Окажи мне услугу: Возвращение домой

      Пыль, завихрённая потоками воздуха, подобно маленьким грязным кометам пронеслась вслед за разлетевшимися в разные стороны мелкими кусочками раздробленного разрушениями бетона, чем-то напоминая собой небольшой салют. Осколки иссиня-чёрного стекла издалека блеснули оранжевым закатным солнцем, добавляя моменту красок. А в груди, в противовес столь противоречивой красоте, в этот момент что-то неприятно ёкнуло, наполняя висящее над пропастью тело липким страхом, разрастающимся до самых кончиков пальцев неприятной холодной волной, замораживая в очередном ожидании нового нападения. В такой неподходящий момент.       Стоило бы поспешить. Подтянуть замершее тело к Чуе. Выбраться на твёрдую поверхность, прежде чем опасность в лице озверевших в погоне за справедливостью мафиози доберётся до них со стороны удерживающего его напарника, и прежде чем опасность, вынесшая стену снизу, явит себя.       Нет смысла ждать. Он уже истратил времени больше, чем мог себе позволить, пока провисел тут в наполовину оглушённом состоянии, раздумывая о тленности и бессмысленности своего существования, желая сгинуть в этой пропасти и попрать всё то, что случилось с ним с момента вторжения в его апартаменты поначалу разъярённого, но после такого непривычно обескураженного Чуи. И то, что случилось дальше… Он просто обязан был выяснить причину!       С силой хлопнув глазами, словно бы в попытке сморгнуть всякие раздумья, излишне резво обернулся на него и, не успев даже зажмуриться из-за резко прострелившей грудную клетку боли, словно бы увидел собственное отражение в синих глазах напротив, в которых, помимо невнятной, пока ещё лёгкой и неосознанной паники, читалось напряжение и беспокойство. Такое же выражение лица, должно быть, было сейчас у него самого.       — Шевелись! — с очевидным трудом вобрав в себя воздух, несильно прикрикнули на него сверху, и Осаму, не медля больше ни секунды, резво подтянулся, ухватившись и второй рукой за оголённый участок кожи напарника чуть пониже локтя.       Хотелось бы взобраться по тому, как по канату, но он попросту не представлял, как, а сил вновь недоставало. В груди появилась одышка, а в горле зарождалось предательское першение от забившейся в лёгкие из-за неаккуратного вдоха пыли, которая мелкой каменной крошкой и песком скрипела на зубах. Этот момент бессилия не остался незамеченным, и Чуя чуть подвинул опорную руку вперёд, ближе к краю, словно бы в намерении ухватить двумя руками и его да вытянуть самому. Но, пусть тот и превосходил его немного в весовой категории, шанс попросту сползти вниз был слишком велик.       — Чуя, нет! — пресёк нелепую попытку на корню Осаму, всё же закашлявшись и чувствуя, как от этих дёрганий тот лишь сильнее напрягся, силясь сохранить столь хрупкое равновесие и удержать его любыми силами. — Пыль, — кратко пояснил он, чувствуя так же, что дело тут не столько в ней, сколько в пульсирующих от поврежденных взрывом рёбер. Трещина была, определённо. — Дерьмо, — тут же с хрипом выругался своей догадке и уже готов был услышать очередной словесный пинок, призванный поторопиться, как, вновь взглянув в лицо над собой, понял — Чуе было не до того. Он с напряжением всматривался вниз, туда, где что-то, начавшееся с взрыва, обрело своё продолжение.       Новую волну противного, не поддающегося контролю волнения пришлось с трудом и переменным успехом перебить следующей попыткой подтянуться, что, в конечном счёте, обернулось обоюдным усилием, когда его, крепко сжимая зубы и надсадно мыча, так же попытались приподнять одной только рукой. Но и эти попытки были прерваны внезапным, но таким далёким, приглушённым выкриком:       — Дазай-сан!       Осаму непроизвольно обернулся в ту сторону, вниз, и тут же обомлел, окончательно расслабившись и вновь повиснув на чужой руке, но на этот раз опустившись медленно, чтобы не травмировать и без того явно трещащего по швам от натуги Чую.       «Акутагава-кун?» — с неподдельным удивлением чуть ли не произнёс он, но настолько выдохся, что к нынешнему моменту мог лишь только стараться удерживать дыхание ровным, чтобы снова не зайтись в приступе кашля.       Страх отступил, а на смену ему пришла оторопь, завязанная на неверии в том, что он с их с Чуей похождениями напрочь забыл о своём самом верном ученике — который, к тому же, если и получил видеозапись, то получил её не в первый раз, — и на том, как же комично смотрелся его стремительный подъём при помощи Расёмона, учитывая при всём, что тот всё ещё был частично загипсован и удерживал одной рукой костыль. Впрочем, ни одна из этих деталей ему определённо не мешала: как и раньше, при полном здравии, не считая извечного кашля, клешни и игловидные, изгибающиеся подобно хлысту шипы с зазубринами ловко цеплялись за отвесную стену здания, попутно громя и кроша её, разбивая сыплющиеся следом в разные стороны стёкла.       — Дазай-сан! Держитесь! — впопыхах выкрикнул он, довольно споро вскарабкиваясь вверх, преодолевая этаж за этажом.       — Акутагава! Быстрее! — на этот раз выкрик принадлежал Чуе, и Осаму, обернувшись на него, увидел, как тот смотрит себе куда-то за спину. — Дерьмо… — уже тише, вполголоса добавил он, когда вслед за ругательством послышался гвалт перемежающихся меж собой голосов.       Похоже, сейчас всё и решится. Либо их настигнет новый мафиозный, вражеский отряд да выстрелит в незащищённую спину одного из их уже наверняка бывшего исполнителя, убив тем самым сразу двух зайцев, либо Рюноске подоспеет первым, и тогда уж, с его-то способностью, отбиться большого труда не составит.       Был, конечно, ещё один, третий вариант, подразумевающий стопроцентное спасение его напарника, исключающий момент ожидания и принятия помощи со стороны, но вот сказать «Отпусти меня» Осаму отчего-то не решался. Да и у Чуи, выражение лица которого прочесть в подобной ситуации стало ещё проще, подобной мысли, похоже, не возникало. Скорее уж, завидев Акутагаву, его спектр эмоций сузился до метаний между напряжением во всё том же ожидании и злобой на собственное бессилие. Ну, ещё бы! Едва ли ему когда-либо приходилось даже задумываться над тем, что будет, когда в критический момент способность невозможно будет использовать. Такие вот проблемы у одарённых людей, волей-неволей привыкших полагаться не только на физические навыки. Что и говорить об использовании навыков умственных?       Шум голосов тем временем действительно приближался. Даже отсюда, будучи повисшим на открытом пространстве на большой высоте, где извечно гуляющий ветер глушил большую часть звуков, становилось ясно, что враги вот-вот прибудут. И пусть лестница, соединяющая верхний и текущий этажи — отсюда было видно — была разрушена, и оттого не даст тем подобраться слишком близко, огнестрельным оружием их всё-таки могли достать. А, учитывая положение Чуи, прижавшегося к полу и потому закрытого и защищённого снизу, достать его пулями возможно было только с верхней точки. Значит, выйдут этажом выше и спустятся к непострадавшему пролёту, откуда и нападут. Идеальное место.       Осаму снова обернулся вниз, проверить, как со своим подъёмом справляется его ученик, и, узрев, что тот уже почти на подходе, вобрал в стрельнувшую резью грудь побольше воздуха, чтобы, заглушив очередной порыв ветра, максимально кратко выкрикнуть:       — Акутагава-кун! Сверху! — больших объяснений не требовалось. Пусть когда-то Рюноске и не оправдывал надежд, попросту не понимая, как правильно использовать способность и как нужно двигаться самому, какие решения необходимо принимать, но вот стараний да умения слушать и слышать у него было никак не отнять.       В следующее же мгновение чёрная тень пронеслась мимо, наверх, с такой скоростью, что естественное направление ветра преломилось вслед за нею, и созданное завихрение несильно вздёрнуло полы пиджака и взлохматило волосы. Лишь звук бьющегося по сторонам стекла, заставившего прикрыть веки, и удаляющиеся вслед за той тенью игловидные шипы давали понять, что то его ученик на всех парах уже влетел в проделанную взрывом дыру, перепрыгнув такого же зажмурившегося в целях безопасности Чую. Следующими же звуками стали автоматные выстрелы, отборная ругань прожжённых жизнью мафиози и, завершающим аккордом, крики протыкаемых острыми лезвиями людей. И ни тебе крика ярости в процессе расправы, как то бывало у другого его ученика — Ацуши, ни хотя бы донёсшегося из недр треклятой дыры торжествующего, кичащегося силой и мощью голоса Рюноске, который, бывало, тратил время на разговоры зазря. Чисто, чётко, профессионально. Именно то, чего Осаму некогда пытался от него добиться, нещадно тренируя и раз за разом бросая в самое пекло битвы.       Ещё несколько мгновений, и из глубины послышались быстрые шаги, перемежающиеся стуком костыля и сопровождаемые таким знакомым кашлем, приведшим к пониманию, что он сам, прислушиваясь к творящемуся наверху, совсем перестал обращать внимание на собственное першение в горле, которое вернулось тут же, как только всё успокоилось.       — Дазай-сан! Чуя-сан! — очень шустро подошёл, почти что подбежал Рюноске и тут же, отложив свой костыль в сторону, быстро присел на здоровое колено и приблизился к краю, выглядывая наружу с самым что ни на есть обеспокоенным видом. Что ж, в этом они с Чуей были похожи. Правда, в отличие от первого, его ученик хотя бы пытался сохранять постную мину и в жизни, и в сражениях, но всё равно терял невозмутимость в такие вот непростые, щекотливые моменты.       — Хорошо сработал, — не став заострять ненужного на том внимания, кое-как прокряхтел Осаму в ответ, с трудом улыбнувшись, покуда хватило сил, поскольку оные вот-вот готовы были покинуть его безвозвратно.       Акутагава аж замер в оторопи и слегка отклонился назад, словно бы до сих пор сомневался, что его обожаемый, по словам всё того же Накаджимы, Дазай-сан когда-либо мог его похвалить. Но на лицо вновь сделался таким же бесстрастным, как и в любой другой день. Из оцепенения же его постарался вывести такой же полным ходом выбивавшийся из сил Чуя:       — Да, молодец, — чётко выговорил он почти что сквозь зубы, но сделал то не со зла, а скорее в попытке поторопить, хоть по голосу и было слышно некоторую уязвлённость фактом собственного бессилия. — А теперь помоги вытащить этого идиота.       Не то чтобы последнее высказывание вызвало бы чьё-либо одобрение, однако помогло бывшему ученику отмереть, и тот, с готовностью и решимостью придвинувшись ещё ближе к краю и опёршись грудью на колено опорной ноги, наклонился максимально ниже, протянув здоровую руку:       — Хватайтесь, Дазай-сан.       И хотелось бы ему послушаться да как-нибудь ухватиться за протянутую бледную кисть, да только вот сделать то было не так-то просто: горящие ладони, удерживающие Чую за запястье столь длительное время, уже словно бы задеревенели, мёртвой хваткой вцепившись в покрасневшую от давления кожу. А локти и плечи вовсе онемели и болели, вынужденные выдерживать вес всего тела. Если с первой попытки ухватиться за Рюноске не выйдет, и он вновь повиснет на одной руке, то едва ли ему удастся совершить повторный рывок, чтобы подтянуться и попытаться снова.       Но иного пути не было.       — Давай уже, придурок, — снова надрывно прокряхтел Чуя, больше уставши, чем действительно злясь, яснее ясного давая понять, что времени на размышления отныне не осталось.       Непродолжительный, практически незначительный взгляд друг другу в лицо, и Осаму понял, что тот совсем уже на исходе, но как бы то ни было, даже в случае неудачи, его не отпустят. Он будто бы прочёл это по одним только глубоко-синим глазам. Но прочёл не так, как обыкновенно привык считывать чужие эмоции. В этот раз всё было иначе, на другом, каком-то новом и незнакомом уровне. В его глазах он увидел доверие.       Выдох, и в груди вновь что-то кольнуло. Эта боль не являлась физической, хоть на то и было похоже. Зато была той, как в тот день, на складе, когда ворвавшийся туда Чуя буквально спас его, вытащив на себе из-под града атак. Боль, сшибающая с ног и крадущая кислород. Она снова с ним. Мешает сосредоточиться и перевести взгляд на протянутую бледную руку его ученика.       Осаму прикрыл глаза. Голова кружилась в этой почти невесомости, а разряжённый на высоте воздух кое-как отрезвлял, деря травмированную взрывной волной грудную клетку. Было… неприятно. Тяжело. Но…       Вот сейчас!       Раскрыть глаза. Метнуть взгляд к свободной руке. Вобрать в стрельнувшие резью лёгкие побольше воздуха и, несмотря на усталость да какой-никакой, но страх, мешающий решиться на подобный, прямо-таки акробатический трюк, он должен был сделать один быстрый и резкий рывок!       С этого момента счёт пошёл на доли секунды, но весь мир вокруг словно бы замедлился.       Разъединить пальцы свободной от болезненной хватки Чуи руки стоило, кажется, невероятных усилий, и каждое нервное окончание, казалось, пробивало иголкой с такой силой, что если бы не зрительный контроль, Осаму наверняка так и не понял бы, удалось ли ему отцепиться от покрасневшей светлой кожи чуть повыше запястья. Тело прошиб адреналин, а глаза его были широко раскрыты. В то самое решающее мгновение, когда ладонь оказалась свободна, он почувствовал, как его одной только рукой с непомерным усилием потянули наверх, и, сам не понимая, откуда в нём самом взялись такие же силы, сумел подтянуться в ответ. Ладонь встретил чужой холод бледной кожи, и теперь его тянули двое.       Он всем нутром ощущал, каждой долей мгновения, насколько легким стало тело, когда его поднимали выше. С одной стороны Рюноске, крепко сжавший зубы от натуги и боли в покалеченных конечностях, но не смеющий сомкнуть глаз, начал отклоняться всем телом назад. С другой же стороны Чуя, передав усилие на опорную, удерживающую его всё это время на разбитом полу руку, сумел оторваться грудью от бетонного крошева под ней и приподняться, тут же подставив колено и также отклоняясь назад.       Его словно бы вырывали из этого бесконечного омута под ногами, будто бы тащили из воды, с непроглядной глубины, и когда собственное колено неприятно упёрлось в те самые осколки, Осаму, позабыв даже о ломоте во всём теле, зашипел от резкой боли и не сумел удержаться. Сила натяжения для всех троих испарилась. Рюноске успел выпустить руку прежде, чем утащил бы его за собой. Но вот Чуя… Чуя держал крепко.       Новое чувство свободного, но на сей раз такого неловкого, нелепого падения из-за давящей на коленную чашечку острой крошки. Широко раскрытые уже от шока и внезапного испуга глаза. Крепкая хватка на запястье, за которое уже не тащили, но которое по инерции уходило вперёд, дальше, за голову падающего на спину Чуи. Едва Осаму успел подставить перед собой свободную ладонь, чётко установив её слева от рассыпавшихся среди каменной пыли рыжих волос, но чёртово перенапряжение из-за столь долгого пребывания в подвешенном положении, кажется, растянуло мышцы и извело все его силы. Локоть попросту подогнулся, и собственное, враз потяжелевшее тело, рухнуло вниз прямо на разлёгшегося на полу Чую, довершая падение весьма болезненным ударом лоб в лоб.       — Урод, — недовольно выдохнули ему прямо в лицо прежде, чем он успел раскрыть зажмурившиеся непроизвольно веки и хотя бы приподнять голову, приподнимать которую не то что не хотелось, но и не было сил.       — Ха, — так же не в силах отдышаться, с лёгкой усмешкой выдохнул в ответ Осаму, так и не спеша открыть глаз, но с успокоением и накрывшей влёт усталостью вслушиваясь в быстрое биение сердца под ним, чувствуя разгорячённую, вздымающуюся грудь, которая с каждым новым подъёмом давила на собственные повреждённые рёбра.       — Слезь с меня, — довольно скоро и жёстко, настойчиво произнёс Чуя, вновь опалив дыханием, и волей-неволей, но глаза открыть пришлось. Это было даже необходимо. Хотя бы для того, чтобы увидеть этот взгляд и, прежде чем напрячь-таки шею и приподнять голову, уловить едва заметный в закатных просветах возникший не то от натуги, не то от смущения румянец.       — Что-то мне это напоминает, — сумел съязвить Осаму и тут же, мигом считав изменившийся ритм пульса на всё так же удерживаемом запястье, понял, что его намёк относительно недавних событий в его квартире уловили чётко. — Ты бы руку выпустил, Чуя, — докончил он, улыбнувшись, и цепкий захват на собственном запястье сразу же испарился, а его, не шибко церемонясь, спихнули с себя в сторону.       «Теперь можно и отдышаться», — пронеслось в голове, как только перед взором оказался полуразрушенный взрывом верхний лестничный пролёт, с которого безжизненно свисала окровавленная рука одного из взбунтовавшихся членов мафии, которому не посчастливилось столкнуться с Акутагавой в открытом бою. Давление на грудь пропало, но теперь, вместо неприятной острой боли, появилось излишнее облегчение, вызывающее дёргающий дискомфорт в лёгких и вынуждающее кашлять.       — Дазай-сан, как вы? — подполз ближе так и рассевшийся до того на полу Рюноске, остановившись совсем близко, но не став наклоняться ниже и подобно птенцу разглядывать в рот, пребывая в стороне, словно бы до сих пор опасался учительского гнева и былой нервозности.       — Повредил… — сиплый вдох, — рёбра, — произнёс Осаму и, уперев локоть в пол, с трудом поднял нижнюю часть руки чуть над собой, двумя пальцами указав на правую сторону груди, на том же уровне, где находилось сердце. — Вот здесь. Трещина. Или две.       — Идти сможешь? — тут же вклинился так же принявший сидячее положение Чуя, который, облокотившись рукой о подогнутое к себе колено, всё никак не мог отдышаться. И вообще на него не смотрел.       — Я не люблю боль, Чуя, — отчего-то будучи слегка навеселе, пояснил он в ответ. — Но я, кажется, привык, — и тогда тот обернулся, а всё по так же мазнувшему по его телу взгляду — от шеи и до более не скрытых за бинтами рук, кое-как прикрытых рукавами пиджака — стало ясно, о какой именно боли тот вспомнил, о какой боли вёл речь он сам.       Прошло ещё несколько мгновений тишины, пока, никак словесно не отреагировав, всё его тело словно бы сканировали этими синими глазами с чуть нахмуренными бровями и с совсем уж каким-то недобрым выражением лица. И оттого не трудно было догадаться, о чём сейчас думал напарник и чего не решался произнести вслух. Даже не из-за присутствия вблизи Акутагавы, а по той причине, что произнести подобное для такого, как он, пожалуй, было сложновато.       Осаму всегда знал, что Чуя из тех совестливых людей, которые не станут бить по больному даже своих главных врагов. Попросту не смогут. В отличие от него самого, когда, с тех самых шестнадцати лет, выработал внутреннюю установку «относиться проще» к дерьму разной степени дерьмовости, когда убил в себе всякую совесть, сделавшись чёрствым и порой излишне прямолинейным. Однако даже с этим набором данных, которыми нормальным людям не похвалишься, в данный момент отчего-то не решался поднимать гнетущую обоих тему. Чуя сам её поднимет, когда наступит момент. И вот тогда никакая чёрствость и каменное ранее на настоящие эмоции сердце помочь не сумеют.       — Тц, — отвернулся всё-таки он, направив взгляд куда-то в сторону дыры. — Тебе ещё повезло, что стену выбило раньше, чем ты успел об неё приложиться, — капельку раздражённый и уставший голос выдали в нём решение поскорее сменить вектор беседы, но, в общем и целом, Чуя был прав. Прибей его тело ещё и спиной, и затылком, то этим двоим, вероятно, пришлось бы вытаскивать Осаму самостоятельно, пока он бы болтался где-то в небытие.       К слову, о втором его спасителе, так вовремя подоспевшем подчинённом, который, стоило повернуть на него глаза, так и продолжал сидеть рядом с взволнованным видом. И только лишь капли пота, собирающие так явственно выделяющуюся пыль на бледной коже, свидетельствовали как о внутреннем, так и о физическом перенапряжении. О последнем, правда, больше говорили всё ещё сжатые зубы и чуть трясущиеся руки. Но Рюноске продолжал держаться, и даже дыхание старался сохранять ровным.       — Акутагава-кун, — обратился он, на что тут же получил поднятый в ответ взгляд. — Спасибо.       — Дазай-сан, я… — пересилив очередную лёгкую оторопь, тот уже хотел было что-то ответить, но был перебит излишне резким окликом Чуи:       — Акутагава, — тот, правда, после обращения, и сам замялся, по-видимому, не зная, как задать интересующий его вопрос. Тот самый вопрос, на который, как догадывался Осаму, все трое знали ответ. Вопрос, который так не хотел задавать сам, но к которому разговор пришёл бы, так или иначе. — Как ты?.. — и снова не озвученная до конца мысль, оборванная на половине.       «Как ты здесь оказался? Это ты хотел спросить у него. Верно, Чуя?» — докончил про себя Осаму, понимая, насколько, должно быть, шокирующим оказалось содержимое записи, которую, уже очевидно, получил каждый член Портовой мафии. Не менее шокирующим, как и в тот раз, пять лет назад, когда Рюноске получил похожую. А если вспомнить о том, как именно разрешилась ситуация в те далёкие годы, то и представить тяжко, каково ему пришлось на этот раз.       Любопытно только, что же испытал он в момент открытия очередного письма счастья, и какие мысли нынче крутятся в чернявой голове. Правда, было бы ложью сказать, что своему подопечному он ни капли не сочувствует. Зрелище на видео, вероятно, то ещё…       — Чуя-сан, — спустя секунды нерешительной тишины и откровенного, требующего ответа Накахаровского взгляда, тот всё-таки разжал зубы, предварительно опустив взгляд куда-то на лежащий на собственных подогнутых коленях кулак, пока второй болтался в гипсе на уровне груди. — То письмо... И этот взрыв. Я... — похоже, его ученику так же с трудом давались всяческие разговоры и объяснения по поводу столь щекотливой ситуации, поскольку на том его речь, явно неоконченная, всё ж таки оборвалась.       Чуя, однако, всё понял:       — Дерьмо, — сквозь зубы выругался он, с усталым видом с силой проведя измазанной в каменной пыли ладонью вверх по лицу, зачёсывая чёлку со лба выше и, судя по всему, не обнаружив на голове излюбленного головного убора, тут же принялся с неохотой, а скорее по привычке, осматриваться по сторонам. Похоже, в кои-то веки, шляпа его волновала менее всего того, что он сейчас услышал. — Дерьмо! — добавил он погодя, с применением силы гравитации кулаком вдарив по полу, который, и так держащийся на честном слове, пошёл трещинами. Нет, дело всё ещё было не в улетевшей бог знает куда шляпе.       Хилая, но всё ж таки ударная волна, пронёсшаяся сквозь бетон, потревожила ещё и уставшее, вымотанное тело, в довершение отдавшись в растревоженных неосторожным движением рёбрах, заставляя закашляться и испытывать всё новые и новые волны резкой боли от каждого нового спазма. Чуя же, обернувшийся на не самые приятные звуки, промолчал, но чуть поджатые губы выдали-таки в нём некоторое чувство вины, которое, в силу своего характера, вслух признать он не мог. И всё же, большего Осаму не требовалось.       Акутагава же в эту минуту воцарившейся спустя недолгое время тишины в неловком молчании вновь перевёл взгляд на своего разлёгшегося на полу учителя. И взгляд этот хоть и был весьма красноречивым, но таил в себе спектр каких-то очень неявных, смешанных, трудноопределимых эмоций. В нём было что-то, завязанное на застарелых, полных так и не ушедших с годами переживаний. Переживаний касательно весьма наглой просьбы взамен на уничтожение полученного не пойми откуда компромата, и, позже, проведённого совместно вечера, закончившегося для одного из них не особо удачно. И эти воспоминания, отражающиеся в серых блёклых глазах, по-видимому, мешались с угрызениями совести и самообвинениями в том, что Осаму ушёл из мафии вскоре после этого случая.       — Нам пора, — тем временем произнёс Чуя, уже готовый подняться с насиженного места, как:       — Дазай-сан! Я хочу просить прощения! — в унисон с ним произнёс Рюноске и тут же глубоко поклонился, настолько, что почти и не было видно прикрытых в неясном стыде глаз, попутно скрываемых длинной чёлкой.       — М? — донеслось с другого боку с недоумением.       Да и кроме того, сквозило в этом уточняющем звуке нечто, схожее с очевидным непониманием причин столь внезапных извинений от бывшего ученика человека, к которому, несмотря на то самое, совершенно точно полученное и просмотренное письмо, всё-таки поспешили на помощь.       Осаму был уверен — Чую явно поразили эти слова, ведь он сам, в отличие от того же Рюноске, первым влетел в его апартаменты, попутно разгромив всё то, что попалось ему на пути. Влетел с намерением не спасти, но разобраться в ситуации. Разобраться агрессивно. В своём стиле. А уже после решать, что делать с давним врагом. Можно даже сказать, что ему повезло остудить Накахаровский пыл, ведь, не будь тот так шокирован увиденным, дело точно кончилось бы дракой. Естественно, не в пользу Осаму.       Но это было первым, о чём он подумал, взглянув на чуть вздёрнутую в удивлении и подозрении рыжую бровь. Второе же…       Акутагава.       — Ты… о чём это, Акутагава-кун? — вырвалось непроизвольно.       На память жалоб никогда не испытывал, и оттого чётко помнил тот день, когда, после возвращения его, Дазая Осаму, в мафию, бывший ученик пришёл к нему в кабинет и так же просил прощения за тот самый, последний раз, когда оба они остались наедине. Когда всё вышло из-под контроля. Когда просил его просто уйти. Не похоже было, чтобы тот, не поверив словам о вроде бы как прощении и не держании зла, решился попытаться снова.       — Я… так и не смог его найти.       Вот оно что.       Не смог найти отправителя первого письма пятилетней давности. Того человека, который, засняв на скрытую камеру один из их с Мори Огаем вечеров, по непонятным по сей день причинам пославшего запись именно его ученику с почтового ящика уже погибшего на тот момент члена организации. И, судя по всему, на этот раз Рюноске решил, что и сегодня отправитель был тот же. Впрочем, если оценивать ситуацию здраво, в данной ситуации варианта всего было два: либо отправителем видео был один человек или же группа людей, либо на этот раз постарался кто-то другой. Но для Рюноске же, который так и не смог выяснить личность этого человека тогда, многие годы назад, ответ на данный вопрос виделся очевидным.       — Кого «его»? — чётко задал вопрос Чуя, определённо подозревая их двоих в знании о том, что ему до сих пор известно не было. И хоть в единственной озвученной фразе не было ни злобы, ни раздражения, было ясно, что тема об отношениях его босса с его же соперником, о которой столько лет был ни слуху, ни духу, только что начала наращивать свой темп.       Акутагава же, правда, молчал, не решаясь поднять взгляда даже на прямой вопрос, заданный вышестоящим по должности. И всё, что было доступно Осаму с его точки обзора, это загнанный, почти что паникующий взгляд, продолжающий с упорством сверлить коленки в чёрном плаще и одиноко лежащий, судорожно сжимающийся кулак.       — Эй… — раздражение таки проявилось и начало нарастать. Похоже, придётся выручать застывшего, словно каменное изваяние, ученика:       — Судя по всему, не смог найти того, кто делает рассылки, — как бы невзначай произнёс он, вернув взгляд потолку, постаравшись состроить максимально непринуждённый, не заинтересованный данным вопросом вид.       — В каком смысле «делает»? — выделил Чуя последнее, очень кстати и очень точно зацепившись за ключевую фразу.       Не то чтобы Осаму совершил какой-то значимый прокол или же не рассчитывал, что его напарник выявит не совсем обычную формулировку в услышанном… Однако, Рюноске всё равно уже выдал их маленькую тайну своими странными, не к месту, извинениями.       Но злиться на того всё равно не получалось.       Может, после двух лет подполья, а позже трёх лет работы в Детективном Агентстве, он всё же несколько оттаял к окружающим его людям, но, почему-то так казалось, наибольшее на него влияние оказал Ацуши — новый, после Акутагавы, его ученик. Да, он был ещё мягче прежнего, ещё неподготовленней к суровой взрослой жизни и к собственной способности, так же совершал ошибки. И в то же время это был ученик. Человек, которого приходилось прежде всего наставлять, а не требовать от него немедленных результатов. Всё-таки, сейчас ему было немного жаль за свой прошлый наставнический опыт. Именно поэтому он более не станет уязвлять и без того перенапряжённого Рюноске ещё больше.       — В каком смысле «делает»? — с нажимом повторил Чуя, который уже начинал не просто раздражаться, но и злиться из-за того, что информацию сегодняшним вечером ему приходилось вытягивать чуть ли не силой.       Делиться информацией, а может, и подробностями касательно их давних взаимоотношений с Мори пришлось бы. Он уже и морально-то успел подготовиться, после всего, что было для него сделано этим вечером. Но вот информацию о видеозаписи пятилетней давности всё ж таки хотел придержать. В конце концов, вряд ли, по прошествии стольких лет, она имела бы значимость. Нет. Она, конечно, имела. Но лишь в том качестве, которое помогло бы обрисовать картину целиком, дать понимание того, что подобная рассылка ранее уже случалась. По факту же, так и не доведённое его учеником до конца расследование текущему положению дел никак помочь не могло.       Но Рюноске уже выдал тайну, даже, судя по всему, не придав тому особого значения, каковым оно являлось для Осаму. Да и Чуя всё равно узнал бы, рано или поздно.       Хорошо. Он поведает лишь её часть.       Глубокий вздох:       — Это не первое такое видео, Чуя, — признание далось легко. Легче, чем казалось.       И наступила тишина.       — И… когда было первое? — взгляд его более не был направлен на Рюноске, но зато на самого Осаму, и насквозь был пропитан серьёзностью. Даже непривычно было видеть этого человека таким. Даже не серьёзным, а… спокойным и рассудительным. Похоже, его, после случившегося, отныне мало чем можно было удивить. — И когда ты успел отдать Акутагаве приказ о поисках? — добавил он, намекая на всю ту же фразу Рюноске о том, что тот не смог найти инициатора.       — Пять лет назад. Первое видео до этого момента. И приказ я отдал тогда же.       — То есть, Акутагава… — взгляд синих глаз вновь обратился в сторону так и не отмершего ученика. — Всё это время? — и даже несмотря на то, что в словно бы сделавшемся стальным голосе Чуи не было ни толики гнева, слова эти звучали весьма грозно.       — Да. Акутагава-кун всё знал.       «Сейчас что-то будет», — возникла в голове непрошеная мысль, когда, в ответ на озвученное вслух уточнение, со стороны послышался судорожный, очень тяжёлый вздох, будто бы Чуя вот-вот взорвётся от накопившегося гнева на собственное незнание или же слепоту, или же от осознания того факта, что даже с Рюноске Осаму чем-то таким поделился. Доверился не самому любимому ученику больше, чем собственному напарнику, с которым, несмотря на все трудности взаимоотношений, прошли вместе огонь, воду и самые жесточайшие битвы.       Он не смотрел в сторону неспешно поднявшегося с земли Чуи, и понимал, что тот тоже на него не смотрит. Куда безопасней казалось пялиться во всё тот же полуразрушенный потолок. Но глаза то и дело сами собой скашивались на приближающиеся к нему лакированные, уже немного поцарапанные и покрытые пылью туфли. Уже казалось, что сейчас тот вот-вот подойдёт и от души пнёт лежачего, после чего, непременно, запрыгнет на него и набьёт морду. Но… пусть. Наверное, Осаму заслужил такого отношения за все те годы гадких подколов по поводу роста и унизительных высказываний касательно чужих умственных способностей. Не говоря уже о его не совсем простых связях с Мори, которые, определённо, сыграли свою роль в его возвращении в мафию.       Один шаг. Второй. Третий. И вот он остановился неподалёку. Замер. Словно бы решал, что делать дальше. Но сопротивляться желания всё же не возникало. И даже морально не было больно. Скорее уж, после хотя бы такого признания, пришло небольшое облегчение. Будто бы скинул с плеч очередной камень тайны, который все эти годы гнул его к земле, не позволяя выпрямиться и вдохнуть свободной грудью.       Ещё с несколько секунд Чуя молча стоял рядом, в каком-то жалком метре от его тела, и тогда Осаму понял, что причиняет боль не удар ноги, боль причиняет ожидание. И страх. Но по прошествии ещё одной, последней секунды, тот вдруг сошёл с места, только вот, не в ту сторону, чем вызвал неподдельное удивление. Неужели уходит в одиночку?       Нет. Снова остановился. И отсюда слышался лишь только шорох одежды, словно бы он что-то делал, но угол обзора попросту не позволял разглядеть, что. Следом чуть слышное, недовольное ругательство, а после какие-то невнятные шлепки. Тяжёлый вздох. Вновь шорохи одежды. Шаги.       Чуя подобрался ближе ещё быстрее, чем до того. Обошёл Осаму со стороны головы, приблизился с левого боку, нависнув, и, всё с той же серьёзностью, заглянул прямо в глаза. Зато теперь-то стало ясно, чего он там возился, ведь в данный момент на голове уже красовалась привычная, но всё-таки грязная из-за каменной пыли шляпа.       И что же теперь будет делать?       А теперь…       Ему внезапно протянули руку.       — Пора уходить, — чётко произнёс Чуя, отчего не только Осаму, но и Рюноске, подняв глаза, с удивлением на него посмотрел. Не оставалось ничего иного, кроме как протянуть в ответ свою, сводящую от боли и растяжения, да ухватиться за затянутую в уже посеревшую перчатку ладонь. — Но разговор не окончен, — предупредили его, прежде чем потянуть на себя и помочь сесть.       — Да, разумеется, — кое-как прокряхтел он в ответ, в очередной раз чувствуя дискомфорт в груди, появившийся из-за смены положения тела в пространстве и возникших тут и там необходимых мышечных нагрузок для удержания его в вертикальном положении.       «Пора уходить», — повторил он про себя, понимая, что втроём теперь всяко будет проще. Однако, дело с раскрытием заговора всё ещё можно было спасти, только если…       Взгляд сам метнулся к углу над потолком, в то самое место, где должна была быть одна из камер слежения, и тогда Осаму понял — да, сработает. От камеры совсем ничего не осталось. Даже намёка на то, что она когда-либо могла там висеть. Её попросту снесло тем же взрывом, позволив тем самым всему, тут происходящему, быть скрытым от глаз наблюдающих из службы безопасности.       — Акутагава-кун остаётся, — чётко выговорил он, переведя глаза на изумлённого подобным заявлением ученика, который так и сидел в прежней позе, заворожённо наблюдая за тем, как его учитель нехотя поднимается на ноги.       — С чего бы это? — тут же осведомился такой же введённый в замешательство Чуя.       — Камера в углу вышла из строя вместе со взрывом. Никто из наших врагов не видел произошедшего внутри. Разве что та группа, — махнул он рукой куда-то вверх, в сторону давно поверженных Расёмоном членов мафии, — но и они более ничего не расскажут. Как не расскажут, например, того, что их убил именно Акутагава-кун, а не ты, Чуя. Акутагава-кун же может поработать шпионом некоторое время, если притворится, что полученное видео так же не доставило ему удовольствия.       На последних словах объект разговора вновь чуть склонил голову и сжал здоровую руку в кулак. Можно было бы поспорить, что тот углядел свой намёк во фразе про удовольствие да припомнил, как был застукан за непотребным грязным делом у себя на рабочей квартирке. Благо что, кажется, просьба остаться всё равно пересиливала смущение, и на бледном лице не выступило позорного румянца. Тут бы Чуя уже явно не сдержался.       — Да, но… — всё ещё не мог выйти из ступора напарник, но мысли его читались достаточно чётко.       — Но тебе придётся замести следы, — пояснил Осаму, понимая, что любой дурак, взглянув на трупы, догадается, от чего погибли все эти люди: определённо, следы от применения силы гравитации и дыры в телах, оставленные шипами способности Рюноске, сильно различались между собой. — Тебе придётся использовать способность таким образом, чтобы от тел не осталось ничего, что помогло бы определить метод убийства. Да я и не думаю, что кто-то будет особо сильно копаться, зная, на что ты способен.       — Дазай-сан, — вдруг подал надломленный, очень грустный голос его ученик, — почему вы хотите оставить меня здесь?       — Разве я не сказал, почему?       Конечно, сказал. И, конечно, был услышан. Вопрос этот скорее был пропитан обидой от того, что его не захотели брать с собой, и только. Похоже, придётся разъяснить всю важность данной просьбы:       — Акутагава-кун, ты единственный из всех доверенных мне лиц, кого пока ещё не заметили в пособничестве моему побегу. Тебя пока ещё не видели камеры. И поэтому ты нужен мне здесь. Нужен, чтобы помочь раскрыть дело с заговором. Нужен, чтобы информировать нас прямо отсюда. Понимаешь? Поэтому ты должен остаться в мафии.       И прежде, чем тот, обработав выданную Осаму информацию, успел бы хоть как-то возразить — не из непонимания просьбы, а от обиды и желания уйти с ними — Чуя вклинился с таким же, требующим объяснений, вопросом:       — Но он же карабкался по стене снаружи, Дазай.       — Это нормальное поведение для Акутагавы-куна, — чуть махнув всё ещё стреляющей от напряжения рукой в сторону, просто ответил он, уже будучи готовым к подобным уточнениям. — Акутагава-кун, ещё до того, как я покинул мафию, всегда старался первым прибыть на поле боя, что бы ни происходило. Искал соперников посильнее, искал… «искал признания силы», — докончил он про себя, после чего, отвернувшись от этих двоих, деловито добавил: — Не суть. Если Акутагава-кун скажет оставшимся членам в мафии, что услышал взрыв и поспешил наверх разобраться, ему, вероятно, поверят. Его же воскликов «Дазай-сан, Дазай-сан!» на такой высоте никто бы и не услышал. Плюс ветер. Так что исключено. А когда же он, наконец, добрался до нужного этажа, нас двоих, Чуя, там могло уже и не быть.       — Подожди-подожди, Дазай, — остановили его, вытянув руку ладонью вперёд. — Убил-то их именно Акутагава. Они могли успеть передать эту информацию по рациям.       — Не успели, — ухмыльнувшись, ответил он просто. — Ты, Чуя, был слишком занят моим почти-самоубийством, и не обратил внимания на то, как быстро и тихо Акутагава-кун расправился с врагами. Половина из них даже понять ничего не успели. Другие же только матерились. Сам же Акутагава-кун и звука не произнёс, — пояснил по фактам, так же быстро и чётко. — Всё выполнено чисто.       — Благодарю, Дазай-сан, — и вновь склонённая голова, и еле слышимый, шелестящий голос, в котором всё же сквозило непринятие просьбы остаться в мафии. Но непринятие ещё не равно неподчинение. Он точно останется тут.       — Хотя, — сложив одну руку на груди и подперев тем самым локоть второй, пальцами ухватился за свой подбородок. — Всё-таки есть один серьёзный нюанс.       Все тут же подняли на него взгляды в очевидном и немом вопросе, ожидая продолжения.       — Извини, Акутагава-кун, но нам придётся тебя вырубить, — посмотрел он на ученика, лицо которого из-за услышанного стало выражать нечто неопределённое: и не удивление, и не непонимание, а вообще что-то сложное. Но тот продолжал молчать, сохраняя напряжённый, внимающий взгляд, ждущий объяснений. И только лишь от Чуи послышался такой привычный, давно уже вызывающий лёгкую ностальгию возглас:       — Чего? — нет, то было не уточнение. То был обычный Накахаровский с вызовом вопрос. И в моменты, когда от него слышалось нечто подобное, в голову целым скопом так и лезли непрошеные ассоциации на тему бандитов из уличных шаек и мелких группировок, донимающих простых жителей. Кто знает, но, не приведи его Огай в мафию, тот сейчас вполне мог возглавлять какую-нибудь банду. Да хоть тех же Овец. Сидел бы на кортах с битой на плечах наперевес.       Осаму чуть усмехнулся своим мыслям, а после, переведя глаза на объект этих странных фантазий, чья рыжая бровь так и устремилась вверх, к потрёпанной взрывом шляпе, выдохнул, опустив руки в карманы.       — Время.       — Время?       — Я уже сказал, что когда Акутагава-кун мог прибыть на шум, нас тут могло уже не быть. Верно? — не получив в ответ ни кивка, ни гмыка, а целое ничего, принялся пояснять: — Время, за которое он добрался до верха, и время, которое мы провели тут втроём до момента, пока мы с тобой, Чуя, не продолжим наш спуск. Думаю, камеры на нижних пролётах ещё действуют. И, как только мы появимся в кадре, спецы из службы безопасности отметят, что тот отрезок времени — с момента взрыва и до нашего ухода — слишком велик.       — Говори прямо, Дазай, — похоже, никаких логических цепочек в рыжей голове не выстраивалось, но, по правде говоря, Осаму и сам сходу не сообразил о наличии в наскоро озвученном плане некоторых нестыковок.       — Я сказал, что «нас тут могло уже не быть», — выделил он с нажимом. — Но Акутагава-кун прибыл на этаж задолго до того момента, когда мы этот этаж покинем. Он не смог бы с нами не столкнуться. Понимаешь, Чуя?       Недовольный, чуть ли не со скрипом шейных позвонков кивок в ответ, и теперь стало ясно, что да, понимает.       — Если с подобным объяснением он заявится к нашим заговорщикам и просто недовольным, в почти полном здравии, не считая старых травм, это вызовет у них лишь вопросы. Вопросы касательно того, чем именно он занимался с момента своего появления и до возобновления нашего побега. Поэтому, Акутагава-кун, нам не остаётся иного выбора, кроме как вырубить тебя, чтобы эти вопросы пресечь.       — Я понял, Дазай-сан.       — Вряд ли ты смог бы противостоять Чуе один на один — у вас слишком разные типы способностей, — пояснил он, понимая, как сильно Рюноске задевают подобные факты о невозможности его победы в битве. — Поэтому в твоё бессознательное состояние поверят охотней, чем в иные, куда более сложные причины того, почему нам удалось уйти.       — Это жестоко, идиот.       Конечно, жестоко. Он и безо всяких замечаний это понимал. Жестоко и неприятно вот так отплачивать верному тебе человеку за помощь.       — Так надо. Акутагава-кун очень нужен мне здесь.       — Хорошо. Я готов, — вновь подал смиренный голос тот.       — Спасибо, — кивнул Осаму, — но прежде… Скроем следы, как договаривались, Чуя.       Тяжкий вздох, закатанные кверху глаза и произнесённое, уставшее, но без особой злобы:       — Какой же ты ублюдок…       — Да, — кивнул он снова так, будто бы пропустил всё мимо ушей. На деле же такое вот высказывание от человека, с которым только-только начали налаживаться отношения, и к которому с недавнего времени начали проявляться совсем уж необычные, новые в его мерной жизни чувства, как-то больно укололо в самое сердце. Но ничего. Сейчас он должен был придерживаться своего самого верного, практичного к решению проблем подхода. И уже потом, когда будут в безопасности, далеко отсюда, они смогут всё обсудить. — Начинай.       Скошенный в сторону, но не опущенный книзу взгляд свидетельствовал о нежелании подчиниться. Но не по той причине, что приказ… Нет, просьба. Не по той причине, что просьба исходила именно от Осаму. Чуя всего лишь не хотел калечить тела давно уже мёртвых людей. Такой весь… праведный, что ли. Аж тошно порой. И эта праведность и правильность, моральные устои у такого, как он, вспыльчивого и временами несдержанного, являлись чуть ли не главным несоответствием меж ними двумя, и, определённо точно, были главным камнем преткновения на пути не то что к дружбе, но хотя бы к нормальному общению. И что же было у Мори в голове, когда тот поставил их в пару? Словно бы эксперимент проводил или ставку сделал, кто кого быстрее прикончит. Но, признаться честно, несмотря на все препирательства, их дуэт в свои годы и впрямь был страшной силой. Не говоря уже о том, что Осаму, наблюдая за напарником и его проявлениями совести да сочувствия, временами испытывал неподдельный, искренний интерес, откровенно не понимая, как же можно быть столь человечным, одновременно являясь исполнителем Портовой мафии.       Вот этот интерес, в конце концов, Осаму и довёл. Конечно, не попади он в Агентство, вряд ли бы хоть когда-нибудь проникся к идейности Чуи некоторым сопереживанием, но он и в самых безумных мыслях представить не мог, что это сопереживание однажды перерастёт в нечто большее.       Да только вот сейчас не время думать о других.       — Ты же понимаешь, Чуя, что, кроме тебя, никто почерк твоей способности подделать не сможет? — раз уж тот колебался, не оставалось ничего больше, как привести действенные аргументы да подтолкнуть, собственно, к этим действиям. — Да и Акутагаву-куна ты подставлять не станешь. А ещё…       — Да в курсе я, придурок Дазай! — вдруг обернулся тот, в своём обыкновении взбеленившись от подобных нотаций. — Сейчас…       Пришлось замолчать.       Красновато-алый оттенок, как и во многие разы до этого, привычно охватил всё его тело, даря и без того ярко-рыжим волосам новых, багряных красок, заставляя любоваться таким выбивающимся из общей атмосферы цветом почти что против воли. Впрочем, Осаму не сильно-то этому сопротивлялся. Но даже несмотря на эту определённо приятную, завораживающую картину, всё ещё испытывал некоторое напряжение иного рода: что ни говори, а момент использования Чуей способности всегда вызывал в нём волнение.       Из дыры в стене, куда до сих пор проникали закатные лучи, вдруг подул ветерок, но не принёс с собой прохлады. Лишь всё ту же тяжесть в груди, словно бы на раскалённые камни плеснули водой, и образовался пар, от жара которого начинаешь задыхаться. Не обладай Осаму обнуляющей способностью, с уверенностью мог бы сказать, что дело тут в Смутной печали, потому что, пока он наблюдал за её обладателем, казалось, что даже воздух в помещении враз потяжелел. Или же то в атмосферу передавалось собственное напряжение Чуи, вынужденного заниматься подобными, малоприятными вещами.       Взмах руки, и стены рушились, полы и потолки этажами выше отламывались большими кусками и падали на лежащие трупы, сминая их и проламывая да унося за собой те жалкие бетонные основания, уцелевшие после взрывной волны. Но Чуя был не дурак: не трогал несущие стены и, ко всему прочему, похоже, использовал силу гравитации на весь участок пола на этаже, где они находились. От ударов падающих кусков плит страдала только поверхность, пара жалких сантиметров, ну а под ними, очевидно, работала способность, упрочивая атакуемые панели настолько, чтобы те смогли сдержать удар. И это тоже было умно, ведь, не примени он способность с такой, буквально сантиметровой точностью, и та бы попросту отключилась от извечно активной способности обнуления. Благо, что радиус того обнуления, исходящего от тела Осаму, как однажды выяснилось, составлял всего-то сантиметр.       Всё закончилось быстро, почти без грохота и тотальных повреждений, позволивших бы зданию частично обрушиться. Не успевшая ещё свернуться кровь мертвецов ныне чуть ли не реками стекала из щелей между плит, размозживших тела этих несчастных, которые, поддавшись всеобщему безумию и охватившей ненависти по отношению к боссу и его правой руке, оказались не в том месте и не в то время. Зрелище это приятным назвать было трудно, зато теперь, это точно, никто, даже самые матёрые судмедэксперты не смогут с точностью установить, что эти люди погибли прежде от шипов Расёмона, чем оказались погребены под многотонными плитами с торчащими в разные стороны арматурами.       — Хорошо, — кивнул Осаму, когда Чуя, закончив процедуру сокрытия улик, обернулся на него с тем самым взглядом, в котором так и читалось «Ну что? Доволен?». — Черёд телефонов. Отсюда пойдём без них, — произнёс он и так же, как и его напарник в поисках шляпы, оглянулся по сторонам в надежде увидеть выхваченный из руки взрывной волной пистолет.       И нашёл его быстро. У самой стенки с разбитой дырой. Ещё немного, и улетел бы вниз. Впрочем, то бы не стало проблемой, учитывая, насколько вооружённым до зубов сюда прибыл мафиозный отряд.       Несколько шагов, и вот он уже снимает тот с предохранителя.       — Телефон на пол, Чуя, — махнул он дулом куда-то вниз меж ними двумя, но, не увидев ответной реакции, пояснил: — Нас по ним выследят до самого убежища. Без проблем. Даже я сумел бы, — усмехнулся он, понимая также, что каждый в этом помещении знал, что с техникой и кодом Осаму всегда управлялся прекрасно, получше даже некоторых специалистов. Но, тем не менее, специалисты были, и оттого выдать свой телефон он просил всерьёз.       — Хм, — телефон какой-то наверняка безумно дорогой модели был извлечён из кармана посеревшего от грязи пиджака, но вот на пол бросать его не решались. Вёл себя словно девчонка, с таким трудом заполучившая желанный заграничный iPhone и всеми силами пытавшаяся его сохранить. — С чего ты, кстати, взял, что кто-нибудь не примчит в убежище, просто просмотрев данные о них в наших базах? — очередной вопрос в подтверждение нежелания расставаться с дорогой и красивой игрушкой.       — Подобная информация выдаётся лично исполнителям. Но это не так важно, да? Ты же просто не хочешь с ним расставаться, верно? — махнул головой с ухмылкой Осаму в сторону телефона в его руке. Хотел бы он добавить что-нибудь про любовь к шмоткам да припомнить тот случай, когда столкнулся с тогда уже бывшим напарником в «Пыточной №1», когда вынудил свалить оттуда, притворяясь богатенькой леди, но вовремя пресёк свой порыв. Чую, конечно, очень весело задирать, но в данный момент оно обернулось бы излишней тратой времени. — Давай, не тяни.       Недовольное цоканье, и дорогая игрушка полетела на пол, почти даже не поцарапавшись — настолько аккуратно её кинули. И только после этого он и сам сунул руку в карман пиджака, нащупал искомое и даже мимоходом подивился тому, что его мобильник не выпал за всё это время скачек по лестницам и свободных падений в пропасть. Стоило ухватиться и потянуть тот наружу, как разовая короткая вибрация просигнализировала о непросмотренных уведомлениях.       «Ну, конечно же, Анго», — усмехнулся про себя Осаму, стоило нажать на кнопку блокировки.       Несколько пропущенных звонков и целых два SMS-сообщения:       «Что у вас там происходит? Что за взрывы?»       «Дазай-кун, ты в порядке?»       Ну кто бы мог подумать, что кто-то, вроде Сакагучи Анго, ныне директора Особого отдела Йокогамы, будет писать одному из исполнителей Портовой мафии что-то вроде «ты в порядке?». Конечно, Осаму знал, что Анго несколько похож на Чую в своей совестливости, и потому, даже когда помог в сокрытии всех улик его преступлений, когда вытащил из Мерсо после конфликта со Смертью Небожителей, когда выслал документы для освобождения наркокурьера, тот всё ещё продолжал чувствовать себя обязанным за смерть Одасаку. Но всё-таки… это хоть и казалось уже перебором, но было как-то… не так одиноко, что ли.       Собственные эмоции ныне не поддавались никакому анализу. Их попросту нельзя было разбить на мелкие детали и разобрать, что и к чему, и почему же в груди вновь так щемило. Но кое-что знал до точности: он не один.       Сначала Одасаку с Анго. Позже Агентство. Сейчас Чуя. И, тоже сейчас, снова Анго. Даже несмотря на множество малоприятных событий меж ними двумя, он всё ещё писал ему SMS в момент опасности. Жаль, что ответить пока что не выйдет. Но Анго и так всё вскоре узнает. Информация даже в такой серьёзной организации, как Портовая мафия, рано или поздно просочится наружу. Все рано или поздно узнают и о том видео, и о перевороте. И, вполне возможно, оно-то и сыграет ему на руку.       Телефон полетел вслед к модной игрушке Чуи, и буквально через секунду, через два точных выстрела, практически в упор, мелкие детали корпуса, стекла и микросхем разлетелись в разные стороны. Разве что отдача неприятно отозвалась во всё ещё ноющих мышцах.       — Готово, — пронаблюдав за печальным взглядом напарника, прокомментировал он. — Теперь… — обернулся на своего ученика и даже удивился тому, что не заметил, как тот успел подняться с колен и подойти ближе.       — Я хочу, чтобы это сделали вы, Дазай-сан.       Бледное изнеможённое лицо выражало решимость и вместе с тем всё ту же печаль, с которой Осаму был вынужден оставить Рюноске в рядах врага. Но решимости было больше — то читалось в крепко сжатом кулаке опущенной вниз здоровой руки и взгляду, с которым ему смотрели прямо в глаза.       — Да, Акутагава-кун, — согласился он с его решением. — Я и собирался так поступить, — и это было правдой, поскольку, пусть это странное чувство внутри и было не то ли эгоизмом, не то ли ответной его преданностью своему первому ученику, но он никак не хотел, чтобы задуманное ими свершил кто-то другой. По крайней мере, так будет честно по отношению к самому Рюноске. Да и Чуя, признаться, если ударит, нанесёт и без того хрупкому болезненному телу больший урон, чем если это сделает сам Осаму.       — Как… вы это сделаете? — только и произнёс тот, смиренно приблизившись на расстояние метра.       — Буду бить в подбородок.