом выдыхает. Прикрывает глаза и вспоминает, гудение пламени там, под кожей, вспоминает шершавость тонких, искусанных губ и жар сухих ладоней, чужое дыхание, конденсатом оседающее на коже, и шалый, пьяный от удовольствия взгляд… Ну ёб вашу мать, ему ведь давно уже не шестнадцать. Откуда такая реакция, черт ее побери? Впрочем, не важно. Не стоит сейчас дергать Солнце. Не сейчас, когда у Мукуро снова кошмар… А кошмар у туманника — кошмар у всех. Если бы не Дождь с Солнцем… Небо наверняка опять будет ругаться. На себя. За то, что не проснулся. Что позволил им взвалить проблему на себя и дать ему нормально выспаться… Впрочем нет, Небо уже давно не ругается и не ворчит — только смотрит иногда не то с укоризной, не то виновато, вздыхает тяжело и на все возражения твердит: «Заботиться о вас — моя обязанность, родные. Моя, а не ваша…». Наверняка чуть позже, когда Небо в очередной раз сделает вид, что смирился с упертостью своих Хранителей, он закутает млеющий Туман в кокон из простыней* и янтарного пламени и усадит рядом с собой на софе. Чуть ли не с рук будет поить шоколадом, будет обнимать, гладить по распущенным в кои-то веке волосам и целовать в макушку, нежно, почти виновато… Наверняка будет то и дело поворачиваться к Риохею, подливать ему кофе и пальцы сплетать осторожно, широкую гладя ладонь. А Солнце будет понимающе прикрывать глаза, не отрываясь от разговора, и крепче сжимать в ответ руку. Наверняка Такеши, в который раз переглянувшись с Солнцем, рассмеётся своим мягким, журчащим смехом, и собственную ладонь положит поверх уже сплетенных. Окинет взглядом остальных, подмигнет хмурому Ламбо, улыбнётся, глядя Небу в глаза — и мягко утянет к себе руку Солнца, напоследок нежно огладив костяшки под золотистой кожей. Наверняка Ламбо, это несносное, избалованное до крайности существо, тут же влезет под освободившуюся ладонь, и нагло потребует свою порцию нежностей. И Небо, их прекрасное Небо, безгранично щедрое на тепло, даст ему всё, чего он попросит. Будет перебирать темные кудри, обводить мозолистыми пальцами черты повзрослевшего лица, и пламя зеленое будет искрить, когда губы коснутся загорелого лба… Наверняка Кея невозмутимо и молча подойдет, сядет на пол перед Небом и совершенно по-звериному устроит голову на чужих коленях. Будет щурить в удовольствии глаза и дергать по-кошачьи носом, когда золотистые пальцы примутся мягко, самыми кончиками ногтей чесать под челюстью… А потом… Возможно… Да… Потом он и сам осмелится подойти. Подойти, опуститься на колени перед своим божеством и молить, молить о ласке, о тёплом взгляде, о невесомом прикосновении… Стоп. Стоп-стоп-стоп. Хватит. Еще немного, и он выбьется из намеченного графика. Он смотрит на себя в запотевающее зеркало. Смотрит на разлившийся кусочек космоса на собственной шее... И выдыхает. Пусть будет. В конце концов, именно для таких ситуаций он держит тюбик хорошего консилера. Но это потом. Все — потом. Пока — стандартный ритуал и батарея бутылочек косметическо-гигиенического содержания. Правая рука Неба не может себе позволить небрежность ни в чем. Даже во внешности. Особенно во внешности. …Проведя в последний раз махровым полотенцем по волосам, он кидает мокрую тряпку в корзину. Забирает на затылке влажные пряди темно-зеленым «крабом» и плотно запахивает любимый темный шёлковый халат. Возвращается в комнату, и подходит к столику у стены, недалеко от кровати. Поджигает песчаную кофеварку, заливает в увесистую турку воду, достаёт из бумажного пакета недавно перемолотые зерна… Подаёт одну кружку благодарно кивнувшему Риохею, сам берет вторую и идет в другой конец комнаты. Раздвигает тяжелые шторы напротив единственного в комнате подобия рабочего стола и надевает очки в тонкой серебристой оправе. На часах 6.17. У него есть ровно тридцать три минуты на то, чтобы разобраться с сортировкой документации и накидать фронт работ на сегодня. К семи начнут просыпаться остальные. Ровно в 6:50 он закончит с бумагами и снова двинется к кофейно-чайному столику. В 7:03 он поставит завариваться чай для Такеши и Кеи. Молочный улун, который недавно привез мастер Фонг. В 7:06 будет готов кофе. С молоком и корицей — для Ламбо, и крепкий черный — для Неба, Солнца и него самого. И наконец, в 7:08 — горячий шоколад. Для Мукуро. К 7:10 он перенесет все на круглый столик перед кроватью, за которым они собираются каждое утро. Подготовит чашки и сигареты. И где-то в 7: 15 они сядут пить кто чай, кто кофе. Небо к этому времени как раз закончит ворчать… …Но это будет потом. И твёрдая ухоженная рука выводит каллиграфическим почерком ровные ряды записей…