Окажи мне услугу: Возвращение домой

      Главный коридор предпоследнего этажа «Mori Corporation», в сравнении с другими своими собратьями, этажами пониже, занимаемыми всевозможными крупными компаниями, отелями и ресторанами, не отличался особой вычурностью. Не отличался не столько потому, что Мори Огай не шибко гнался за нарочитой помпезностью и демонстрацией своего статуса через свои же владения, следуя, в большей степени, некоторому минимализму и лаконичности, сколько по той банальной причине, что на эти этажи простому люду, не состоящему в мафии, ход был закрыт, так что и оценивать было некому. И это не говоря уже о том, что не каждый член мафии в своей жизни хоть раз пересекал черту входа на последние пять этажей здания.       Вот и сейчас, огромный коридор невероятной длины был так же пуст и даже скучен, как и в любой другой день. Да только вот сегодняшний день не был «любым другим». Сегодняшний день был днём переворота власти в Портовой мафии. А всё тот же коридор оставался неизменен и тих: всё так же приглушённо работало освещение; информационные панели двух лифтов сигнализировали об обычном режиме функционирования; их кабины, видимые сквозь прозрачные стеклянные двери, находились на этаже. Всё было как обычно. И в этот день, в день, когда в подобном месте должны были бы царить хаос и суета, эта обычность казалась подозрительной, но, в некоторой степени, вполне ожидаемой.       Значит, пока никто не придёт.       Именно поэтому Осаму, в полном одиночестве и даже безоружный, выбрался сюда и просто ждал, когда же сваленная на Чую грязная работёнка будет выполнена, когда же тот подоспеет следом, и они вдвоём, вместе, наконец, начнут выбираться.       «Вместе», — повторил он про себя, вновь сжав правую руку в кулак, силясь вызвать в памяти те ощущения, когда его, ухватив за ладонь, уводили из подаренной Огаем золотой клетки. Когда даже сквозь ткань чужой перчатки чувствовался тот приятно обжигающий жар. Когда странные, похожие на искреннее счастье эмоции захлёстывали целиком, пусть он и не мог отдаться им полностью, раз за разом осаживая самого себя горькими подозрениями. Но всё-таки, Чуя не бросил и не предал.       Казалось бы, а что в этом такого? Ведь, как сильно бы они ни цапались, как часто бы ни пытались друг друга задеть, в их старых, не самых приятных взаимоотношениях никогда не было места предательству. А вот что касается иных аспектов… Осаму задумался, почему вообще он стоит в коридоре, пока Чуя там, разбирается?       Конечно, было несколько подло вот так вот сбежать, свалив убийство раненого на своего, теперь уже кажется действующего, напарника. Но… это же не предательство. Он же был с ним честен, в конце-то концов?       Да, он не хотел убивать сам, и сам почти прямо о том заявил. Не то ли причина была во влиянии, долгое время оказываемом на него со стороны Одасаку, а после — Агентства, не то ли он попросту размяк в какой-то момент. Перед Чуей он уже дважды прикрылся почившим другом, но была ли в этом прикрытии цельная истина? А что же касается его самого? Может, и правда, наступил некий момент или период, когда его мировоззрение начало медленно, но неуклонно меняться, а он сам и не заметил? Так или иначе, результат был один: он не хотел убивать. Тогда какие ещё объяснения он для себя ищет? И, главное, зачем?       Чуя же, признаться, тоже был не из жестоких убийц. А в их старом тандеме, именуемом Двойным чёрным, именно этот жёсткий, нервный и вспыльчивый человек — всё-таки человек, признался сам себе Осаму — на удивление, являлся тем ещё добряком. Убивать хоть и приходилось обоим, но, в случае Чуи, все его убийства являлись либо необходимостью, либо были следствием всё той же вспыльчивости. Вот как сейчас, минутами ранее, когда тот планировал переломать по шестнадцать костей каждому. Переломал, убил, но не всех. А тех, кто остался, обычно приходилось добивать второй половинке команды.       «Не в этот раз», — та же ладонь, которую прожигал взглядом всё это время, непроизвольно сжалась в кулак.       Не в этот раз.       Наверное, именно поэтому где-то в груди что-то так неприятно жгло. Что-то, похожее на совесть, доселе спавшую вечным сном. Так неприятно было даже не из-за своей слабости, а за подставу с его стороны. И хоть разум упорно твердил, что подставлять напарника — чуть ли не весь смысл его существования, ощущения же были такими, словно крысы, взращиваемые в глубине души годами, выгрызали себе путь наружу.       Хотелось на воздух.       Он возвёл глаза к потолку в нелепой попытке узреть уже, должно быть, закатное небо, которого в последнее время так недоставало, и тяжело вздохнул, прежде чем случайно, краем глаза зацепиться за одну из камер видеонаблюдения, чья лампочка, так же обычно, как и всё вокруг, мерно мигала. И эта камера, которая настолько примелькалась, что давно уже воспринималась как часть интерьера, мигом выбила из головы всю дурь, заставив задуматься больше над делом.       И как раз вовремя. Как раз в тот момент, когда за спиной раздался знакомый стук каблуков кожаных туфель напарника. Из тех самых моделей, которые однажды и себе присматривал, пока не увидел одну из таких пар, поменьше, на Чуиных ногах. Пришлось отказаться от покупки и навеки заречься от подобного выбора обуви, да и высмеять выбор напарника пару-тройку раз, чтоб наверняка дать понять, насколько нелепо тот в них смотрелся. Хотя, будто бы Чуя хоть раз задумывался над настоящей причиной этих насмешек.       — Эй, — не самым вежливым тоном окликнули его со спины, и когда Осаму, вновь поймав себя на странных воспоминаниях, обернулся через плечо, то узрел протянутый рукоятью к нему пистолет. — Поражаюсь твоей беспечности.       — Ты это о том, что мог выстрелить мне в спину? — деловито, но в шутку, по-доброму, уточнил он, улыбнувшись, когда ухватился за протянутое оружие, отдавать сразу которое ему почему-то не захотели.       — Я бы предпочёл всадить в тебя нож, — устало проговорил Чуя, явно не обратив внимания на эту подначку, и, словно бы в болезненном спазме сощурившись, большим и указательным пальцем свободной руки провёл по бровям, после чего весьма естественным образом поправил шляпу и выпустил ствол пистолета, передав его в полное распоряжение Осаму. — Ты не взял с собой оружие, идиот, — пояснил он свои первые слова.       — Не думал, что наличие пистолета в моих руках станет для нас таким уж подспорьем. Но, как скажешь, — занявшись извлечением магазина и проверкой наличия в том достаточного количества патронов, привычно прокомментировал он, прикинув, что, в общем-то, оружие лишнем не будет. Однако странноватый жест напарника оставить без внимания всё же не смог. — У тебя проблемы со способностью?       — А? — непонимающе уточнили в ответ, и, между прочим, сделали то вполне натурально.       — Голова болит? — пояснил невнятные опасения Осаму, продолжая возиться с чьим-то пистолетом, явно подобранным среди того побоища — определённо, Чуя пытался оттереть рукоять от крови, но в деле в этом преуспел не особенно. — Эти твои новые приёмчики наносят вред сродни Порче? — меж делом продолжил он, и после сказанного на него посмотрели таким взглядом, будто бы на типичную, максимально стереотипную представительницу женского пола, раздувающую из любой мухи слона. Будто бы это его остановит: — У тебя усталый вид, — а вот эта фраза, кажется, стала добивающей, потому что следующее, что произнёс Чуя, было резкое и раздражённое:       — Ты что? Моя мать?       — А у тебя была мать? — саркастическая ухмылка в ответ, вздёрнутая рыжая бровь напарника, его же недовольная гримаса и сдержанная, но лишённая всякого раздражения фраза:       — Нет… — произнесённое таким голосом даже заставило почувствовать некий укол совести, нанесённый в самое сердце. Но лишь на мгновение. Такой слабый укол. Слабее комариного укуса. От подобного так просто отмахнуться, если бы не: — Не думал, что ты опустишься до подобного.       И ответить было нечего. Очередная колкость комом засела в горле, после чего тут же была проглочена, и только лишь сожалеющая улыбка — всё, что он смог себе позволить. Но Чуя, кажется, и этого не заметил, как-то уж слишком вовремя отведя глаза. Не в смущении, вовсе нет. Скорее, в какой-то момент ему стало противно смотреть на собеседника, и это он продемонстрировал с идеальной точностью.       Стоило бы сгладить накал да продолжить разговор как ни в чём не бывало, потому что показывать своё состояние, всё ж таки несколько уязвлённое, в планы Осаму пока что никак не входило:       — Тогда в чём проблема? — сделав вид, что пропустил упрёк мимо ушей, как и делал всю свою жизнь, продолжил с того, на чём остановился. — Что с тобой?       — Как же ты иногда выводишь, — Чуя явно не пылал желанием отвечать на какие то ни было вопросы.       — Иногда? — раз не хочет отвечать, стоит оставить расспросы на потом, переключить направление всего диалога.       — Всегда, — последний вопрос, заданный с некоторой усмешкой, похоже, вернул и ему эту нотку былого веселья, потому что ответ на него прозвучал именно с той интонацией, как если бы они оба начали возвращаться к обычным, повседневным перепалкам. С трудом, нехотя, но всё же.       — Отлично, — в тон ему отозвался Осаму и, словно бы забыв обо всём разговоре, словно не придав ему значения, но таки сделав заметку на задворках памяти касательно странноватого поведения напарника, тут же дёрнул затвор на себя и взвёл пистолет вверх. Два шага в сторону. Выстрел. А после, не медля, второй.       Чуя аж дёрнулся от неожиданности и отскочил назад, а после, с ошарашенным видом, зло гаркнул:       — Какого хрена ты вытворяешь, идиот?!       Что ж. По крайней мере, его лишь обозвали, а не напали. Так, по привычке. От неожиданности.       — Там была камера, Чу-у-я, — пронаблюдав за, можно сказать, вполне себе мирной реакцией, протянул «идиот», опустив руку вниз: прятать оружие за ремень в их нынешнем положении не стоило. — К тому же, ты принёс мне чужую пушку. Мне стоило пристреляться.       Тот взглянул наверх, чуть сощурился, демонстративно, будто бы у него и в самом деле было плохо со зрением, и, не отводя взгляда от двух дыр — в камере и в потолке рядом — с искренним, но нарочитым любопытством задал вопрос:       — Зачем в потолок-то стрелял? Неужели такой разброс?       — А, — вдруг спохватился Осаму, поняв, что для «пристреливания» расстояние от одного пулевого отверстия до другого, учитывая расстояние до потолка, и впрямь должно бы вызвать соответствующие вопросы у любого, даже самого неискушённого стрелка. — Дело в бинтах, — указал он пальцем на левую часть своей головы, где бинты, как и в старые, совсем не добрые времена, закрывали глаз. — Фокус сместился.       — Ясно, — хмыкнул в ответ Чуя, чуть кивнув, и, удовлетворив любопытство, перевёл взгляд на лифты. — Пора выбираться.       — Даже не думай, — проследил за его взглядом Осаму. — Их тут же заблокируют где-нибудь между этажами.       — Я не такой идиот, Дазай.       — Значит, по лестнице, — постановил он, так же чуть отрывисто кивнув и, не обратив внимания на очередной, полный привычной язвительности выпад, нехотя повернул голову в сторону пожарного выхода.       Серый и скучный, ведущий вниз проход скрывался где-то за поворотом, и о его наличии свидетельствовал лишь знак с бегущим человечком на зелёном фоне, дополнительной стрелкой указывающий верное направление и так выбивающийся своей расцветкой из общего интерьера. А парадных лестниц на этих этажах не было вовсе. Попасть сюда в официальном порядке можно было только на всё тех же лифтах, снабжённых передовыми технологиями безопасности, в кабины которых и попасть-то можно было лишь по особому приглашению обитальцев здешних мест.       — Ты представляешь, сколько тут этажей? — повернув голову в том же направлении, как бы невзначай осведомился Чуя, в дополнение чуть сгорбившись и уперев руки в боки, вздёрнул брови, показывая тем самым, насколько же долгим, а главное, проблемным сулил быть этот путь, и как сильно ему претила эта затея.       — Ты всегда можешь спуститься вниз по стене снаружи, — так же невзначай подметил Осаму безо всякой серьёзности. — Да и я могу, — присовокупил он, невесело хмыкнув в ответ.       — Опять суицид, да?       — Да спускаться по этой лестнице — суицид, Чуя! — вдруг воскликнул он, и впрямь всецело и в полной мере представив, как они вдвоём будут преодолевать такое расстояние пешком. — Может, здесь останемся? Они же не сунутся сюда, если мы устроим тут засаду? — не то ли всерьёз, не то ли в шутку почти что взмолился он, сам до конца не понимая, веселит ли его вся эта ситуация или угнетает. Впрочем, всё это так походило на их старые миссии, что в груди зарождалось нечто сродни предвкушению, смешанного с болезненной ностальгией.       — Я быстрее расправлюсь с делами, если просто выпихну тебя из окна, — пробормотал под нос тот, но, отчего-то не будучи захваченным застарелым способом развлечения, уже всерьёз дополнил: — Но я ещё не разобрался во всём том дерьме, что происходит между тобой и боссом.       Последние слова несколько остудили пыл Осаму и, кажется, даже воздух в помещении. Кое-кому явно было не до шуток, и оттого, на этот раз, дыхание несильно перехватило. Спина в чёрном удалялась в сторону пожарного выхода, а он и пошевелиться-то мог с трудом. Дело было даже не в ступоре, и не в каком-то там мифическом состоянии шока или чего бы то ни было, из-за которых люди и шагу сделать не могут. Нет. Дело было не в том.       Страх. Дело было в страхе. Но, опять же, не в том паническом страхе, от которого тело деревенеет. Его страх был вполне осознанным. Если бы он захотел, действительно захотел, он бы с лёгкостью сделал этот шаг вслед за удаляющейся рыжей макушкой, прикрытой опостылевшей давным-давно шляпой. Но всё-таки.       Страх и волнение.       Сейчас Осаму конкретно так нервничал. Как никогда прежде. Даже его ночные свидания с Мори Огаем не вселяли такого беспокойства. Разумеется, не вселяли по той причине, что избежать своей участи он, по-хорошему, не мог. Не мог, потому лишь попросту смирялся, стойко претерпевая все последующие невзгоды, свалившиеся на его зад, не позволяя себе и шанса на надежду. Но что же поменялось сейчас?       А сейчас, он понимал — его пугала неизвестность. Неизвестность того, что его ждёт после «разбирательств» Чуи. Как отреагирует он? Как отреагирует Мори? Как, в конце концов, воспримет всё сам Осаму?       Сознание было ясным. Кристально чистым. Но сколько бы он ни пытался проанализировать ситуацию, прикинуть все варианты, просчитать все эффекты бабочек — всё было без толку. И даже если исключить из уравнения Огая. Если принять все его будущие ответы, решения, действия за некоторую постоянную. Множество различных постоянных. Если максимально минимизировать его участие, то остаётся Чуя. Чуя, который чёрт его знает, что сейчас думает о нём самом. И что он будет думать после выяснения всех обстоятельств столь долгого, многолетнего обмана? А поцелуй, на который он таки ответил? Что это было? Минутная слабость? Редкая минутка поддержки? Симпатия?       Ответа не было. А каким будет этот ответ — Осаму не был уверен, что хочет его знать. Именно поэтому его последние полчаса так коротит, словно сломанную розетку, словно бы вернулся в безнадёжно детский возраст, когда ни черта вокруг непонятно, а любые попытки в логику так или иначе упираются в отсутствие знаний и информации в силу всё того же возраста. Но в этот раз Осаму не хотел никакой информации. Не хотел идти. Не хотел знать, чем же всё кончится, и стоит ли игра свеч.       — Хватит стоять столбом, Дазай, — окликнули его вдруг, и, не обладай он какой-никакой выдержкой, точно бы дёрнулся, будто бы зашуганный одноклассниками пацан.       Выхода, похоже, не было.

***

      Первый этаж на пути к той неизвестности они преодолели быстро, бегом, не столкнувшись притом ни с одной единой душой. Затем второй. Третий. Рука так привычно цеплялась за перила на поворотах, не позволяя телу по инерции умчаться в стену, разворачивая его на следующую лестницу. И так раз за разом, пролёт за пролётом, но впереди были одни лишь никем и ничем не преграждаемые проходы в глухих, словно бы позабытых всеми коридорах пожарных выходов. Стремительно спускаясь вниз, они так до сих пор никого и не встретили. Никто не пытался остановить. Даже не показывался на доли секунды. Полная, абсолютная тишина, разбиваемая лишь стуком их каблуков.       Осаму давно уже перестал считать этажи, но вот взгляд бросал на каждую следующую камеру, чьи красноватые мигающие лампочки прямо-таки кричали, что слежка за ними всяко велась. Тем более, после учинённого Чуей разгрома, не могла не вестись. Да и тот одарённый-наблюдатель, как он его окрестил ещё в больничной палате, тоже не ясно, чем сейчас занимался. Вполне возможно, скоро и от его дружка, одарённого-телепортатора, может прилететь очередной подарочек. Чужой же пистолет сидел в руке крепко, палец слегка оглаживал спусковой крючок, готовый дёрнуться в тот самый момент, как только враг покажется перед глазами.       И всё же, пока что ничего не происходило. Ни одной засады.       — Сообразили что ли, что против меня переть бесполезно? — с некоторым мрачным злорадством озвучил его мысли вслух Чуя, бегущий чуть впереди.       И был ведь прав. После практической демонстрации силы гравитации на кучке озлобленных мафиози там, наверху, вряд ли бы кто-нибудь в здравом уме решился сунуться к ним под горячую руку. Ладно, не к ним, а к вполне конкретному человеку. Человеку, который вместе с силой гравитации продемонстрировал ещё и сторону, на которую решил встать во всей этой суматохе. Сторону Двойного чёрного и, как ни странно, пока что сторону Мори Огая.       А всё же, те люди, придя на предпоследний этаж, очевидно, рассчитывали на поддержку такого грозного исполнителя, как всеми любимый Накахара Чуя-сан. Буквально вслух поблагодарили за задержание любовника босса. Знали наверняка, что тот на месте и что так же, как и все остальные, видел ту запись. Не похоже, что это внезапное доверие являлось сомнительной ставкой на то, что Чуя, узнав правду, взбеленится и взбесится ровным счётом точно так же, как и все остальные. Нет. Скорее уж доверие было вызвано знанием о старой-доброй вражде меж двумя основными столпами Портовой мафии.       И если оно так, то, вероятно, тот, кто организовал эту группу, достаточно давно находится в мафии, чтобы, даже спустя пять лет отсутствия на месте правой руки Мори Огая, иметь примерное представление об их с Чуей взаимоотношениях. Примерное, но не достаточное. Этот человек — лидер заговора — должностью и важностью должен быть не выше всех тех, кто однажды оказывал Двойному чёрному поддержку в операциях. Определённо ниже ранга Хироцу и прочих лидеров спецотрядов. Все остальные же, те, кто ниже рангом, те, кто в этих операциях не участвовал, кто касался их тандема лишь косвенно, никак не могли быть посвящены в тонкости их с ним командной работы. Тонкости, заключавшиеся в поддержке, несмотря даже на невообразимую неприязнь. Этот кто-то определённо находился в мафии давно, но так же определённо всё это время стоял в стороне, не был втянут по уши во все перипетии руководящего состава.       — А эти ребята явно имели виды на тебя, Чуя, — опустив очевидное согласие с озвученным им утверждением — с тем, в котором никто против него выходить не захочет — подметил Осаму, чуть прерываясь, прыгая через ступеньки и продолжая удерживать пистолет.       — Если они рассчитывали, что я с радостью помогу им выкурить тебя, то они полные идиоты, — злобно выдал он, подтвердив всё то касательно их отношений, что только что пронеслось в бинтованной, время от времени гудящей от беспробудного пьянства голове. — Будто я стану подчиняться каким-то уродам, да и вообще…       Предложение оборвалось на полуслове. И, по всей видимости, причиной тому был заданный самому себе вопрос, а будет ли он отныне подчиняться и Мори Огаю, после всего, что видел? Хотелось бы узнать, какой силы сумбур сейчас творится в рыжей голове. Но вряд ли ему о том когда-нибудь расскажут. Хотя… Сначала надо бы выбраться.       — Как они вообще узнали о… — опять обрывочная фраза. Но и без того ясно, что слова, чтобы произнести подобное вслух полностью, не так уж просто подобрать, — о тебе и боссе? — немного сдавленно, кое-как докончил тот, будто бы решение озвучить-таки вопрос далось с немалым трудом.       И, не то ли Осаму знал своего напарника, как облупленного, не то ли просто угадал, но догадка касательно того, о чём тот думал, подтвердилась. Впрочем, если бы тоже однажды получил подобное видео, где Чуя и Мори — даже представить смешно, страшно и смешно — занимаются какими-то столь незаурядными делами, то у него самого вообще… да хрен его знает, что бы с ним стало. Глаза бы точно вытекли, не иначе.       — Чего замолчал? — окликнули его ещё раз, помогая выбраться из мерзкого транса, заставляя мозги работать в более адекватном направлении.       — Тот одарённый-наблюдатель? — первое же предположение, пришедшее на ум, оказалось вполне кстати: мало того, что являлось правдоподобным, но и страшные картины чужого соития изгнало, открывая взору чёртовы бесконечные ступеньки под ногами. Не дай бог потом ночами сниться будет. И то, и другое. Но если ступеньки во снах он ещё как-нибудь переживёт, то бурные фантазии на непрошенные темы его уж точно доконают. Да наркотик, которым намеревался опустошить голову, спасти от этих картинок не сможет. И если уж Чуя при просмотре испытал нечто похожее, то… Что ж, ему не позавидуешь. Однако сочувствия по этому поводу вслух уж точно выражать не стоит.       — Наблюдатель, — повторили следом, словно бы пробуя слово на вкус. А после нескольких мгновений молчаливого спуска, прозвучало очередное неплохое предположение: — Он и сейчас может за нами следить.       — Верно, Чуя. Это-то меня и беспокоит, учитывая, что нас до сих пор никто не встретил, — обыкновенно, после таких слов, всегда что-то случается. И потому Осаму терпеливо ждал.       Один пролёт. Следующий. И ещё. Но нет, всё так же тишина. Никаких тебе происшествий. Ни шорохов, ни движений, ничего сверхординарного или бросающегося в глаза. Ни-че-го.       — Лично меня беспокоит, что мы так и не обсудили план действий, — раздалось ещё позднее, когда Осаму совсем уж извёлся из-за этой тишины, как в те моменты, когда ждёшь какого-то события, громкого ли звука или удара в челюсть, когда нервы накаляются с каждой секундой, а ничего так и не происходит. И от этого ожидание становится лишь напряжённей. — Эй!       Кое-кто начинал раздражаться, и потому, немного помедлив, проследив за очередной камерой, завернув за очередной пустой поворот, Осаму всё же решил, что уж несколько секунд на пояснения в наличии найдётся: — План простой: добираемся до парковки, берём твой байк и мчим в убежище B-3.       — Это ещё что за?.. — полуобернулся на него Чуя напополам с недовольным и в то же время непонимающим видом.       — Пора бы уже выучить кодовые названия убежищ, — хотелось было театрально закатить глаза, но этот жест всё равно остался бы никем не замечен, да и за ступеньками стоило следить. Не хватало навернуться тут на ровном месте. — Убежище для исполнителей, третье, — решил-таки пояснить он, так как за руль байка ему точно сесть не позволят. Вероятно.       — А как насчёт того, что твой одарённый-наблюдатель нас сейчас услышал? — раздалось чуть после утвердительного гмыка. — Ты же говорил, что он может нас слышать?       — В тот раз я лишь предположил, Чуя, — поправил Осаму, припоминая всё то же больничное совещание. — Но даже так: вряд ли наблюдатель в курсе, где оно находится, — почти сразу же добавил он, перепрыгнув ещё две ступеньки и, развернув в который раз тело при помощи перил и руки, продолжил гнаться за не в меру прытким напарником.       — А если отследит нас до места?       — Не думаю, что радиус действия его способности окажется для этого достаточным, — и впрямь, третье убежище было выбрано им неспроста, ведь расположено было на максимально возможном расстоянии от порта. — У всякой способности есть радиус действия, и у этого одарённого он, вероятно, не больше всей Йокогамы. Так, по крайней мере, Анго рассказывал.       — Когда ты успел с ним это обсудить? — удивление в голосе вызвало лёгкую усмешку, а вопросы всё сыпались и сыпались. Скрывать же было нечего:       — Лет пять назад, в баре, — и это было правдой. Разумеется, Анго Сакагучи, пока работал на Огая под прикрытием, занимался по большей части иной деятельностью, но, время от времени, когда им доводилось коснуться темы разнообразия в мире способностей, глаза его начинали светиться, и он нет-нет, да выдавал порой интересные вещи. Вещи, например, о типах способностей и их работе на практике.       — Хах! — усмехнулся Чуя. — А этот парень был полезен! — и, продолжив спуск в том же темпе, уже мрачнее добавил: — Пока не оказался предателем.       — Я тоже предал мафию, если ты не забыл.       Не то чтобы Осаму пытался оправдать Анго, скорее уж произнесённое было некоторой проверкой почвы, проверкой на реакцию, на возможное изменение отношения Чуи к его предательству. В конце концов, Анго изначально был засланным в мафию шпионом, двойным агентом. Осаму же предал организацию по иным причинам. Да и не столько организацию, сколько Мори Огая с его политикой принесения в жертву подчинённых ради достижения общих, как он любил поговаривать, целей. И не последнюю в том предательстве роль сыграли те самые услуги, оказываемые одним из исполнителей боссу, и которые теперь обнажили всю свою суть перед их уже не столь многочисленным, как до конфликта со Смертью небожителей, сообществом.       Чуя, однако, больше ни слова не проронил. И со спины нельзя было точно сказать, какие эмоции отобразились на его лице. Беги Осаму впереди, то смог бы обернуться, прочитать столь легко поддающееся чтению лицо, понять всё по одному лишь только взгляду синих глаз… Но всё, что было ему сейчас доступно, так это рыжая шевелюра, подпрыгивающая в такт его шагам. Шевелюра, до которой довелось дотронуться, которая оказалась на удивление мягкой, и в момент поцелуя…       Осаму резко мотнул головой.       Похоже, разум опять уносило не в ту сторону, поскольку и сам не заметил, в какой почти что беспечности они преодолели ещё несколько лестничных пролётов и вновь не встретили ни единой души.       «Думай», — повторил он себе твёрже, силясь изгнать очередное наваждение, приятным ощущением отдавшееся в пальцах, продолжавших скользить по перилам.       Засада. Неужели засады так и не будет? Или она ждёт их в самом низу?       Нелогично. Ни первое, ни второе.       Кем бы ни были организаторы этого переворота, они бы точно не позволили ему, Дазаю Осаму, главной чёртовой звезде сегодняшнего вечера, так просто убраться из мафиозного оплота. Потому-то засада точно должна была быть. Но где? И когда? Почему до сих пор никто их не встретил?       Как минимум, пока бегут по бесконечным лестницам, они должны бы уже были получить гранату-другую от их старого-доброго дружка телепортатора. Но тот, похоже, сегодня был не у дел, а значит, раз до сих пор не объявился, то и ждать пока что не стоит. Но и забывать — тоже.       Так, может, засада всё же поджидает внизу? У самой парковки?       Вариант, на самом деле, тоже дерьмовый. Кто бы ни курировал движения мафии в данный момент, он не стал бы делать ставку на одну только стычку, какой бы мощной она ни была. Нормальный же стратег попытался бы замедлить свои цели максимально возможным количеством способов, только бы выиграть время на подготовку к решающей битве. А они, вот уже который этаж спустя, так никого и не встретили. Да за то время, что они вдвоём с Чуей провозились с организованной группой на верхних этажах, давным-давно могли организовать отряды посерьёзней да понатыкать их тут и там!       Ситуация взвинчивала нервы до предела. Осаму очень хотелось закусить указательный палец, чтобы быстрее собраться с мыслями и проанализировать ситуацию тщательней — настолько эта привычка въелась в нутро. Но бег никак не позволял этого сделать, повышая риск тот самый палец откусить вовсе. И всё-таки… По идее, дула автоматов и пистолетов должны были бы торчать изо всех углов.       «Нет. Не вариант», — вдруг осёкся он. Дула торчать должны были при обычном раскладе, но против Чуи подобные поджидающие засады являлись бесполезными. Один удар ноги по полу, и вся засада провалится вниз как минимум на этаж, будет выведена из строя напрочь, а им останется лишь пробраться через груды копошащихся, в лучшем случае, тел. Выстрелы же… Чтобы сделать выстрелы, врагу придётся выйти с бегущим впереди Чуей на прямую линию. А это всё равно что подписать себе смертный приговор своими же пулями.       Нет. Здесь что-то…       На очередном повороте взор сам зацепился за очередную камеру, но с ней, с этой конкретной камерой было что-то не так. Не так, как с остальными, за которыми наблюдал всё это время. Что-то привлекло внимание. Но что?       Ещё несколько шагов, и снова! Снова это нечто, выбивающееся из общей картины.       Осаму понял всё быстро: она двинулась. Объектив двинулся вслед за ними. Пускай один глаз был скрыт повязкой, но это движение прослеживалось чётко.       Вот сейчас!       — Чуя! Сейчас! — выкрикнул он последнее, о чём подумал, понадеявшись, что тот успеет среагировать, успеет применить способность и сделать хоть что-нибудь, прежде чем случится то, чего оба столь долго ждали.       Опоздал.       Взрыв с внутренней стороны здания прогремел внезапно. Стена и часть лестницы рассыпались мгновенно. Рассыпались прямо перед глазами, словно бы ненадёжно закреплённый конструктор. Тело прошибло взрывной волной такой силы, что, казалось, рёбра вмяло внутрь, заставляя лёгкие сжаться и выдавить из себя последние крупицы воздуха. Пистолет выбило из руки, а перед глазами мелькнуло что-то рыжее, и в груди в тот момент поселился страх, скручивающий внутренние органы, переворачивающий их, перемешивающий между собой и поднимающий вверх, словно при свободном падении. Тяжело было сказать, из-за взрыва ли внутри возникли вдруг такие ощущения или же в момент, когда летящую прямо в лицо бетонную глыбу с торчащими в разные стороны металлическими прутьями отбили светящимся красным кулаком, будто волейбольный мячик. И ещё одну, летящую с другого бока. Насколько же быстро двигалось то рыжее пятно?       Кажется, в этот момент он даже услышал, как его позвали. Но не показалось ли? Не то ли писк, не то ли звон в ушах напрочь лишил и чувства пространства, и самого слуха. Тут же какая-то крошка прошлась по лицу, царапая щёки и заставляя жмуриться. Вдохнуть всё ещё не удавалось. Вслед за тем пришло ощущение потери опоры, ощущение, будто бы тело сносит ураганным ветром, но плотность того ветра более походила на воду. Глаза не открывались, словно прижатые той самой волной, а внутренние органы снова начало заволакивать выше, ближе к горлу, вызывая резкое ощущение тошноты.       Падение. Это было чувство свободного падения, узнать которое он мог при любых обстоятельствах. А ещё, кажется, его снова позвали…

***

      Всё пролетело в одно мгновение, а он совсем потерялся. Совсем не понимал, что с ним и где он находится. Голову кружило. Кислый комок подкатывал к горлу, норовя вырваться наружу сквозь тесно сомкнутые зубы, а вокруг продолжало премерзко звенеть. Чувства падения более не было, зато тело ломило нещадно, словно бы на дыбу подвесили, растягивая в длину во всю силу механизма. Отвратительно.       — Дазай! Мать твою! — послышалось откуда-то сверху, возвращая уверенность в том, что он всё ещё жив, даря притом новую, незнакомую ему доселе волну страха. Страха чего? Неизвестности? Потерянности? Гибели?       На коже лица, где-то под единственным не закрытым бинтами глазом, всё ещё чувствовалось жжение, будто бы та самая каменная крошка, исцарапавшая лицо, продолжала драть её даже сейчас.       — Очнись, придурок! — вновь прикрикнули на него, но едва ли этот выкрик казался различимым сквозь адское, звенящее нечто где-то в голове.       «Что вообще… происходит?», — одна единственная мысль пульсом билась в висках ещё некоторое время, прежде чем, незнамо сколько времени спустя, ему удалось слегка приоткрыть один глаз. А после, сам от себя не ожидая, он дёрнулся от испуга, и тело вновь прошибла острая боль, прокатившаяся от вытянутой кверху, явно кем-то удерживаемой руки и до самых кончиков пальцев ног, в особенности сильно отдавшись в месте недавно наложенного после операции шва. Под ногами же была зияющая пропасть, оканчивающаяся где-то там, настолько далеко, что, за слоями так и не развеявшейся до сих пор каменной пыли, с трудом угадывались разбегающиеся от мафиозного переполоха силуэты пешеходов и высыпавших наружу здешних служащих. Сколько же ещё им оставалось этажей? С трудом, но сквозь пелену на глазах он мог увидеть задний вход в здание, с торца поблескивающей огромной, отражающей закатное солнце надписью «Mori Corporation».       — Эй! — то, что он вроде как немного пришёл в сознание, не осталось незамеченным пытавшимся его растормошить Чуей, для пущей уверенности дёрнувшим его в ответку, из-за чего, помимо вновь пронёсшейся по телу боли и дёргающей, но, кажется, так и не открывшейся раны, как никогда ощутилась прямо-таки каменная, железная хватка на запястье.       И на этот раз не то ли любопытство, не то ли уже раздражение взяло верх, а голова, словно весила тонну, с непомерным трудом задралась ввысь. Перед глазами всё ещё было туманно, но даже так легко можно было узнать Чую, который, с самым что ни на есть сложным, даже раскрасневшимся от натуги лицом, сейчас с непосильным для себя трудом удерживал его над этой пропастью одной лишь рукой. Другая служила ему опорой, пока грудью распластался на самом краю проделанной взрывом дыры. Костюмчик был явно подпорчен, а шляпы и вовсе не видно. Досадно ему, наверное.       — Ты собираешься хоть что-то делать, идиот? Моя способность отключилась, а ты ни черта не такой лёгкий дрищ, каким кажешься! — слова ему явно давались с трудом, но даже так Чуя не был бы собой, если бы не оскорбил Осаму походя. — Ну же, придурок! Сейчас сюда точно нагрянут!       Мысль о том, что их уж точно кто-нибудь придёт добить, тем более, когда они в таком положении, пробивалась во всё ещё пришибленный взрывной волной разум с трудом, но всё же засела в голове в какой-то момент неотступно. И впрямь, стоило бы как-то подтянуться, ухватиться за Чую и второй рукой, вскарабкаться наверх и отпустить его, чтобы хотя бы Смутная печаль вновь оказалась у них в наличии, но вот хватит ли ему сил?       А, может…       Голова отчего-то сама опустилась вниз, ослабляя нагрузку на шею, и в глазах вновь поплыло, приковывая взгляд к асфальту под ним и треклятой Огаевской надписи. Может, вот он, тот самый момент? Когда стоило бы закончить своё существование, красиво разлёгшись прямо на главной гордости мафиозного босса? Было бы… иронично.       Избавиться от всех проблем. От Мори Огая. От его бесконечного желания заполучить его, Дазая Осаму. От этих услуг. От позора, в конце концов, которым будет заклеймён до скончания дней своих. От этой, напрочь лишённой смысла жизни, которую и влачить-то приходилось постольку-поскольку, не будучи в силах её оборвать. Какой же… невероятно удачный момент.       — Чуя, знаешь... Я, наверное… — почти что неслышно произнёс он под нос, словно бы заворожённый этим видом под ногами, но тут, неожиданно, его руку сжали крепче, до боли, и сверху, будто бы Чуя услышал эти слова, раздалось:       — Что? Хочешь сдаться?! Да хрена с два я тебя сброшу, урод бинтованный! — его снова несильно дёрнули, и боль оборвала нагрянувшее наваждение о смерти. — Даже не думай, — добавил он мрачнее и попытался подтянуть Осаму сам, не сильно в том преуспев.       Сдаться.       Сдаться? Даже смешно. И это после всего, на что он пошёл? После всего, что преодолел? Сдаться в этот самый момент? В разгар противостояния? Позволить всему рухнуть вниз вместе с ним? Хоть тщеславие никогда не являлось главным мотиватором, побуждающим к действиям, но всё же, на душе сделалось гадостно и неприятно.       И всё же, каковой могла быть мотивация сейчас? Почему же он должен продолжить? Почему не может остаться здесь, сорваться вниз и перестать, наконец, задумываться надо всей этой чушью?       А мотивация сейчас...       Он снова кое-как задрал голову кверху.       Отчаяние, которого никогда прежде не видел на извечно ожесточённом лице напарника, напрочь переламывало все его воспоминания, все представления об этом человеке. Крепко сжатые зубы, широко раскрытые, наполненные страхом и даже ужасом синие глаза, брови, что против воли владельца сложились сожалеющим домиком. И тот поцелуй…       — Не смей, — почти шёпотом, с напряжением и опаской произнёс Чуя, и к горлу вновь подкатил кисло-горький, какой-то стыдливый комок.       Осаму понял — не сдастся. Он не сможет сдаться судьбе здесь, в этот момент. Не после всего, что случилось в его клетке. Не после того, что сделал для него тот, кого с пятнадцати лет считал своим главным врагом. Только не в этот момент. Ни за что. Он доведёт всё до конца.       Кисть изогнулась словно бы сама по себе, не получив на то даже должной команды, и ухватилась за запястье Чуи, намертво его обхватывая. Сцепка получилась крепкой, а на лице напарника в эту же секунду появилась счастливая, полная облегчения улыбка, принёсшая за собой приятное, расплывшееся внутри тепло, несмотря даже на то подвешенное, в буквальном и переносном смысле, состояние, в котором они оба очутились.       — Давай уже, — с натугой произнёс тот, и Осаму, с трудом для себя оценивая, какую же претерпевает боль, поднапрягся, силясь подтянуть давно уже нетренированное тело наверх и попутно радуясь, что на удерживаемой Чуей руке нет бинтов, которые сползли бы почти сразу, отправив его в недолгий, но уже не такой желанный полёт.       Всё тело словно бы трещало по швам, а дыхания не хватало. По рёбрам вновь пронеслась острая боль, навязывая смутные, но очень похожие на правду подозрения в том, что как минимум парочку трещин он заработал, и она стала решающей, когда, не выдержав очередной волны резей, он попросту расслабился и так же резко опустился вниз, попутно выслушивая недовольное, болезненное шипение над головой и шипя так же сам, тут же проверяя незабвенный шов, который и на сей раз выдержал нагрузку.       — Дохляк, — откомментировали сверху с безнадёгой в голосе, вызвав противоестественную для подобного высказывания улыбку и желание попытаться взобраться снова.       Но не успел Осаму собраться с силами для новой попытки, как прогремел новый взрыв. Этажом куда ниже и оттого, кажется, слабее. Едва ли его тряхнуло вслед за слегка, но ощутимо дрогнувшим зданием и столь хилой взрывной волной. Если это вообще был именно взрыв. Но что это было?       Он посмотрел вниз, и, сквозь волну подхваченной ветром каменной пыли, разносившейся от очередной дыры в здании, узрел то, что заставило его замереть...