Sagrada de Família

— Папа! — с криком вскакивает с пушистого ковра мальчик лет шести и бежит навстречу вошедшему мужчине. Вся гостиная залита теплым светом электрических свечей, а из темнеющего провала открытого окна ветер доносит запах нагретой за день листвы и спеющих цитрусовых. — Рад тебя видеть, родной, — с улыбкой отвечает ему Тсунаеши и приседает, чтобы поймать ребенка в объятья. Целует мальчишку в загорелый висок: — Как вы здесь с мамой? Всё хорошо? — Ага! — щербато улыбается ребенок. Вместо переднего верхнего молочного зуба у него дырка, и потому он немного шепелявит: — А мы ездили в город, в театр! — Да? — спрашивает Савада с неподдельным интересом. — И как тебе, понравилось? — Не-а, — машет головой ребенок. — Кроме Царицы Ночи*. Она там одна не дура, — выдает он серьезно, очень знакомо фыркнув, а Тсунаеши ставит себе зарубку поговорить с Хаято о ругани при детях. — Ренато, — тянет он предупреждающе. — Но они там правда все глупые! — взмахивает руками ребенок в праведном возмущении. Савада вздыхает и треплет его по темным, слегка вьющимся волосам. — Вот что, сокровище мое, иди мой руки. Сядем ужинать, и ты все мне подробно расскажешь, хорошо? Тогда и посмотрим, глупые они или нет. — Вот увидишь, они все там идиоты! — категорично отрезает ребенок и, выскользнув из объятий отца, бежит в сторону ванной. — А дедушка придет? — спрашивает он через плечо, лукаво сощурив янтарные глаза. — Придет, куда он денется, — хмыкает Тсунаеши. — Только в лицо его дедушкой не называй, он от этого смущается, — и ребенок, хихикнув напоследок, скрывается за дверью. Кто бы мог подумать, что безжалостный киллер Реборн будет однажды отзываться на «дедушку»? А Савада поворачивается к оставшейся в комнате женщине. — Амалия, — дружественно-вежливый кивок. — Тсунаеши, — такой же кивок в ответ. Невысокая, не слишком худая, вся как будто округло-мягкая, бойко-живая женщина, еще почти девушка — ей всего двадцать пять… Загорелая курносая брюнетка с ямочкой на левой щеке и ласковым прищуром кофейных глаз. …Савада слышал, что ее считают довольно-таки привлекательной. Он в этом плохо разбирается. Дочь мелкого северо-итальянского клана, пожелавшего войти в Вонголу. Беспламенная дочь. …И это прекрасно, ведь ничто не помешало Ренато унаследовать сильное пламя отца. Его верная, испытанная временем подруга и мудрый советчик. Та, кому он доверяет безоговорочно. …Эта женщина воспитывает его сына. Может ли Савада Тсунаеши оказать большее доверие? Его жена перед законом и Господом Богом. …И перед мафиозной верхушкой — что куда важнее. Мать его сына. …И только за это он готов носить ее на руках. Женщина, к которой он испытывает уважение и бесконечную благодарность… …И не более того. — Как прошел день? Встретилась с синьорой Марго? — спрашивает он, скидывая пиджак. Синьора Савада в ответ мечтательно улыбается. — О, да, — прищур глаз из ласкового становится хитрым. — Эта девочка все еще думает, что она не просто любовница. Все уговаривает меня уйти от тебя. Савада негромко смеется в ответ. — Кстати, — вспоминает Амалия и щелкает пальцами. — Нико звонил, просил разрешения навестить нас. — Нико? Твой брат? Конечно, почему нет, — пожимает плечами Тсунаеши, закуривая. — Родственники, все-таки… *** — …Мы ошиблись, — шепчет Небо мертвым голосом. — Выбирай, Савада Тсунаеши. Выбирай, кого ты спасёшь, — шипит телефонная трубка. — Ошиблись… — шепчет он, не глядя на Хранителей. И в ответ ему доносится тишина. Выбирай, Савада Тсунаеши. Ренато и Амалия не вернулись с прогулки. Прогулки, на которую не должны были отправляться. Тсунаеши же предупреждал их… Он же предупреждал… Они просто исчезли из-под носа у охраны. Исчезли вместе с Николо Глессо. — Ты ведь покажешь мне город, сестрёнка? — Почему вы молчали? — шепчет Небо мёртвым голосом. Хибари скулит по-звериному, и истерикой заходится Рокудо Мукуро. — Мы не могли, — отвечает Ламбо, с губ стирая припадочную пену. …Убежище Глессо они начинают штурмовать сразу же, как обнаруживают. Без прикрытия и подготовки. Ямамото теряет треть кисти, чудом спасая все остальное. Реборн, ринувшийся спасать нерадивых учеников, погибает в туманной ловушке. Глупая смерть для такого, как он. Николо Глессо удаётся взять живым. …Живым? — Первый раз такое вижу, — удивленно констатирует Верде. — Это похоже на результат работы «кукольника», но туманные куклы не обладают самосознанием. Первый раз вижу, чтобы программирование производилось на таком тонком уровне… Реборна хоронят тихо. Тело сжигают в радужном пламени. Чтобы он точно не воскрес и не переродился. Таково было его желание. Пустой гроб зарывают в оливковой роще. Отпевания не было. — Мы не могли сказать, Небо, — отвечает Ламбо, ухмыляясь горько. — Но пытались сделать всё, что в наших силах. Он пытался расшатать блоки. Вместо свободы он получил эпилепсию. Изуродованный труп Савады Амалии хоронят в закрытом гробу. Ее уже отпевали по всем канонам. Местоположение Савады Ренато все также остается неизвестно. Выбирай, Савада Тсунаеши. — Он — предатель! — кричит Хаято, брызжа слюной. — Он мог снять блоки, мог, я знаю! — …Мукуро? Это правда? — спрашивает Небо неверяще. Нет. Конечно нет. Мукуро не знает, как доказать. Мукуро знает, что глаза у Ренато того же цвета, что и у Неба. …Мукуро уходит, так и не встретившись взглядами. Мукуро разбит на зеркальную крошку. Он не знает, как оправдать свою слабость. Мукуро не может больше смотреть в янтарные глаза. …А у Неба словно вырвали часть души. — Отдай мне то, что я хочу, Савада Тсунаеши. Отдай, и я верну тебе сына, — шипит телефонная трубка. Выбирай, Савада Тсунаеши. Кея не спит. Кея несется вперед бешеной гончей. Кея пытками выдирает информацию. Кея рвет врагов на части. Кея не смеет смотреть на свое Небо. Кея сам разорван в мелкие клочья. Он слишком слаб. Он не смог защитить свою стаю. Он проиграл. Его клыки Не стоят Ничего. …Небо не смотрит на него. Небо смотрит лишь в отчеты о поиске Ренато. — Сын или артефакт? — шипит телефонная трубка. Выбирай, Савада Тсунаеши. …Разве тут есть, о чем думать? Хаято с головой уходит в работу. Хаято с головой ныряет в алкоголь. Хаято курит больше, чем когда бы то ни было. Хаято, кажется, подсаживается на антидепрессанты. Хаято готов на все — только бы забыть звенящий детский смех и низкий прокуренный голос. Хаято своими руками кладет себя на алтарь достижения цели. Хаято своими руками кладет себя в могилу. Потому что Хаято уже мертв. Он подвел своего Бога. И уже за это достоин смерти. Он должен сейчас подпирать собою изножие трона, сейчас, когда Небо столь уязвимо… Но он ведет себя как бесхребетная дрянь. И от этого снова становится тошно. …А Небо вот-вот упадет, лишившись опоры. — Ну же, Савада Тсунаеши… Что скажешь? — шипит телефонная трубка. …Разве тут нужно что-то говорить? Сасагава впадает в кому. Сасагава как всегда прикрывает чужие спины во время операции. Сасагава ловит пули всем телом… Вот только пламя его мутирует, напитавшись горем Вот только пламя его теряет способность исцелять. …А Небо проводит у больничной койки куда больше времени, чем мог бы себе позволить. — Я жду, Савада Тсунаеши, — шипит телефонная трубка. …Вот только интуиция, прежде молчавшая, завывает сиреной. Интуиция орет до звона в висках. «Нельзя». «Не отдавай». «Иначе — катастрофа». Ламбо не пьет таблеток. Ламбо запирается в темноте своих комнат. Ламбо играет в рулетку. Ламбо не знает, убьет ли его следующий припадок. Ламбо наказывает не себя. Ламбо знает, что брату сейчас правда не до него… Ламбо это не мешает лелеять свою обиду. Избалованного ублюдка всегда в первую очередь волновал только он сам. — Катастрофа — уже, — мертвым голосом шепчет Небо. — Я буду ждать тебя в назначенном месте, — шипит телефонная трубка. Выбирай, Савада Тсунаеши. …Такеши выгорает. Такеши бессилен перед катастрофой. Такеши может лишь смотреть, как обращается в руины семья. Такеши не может больше зажечь огня. Такеши не может даже подняться с постели. Такеши не может даже открыть глаза. Он держался… Он сделал все, что мог, но… Это конец… …И Небо остается в одиночестве …И Небо кровоточит рваными страшными ранами. …И Небо рассыпается на части. Выбирай, Савада Тсунаеши. — …Я приду, — мертвым голосом шепчет Небо. Теперь, когда у него остался только сын… Он пойдет на все. Трубка отвечает шипящим смехом. …Он не приходит на встречу. Не может, физически. Ибо появившийся Бермуда фон Вихтенштайн утаскивает его в казематы Вендикаре. Его — и его Хранителей. И запирает в одной камере. — Мальчик уже мертв, — говорит он, игнорируя крик и брань. — Место вашей предполагаемой встречи взлетело на воздух, — говорит он сквозь маленькое окошко в двери. — Разберитесь лучше со своими проблемами, — отрезает чудовище в черном цилиндре и захлопывает железную ставенку. Савада Тсунаеши кричит. Савада Тсунаеши готов выломать к чертям эту проклятущую дверь. Савада Тсунаеши уже пламя зажигает на руках, когда… — Небо? — слышит тихий хриплый голос. — …Риохей? — оборачивается он мгновенно. Смотрит несколько секунд с недоверием… И бросается к нему, забыв о двери. — Ты очнулся… — Да, только что… Ай-чшш! Вот сюда не надо давить, тут шов… Да, вот так, — и он обнимает Небо в ответ. Соприкасается лбами трепетно и, кончиками пальцев ловит чужую дрожь. Хмурится, разглядывая еще сильнее изможденное лицо, на совершенно безумный блеск глаз и со вздохом прячет чужое лицо у себя на шее. Кея стоит — единственный из всех — в дальнем углу, точно палку проглотив, с застывшей маской вместо лица и черными, прямо-таки черными кругами под остекленевшими глазами. Мукуро сидит на полу, забившись в другой угол, сжавшись в клубок, закрыв голову руками и изредка подрагивая крупной невротической дрожью. Хаято сидит напротив, спиной прислонившись к стене, истощенно обмякнув, ладонями закрывая заросшее щетиной лицо. Ламбо обнимает сам себя, закрыв глаза, отгородившись от всех острыми коленками, и изредка дергает непроизвольно то ногой, то мимическими мышцами, из-за чего лицо его принимает самые странные выражения. …Такеши же, сломанной куклой лежавший на полу, встречается с Солнцем сначала неосмысленным взглядом. Встречается — и цепляется, приходит в себя, щурится настороженно, как будто сомневается, как будто не верит, что Солнце правда вернулся… А потом поднимает голову. Пусть тут же роняет, это не важно. Он выходит из анабиоза. И Небо это чувствует. Небо отрывается от Сасагавы и ловит в объятия Дождь. Небо целует загорелое лицо и встрепанные седеющие волосы, Небо пламенем обвивает истощенное тело… И Солнце смотрит на остальных Хранителей. Смотрит на них, изломанных и изможденных, изголодавшихся по теплу, добровольно, по собственной глупости, от него отрекшихся… Хранителей, с пожирающей завистью следящих за Дождем и Небом… Солнце смотрит на фанатичный блеск в пустых, лишенных рассудка глазах Неба. Неба, изломанного собственными Хранителями, Неба, с остервенением вцепившегося в ранящую его самого связь как за последний оплот реальности, как за паутинку, спущенную в ад… Теперь, когда даже его сын мертв… И с тихим вздохом Солнце выпускает свое искореженное пламя. — Так и будете ждать, идиоты? Они никогда не простят себе событий этого времени. Они всегда будут помнить о нем, и сердца их будут обливаться кровью и вспыхивать яростью, возможно, даже ненавистью, но… Теперь, лишившись всего, изрезав и разбив друг друга на осколки, уничтожив практически друг друга… Теперь они столкнутся, притянутые нитями связи, столкнутся только затем, чтобы разнести в прах все, что еще оставалось цело. И тогда из бесконечной боли, из кровоточащих ран, из праха разных существ и чистого пламени родится одно, еще более совершенное, чем прежде… …Мы здесь. Мы живы. И Мы всегда будем рядом. Ибо в легких наших — один воздух и в сознании нашем — одни мысли. Ибо Мы — одна душа и одно пламя. Ибо Мы — одна боль и одно счастье на всех. Ибо Мы — одно целое. *** — Знаешь, я очень не люблю, когда меня обманывают, — шипит телефонная трубка.  — Разве я обманул? — улыбается ласково Савада Тсунаеши. — Пустая шкатулка в обмен на мертвого ребенка. По-моему, всё честно. — Не шути со мной, Савада. Где Грех? Выбирай, Савада Тсунаеши, или ты отвечаешь честно, или… Савада Тсунаеши лежит на постели. Савада Тсунаеши путается пальцами в кудрях Ламбо. Савада Тсунаеши улыбается, подставляя шею робким поцелуям Хаято. — Я выбираю войну, — с видимым легкомыслием прерывает он и прикрывает от удовольствия глаза. — Знаешь, — доносится из трубки спустя несколько секунд молчания. — Во всех мирах душа Савады Тсунаеши осчастливлена предназначением… — Только если это предназначение — уничтожить весь мир, — отвечает Савада насмешливо-холодно. И сбрасывает трубку. *** Саваду Ренато хоронили в закрытом гробу. Хоронили без отпевания, на маленьком семейном кладбище. В день похорон светило яркое солнце и пахло нагретой за день листвой и спеющими кровавыми апельсинами*.