Окажи мне услугу: Возвращение домой

      — Доброго вечера, Дазай-кун, Чуя-кун.       Всё то, что так и рвалось наружу после минувшей поездки с водителем в роли почти-суицидника — судя по навыкам вождения — Накахары Чуи, ударной волной опустилось вниз, прибив пятками к опостылевшим за вечер лестничным ступенькам да разнёсшись по телу неприятным холодком, вызывая лёгкую дрожь, онемение и ступор. Ровная спина, затянутая в чёрный пиджак и прикрытая рыжей копной волос впереди так же словно бы превратилась в каменное, неподвижное изваяние. И Осаму знал наверняка, куда были направлены глаза её обладателя.       Мори Огай сидел вполоборота в кресле во главе большого круглого стола в просторной прихожей-гостиной, куда вёл секретный проход, да, закинув ногу на ногу, попивал чай из чашки какого-то безмерно дорогого сервиза. Хоть взгляд его и был направлен в их сторону, выражение лица, такое простое, вкупе с лёгкой улыбкой придавали его виду некоторой беспечности. Словно бы их встреча являла собой очередное рабочее совещание и не более того. Обманчивое чувство. Но отчего-то Осаму понимал: дабы сохранить невозмутимость и контроль над ситуацией, придётся последовать его примеру, никому не дав понять, насколько же противно присутствие этого человека здесь.       Аккуратно положив руку на плечо так и не отмершему напарнику, слегка отодвинул его в сторону и, кое-как заставив затёкшие ноги двинуться, шагнул вперёд, вглубь комнаты, по направлению к оставленным снабженцами бутылкам воды в углу столешницы находящейся здесь же крохотной кухни. Достал одну из упаковки, открыл и сделал бодрящий глоток. Легче не стало.       — Так и думал, Мори-сан, что увижу вас здесь, — произнёс он по-деловому спокойно, прежде чем развернулся всем корпусом обратно к центру комнаты и входу. Мори всё ещё сидел в прежней позе, даже на него не обернувшись, а Чуя как стоял истуканом, так и стоит. Разве что с этой точки наконец-таки можно было разглядеть выражение его лица: сосредоточенное, напряжённое, словно бы выжидающее, лишь слегка выражающее недовольство.       По правде говоря, несмотря на старательную внешнюю невозмутимость, Осаму ситуация пугала. Собственные нервы находились на пределе. Ведь оставалось лишь догадываться, какие мысли в данную секунду крутились в рыжей голове, и какие эмоции мог испытывать сейчас его напарник после того, как лицом к лицу столкнулся с человеком, которому верил, которого называл боссом, и о котором знал далеко не всё. С человеком, который предал то безупречное доверие, каковое выстраивалось меж ними годами. С другой же стороны, невзирая на открывшуюся не только Чуе, но и всей мафии тайну, дела Мори Огая с его правой рукой, Дазаем Осаму, всё ещё оставались их личным делом. Исключая, разумеется, нюансы становления этой самой правой рукой спустя пять лет предательства. И если эти нюансы являлись ключевой точкой предательства уже организацией своего лидера, то у самого Чуи, определённо, вопросов к этому лидеру было куда больше.       — Разве? — отхлебнув ещё немного, ответил Мори спустя недолгую тихую паузу, и только тогда Осаму двинулся к нему навстречу.       — Да. Исполнители ведь первые люди, которым вы могли бы доверять, — надавил он на последнем слове особенно. — Хоть вы никогда и никому не доверяли по-настоящему. Поэтому вы не в своём убежище, а здесь, — довершив фразу с лёгкой усмешкой, выбрал ближайшее к нему самому, но удалённое от места босса кресло, приземлился и откинулся на спинку, тут же ощутив резь в повреждённых рёбрах, заставивших поморщиться. И это, как ожидалось, не осталось незамеченным тем, кто так ни разу не отвёл глаз от всё ещё стоявшего у входа своего исполнителя:       — Что такое, Дазай-кун? Тебя ранили? Уж не Чуя-кун ли постарался? — тот аж дёрнулся от подобных заявлений, и прежде, чем сумел хоть что-то предпринять — Осаму даже не представлял, что именно — Мори окончательно добил всех фразой с идеально выверенной деловой интонацией: — Или это последствия нашей с тобой ночи?       Воспоминания тут же поднялись волной, пробуждая в памяти всё случившееся: от жёсткого начала и до обоюдного удовольствия в конце. Но их моментально утащил за собой страх, стоило взглянуть на Чую, который, широко и даже злобно раскрыв глаза, с силой вобрал в грудь воздух и, кажется, готов был задохнуться от возмущения и ярости. Определённо, Мори Огай, минуя тактику защиты и оправданий, пошёл в атаку. Теперь — главный вопрос — выдержит ли Чуя этот натиск?       — Б… — лишь спустя секунду губы его в недовольстве дрогнули, но назвать сидящего в центре человека боссом у того явно не получалось. — Мори-сан, — кое-как выдал он и замолк. Не находился даже, что ответить и с чего начать те самые разбирательства, которых так жаждал с момента, как ворвался в личные апартаменты Осаму. Да и по правде говоря, Осаму и сам-то не знал, как среагировал бы на его месте.       — Не знаешь, что сказать, Чуя-кун? — Огай словно бы издевался над ним. Таким тоном это было сказано. Отставив чашку на стол, с лёгкой ухмылкой откинулся на спинку кресла и, сцепив руки в замок, уложил те на колено: — Я в курсе про видео, попавшее в руки организации. И я действительно сплю с Дазай-куном, хочет он того или нет. И если тебе требуются объяснения, спроси его сам, с чего всё началось.       Теперь время уязвляться наступило и для Осаму. У него, кажется, даже глаз дёрнулся, а в голову ворвались совсем уж другие, более постыдные воспоминания, от которых очень бы хотелось избавиться. Воспоминания, которые есть у каждого без исключения человека. Даже у такого, как он. Воспоминания такого рода: о событиях, что случились очень и очень давно, но которые никогда не померкнут, сколько бы лет ты ни прожил. И этот груз, этот стыд ты будешь нести через всю свою жизнь.       Чуя только что перевёл на него взгляд, и под напором синих глаз сделалось так не по себе, что и дыхания перестало доставать.       Дерьмо.       — Не хочешь рассказать напарнику правду, Дазай-кун? — должно быть, что-то в его лице переменилось, потому что и тон Огая сделался другим. Совсем слегка, но в нём явно слышались нотки злорадной смешинки.       Дерьмо.       Осаму, силясь возвратить лицу бесстрастие, сейчас смотрел в упор на выжидающего ответов на вопросы Чую. И чем дольше длились секунды, тем яснее становилось понимание, что дать ответ он не сможет. Просто не сможет. Язык не повернётся. Не после того, сколько раз и как отчаянно его спасали за последние дни. И уж точно не после того, как, кажется, ему вернули ту толику жизненного смысла, ради обретения которого он всё ещё продолжал открывать глаза по утрам. Расскажи он Чуе правду, и эту тонкую нить к чему-то большему, чем бесконечное ничего, могли с лёгкостью оборвать.       Но с прибытием сюда, с момента встречи с Мори Огаем, более от самого Осаму ничего не зависело.       Гнетущие мысли о наверняка безрадостном будущем тесно переплетались с состоянием физическим. Хоть он и сидел в мягком кресле, телом отдыхая от всех выпавших на его долю перегрузок, в ушах всё нарастал неясный гул, а установившаяся в помещении тишина лишь делала его сильнее. Словно бы оказался глубоко под землёй, в тесной, сжимающей всё тело могиле. И способ выбраться из неё был только один. Неприятный и очень болезненный. И этот способ — всё рассказать и, если не избавиться от стыда полностью, то хотя бы облегчить совесть, поведав правду. Да понадеяться на понимание человека, которого, насколько хорошо знал Чую Осаму, могло не случиться.       Страх и неопределённость мешали, и он продолжал хранить молчание, а надежда, что его сумеют понять по одному лишь только взгляду, что избавят его от необходимости говорить, что просто поверят и доверятся, гасла с каждой секундой. Нет. Во взгляде напротив всё было кристально ясно: этому человеку совершенно точно требовались ответы здесь и сейчас. Не только Осаму перенёс за сегодня столько всего.       — Говори, — произнёс Чуя тихо, но твёрдо, и в лёгких снова засаднило при новом неаккуратном, неровном вздохе.       Кашель удалось сдержать, заглушив порыв новым глотком из бутылки. Но саднить в груди не перестало.       — Ну же, Дазай-кун, — поддел Огай с очевидным превосходством, переведя снисходительно-насмешливый взгляд, на который таки пришлось обратить внимание.       Под напором этих глаз прошло ещё одно мгновение, такое долгое и тягучее, а после… Лёгкий хмык. Дёрнувшийся уголок губ. И словно бы маска излишней самоуверенности, самопроизвольно наползшая на лицо. И всё это в попытке защититься, придать своему виду твёрдости.       — Нет, — отчеканил он решительно, взглянув в ответ и увидев лишь нагловато вздёрнутую в лживом удивлении бровь и только после заслышав нарочито громкий цокот каблуков стремительно приближающегося Чуи.       Только и успел повернуть голову, как его уже второй за вечер раз схватили за грудки рубахи и резко выдернули из кресла. Бутылка воды с гулким стуком и плеском приземлилась на металлическое покрытие пола одновременно с вновь раздавшимся в лёгких острым дискомфортом.       — Кх!       Но и боль, и все звуки тут же утихли, как только перед глазами оказалось одно из самых гневных выражений лица его напарника. Злобный взгляд, искривлённые чуть ли не в ненависти губы, скошенная набок голова. Чистая агрессия, которой так сложно противостоять. Даже дыхание перехватило, а пальцы словно бы заледенели во внезапном, совсем не свойственном самому себе испуге.       — Сейчас не время, Чуя, — проглотив собравшийся в горле комок страха, попытался вразумить Осаму. — Если не поспешить…       Его встряхнули, не дав закончить, и на этот раз лицо Чуи оказалось ещё ближе. Ещё чуть-чуть, и поля шляпы коснутся его лба. Затем послышался утробный смешок, будто бы сам демон, сидящий внутри него, подал голос:       — Ну уж нет. Я не за тем спасал твою задницу, чтобы ты увиливал. И я, кажется, уже говорил, что намерен во всём разобраться. А-а, ублюдок Дазай?! — гаркнули на него прежде, чем встряхнуть с ещё большей силой, снова заставляя морщиться от боли и крепко сжимать зубы.       Как же ему… хотелось уйти от этого разговора. Несмотря даже на то, что понимал — разговор состоится.       Но, быть может, не будь ситуация такой патовой, не будь Чуя так зол, не будь чёртовых трещин в рёбрах, он бы мог отмалчиваться дальше. Мог бы просто стоять на своём, как делал всегда, да отпустить пару колкостей. Но банальная усталость от сегодняшнего дня брала своё, не говоря уже о том, что творилось сейчас в его вновь зашедшемся в безумии сердце. Чуя был так близко физически, и в то же время бесконечно далеко морально. И даже капли холодного пота, образующиеся в районе висков, впитывались в стягивающие и без того больную голову бинты. Но бежать от происходящего было некуда. И казалось, что если в эту же секунду Осаму не скажет хоть что-нибудь — тот развернётся и уйдёт. Но этого никак нельзя было допустить.       — Я… — преодолевая самого себя, выдал он первую часть признания, и слова застряли в глотке, потому что произнести подобное вслух попросту являлось чем-то неосуществимым. Но: — Тц! — Уже через мгновение вдруг нахлынула очередная волна решимости, подогретая отчаянием: — Я сам пришёл к Мори-сану, — в итоге кое-как произнёс правду, испытывая всё то же уязвление. — Сам. Пришёл, — повторил уже твёрже, и зубы вновь сжались. Не от боли, но не то ли в недовольстве, не то ли в ожидании внезапного удара.       Удара не последовало.       — Что? — невнятное непонимание, и только сейчас Осаму позволил себе очередной осторожный вдох:       — Я сам просил Мори-сана… спать со мной, — вторая фраза далась немногим легче, но сердце, доселе бившееся в каком-то неистовстве, замерло и словно бы провалилось куда-то вниз, разнеся за собой предательский холод и даря полное оцепенение.       Вокруг всё точно бы замерло. Как мир в хрустальном шаре, который вот-вот разобьют.       — Что? — единственный вопрос был повторён почти по слогам, будто бы Чуя не просто не поверил, но даже и не понял сказанного. Словно бы услышал какую-то глупость, какой-то бред, который никак нельзя было уложить в голове.       — Он не врёт, Чуя-кун, — вдруг вмешался третий голос. — Дазай-кун сам предложил мне себя.       Несколько мгновений в ступоре, и только Мори Огай, наблюдающий за происходящим из своего кресла. Не надо было даже смотреть в его сторону, чтобы увидеть эти прикрытые в удовольствии от собственного превосходства глаза и позу, в которой король обыкновенно рассиживается на своём троне, так и лучась своей непобедимостью и вечно выигрышным положением. Как же это достало.       Но проблема крылась не в короле.       — Чуя… Тц!       Резкий толчок в грудь. Потеря равновесия. Хватающая непроизвольно воздух рука. Пустота. Жёсткое приземление в уже не такое мягкое, как казалось, кресло. Зажмурившиеся от рези в груди глаза. Болезненный кашель, который, как бы его ни пытались удержать, эхом раздавшийся по полупустой гостиной. Острая, без конца и края разрастающаяся боль в рёбрах. И среди всего: всё та же, словно бы в каком-то мороке, в нереальном наваждении, удаляющаяся перед ним спина:       — Я ухожу.       Осаму даже понять ничего не успел. Точнее, не мог. Впервые в его жизни все мысли, все заготовленные заранее фразы, вся сообразительность вкупе с подвешенным языком — всё вдруг смешалось в непонятную, нелогичную путаницу, отдающую бредом. А впереди всё та же отдаляющаяся фигура в слегка помятом и пыльном пиджаке, за которой уже успел привыкнуть просто следовать. Слепо и доверчиво.       «Неужели… вот так просто ты уйдёшь, Чуя?», — пронеслось вдруг в мыслях сквозь пелену проклятой боли, как вдруг:       — Ты всегда отличался вспыльчивостью и поспешностью, Чуя-кун, — и тот остановился. Остановился всего на мгновение, замер, замешкался, прежде чем продолжил свой путь. — Дазай-кун ведь не всё рассказал.       И Чуя остановился снова. На этот раз дольше. Выжидал с секунду, совершенно точно над чем-то раздумывая, а потом обернулся. Взглянул не на Мори, зато на него самого с самым что ни на есть серьёзным выражением лица. И сложно было сказать, что там сверкнуло в его глазах, но Осаму понял — ещё не всё потеряно. Ещё оставалась надежда.       Мельком кинул взгляд на Огая, и по ответному его взгляду сообразил:       «Вот оно что. Мори-сан сделал свой ход».       Ни отпугивать, ни отваживать, ни тем более отпускать одного из своих исполнителей тот не собирался. И его столь поспешное заявление об их отношениях, о том, что он спит со своей правой рукой, отнюдь не означало, что он вдруг сдался и решил во всём сознаться, понадеявшись на снисходительность и даже помощь одного из самых сильных приближённых. Нет. Всё было иначе. Мори Огай продолжал вести свою игру.       И он выбрал верную тактику:       — Ты же намерен был во всём разобраться. Не так ли, Чуя-кун?       — Я слушаю, Дазай, — нарочито открыто проигнорировав слова Огая, но всё же опираясь именно на них, проговорил чётко, весьма красноречиво сверля взглядом исподлобья.       — Чуя, я расскажу тебе… всё. Но не здесь, не сейчас, — Осаму как только мог пытался передать и словами, и глазами, что не врёт, что готов ответить на любые вопросы, но только не в присутствии этого человека по правую от него руку. И он уверен был, что сообщение дошло до получателя, но получатель, определённо, на эти условия соглашаться намерен не был.       — Нет. Ты расскажешь сейчас. Или оставайся здесь. С ним. Вдвоём, — злобный, полный неприязни хмык, вздёрнутый подбородок и надменный взгляд дали понять ясно: он действительно готов будет бросить его с Мори Огаем, если поставленные условия не будут выполнены.       Но язык всё никак не поворачивался. Рот приоткрылся в попытке хоть что-то произнести, но слова попросту не подбирались. Осаму даже и не знал, с чего начать. С чего вообще он мог начать? Что именно мог сказать? Как он должен всё преподнести? Ни один из ответов не сумеет его обелить!       Разве что…       — Я хотел уберечь Ёсано-сенсей, — отчего-то в голове зародилась идея отделаться малой кровью и очень скудной правдой. И хоть идея была не из лучших, он таки решил попробовать: — И предложил себя вместо неё.       — Ты это серьёзно, Дазай? — низкий голос начал наполняться раздражением и даже, кажется, истеричной смешинкой. И это было справедливо, ведь Чуя лично присутствовал на тех переговорах по поводу перевода члена Агентства в мафию. Конечно, об этом раскладе и об услугах, которые Осаму тогда предложил Мори, он успел догадаться. — Мне плевать на вашего врача и плевать на Агентство. Плевать, кого ты там хотел уберечь, когда вернулся в мафию. Я сказал тебе, что хочу разобраться, какого хрена ты вытворял все эти годы!       Чуя явно был на пределе, и тот словесный поток, который застревал у него в глотке всё это время, наконец, полился наружу. Он настолько разговорился, что даже развернулся к нему всем корпусом и, уперев одну руку в бок, другую резво поднял выше ладонью вверх.       Он там что-то ещё говорил, но до ушей слова больше не долетали. Настолько странное было зрелище: вроде бы Чуя, а вроде бы и нет. Нервная мимика, резкая жестикуляция, злая, прерывистая, будто бы рваная речь. Вроде бы собрались все атрибуты. И всё же кое-чего в его стандартном амплуа не хватало. А именно — вдруг стало понятно — не хватало действий.       Его старый-новый напарник, он же всегда враг-номер-один, который первым делом предпочитал бить, сейчас стоял, словно приросший к полу, и просто со всем злом вываливал наружу всё накопившееся. И сложно было сказать, какие по этому поводу Осаму испытывал чувства, но точно понимал он одно — никогда ещё не видел Чую в подобном раздрае. Так это было… не в его натуре.       — Ты сказал «с шестнадцати лет», — с шумом вздохнув, продолжил тот вдруг спокойней и тише, но слова звучали напряжённей, чем раньше. — С твоих шестнадцати лет это дерьмо творилось у меня под носом. И ты сказал, и… — он чуть запнулся, — Мори-сан сказал, что ты сам предложил себя ему. Для чего, Дазай? Неужели так хотел заполучить место исполнителя быстрее меня? — последний вопрос прозвучал совсем уж как-то надсадно, даже хрипловато, с горечью — так, будто бы он дался с ещё большим трудом, чем признание самого Осаму.       Но… Что ещё он мог предположить? Разумеется, Чуя опирался лишь на известную ему информацию о целях и планах Дазая Осаму семилетней давности, когда цель «стать исполнителем быстрее» казалась хоть и сомнительным, но на тот момент всё-таки смыслом его бесполезной жизни.       — Или же ты хотел… — тот явно готов был ляпнуть нечто ещё более бредовое, но продолжить ему Осаму не дал:       — Я сделал это ради Одасаку, — чуть повысив голос, чтобы перебить, выдал информацию как на духу. Информацию не такую страшную, каковую мог бы выдать. Но даже так, какая-то нить внутри оборвалась, а на душе, несмотря на взращиваемую годами беспринципность, сделалось погано.       — Чего? — Чуя тоже опешил, а вздёрнутая кверху бровь подтверждала его полное недоумение. Явно не такой правды он ожидал. И ведь, в самом деле, стоило произнести эти слова, эту часть всей правды, как через пару мгновений, несмотря на некоторую подавленность от очередного признания, сама правда уже не показалась такой уж постыдной. И даже, кажется, общее напряжение должно было бы начать сходить на нет, но…       — Но и это не всё, Дазай-кун, — вдруг подал голос Огай. — Невовлечение твоего друга, Оды Сакуноске-куна, в серьёзные миссии, с его-то навыками убийцы и даром, являлось лишь одним из условий нашей сделки, — очередной лёгкий смешок. — А как насчёт документов о происхождении Накахары Чуи-куна?       — Документы? — очередная перемена в лице выдала в человеке напротив неприятное замешательство.       — Всего лишь блажь. Праздный интерес к тому, что же Чуя такое на самом деле, — попытался он ответить как можно беспечней, вернув себе на мгновение свой старый, излюбленный колючий темперамент, в довершение метнув взгляд в сторону Мори Огая.       Определённо, тот не мог не считать неестественно странное поведение Чуи и не сделать свои выводы. Он быстро заметил и уловил все перемены в отношениях их тандема, пусть эти перемены до сих пор были не совсем понятны самому Осаму. Разве что один факт был на виду — они выбрались из здания Портовой мафии вместе и так же вместе прибыли в убежище. Да и кроме прочего, Чуя продолжал требовать ответов, пренебрегая обращением к своему боссу как к «боссу».       Мори Огаю не могло не броситься это в глаза. Даже несмотря на непонятки между самим Двойным чёрным, тот понимал всё по-своему — понимал как угрозу сплотившихся некогда врагов, могущих выступить против него самого. Именно по этой причине он и выкладывал все карты своего протеже и любовника прямо на стол. Разладить кое-как налаженный союз, ввергнуть тандем в прежние, крайне напряжённые отношения, защитить себя и, конечно же, вернуть с их помощью себе власть.       Что ж. Осаму не был намерен сдаваться. Не после столь долгого и напряжённого для них двоих вечера. Придётся парировать:       — Чуя, — обратился он, — я хоть и получил твои документы, но… Я никогда не планировал обращать эту информацию против тебя.       Вообще говоря, планировал. Однако…       Тот смотрел в упор ещё некоторое время, а лицо его, пока выслушивал эту правду, медленно, почти незаметно менялось: с гневно-недовольного на уязвлённое. И, похоже, причиной тому были как раз воспоминания о том, что им двоим однажды довелось увидеть в одной лаборатории.       Тогда-то будущие планы и сорвались.       И даже сейчас, спустя многие годы, у самого Осаму, при виде такого Чуи, с таким выражением лица, что-то неприятно сжалось внутри. Почти как тогда, когда держал на руках умирающего друга. И тогда, когда увидел плачущую в истерике Ёсано. Тогда, когда предложил себя и своё тело на откуп, только бы сделать хоть что-то. Хоть как-то исправить ситуацию и облегчить жизнь и душу другому человеку.       Но что он мог сделать сейчас?       — Чуя, — хотел было что-то сказать, как:       — И что… ради этого? Ради друга, каких-то документов… — пытался звучать пренебрежительно, но слова всё равно давались ему с трудом, — лёг под?..       — Нет. Не ради этого, — Мори Огай снова взялся за свой чай и, отхлебнув, продолжил: — Конечно, даже сейчас Дазай-кун ещё не всё рассказал, — произнёс он несколько странно, не столько подзуживая разворачивающийся конфликт, сколько вдруг, крайне неожиданно пытаясь его уладить: — Но это, пожалуй, вы сможете обсудить наедине.       И это заявление поначалу вызвало искреннее недоумение. И лишь позже, когда понял, о каких именно, пока ещё неразглашённых деталях тот говорит, лёгкий смешок пробился наружу.       Любой бы сказал, что неясно, на чьей сегодня стороне играл Мори Огай, но Осаму знал — этот человек всегда играет только на своей стороне. И всё-таки, эти слова — последнее, чего от него мог ожидать Осаму. Он и в самом деле перестанет давить со своей правдой? В самом деле, хочет свернуть весь разговор и предоставить разбираться им двоим? Он не может не понимать величину риска, если вдруг его любовник — человек, знающий всё об их прошлом — соврёт и выставит всю правду не такими кусками, а цельную, в выгодном для себя свете. Или же… тот просто не хочет присутствовать в этот момент? Не хочет находиться с Чуей в одной комнате, когда его протеже всё-таки расскажет всё, как было взаправду?       Хах! И правда. Чуя может вспылить…       — Что такое, Мори-сан? Боитесь запачкаться перед Чуей? — не удержался он от едкого комментария, который, вкупе с хрипловатым голосом, получился совсем уж саркастическим. — Понимаете ведь, что это всё равно произойдёт, так или иначе?       — Только если ты расскажешь как есть о своём поведении в свои шестнадцать лет, Дазай-кун, — умело перевёл тот стрелки, в довершение беспечно улыбнувшись, будто они тут не выяснением отношений занимаются, а лишь ведут милую беседу с таким же милым обменом любезностями. — И так, Чуя-кун, — вдруг обратился он, не став более заострять внимания на былых временах, — ты передумал уходить?       — Хм, — конечно, согласиться на что-либо вот так сходу было бы не в его духе. Именно поэтому им с Огаем с целую минуту пришлось наблюдать за вздёрнутым кверху подбородком, недовольным взглядом, молчаливым размышлением, закатыванием глаз, злым цоканьем напоследок и всё же принятием текущего положения дел: — Какой у нас план? — словно бы временно сдавшись, выдал он чуть погодя.       И всё же, пусть и не сразу, пусть и с сомнениями, но выбор был сделан. Однако, так или иначе, Осаму, не основываясь даже на всём том, между ними произошедшем, был задолго в этом выборе уверен. Сам не понял, когда краешком губ успел улыбнуться, как завидел похожее выражение у Огая. Но его улыбка больше походила на довольный, ехидный оскал. Впрочем, и это было неплохо. По крайней мере, такая вот реакция также показывала, что на обещанный им «разговор наедине между двумя исполнителями» было дано добро.       — Для начала стоит осмотреть Дазай-куна. Мне не нравится его кашель.

***

      Длинные и холодные пальцы Мори Огая проходились вдоль рёбер прямо под сердцем, ощупывая и надавливая в оголённые от одежды места, где синюшным пятном успела разрастись гематома. Под спиной находилась такая же ледяная и твёрдая, противная телу кушетка, а светло-металлический цвет стен этого небольшого медицинского кабинета раз за разом навевал воспоминания о частом времяпровождении в больницах. В общем и целом, приятного во всей ситуации было мало.       — Что произошло?       Осаму только и успел поморщиться от очередного надавливания в повреждённую область, когда за него ответили прежде, чем он сам успел открыть рот:       — Его выбросило взрывной волной с верхнего этажа. Я успел защитить нас моей гравитацией от обломков, но не уверен, что ему не прилетело чем-нибудь, — уже спокойней, совсем не так, как в последнем их разговоре, проговорил Чуя, внимательно наблюдая за процедурой.       С момента их прихода в это помещение он застыл в проходе, сложив руки на груди и опираясь плечом о косяк, и выглядел, прямо сказать, задумчивым. А от его холодного, изучающего уродливое, израненное тело Осаму взгляда делалось ещё больше не по себе, чем от прикосновений самого ненавистного ему человека.       — Действительно похоже на трещины, — не отреагировав на сказанное, озвучил Огай. — Точно без томографии сказать нельзя, но постельный режим необходим, Дазай-кун. Может быть и перелом.       — Постельный режим? Ха, — усмехнулся он в ответ несильно, так, чтобы не тревожить грудную клетку лишний раз. — У нас тут переворот, Мори-сан, — добавил с упрёком. — Лучше напичкайте меня таблетками.       На лицо Огая лишь на мгновение наползла лёгкая улыбка, и только сейчас Осаму понял, что ненароком вернулся куда-то в подростковый возраст, когда вот так канючил всякий раз, стоило Мори прописать ему постельный режим.       — С твоим активно развивающимся алкоголизмом обезболивающие я тебе дать не могу, — теперь упрёк пробился и в его словах, напомнив Осаму, что вообще-то последние два дня он тешил свою зависимость напропалую. Может, потому и сумел преодолеть столько лестничных пролётов со своими-то травмами. Как в историях о пьяницах, выпадающих из окон, ничего себе не повредив впоследствии. — Таблетки будут иметь смысл, когда протрезвеешь, иначе…       — Иначе сдохнешь раньше, чем я тебя прикончу, — дополнил Чуя, и вдруг ситуация стала как-то повеселее. Всё же, даже в Агентстве, ему порой не хватало таких вот комментариев, произносимых напарником на полном серьёзе.       — Чуя-кун прав. Сейчас тебе лучше отдохнуть, — произнёс Мори. — И тебе тоже, Чуя-кун.       — Хах! — вдруг выдал он зло и неприязненно. — Думаете, позволю вам остаться наедине с этим придурком?       Мори на такое заявление поначалу лишь повёл в его сторону недобрым взглядом, а потом крайне нагло дёрнул уголком рта, демонстрируя своё истинное нутро. Нутро человека беспринципного и жестокого. Нутро, которое так и кричало, что сам Мори Огай с Дазаем Осаму ещё не закончил. Именно в такие моменты маска наивного простака-доктора приоткрывалась особенно сильно. А под ней…       Вдруг вспомнилась предпоследняя их ночь, когда Огай в своей больной страсти и неистовстве не один раз доводил его до потери сознания, а после снова и снова приводил в себя хлёсткими пощёчинами. И только мгновением позже, когда попытался вытрясти из головы эти мысли, вспомнилась Ёсано с её истерикой, каковой никто и никогда от неё не ждал.       По правде говоря, поначалу именно мысль о Ёсано и о том, как повлиял на неё Мори Огай, поддерживала его всё это время в решении вернуться в мафию. Но уже сейчас — он взглянул на стоящего в проходе Чую — сейчас все мысли о Ёсано уходили даже не на второй, а на десятый план.       — Куда важнее сейчас, — в попытке уладить возможный, совершенно ненужный сейчас конфликт, заявил Осаму, чуть приподнявшись на локтях и вновь ощутив мерзкую испарину под чёлкой, несмотря даже на прохладу в помещении. — Куда важнее сейчас — начать действовать. Власть Мори-сана уплывает с каждой минутой.       — У тебя есть предложения, Дазай-кун? — тот сразу же поинтересовался в ответ, внимательно вглядываясь в лицо, но по поводу его состояния больше ничего не сказал. Зато к более актуальному вопросу перешёл с радостью: — Мне удалось уйти с переговоров с одной из зарубежных группировок, когда всё началось. Мои же люди наставили на меня оружие прямо в момент встречи. С тех пор ни с кем из вас я не сумел связаться. Коё-кун также не отвечала на звонки. Так что сейчас нас всего лишь трое. Не такое уж большое подспорье.       — Зарубежная, да? — задумался Осаму. — Подозреваю, Мори-сан, раз группировка была зарубежной, то и на вас нападение было спланировано. Или же готовилось заранее с учётом возможных вариантов развития событий. Центр по работе с зарубежными партнёрами, помните? Все нити в нашем расследовании вели именно к нему. Но даже так, все они сидели тихо. До определённого момента. И, — он перевёл глаза на не в меру серьёзного сейчас напарника, — если верить словам Чуи — момент этот, как и сам переворот, начался с минуты получения членами мафии видеозаписи с компроматом на вас и меня. Это-то и подстегнуло заговорщиков действовать и напасть на вас прямо на встрече. Наверняка, как только начались недовольства, некто отдал им приказ. И вот вы здесь.       — Как это связано с тем, что мы должны сейчас предпринять, Дазай? — прозвучало всё ещё твёрдым, серьёзным тоном без единой нотки усталости.       Чуя задал вполне логичный вопрос. Об участии того самого Центра в истории с заговором всем троим известно было давно. И, прямо сказать, нападение его сотрудников на босса во время встречи также не являлось каким-то невероятным открытием или новостью, да и хоть сколько-то важной информацией, которую стоило бы озвучивать вслух. Но Осаму не зря начал именно с этого.       — Напрямую, — ответил он и, не без труда поднявшись с локтей, сел нормально. — Не подашь бинты? — всё-таки собственные оголённые руки и шея смущали его самого больше, кажется, чем этих двоих. И если уж Огай давно к ним привык, то что касалось Чуи, не так давно увидевшего всю эту плачевную картину целиком … в общем, почему-то не хотелось вот так перед ним расхаживать.       Уже через пару мгновений к нему прямиком в руки — и удивительно, что не в лицо — прилетел один крупный моток, а вместе с ним — и с тем, что не в лицо — появилась некоторая уверенность и в своих силах, и, можно также сказать, в завтрашнем дне. В переносном, конечно же, смысле.       — Ха, — усмехнулся он несильно своим мыслям и решил-таки продолжить свой почти монолог: — Я веду к тому, что, помимо Центра, нам до конца не известно, кто ещё перешёл на сторону наших заговорщиков. Слухи ведь разносятся быстро, — рассуждал Осаму, заматывая одну руку, — и с каждой минутой видеозапись смотрит больше и больше людей. И люди делают свои выводы. А потом их вербуют. Общая сила растёт.       — Да, но не всех смогут завербовать. Мои люди на паркинге не стали на нас нападать, — вклинился Чуя, припомнив последнюю их встречу с отрядом мафиози, чем вызвал только горькую усмешку:       — Они не стали нападать на тебя, Чу-у-я, — чуть закатив глаза, протянул он с улыбкой, наконец начиная потихоньку осознавать, что моменты кризиса в их взаимоотношениях временно прошли. По крайней мере, до следующей с ним беседы наедине. Но и то уже было неплохо. — Может, потому что ты их начальник, а может просто испугались твоей способности. Но не защити ты меня, — как-то странно было такое сказать, — меня с радостью и давно бы уже увели к их новому командиру. Да и будь там не я, а Мори-сан, то и его бы увели.       — Кстати, — как-то по-своему гмыкнув, вдруг осёкся Чуя, даже оттолкнувшись от косяка и встав прямо, — ты-то им зачем понадобился?       — А вот это хороший вопрос, — ухмыльнулся Осаму, проверив, как плотно сидят бинты и на второй руке. — Не знаю. Может, показательная казнь? Или им нужна моя способность? Или же секреты Мори-сана? Всё равно, это не то, что нас должно волновать. Лучше… Тц!       Грудную клетку вновь прострелила резкая боль, когда без задней мысли попытался поднять левую руку над головой, чтобы приступить к бинтовке шеи. И только он замер, претерпевая угасающую вспышку боли в рёбрах, как тут же на не успевшей опуститься обратно вниз руке оказалась чужая ладонь. Ладонь, чей холод был ощутим даже через бинты.       — Я помогу, — вдруг слегка, даже ласково улыбнулся Мори. Не зло, как это умел, но по-доброму, по-старому, как раньше. Как тогда, когда его шестнадцатилетний протеже сам пришёл к нему с не совсем обычной просьбой.       Огай медленно опустил его руку обратно на колено и мягко, аккуратно забрал моток. Глаза же самого Осаму, минуя всякую волю, метнулись к Чуе, по каменному выражению лица которого вообще нельзя было определить, что там в рыжей голове творилось.       — И что нас должно волновать? — попытался продолжить тему он, как так и надо, но вот голос, сделавшийся напряжённым, и фраза, произнесённая чётко и по словам, выдали в нём явное недовольство. Голова его чуть наклонилась в бок, а повисшая вдоль тела рука сжалась в кулак, и в этот же момент Мори Огай слегка, еле слышно усмехнулся, помогая, тем не менее, бинтовать Осаму шею.       «И что бы это всё значило, Мори-сан?», — пронеслась в разуме не сформированная до конца мысль, потому что поведение человека, босса рушащейся организации, все мысли которого, по-хорошему, должны быть именно об этом, никак не вязалось с этой… А что это всё-таки было? Акт заботы? Или же проявление духа соперничества прямо перед Чуей? Хотя, вероятно, не соперничества. Скорее уж демонстрация своей непреклонности и неотступности в отношении своей всё ещё правой руки. Похоже, сдавать позиции так просто тот не планировал.       И всё-таки, даже так, пока что Осаму совершенно не понимал, что вообще должен был предпринять и как среагировать. Потому и решил просто продолжить свою мысль, как ни в чём не бывало.       — В итоге: неважно, что мы думаем о наличии в мафии наших возможных союзников — тех, кто остался на нашей стороне. Узнать об отношении к нам людей, которые уже успели просмотреть запись, мы не можем. Но наверняка остались и те, кто запись до сих пор не видел.       — Вопрос времени, — чётко подметил Чуя. — И даже если мы остаёмся втроём, нам хватит сил на…       — На противостояние всей мафии, Чуя? Хочешь своей силой снести всех подчистую? И врагов, и даже тех, кто втайне до сих пор остаётся на стороне Мори-сана? И тогда Мори-сан будет править руинами. И нами двумя. Именно такую силу мы втроём и представляем, — подытожил Осаму с толикой раздражения, возникшего не то ли из-за неразумных умозаключений Чуи, не то ли из-за действий его, вдруг ставшего чрезмерно заботливым, любовника. — Не говоря уже о том, что меня крайне смущает сам факт переворота, когда у власти находятся сплошь одарённые.       С шеей было покончено и, наконец, можно было подняться с кушетки и накинуть на себя рубашку, заменой которой мог послужить разве что уродливый комбинезон — стандартная и единственная униформа непонятного назначения, которая располагалась в каждом их убежище. Но едва ли кто-то из этих двоих пойдёт на такое. Так что, пожалуй, ему самому некоторое время придётся походить в этом, слегка потрёпанном костюме.       — Подозреваешь, Дазай-кун, что у врага есть нечто, способное противостоять одарённым? — Огай, похоже, уловил ход его мысли, и Чуя также кое-что вспомнил:       — Ты говорил об этом на паркинге, но даже пока мы спускались вниз по лестнице, никакого оружия против нас не применяли. И даже раньше, на складе, когда в нас бросались гранатами и контейнерами, никто не помешал мне или Акутагаве применять способность. Как и твоим детективам.       — Это-то и странно, Чуя. Но оружие у наших заговорщиков точно должно быть, — застёгивая пуговицы, рассуждал он. — Тот факт, что видеозапись с компроматом на босса наверняка отвадит добрую часть подчинённых, конечно, неоспорим. Но, как ты сам и сказал, мы втроём… да даже ты лично, Чуя, в одиночку, можешь сравнять все здания мафии и целый порт с землёй. И как, по-твоему, тебе должны будут противостоять простые люди? Даже если на их стороне есть ещё одарённые, помимо телепортатора и наблюдателя, вряд ли кто-то сможет противостоять твоей Порче. К слову, может, именно потому я им и понадобился? — закатав рукава на свой привычный манер, подсказал он, хотя в истинности этой подсказки уверен до точного не был.       Если Дазай Осаму и мог противостоять любой атаке одарённого, то от любой же физической погиб бы мгновенно. А подобное очень легко было бы устроить. Да и тот взрыв на верхних этажах. Не сказать, что в тот момент его не пытались убить. Так что картина вырисовывалась странная. Нужен он всё-таки им или нет — до конца понятно не было. Но даже если и не так уж нужен, его смерть лично для него не была бы так плоха раньше, а вот сейчас… Сейчас его сознание мучила одна только нераскрытая тайна. И это совершенно точно была не тайна заговора.       — Для начала стоит избавиться от записи, и тогда у врага больше не останется на нас компромата. Лишь слова и их собственная память, которую нельзя будет ничем подкрепить. Таким образом, темпы вербовки замедлятся, а мы выиграем время, — накинув пиджак, сообщил он план действий и, сделав осторожный глубокий вздох, отметил про себя, что если уж постельного режима не предвидится, даже просто двигаться надо бы поменьше.       — Хах, — весь же вид Чуи выражал крайнее сомнение в таком уверенном заявлении. — И как ты планируешь зачистить почтовые ящики, мессенджеры и чёрт знает, какие ещё места у тысяч мафиози?       — Очень просто, Чуя, — усмехнулся он в ответ. — Мне нужен телефон.