Тебе здесь не место

«Если я вырасту, хочу быть, как ты» — «Абьюзер, тиран, деспот» «Хочу сиять так же, как он» — «Это несправедливо, это ужасно, я хочу, чтобы все это закончилось» «Если ты можешь летать, ты должен летать» — «Кому нужны крылья, если ты все равно в клетке?» «Я хочу спасти тебя» — «Я Хочу разрушить геройскую систему» Впервые он увидел море в семнадцать. Тогда он понял, отчего чайки кричат не затыкаясь: их дух захватывает свободой, которую приносит бриз. Облака — особенные над водой, отражают собою океан. Тонущее и восстающее из пучин солнце — горит ярче, чем когда-либо мог пылать Старатель. Песок — мягче объятий матери, коих юноша никогда не знал. Слезы — соленые, как вода, и невесомые, как вата облаков. Странно даже, что эти громадины весят тонны. Странно, что не падают с неба и не тонут. Странно, что в этом мире — все настолько тонко продуманно. Странно, что тебе вообще посчастливилось родиться на этой земле. В неидеальном мире. Неидеальном обществе. В неидеальной семье и без гроша за душой. — Знаю, она поступила с тобой паршиво, — голос человека, заменившего Кейго отца, — но не сдавайся, ладно? Тебе было тяжело тогда, тяжело сейчас, но… — Семья семьей, но ее эгоистичный поступок приблизил меня к мечте. — И что же это за мечта? — улыбается светловолосый мужчина, так живо, что и не скажешь, что его убивает многолетняя бессонница. — Я хочу стать героем. Сделать все, что в моих силах, чтобы хотя бы один человек хотя бы на секунду почувствовал себя в безопасности. Ощутил надежду. На кончиках пальцев, — подросток вытягивает руку и снимает перчатку, показывая подушечки собеседнику в деловом костюме. — Как когда летишь и ветер щекочет тебе перья. Надежда и покалывание от ветра на носу. И чтобы не просто ветер. А ветер перемен. — Ты хороший малый, Кейго, — подросток вздрагивает — так его давно никто не называл. — Это между нами, не переживай, — мужчина по-отцовски трепет непослушные волосы краснокрылого героя и вновь улыбается. — Никогда не меняйся. Ты уже сияешь. Так ослепительно, что можешь конкурировать с солнцем. Янтарные глаза, горящие золотом, становятся персиковыми, отражая радужкой закат. Кейго (что было только между ними) смотрит вдаль и наконец-то понимает, что по-настоящему слышит шум моря. — Спасибо вам за все. — Лучшее качество — для лучшего клиента, — товар действительно настолько элитный, что барыга одет едва ли не как топ-бизнесмен, занимающий последний этаж бесконечного небоскреба и восседающий за широким столом, сделанным из последнего в своем роде дерева. На переносице поблескивает металл очков, а в стеклах пафосно отражается первая стрела полной луны. — Спасибо, — Хоукс проверяет товар и спешит спрятать его во внутренний карман широких штанов. — Помни про интервалы между приемами и не забудь вот это, — посредник, отделяющий собой мир криминала от мира богатейших клиентов из «золотого миллиарда», протягивает еще одну упаковку. — Да, помню: ни в коем случае не забывать про «костыль». Каждый раз напоминаешь об этом. — Мои клиенты — на вес золота, — правильнее даже сказать: на весь десятков золотых слитков, запертых в частных банках. — Поэтому в моих интересах проследить, чтобы ты не откинулся, — мужчина пожимает плечами и на лоб падает прядь темно-фиолетовых волос, которую он тут же спешит убрать назад. — Выглядишь ты не очень. Знаю, *** — штука обманчивая, и кажется, что тебе вовсе не нужен сон. Но это не так. Даже не пытается выглядеть обеспокоенным: Хоукс для него — не больше кошелька на куриных лапах, с наркотической зависимостью, упирающейся в самые гланды. Он задыхается крупицами вещества, точно песком в пустыне, а его перья — осыпаются, как еловые иголки под напором ураганных ветров. Выглядит паршиво, говорит чересчур быстро и не может дождаться сладкого «до свидания», чтобы поскорее скрыться за поворотом, прижаться ноющими мышцами спины к кирпичной стене и принять… Хочется больше, но остатки разума еще позволяют следовать всем предписанным правилам: доза основного вещества, затем костыль, а следующий прием — не раньше, чем через два часа. — Если вдруг станет хуже, ты знаешь, куда звонить, — речь о «тайной скорой». Вообще, вариант отличный, но Кейго прекрасно понимает, что в случае чего — его не откачают, потому что он сейчас играет роль двойного агента. Или уже нет? В любом случае, он не может выдавать свое местоположение. Только вот вопрос в том, не может он выдавать себя, запертого на миссии ГК, или же не хочет выдавать людей, которым помогает обрушить ее влияние? — Спасибо еще раз. Может показаться странным, что сделка Номера два с «бриллиантовым диллером» проходит в такой же подворотне, в которой мелкие сошки и прожженные барыги толкают разбавленный мелом кокаин или вовсе — паленку бедным неудачникам, однако Хоуксу это на руку: в случае чего скажет, что был на патруле и поймал очередного мамкиного анархиста за хвост. — Кстати, это то самое вещество, — подмигивает мужчина, а после закрывает за собой дверь и озвучивает личному водителю адрес. Почудилось? Бред? Отходос? Какого хрена? — Эй, — от возмущения и внезапно накатившей паники Кейго взмывает в воздух и почти догоняет машину, но его крылья слишком слабы, перья не слушаются, а голова — кружится: состояние напоминает лихорадку от недосыпа и нового-старого образа жизни. «Это то, о чем я думаю?» Бред засасывает грубым поцелуем в воспоминания из прошлого: Кейго помнит всех тех ублюдков так, будто виделся с ними вчера. Неужели он бы не запомнил Бриллианта? Может, тот был за кулисами происходящего? Подгонял наркотик, а уже после с веществом работали люди из ГК? «Кого ты пытаешься наебать? — бьет себя по лбу Номер два и возвращается в укрытый мраком угол. — Как будто это знание что-то изменит… Пхх, можно порадоваться тому, что он так высоко забрался — обслуживать самодовольного Номера два, смазливого кретина с обложки, который в бесплодных попытках надрывает крылья, чтобы спасти как можно больше людей… Только вот надо им это спасение? В рот они ебали эту жизнь…» Худшее время — часы, минуты, да даже жалкое мгновение после того, как последняя принятая доза отпускает разум, и до секунды, когда Кейго снова перезаряжается. Покупать «оптом», ясное дело, не вариант. Рассчитывать все заранее, чтобы не приходилось болезненно трезветь и ломаться — достаточно сложная задача для человека, чей мозг занят чем угодно, только не заботой о своей заднице: не видеть ничего дальше своего клюва, застыть в маниакальных идеях, планах по свержению институционального героизма и тупорылых шутках. Кейго замирает за секунду «до». Он чувствует, что должен вкусить это отчаяние, на которое в последнее время у него совершенно не остается времени. Он должен вспомнить и осознать, какой же он жалкий-общипанный-зловонный-падший ублюдок — даже кусок дерьма на его фоне покажется слитком золота. Кейго усаживается костлявой задницей на грязный бетон и продолжает сверлить взглядом пакетик, будто там — есть пиздец какой мозговыносящий ответ на все его вопросы. Но вместо этого — лишь серебрящийся в свете луны порошок и дрожащие пальцы. «Терпение, Таками, — специально эта фамилия, чтобы уколоть себя иглой поострее: Кейго прижимает к груди пакетик и закрывает глаза. — Скоро ты будешь лишен привилегии делать паузы… И тогда совсем разубедишься в своей ничтожности…» Хоукс дышит все тяжелее, а по щеке катятся капли пота — ощущается как слизь или вязкие слюни нависшего над ним хищного зверя. Сопротивляться сложно. Но это, как он считает, его обязанность. Уныние — единственное реальное, что осталось в его жизни. Но даже это реальное совсем скоро исчезнет. И тогда останется лишь иллюзорная вера в то, что он действительно может что-то изменить. На деле же — Хоукс собственноручно выжигает себе дорогу в преисподнюю.