Часть 24
11 февраля 2024 г. в 19:30
Тёплый душ. Прохладная постель. Дикая усталость. Отголоски алкогольного опьянения. А сон предательски никак не шёл, сколько бы ни приходилось ворочаться на довольно удобной кровати. А непроглядная темнота так и подкидывала воспоминания о прошедшем дне, возвращая и возвращая на несколько часов назад. И только бы, казалось, удавалось задремать, как проклятое, глупое чувство незавершённости выбрасывало обратно в реальность. Как в те самые моменты, когда выходишь из дома с ощущением, что ты явно что-то забыл. Но никак не можешь вспомнить, что именно. Сводит с ума.
Но хуже всего — сушняк. Язык без конца норовил прилипнуть к нёбу, а чувство жажды с каждым новым пробуждением так и подмывало бросить глупую затею заснуть да пойти на кухню-гостиную. К тем самым бутылкам воды, что стоят там, в открытом доступе и так просят быть выпитыми.
— Чёрт… — злым шёпотом резко произнёс Осаму, усевшись на кровати при вновь подкатившем ощущении жажды. И почему он только не додумался взять с собой одну бутылку? Давно ведь уже научен горьким опытом ночного похмелья после перепоя.
Научен, потому уж лучше подняться сейчас, одеться, дойти до воды и, утолив жажду, проспать оставшееся время, как и полагается нормальному человеку.
Одеваться до полного парада, правда, не хотелось. Для коротенькой вылазки на кухню хватило бы брюк и накинутой поверх рубашки. А вот предусмотрительно, в отличие от воды, притащенные сюда мотки бинтов нынче сиротливо и даже обидчиво смотрели на него прямо с поверхности письменного стола.
Но нет. Не сейчас.
Заматываться только для выхода из своей конуры? Когда всё действие займёт больше времени, чем сама вылазка? Не говоря уже о том, что все остальные наверняка спят. Спят же?
Ещё добрую минуту он никак не решался, так и всматриваясь в дурацкие мотки, но, прикинув, что если кто из его так называемых спутников сейчас бодрствует, то первый уж точно видел его тело целиком и полностью. Второй же тоже видел. Моментами. Да и должен был догадываться о наличии просто-таки неприличного количества шрамов на теле. Так что и скрываться было без смысла.
Шаг за порог. Аккуратно закрыть за собой дверь. Двинуться босиком по коридору. И вот, спустя какой-то десяток шагов, очередная дверь на кухню. На кухню, в которой, чёрт возьми, горел свет.
Картина на этой кухне, однако, открывалась ещё более любопытная, чем простое пребывание кого-либо в помещении. И картина эта вновь подбила и без того уставшее от адреналиновых перегрузок сердце биться ещё чаще, а чёртов звон в ушах вернулся. Благо, ненадолго. Стоило лишь перевести дыхание, прикрыть глаза, и, кажется, он отступал, позволив оценить представшее более-менее трезвым взглядом.
Чуя. Сидит за длинным овальным столом прямо там, где сидел до того Мори. Сидит спиной к нему. Весь сгорбился. На спинке кресла расположился пиджак. По левую сторону шляпа. Одной рукой явно подпирает голову. А вот у правой руки интересней: опустошённая на четверть полулитровая бутылка виски. И где только нашёл? И с каких пор вообще он пьёт виски? И, главное… Чуя с алкоголем, по правде говоря, малосовместим. Вот этот факт уже вызывал беспокойство.
Вообще говоря, Осаму сейчас бы ретироваться обратно в постель, чтобы не сталкиваться с нетрезвым представителем мафиозной диаспоры. Потому как не понаслышке знал, насколько буйным конкретно этот представитель бывает в пьяном состоянии. И как быстро напивается. Даже кажется, в таком вот состоянии тот однажды ему позвонил. Притом орал в трубку что-то невразумительное, пока Хироцу не отобрал у него телефон. Мило тогда поболтали.
И всё-таки, пока его не заметили, рассудок подсказывал свалить и напиться воды, как в старые добрые, прямо из-под крана умывальника. Но:
— Что? Жажда замучила, Дазай? — его заметили.
Теперь же разум прямо-таки кричал ему «бежать». Но уйти сейчас было бы более чем странно. Страннее даже, чем отказаться от бутылочки воды, которая так и манила, сверкая отблеском потолочной лампы. До неё лишь с десяток мелких шагов.
Но и вперёд шагнуть — задача не из лёгких. Слишком велик риск встрять в какую-нибудь нежелательную беседу. Да и показываться Чуе на глаза в своём-то незабинтованном виде — как он себя ни убеждал в обратном — казалось, было перебором. Тут же захотелось запахнуть рубашку, только бы скрыть все те дефекты тела, которых тот пока ещё не видел.
А бутылка воды всё так же манила.
— Держи, — приглушённо донеслось до него сразу же, как только всё-таки поправил на себе рубашку. С отсутствием бинтов на голове, по правде говоря, ничего уже нельзя было сделать. Рука Чуи же, удерживающая бутылку виски, проехалась вбок по столу, утаскивая ту за собой, демонстративно остановившись прямо напротив соседнего кресла.
И это было чертовски сильно похоже на приглашение. Приглашение, вслед за которым и собственный организм снова дал слабину: Осаму вновь почувствовал то самое подмывающее, подзуживающее изнутри чувство, которому и определения дать не получалось. Обыкновенно он, как и множество других людей, подверженных алкоголизму, описывал такие вот ощущения двумя словами — желание выпить. А постоянный, нескончаемый в последние дни стресс твердил: «Да, надо. Это поможет». Здравый же смысл, с трудом возвращавшийся после беспробудного двухдневного пьянства, подсказывал, что, стоит ему принять приглашение, и от столь долгожданного Чуей разговора будет не отвертеться. С другой же стороны, именно им самим был сделан выбор в пользу конкретно этого убежища, в котором, как и подумывал, вполне мог оказаться Мори Огай. Этой их встречей Осаму фактически сам подписал себе приговор. Приговор на разговор. Очень личный разговор.
Да и до того, как ни крути, Чуя всё ж таки намеревался вытрясти с него всю правду о столь долгих отношениях его некогда напарника и, похоже, уже «некогда» босса. Потому, пожалуй, лучше было рассказать всё самому, чем однажды это сделал бы другой участник всего переполоха.
Шлёпать босиком по ледяному металлическому покрытию пола было крайне неприятно, но хоть немного отвлекало от всего того, что сейчас ему лишь предстояло пережить. Рука чуть дрогнула, когда крутящееся кресло, к которому его столь своеобразно пригласили, для начала пришлось чуть развернуть к себе. И, несмотря на некоторую тревожность, таки сумел чётко проконтролировать все мышцы тела, чтобы усесться аккуратно и без боли — чёртовы трещины в рёбрах заныли лишь сильнее, стоило адреналину схлынуть, как только он улёгся в постель.
— Стакана не возьмёшь? — послышалось от Чуи устало, но, судя по направлению голоса, головы на него так и не повернули.
Осаму же, до того так же в упор сверлящий глазами пустоту перед собой, на данный вопрос искоса прошёлся взглядом по соседней части стола, а после, с не меньшей усталостью хмыкнув, ухватил бутылку за горлышко и, чуть приподняв, вызволил ту из расслабленной, освобождённой от перчатки руки. Руки, вид которой он уже успел позабыть — настолько давно Чуя неизменно носит перчатки, снимая те лишь на время применения Порчи.
— А сам-то поленился, — так и не заприметив стакана соседа среди пары открытых банок консервов, явно под закусь, с весельцой прокомментировал он, отпивая прямо из горла да задумываясь над тем, что, не напрямую, но и такой контакт можно было бы назвать поцелуем.
«Поцелуем, да?», — лениво пробежалось в мыслях, когда от обжигающего горло виски спёрло дыхание, но, во благо его несчастных рёбер, от кашля кое-как сумел сдержаться. А вот расслабление от новой дозы алкоголя наступит не сразу. Но процесс всё же можно было ускорить. Очередной глоток. Очередной спазм. Тяжёлый выдох.
— И… с чего мне начать? — безмерно волнуясь, будто бы уложив голову под гильотину, постарался как можно спокойней вопросить он — хотя бы придать себе таковой вид. Внутри же всё предательски холодело.
— Ха-ха, — всё ещё тихий, но будто бы надрывный, даже хрипловатый смешок и вовсе заставил все внутренности заледенеть. — С самого начала, придурок Дазай.
Очередное, такое уже несколько привычное оскорбление прозвучало без толики злости. Прозвучало так, что и обидно не становилось. Прозвучало как приветствие старинного друга, с которым долгие годы были в разлуке. И отчасти оно было правдой. Да и сам друг не казался таким уж пьяным, скорее безумно уставшим и вымотанным. Оттого эта напряжённая ситуация, которая поначалу заставляла нервничать и переживать, потихоньку сбавляла обороты.
Становилось теплее. Да только вот:
«Ты в самом деле уверен, что хочешь знать всё, Чуя?», — было той первой мыслью, которую Осаму так хотел бы озвучить. Но не стал.
Огласи он этот вопрос, то, вероятно, нарвался бы на вполне праведный гнев, который никакая усталость остудить не сможет. Ведь верно — тремя часами ранее, в этом самом помещении, ответ на незаданный сейчас вопрос уже был получен — его ныне восстановленный в должности напарник хотел знать всё, каковой бы правда ни оказалась. Но как же всё-таки хотелось, чтобы тот взял да вошёл в его положение, не требуя поднимать столь мерзкие и постыдные воспоминания из недр памяти. Хотя бы на время. Хотя бы до тех пор, пока не выберутся из передряги. А после он бы и сам, по доброй воле, рассказал Чуе то, чего тот так добивался услышать.
— Чуя… — начал было он, однако:
— Ты всё расскажешь, Дазай, — будто бы предвидя очередную попытку отгородиться от правды, перебили его грубым тоном, нарочито установив акцент на слове «всё». А тихое, еле слышное шуршание скатившихся с плеча локонов рыжих волос заставило метнуть взгляд влево и тут же столкнуться с прищуренными, недовольными, но такими уставшими синими глазами. Головы, правда, повернуть он всё ещё не мог. Как и вообще продолжать смотреть в ту сторону. Шейные суставы словно бы задеревенели от волнения и нереальности окружавшей обстановки. Потому уж лучше было любоваться пустующей поверхностью стола перед собой и выходом, ведущим наружу.
«Кстати, о выходе», — вдруг вспомнил он момент их спуска по той лестнице, что ныне маячила впереди.
— Мори-сан? — уточнил вслух о третьем обитателе их жилища, который встретил их сегодня на пороге.
— Он сам дал добро на этот разговор, Дазай, — уже с неким раздражением ответили ему, определённо точно понимая причину очередной заминки. Но, так и не услышав ответа, добавили: — Свалил с час назад спать в комнату. Так что…
— Я понял, Чуя. Я расскажу, — пресёк Осаму дальнейшие речи, и впрямь уже несколько смирившись с этой гадкой участью рассказчика. И то ли виски начал действовать, то ли усталость, наконец, его доконала — он лишь желал закончить поскорее.
— Я слушаю.
— Хорошо, — откровенно сдавшись, легко произнёс он и, отхлебнув ещё немного виски, отставил бутылку в сторону, так и не рискнув выпустить её из руки — чем занять руки, даже не представлял, потому решил оставить себе хотя бы эту малость.
Минута затишья, в которую он всё пытался подобрать слова, периодически приоткрывая рот и только вздыхая, не в силах что-либо изречь, подходила к концу. А Чуя, словно бы всё понимая, не давил, не торопил, а просто молча выжидал, когда же его напарник сумеет, наконец, хоть что-то из себя выдавить.
— Всё началось с моих шестнадцати, — кое-как начал он и снова ненадолго замолк. Чертовски трудно было вычленять из памяти необходимое и облачать его в слова. — В те годы… Хах, — тут же перебил сам себя, усмехнувшись, и, в некоем отчаянии ухватившись свободной рукой за голову, поспешил пояснить свой порыв: — Мори-сан и сам сказал сегодня — о моём поведении в шестнадцать, — припомнил он вслух фразу, произнесённую Огаем часами ранее, даже кажется, ощутив прилив крови к щекам.
— Ага. О том, что ты должен рассказать о своём поведении в шестнадцать лет, — Чуя те его слова так же не забыл, вероятно, вполне подозревая, что под этой фразой крылось нечто обескураживающее, чем не так-то просто поделиться.
— Мне сложно, Чуя, рассказывать об этом, но… Да, в шестнадцать я, похоже, превзошёл в уровне наглости самого себя. Я и документы твои прочитать хотел, и Одасаку в мафию привести, — говорить об этом уже во второй раз было легче и проще, настолько, что слова на этот раз складывались куда быстрее, и даже смешинка где-то тут затесалась. — Не просто заманить в мафию, но сделать так, чтобы он чувствовал себя здесь свободно… Но это ты всё уже слышал.
— А ещё, Дазай, я слышал, что ты сам пришёл к Мори-сану с… этим, — и хоть фраза началась резковато, на последнем слове тот сильно запнулся, да и произнёс его как-то совсем уж обречённо, так, кажется, до конца не уверив в открывшуюся ему истину.
Однако, если опустить этот момент и вернуться к началу, его ныне напарнику, похоже, не особо нравилось выслушивать повторно всё то, о чём ему уже рассказывали раньше. Но иначе Осаму не мог. Не мог просто взять да сорваться с места в карьер и вскрыть все свои старые, поросшие мхом тайны. Иного выхода у него, правда, не оставалось, а все возможные отсрочки он уже и без того использовал.
— Да, сам, — кое-как ответил он и сделал очередной глоток из бутылки.
— А сразу после этих слов он дал добро на этот разговор. Наедине, — напомнил Чуя с нажимом. — И ты сказал ему, что тот боится запачкаться передо мной, — после этих слов он подпёр голову второй своей рукой, а после, проведя ладонями вверх по лицу и слегка зачесав чёлку наверх, повернулся к нему всем корпусом. — Что, чёрт возьми, происходило, Дазай? Если дело было не в месте исполнителя, то… как?..
«Как ты лёг под него?», — вот, что читалось во всём его таком скорбном выражении лица и той особенной мимике, присущей только таким совестливым и честным парням вроде Чуи. И тогда, Осаму, не выдержав, наплевав даже на свой помятый вид из-за оголённой пострадавшей части лица, повернул голову в ответ, теперь уже напрямую столкнувшись с этим взглядом синих глаз. Глаз, которые явно непроизвольно, но очень быстро пробежались от его лица до шеи, а после вновь вернулись назад. Но были уже другими. Смотрели словно не на человека по имени Дазай Осаму, а на его душу. В эту же секунду в сердце вновь что-то кольнуло, а в груди раздались странные чувства, от которых попросту нельзя было куда-либо деться. Чувства, что раздирали его изнутри, стремились вырваться наружу сквозь задрожавшие вдруг пальцы рук. Чувства отчаяния и стыда, лишь самую малость перекрываемые чем-то тёплым, чем-то необъяснимым.
Этот зрительный контакт длился слишком долго, начисто и догола истощая все моральные ресурсы на его поддержание. Было слишком сложно, непомерно тяжело смотреть на этого человека, чья роль в его собственной жизни переменилась и стала не столь однозначной. Совсем неоднозначной. Не говоря уже о том, что о годах взаимной вражды, подколок и препирательств нельзя было так быстро забыть. Эти воспоминания очень мешали. Потому, чтобы всё-таки продолжить разговор, куда комфортнее было бы отвернуться. Точнее, ему пришлось это сделать.
— Это покажется тебе полной чушью… — кое-как заставил он себя говорить. — Но всё же. Тогда, с Мори-саном, я проводил очень много времени вместе. И знаешь, Чуя, я начал замечать… кое-что, — эти слова, казалось, дались с самым большим трудом за сегодняшний вечер. — Всё это… Я не знаю. Взаимный интерес, что ли… — смешок себе под нос не принёс ни капли облегчения. — Я проявлял интерес к нему. Он ко мне.
— Какой такой интерес, Дазай? — его тон сделался ниже, скатился почти что в угрожающий, но оставался спокойным. Понимание же, что без очередной порции виски тут обойтись не получится, догнало следом. Пришлось последовать этому невнятному совету своей же головы.
— Я же говорил — это очень сложно, Чуя. Я, понимаешь ли, не особенно с тобой делился в те времена, но, думаю, ты и без того был в курсе, что для меня в этой жизни никакого смысла никогда и не было, — медленно, тщательно выверяя каждое слово, пояснял Осаму. — Поэтому я постоянно пытался найти его. Хотя бы в чём-то. Потому искал везде. Пробовал… разное. А Мори-сан в то время казался… хм-м… кем-то надёжным, что ли. Я уже и сам не уверен.
— И… что? Хочешь сказать, ты вот так пришёл и попросил… этого? — Чуя задавал вопросы так неспешно, и слова определённо так же подбирал с трудом, даже после услышанного будто всё никак не мог уложить в голове данность того, что его тогда ещё напарник и главный соперник умудрялся спать с их общим начальством. Да и ещё бы. Разве хоть кто-то смог бы так сразу принять нечто подобное?
— Пришёл и попросил? Не совсем, — улыбнулся сам себе Осаму, выпустив таки бутылку из рук и, сцепив те в замок, уложил на них подбородок. — Присматривался, конечно. В особенности тогда, когда к Мори-сану наведывался некий агент мафии, работавший под прикрытием. Так, во всяком случае, мне представили того человека.
— Любовник? — предположение прозвучало моментально и сразу же попало в точку.
— Угу, — качнул он в такт головой. — Я и догадался-то не сразу. Но, знаешь, меня это заинтересовало. Вот я однажды и… попросил его об этом. Взамен на несколько услуг.
— Как быстро он согласился? — непривычно резкий вопрос и всё тот же низкий тон свидетельствовал о крайней степени злобы, накопившейся в Чуе за сегодняшний день. Кажется даже, тот и корпусом наклонился поближе, набычившись и склонив голову. Потому Осаму показалось — скомпрометируй он Огая ещё больше, и от убежища, как и от самого Огая, больше ничего не останется. Стоило бы выбирать слова ещё осторожней. Рано им ещё друг друга убивать.
— А он и не согласился, — деловито и с усмешкой заявил Осаму чистую правду, сразу же сбив своему напарнику весь агрессивный настрой, — но и выговаривать, и тем более наказывать никак не стал. Вообще ничего. Скорее, как я и сказал ранее, у него вдруг появился ко мне интерес. Больший, кажется, чем к просто ученику. Он стал внимательней, участливей. Стал… заботливей. Думаю, ему самому было непросто. А по прошествии пары месяцев я предложил снова. Сказал, что… хочу попробовать.
Чуя на это заявление как-то тихо, но вымученно простонал, тут же пододвигая оставленную на столе бутылку ближе к себе. Выслушивать нечто такое ему было не по нраву, но, это же Накахара Чуя, в конце концов — если решил, что должен знать правду, он её узнает. Чего бы оно ему ни стоило.
— Только не говори, что потом ты никак не мог отказаться от этого дерьма, Дазай, — выдавил он с трудом после глотка. — Судя по тому, что я видел сегодня и раньше, — сделал паузу, вновь переведя взгляд куда-то в район шеи, — тебе не особо-то нравилась эта роль, — пояснил он, и причина его замешательств была Осаму понятна. — Разве нет?
Тут же перед глазами всплыли все те события, которые довелось пережить за весь этот в мафии месяц. В их главе поначалу стояла та встреча с Чуей в кафе, когда синяки от Огаевских рук, не будучи скрыты бинтами, предстали перед тем во всей красе, а сам Осаму дёргался от каждого прикосновения и даже оклика. Уже тогда всё тому стало понятно. По крайней мере, в той части с синяками и их «автором». А после — донельзя эффектное появление разъярённого бывшего напарничка в той «золотой клетке», занимавшей весь предпоследний этаж. Возникший страх в чужих глазах. Такое нервное стягивание с рук бинтов. Вырванный прямиком из вены шприц, со злобой раздавленный каблуком туфли. И до кучи пара отрезвляющих ударов по морде. И почему же Чуя «так» отреагировал?
Помимо взаимного поцелуя, невнятного стеснения по его окончании и последующего спасения задницы Осаму из здания «Mori Corporation», ответов пока не было. Но сегодня, он надеялся, ещё выпадет шанс узнать больше.
— Нравилась мне эта роль или нет — сложно сказать. Наверное, когда как… — по-философски воздев голову к потолку, произнёс он, уже не испытывая такого сильного стресса при разговоре. То, похоже, виски развязывал ему язык. — Это если говорить о старых временах, до моего предательства мафии. Но уже перед самым моим уходом ситуация ухудшалась. Правда, критической точки, как сейчас, — уточнил Осаму, вернув взгляд столу, — достигнуть не успела: Мори-сан подвёл под эшафот Одасаку. Нарочно задержал мою ему помощь. И Одасаку погиб. Тогда я посчитал нашу договорённость расторгнутой. И ушёл. Это всё.
Последние слова он выдавал как на духу. Мелкими, отрывистыми фразами. А злоба на поступок Мори Огая с его лучшим другом, поутихшая за эти годы, снова начала подниматься откуда-то из глубины не такой уж мёртвой души. Ну уж нет. Забыть об этом он не сможет. Тем более простить.
Конечно, сейчас Осаму сдал позиции, позволив себе лечь под Огая ещё раз. Точнее, ему пришлось это сделать. Не только ради Ёсано, но и чтобы помочь Агентству выиграть время на восстановление. Так что всё это было лишь временной неурядицей в жизни — так, во всяком случае, он твердил себе с момента своего возвращения. Сдаваться же так просто не намеревался с самого начала. Как и оставаться в Портовой мафии слишком уж надолго. А ситуация с заговором и переворотом, сложившаяся к настоящему моменту, лишь играла ему на руку. Теперь, вместе с Агентством, он готов будет сделать свой ход. И уже сделал, убедив Мори в необходимости помощи Катая Таямы, позволив телефонному разговору часами ранее состояться.
— Если он так поступил с твоим другом, этим Одасаку, почему вообще ты вернулся в мафию? — выбили его в реальность этим вопросом, и пришлось вновь сосредоточиться на текущем, очень непростом разговоре. — Ещё и на таких условиях.
— Разве не ты сам озвучил условия оказания помощи детективам в том конфликте, когда мафия согласилась помочь? — напомнил Осаму, только сейчас вдруг заметив, насколько вообще этот разговор спокойно протекает. Не первый такой разговор, между прочим, с момента их воссоединения в мафии. Да и вообще, всё это, как ни приходилось себя убеждать, на их общую реальность не походило. Если признаться, в этой реальности, с таким Чуей рядом, совсем близко, дышалось куда легче.
— Мы хотели забрать девушку-врача, — усмехнулся Чуя. — Но никак не тебя.
— Ха-ха, — ответный смешок вырвался непроизвольно, стоило лишь вспомнить, как быстро вышел из себя на тот момент бывший напарник, стоило Мори Огаю согласиться забрать в мафию своего протеже. — Прости за это, Чуя. Я никак не мог отдать вам Ёсано-сенсей.
— Ты запросто мог подбросить кого-то ещё, Дазай. Точнее, зная тебя, ты так и должен был сделать, — пусть язык его немного заплетался, мысли он всё же формулировал достаточно чётко. Даже верно.
— Забавно… Мори-сан не так давно сказал то же самое, — припомнил он одну из неприятных бесед, в ходе которой Огай неприкрыто усомнился в выдающихся способностях своего некогда лучшего исполнителя, заявив, что «прежний Дазай-кун нашёл бы выход». Или как-то так оно звучало.
— В итоге он довёл тебя до… такого состояния, — а вот эта шпилька, отпущенная всё тем же скорбным, с хрипотцой, голосом, определённо точно касалась увиденного Чуей на предпоследнем этаже здания. — Ты так и не ответил на вопрос, Дазай: почему ты решил колоться?
— Не заставляй меня отвечать на него, Чуя, — вот так просто попросил он таким же севшим голосом. — Причин было много. И они тебе известны.
Конечно же, причины его не самого здравого поступка лежали на поверхности. Возвращение в ненавистную мафию. Возвращение в постель к ненавистному учителю. Бесконечное насилие с его стороны. Добровольное подчинение всем его прихотям. Таковы были причины для Чуи. Но для Осаму же эти причины были далеко не главными.
Главная же причина сидела сейчас по левую от него руку. И даже если с этой причиной всё обернулось не совсем так, как планировал… Точнее, совсем уж не так — ему никогда не забыть всего того спектра ужасных эмоций, что довели его однажды до иглы. Ужасных эмоций, возникших во время битвы на складе, когда вдруг осознал, насколько же ему неравнодушен бывший напарник. И тогда же в ход пошли пять стадий принятия — от отрицания случившегося до гнева, торга, депрессии. Само же принятие, кажется, наступило за секунду до того, как Осаму, потянув Чую за руку на себя, нагло, без зазрения совести и разрешения его поцеловал. И тут же принятие сменилось неожиданной радостью, когда ему на поцелуй ответили. Да только вот, чёрт возьми, выяснить, что это вообще было, возможности до сих пор не представилось. Разве что…
— Чуя, — обратился он и замолк, не понимая даже, как бы построить вопрос.
— М? — на него вновь чуть обернулись, и он, не сразу, но всё-таки собравшись с духом, последовал тому же примеру. Пускай Чую он читать разучился, но всё равно попытается. Должен попытаться. Ведь именно сейчас, возможно, всё и решится.
Разумеется, задать напрямую вопрос о том поцелуе Осаму пока не мог. Силы духа недоставало. Стоило лишь задуматься над этим — так чёртово сердце, с которым явно что-то не так в последнее время, начинало заходиться в груди. Однако момента, чтобы выяснить истину, могло больше не представиться. Потому, чтобы хоть как-то прояснить ситуацию — хотя бы постепенно — придётся начинать с малого:
— Почему ты… спас меня тогда? На складе.
Реакция Чуи ждать себя не заставила. И пусть по одной его только мимике было очень сложно судить, всё-таки лицо напротив чуть изменилось: с напряжённо-усталого стало чуть удивлённым. А голова подалась немного назад, подальше от своего собеседника. Вопроса этого явно не ожидали услышать.
— Чуя? — окликнул он повторно, когда большей реакции не последовало. И его собственное имя, определённо, помогло преодолеть этот некоторый ступор, непониманием отобразившийся в синих глазах:
— Ха-а, — небольшой выдох и последовавший за ним ответ: — Сказал же тогда, что не дам тебе так просто сдохнуть, придурок Дазай, — и пусть тогда он эту фразу буквально прокричал, сейчас она звучала как-то слишком уж невнятно и неестественно.
— Да, я помню. Но это не ответ, Чуя, — конечно, он подбивал его на правду иного рода. Бессовестно и неприкрыто. И, как казалось, после сегодняшних признаний, он мог просить в ответ большего: — Я рассказал тебе всё, что ты хотел знать. А теперь хочу просить об ответной услуге. Ты же спас меня не только тогда. Но и после, когда я очнулся в палате, когда Мори-сан пришёл ко мне, — припоминал он. — Тогда ты вбежал в палату до того как…
— Ха-ха, — нервный смешок оборвал эти не самые приятные воспоминания. — Всё такой же наблюдательный ублюдок, да?.. — после этих слов Чуя окончательно сполз на стол и, подперев голову сложенными руками, откровенно на нём развалился, глядя куда-то в точку перед собой. Возможно даже, на ту полупустую бутылку виски. — Я тогда ещё не знал… об этом всём между вами. Но после того, что видел в кафе… И когда ты сказал о своих проблемах, подозревал, что у тебя с этим… с Мори-саном всё не так просто. Поэтому подумал, что не стоит…
— Оставлять нас наедине? — догадался Осаму и, так и не получив ответа, добавил: — Ты же понимаешь, к чему я веду? — и тогда Чуя с каким-то вымученным вздохом вовсе от него отвернулся, непроизвольно давая этот ответ — да, он понимает, к чему идёт весь разговор. И, если быть точнее: — Почему ты ответил на мой поцелуй?
Ключевой вопрос, так бередивший душу на протяжении многих часов, наконец, был озвучен. Может, озвучен слишком рано для того рода отношений, что складывались с момента их с Чуей знакомства. Но он должен был спросить сейчас. Именно сейчас, пока их разговор протекал на столь откровенные темы, протекал столь спокойно, и никто более не мог в него вмешаться.
Это всё твердил ему разум. Пусть замутнённый алкоголем, но всё же это был он — разум, состоящий из рассудительности и постоянного анализа ситуации, в каком бы физическом состоянии ни пришлось находиться. Что же касалось состояния физического, то где-то в груди и, кажется, в желудке творилось нечто странное. Буря. Самый настоящий ураган эмоций, который, если быть честным с собой, Осаму никогда ещё не испытывал. Его откровенно тошнило. Не от алкоголя. Зато от волнения. Голова звенела и кружилась, а дыхание сбилось, и каждый новый вдох каким-то сплошным импульсом пробегался по телу. Казалось, ещё немного накала, и он попросту потеряет сознание.
Он также понимал, что этим вопросом, в сложившейся обстановке, в данных обстоятельствах, определённо точно и Чую загнал в угол. Потому, как бы сильно сейчас сам сидящий по левую руку человек ни нервничал, вспылить и превратить всё в скандал, как это обычно бывало, в этот раз у него не получится. Попросту не сможет свести на нет все сегодняшние откровения и, главное, все сегодняшние события, выпавшие на их долю. Оставалось лишь дождаться ответа.
Ожидание же было непростительно долгим. Словно бы его нарочно хотели помучить. Словно бы Чуя, так и разлёгшись на столе и вовсе от собеседника отвернувшись, крайне тщательно взвешивал всё то, что хочет или же может сказать. Или же вообще уснул. Было бы весьма иронично. Однако вряд ли хоть кто-то на его месте уснул бы после таких вот разговоров.
Прошла ещё минута. Может, даже две. Но Осаму не смел отвести взгляда от неподвижного силуэта в лёгком полумраке кухни-гостиной, без конца силясь разглядеть отражение чужого лица в мутной поверхности стола. Порой хотелось и вовсе бросить эту затею, отвести взгляд и вообще тихо убраться отсюда — настолько сильно, с каждым проходящим мгновением, начинало скакать настроение. То вверх, то вниз. От предвкушения столь долгожданного ответа до полного отчаяния, что отвечать никто не собирался. Или же вообще, выжидание того не стоило и лучше бы вообще он не задавал подобных вопросов. Но дождаться должен был.
— Тц, — послышалось приглушённо. Да так, что подумал — ему показалось. Но вместе с тихим, привычно недовольным цоканьем ладонь, что расположилась на плече второй руки, вдруг крепко это плечо сжала. А голова, возлежавшая на этой конструкции-подушке, приподнялась и повернулась в его сторону.
Сложно было судить, что означало это выражение лица. Рыжие брови сдвинулись к переносице, вроде бы как демонстрируя серьёзность. Поджатая же нижняя губа говорила о крайней степени задумчивости. Той самой, когда всё не можешь решить, высказаться тебе или же промолчать. А ещё щёки. Такие забавно покрасневшие. Но непонятно, отчего: не то ли от того, что отлежал, не то ли от алкоголя. Либо же вообще по другой причине. Признаться, Осаму надеялся на третий вариант.
— Захотел и ответил, — пробурчало низким голосом так, что и разобрать-то удалось с трудом. А прежде, чем сумел бы проследить реакцию, от него снова так по-детски отвернулись и улеглись на собственные руки. Правда, в этот раз поза не была уже такой расслабленной. Совсем наоборот — Чуя весь сжался, будто бы в попытке уменьшиться в размерах окончательно и исчезнуть отсюда навсегда. Ещё до кучи сжимал плечи руками. — И вообще, — раздалось следом, отчего Осаму опешил и нервно дёрнулся, — почему ты… сделал это?
Теперь отвернуться, сжаться и исчезнуть захотелось ему самому. Но тело снова застыло, в который за последнее время раз. И всё же, пусть это казалось неудобством, он был тому благодарен. В конце концов, вряд ли ему достало бы смелости, вот как Чуе, приложить усилия и заглянуть в глаза перед тем, как дать ответ.
Почему же он… сделал это?
— Я… захотел? — спросил он сам себя с усмешкой, тут же отметив, как Чуя видимо расслабился, а голова его вновь чуть приподнялась, так и зависнув над руками в воздухе, и только после тот с неуверенной медлительностью выпрямился полностью, усаживаясь в кресле как положено и, убрав руки со стола, уложил те куда-то себе на ноги. Жаль лишь, глаза его так и остались направленными прямо перед собой.
Вновь наступившая минута молчания казалась максимально неловкой. И, уверен был, эту неловкость испытывали оба. И оба же хотели от неё сбежать. Но расходиться никто из них не собирался. Вот такое патовое положение.
— Ты изменился, Дазай, — произнёс тот тихо и внезапно, выведя Осаму из оцепенения, тут же заставив задуматься и, по чести говоря, даже смутиться сказанному, вынудив так же отвести глаза и удобнее усесться в кресле. Кровь же, качающая мечущееся сердце, сейчас начала отдавать в виски и куда-то в переносицу.
Ну вот что он ему сейчас сказал? Что за глупость? И, что важнее, почему эта глупость запустила такую внутреннюю реакцию? Реакцию, пробуждающую в теле все, казалось бы, мёртвые клетки, поднимающую со дна чувства, которых сроду не испытывал. И дальше бы лучше не испытывал, покуда его вообще не развезло от этих пьянящих ощущений. Проще было бы, как раньше, каменное сердце в груди и абсолютно ровный эмоциональный фон. Всё прочее — все его проделки, шутки, глупости — лишь игра на публику, чтобы не так скучно жилось. А теперь же что?
— Ни капли, Чуя, — попытался соврать он, сопроводив фразу такой привычной ухмылкой, которая вышла совсем уж неестественной. Но её всё равно не заметили. Или не стали замечать и придавать значения.
— Ты сам сказал. Точнее, всегда говорил, что смысла и целей в твоей жизни не было, — куда смелее начал Чуя. — Сейчас у тебя это всё есть. — Осаму, признаться, и сам удивился, лишь мельком метнув взгляд влево. — Помочь Агентству, заменив девушку-врача на себя. Спасти того курьера-школьника. В мафии без убийств. И…
— И это всё вторично, Чуя, — оборвал он и, бросив дурацкую затею играть в гляделки и перемигивания, развернулся к нему полубоком так излишне резко, что рёбра снова прострелила боль. Едва ли он её заметил, когда биение сердца докатилось до ушных каналов, забивая своей пульсацией все звуки. Даже собственный голос: — Сейчас я бы… — слова предательски застревали в горле, несмотря даже на то, что, вроде бы, готов был выдать всё как на духу. — Ты… захотел бы… ещё раз?
Чуя сейчас дважды с силой моргнул, будто бы в попытке скинуть с себя какой-нибудь морок, или же, что вероятней, скинуть то накопившееся опьянение, мешающее трезво глядеть на вещи. Во всяком случае, выглядело это действо таким образом, словно тот не сразу понял услышанного. Или же понял, но не особо поверил собственной догадке.
— Что захотел?.. — прозвучало совсем уж обречённо низким голосом, когда неспешно повернул голову и взглянул на него как-то совсем по-другому. По-новому. Неясно было, что такого увидел он в лице самого Осаму, но этот взгляд, на этот раз слишком очевидно, выдавал крайнюю степень смущения и оторопи. И это, в свою очередь, ещё больше подстёгивало. И тут же тормозило — никогда ещё до этого, и даже в мыслях, невозможно было представить Чую таким. Таким не просто смущённым, а… стеснительным, что ли.
Тут же в мыслях зародилась странная догадка, которую лишь предстояло проверить. И пусть ради этого он рискует снова получить по морде, но всё-таки — точно решил — попробует.
— Этого, — только и произнёс он, как, чуть подавшись вперёд, ухватился за ручку крутящегося кресла Чуи и, быстро, но аккуратно развернув того к себе, наклонился, прильнув к всё тем же извечно недовольным губам.
Горечь виски на этих мягких губах лишь слегка оттеняла лёгкую резь в грудине, созданную неожиданным для себя наклоном вперёд. Но и про это он тут же забыл, стоило Чуе судорожно перевести дыхание через нос и начать отвечать. В этот раз он почти что не мешкал. Так неловко и несколько невпопад двигал губами, стараясь попадать в такт движениям Осаму. Синие глаза, поначалу широко раскрытые, удивлённые подобному «нападению», неспешно закрылись, дозволив и ему поступить тем же образом и полностью отдать всего себя столь волшебному моменту. Моменту этой застывшей тишины и враз потяжелевшему в помещении воздуху. Моменту, остановившему вращение планеты и даже течение времени. Вот бы оно никогда не возобновило свой ход.
Небольшая ладонь опустилась сверху на его руку, до сих пор удерживающую ручку чужого кресла. И ладонь эта чуть сжалась и так явственно дрожала, что собственное дыхание и пульс до неприличного усилились, пустились вскачь, не поддаваясь никакому контролю. Но и контролировать это никак не хотелось. Жар растекался по телу, а голова кружилась сильнее и сильнее, заставляя дышать через нос глубже и чаще, да унося сознание куда-то в небытие, оставляя в этом мире лишь ощущение столь горячих и желанных губ. Губ, которые вот-вот, понемногу, постепенно начинали улавливать заданный темп.
Сердце билось хаотично. Как ненормальное. Отдавалось ударами в кончиках пальцев. Так сильно, будто бы он когда-то успел пробежать марафон. И от этого странного ощущения мало-помалу начинало тошнить, а бесконечное головокружение от интимности такого долгожданного момента только подбивало остановиться, разорвать поцелуй и, согнувшись в три погибели, хорошенько отдышаться, только бы ему стало легче. Но нет. Не сейчас. Не этого на самом деле он сейчас так хотел. Сейчас он хотел лишь продолжения.
Осаму старался быть осторожным. Старался не спешить. Не предпринимать ничего сверх меры. Не переходить в этом поцелуе никаких граней. Не углублять его сильнее. Просто целовать как можно дольше, насколько хватит сил и неровного дыхания. И только лишь вторая рука, упершаяся в поверхность стола, помогающая держать равновесие, контролю поддаваться не хотела. Словно бы обладая отдельной от хозяина волей, она приподнялась и потянулась вперёд, куда-то в сторону плеча напротив. Коснулась своей цели лишь кончиками пальцев и на долю секунды отпрянула, чтобы после аккуратно лечь поверх белой рубашки.
И её не стали прогонять. Чуя даже не дёрнулся. Зато уже его собственная рука, возлежавшая на запястье, вдруг ослабла и, будто бы отзеркалив действия Осаму, проникла под расстегнутый рукав рубашки. Чуть задержавшись, поползла вверх, пальцами проводя по старым шрамам, но, отчего-то, ни капли не заставляя нервничать по этому поводу. Других поводов для нервов хватало с лихвой. И в долгу оставаться не приходилось.
Рука, удерживающая небольшое, но крепкое плечо, пошла вверх, до шеи, до этих мягких волос, которых в прошлый раз ему коснуться не позволили, сразу же разорвав поцелуй. Но в этот раз, почему-то он так думал, всё будет несколько иначе.
Немного выше, вдоль шеи. Завести руку назад. Пройтись по мелким возникшим мурашкам, едва ли касаясь кожи. Перейти к загривку. Прочертить ногтями линии вдоль роста волос. И вот, наконец, зарыться в них пальцами. Пробраться ещё дальше, к затылку. Лишь слегка надавить. И вновь получить этот судорожный выдох в ответ, опаляющий кожу нижней части лица. А следом удивиться, почувствовав неловкое, нерешительное прикосновение другой, свободной до того ладони к своему правому боку.
Похоже, Чуя так же не собирался оставаться в долгу, вроде бы нехотя, но принимая вызов в этой странной игре прикосновений.
Тогда Осаму с небольшим сожалением решил оставить взлохмаченную его действиями копну волос и вновь вернуться к шее. Огладить сбоку, слегка коснувшись кадыка, а после, спустившись ниже, перейти к ключицам. Провести большим пальцем вдоль одной, изнутри и наружу, затем продолжить движение вниз. Вниз и чуть правее, к рёбрам. Пришлось придвинуться ближе: немного сползти с кресла вперёд, наклониться корпусом, слегка вытянув шею, чтобы ни в коем случае не отстраниться от губ, не нарушить это тягучее наваждение, не позволить обоим прерваться и прийти в себя.
Опустить руку ещё ниже, вдоль мягкого бока и, просунув большой палец под полоску ремня, остальными четырьмя дотянуться до бедра Чуи. Зацепившись за ремень, как за рельс, двинуться влево, ближе к центру, ногтями очерчивая дугу на натянутой на бедре тонкой ткани чёрных брюк. Остановиться ровно посередине, коснувшись напрягшегося члена. Оттянуть ремень на себя и вниз…
— Хватит.
Резко оборвавшийся поцелуй, ушедшее с левой руки тепло ладони, резко переместившееся на правое запястье, чётко и с твёрдым нажимом фиксирующее положение в пространстве. Да так, что даже не сдвинуться. Не шевельнуться. Да только вот убирать его руку никто не спешил. И это, несмотря на выстроенную вдруг стену запрета, всё ещё вселяло надежду на продолжение.
Осаму нехотя и не сразу открыл глаза, узрев перед собою недовольное, даже уязвлённое выражение раскрасневшегося лица. И тут же и собственный пульс, и учащённое дыхание сбавили темп, возвращая рассудку трезвость. А вместе с ней где-то в душе вновь поселился страх. Он пронёсся через всё его нутро холодным мощным потоком и тут же затаился, стоило вглядеться в лицо напротив внимательней. Похоже, чувство страха посетило их двоих: едва ли эти синие глаза могли смотреть прямо, так и норовя отползти куда-то в сторону и вниз, но Чуя старался держаться, всем своим видом давая понять, что дальше заходить не был намерен.
— Почему, Чуя? — спросил он тихо, не спеша убирать свою руку от чужого ремня, но всё же давно уже догадываясь о причинах этой остановки и чрезмерной аккуратности в процессе их игры.
Судорожное дыхание. Вся эта неловкость в движениях. Проблемы с поцелуем поначалу. Такие излишне осторожные прикосновения. Странная дрожь тут и там, не так уж походившая на нетерпение или волнение. Всё это давно уже просигнализировало Осаму об одной вещи.
— У тебя ведь никогда не было мужчины, верно? — озвучил он свою версию и тут же в ней удостоверился, когда глаза напротив всё-таки сместились в сторону, не в силах более удерживать столь долгий зрительный контакт. — Так и думал, Чуя. Я всё понимаю, — продолжил он, и, чуть выждав, добавил: — А не хочешь попробовать? Я мог бы…
— Н… Нет, Дазай.
— Не слишком-то уверенно прозвучало, — слегка усмехнулся Осаму, чуть наклонив голову в попытке заглянуть тому в лицо и снова завладеть вниманием. Но, потерпев неудачу, сдаваться так просто не стал: потянув чужой ремень на себя, придвинулся ещё ближе и, чуть привстав, коленом упершись в соседнее кресло, буквально навис над слегка прикрытым рыжим локоном ухом. — Я не просто мог бы. Я хочу сделать это, Чуя. Доставить тебе удовольствие, — нашёптывал он, намеренно пытаясь опалить дыханием эту и без того порозовевшую кожу, тут же наблюдая за вздымающимися на шее мурашками, пальцами ощущая соответствующую от Чуи реакцию, так явственно проявляющуюся через тонкую ткань его брюк. — Доставить удовольствие ртом, Чуя.
Снова становилось безумно волнительно от одной лишь мысли, куда он хочет и может зайти. И, если продолжит эту свою игру, несмотря на сопротивление, то…
— Нет.
Его руку с силой отцепили от ремня и отдёрнули назад от себя, заставив потерять равновесие и несильно приземлиться обратно в своё кресло. Резь в рёбрах быстро отрезвила совсем уж потерявшийся в фантазии разум и, с силой моргнув, Осаму, наконец, сумел взглянуть на Чую под иным углом. Не просто на нерешительного и крайне смущённого парня, который явно не знал, куда себя деть. Зато на Чую. Чую, который всегда выводил его из себя одним лишь своим видом и голосом. Чую, который так жаждал его победить и убить. Чую, который сейчас так краснел и прятал глаза, казавшись совсем другим человеком.
Нет. Это был тот же человек. Он был собой всё это время. Просто эта его сторона была другой. Оборотной стороной медали. Той стороной, которую до того никогда не видел. Даже не представлял, что она существует. Ведь давно уже выстроил в голове образ вечно непоколебимого и задиристого Накахары Чуи.
И в данный момент, глядя на эту его сторону, Осаму, словно молнией, прошиб вопрос: в самом деле, что вообще он творит? У Чуи же и правда, на сто процентов, никогда не было партнёра его же пола. К тому же… Нельзя было сказать, что тот вообще когда-либо хотел такого партнёра. Тем более навряд ли хотел бы видеть в качестве партнёра кого-то типа Дазая Осаму — самого нетерпимого им человека на всём белом свете. И пусть в последнее время они неплохо сблизились, для такого рода предложений, пожалуй, было рановато. По крайней мере, потому, что у Чуи действительно никого не было.
— Прости, Чуя, — тут же улыбнулся он, расслабившись в кресле, всем своим видом давая понять, что больше давить на него не собирается. Но наблюдать продолжил с двойным тщанием.
— Д-Да. Ничего, — кое-как прокряхтел тот и, так и не взглянув в ответ, резво уперся в ручку своего кресла и поднялся с него, широким шагом откровенно нагло сбегая из кухни-гостиной в сторону коридора с комнатами, позабыв даже пиджак с шляпой прихватить.
— Чуя! — окликнул Осаму, тормозя того у самого выхода. — Когда ты… захочешь, — подбирал он слово за словом, так не желая его отпускать, — сообщи мне об этом. Я буду ждать.
Эти слова не звучали ни лукаво, ни самонадеянно. Скорее уж он всеми силами, всем актёрским мастерством и даже искренностью постарался вложить в них нечто иное — нечто, так должное походить на веру в эти их непростые, но зарождающиеся отношения.
И небольшие ладони, так обречённо свисающие вдоль тех самых чёрных брюк, сжались в кулаки прежде, чем Чуя пересёк порог. Только и послышалось откуда-то из темноты:
— Чёртов Дазай…