Магниты

— Вот оно! — Таня радостно хлопнула газету на стол. Ната мельком взглянула — сегодняшний номер, название незнакомое, какой-то «Досуг в Катамарановске». На первой полосе гордо теснился размашистый заголовок: «Знаки зодиака — правда или прямая угроза с Запада?». Ната вопросительно приподняла бровь. — Нет, ты не туда смотришь, ниже надо, где маленький шрифт, — подсказала Таня, едва сдерживая радость и постукивая пальцем по небольшой заметке под черно-белой фотографией. «…Гвидон Вишневский, по словам многочисленных очевидцев, снова совершил чудесное воскрешение. На этот раз повезло козе Грушеньке, которую после несчастного случая вернули счастливой хозяйке. Далее приведем короткий комментарий...» Ната фыркнула. Честно говоря, помещая это на первый разворот, издание сразу очертило собственную нишу в публицистике. — Ты же не веришь в эту ерунду? — А вот и не ерунда, я кое с кем поболтала, и это единственные заметки о воскрешениях в местной прессе, и каждый раз упоминания Вишневского. Это не может быть совпадением. — Да в любой деревне такой Вишневский есть. Бороду отрастил, лицо кирпичом и банальный массаж сердца, когда надо? — Ната и в призрачном состоянии скептицизма не растеряла. Таня нахмурилась. — Кто нам мешает попробовать? Может, хотя бы материал для нового репортажа соберу. Ната примирительно махнула рукой — в конце концов, если Таня решила податься к черту на куличики к какому-то шарлатану, Ната в любом случае окажется там же. — Давай дня через три, ладно? Я почти научилась предметы бросать. Напугаем его, если мутным окажется. Таня рассмеялась. Ей по долгу профессии приходилось бывать в злачных местах, но с Натиным присутствием и тем более умением кидаться вещами, безопасность значительно возрастет. * * * Гвидон мутным не оказался. Во всяком случае, по Таниному мнению. Ната, зависшая между печкой и дощатым потолком, полностью еще не была уверена. — Безотрадное нынче время, душа моя. Безотрадное, — задумчиво протянул тот, подсаживаясь к самовару. — Березки-то под окном все как на панихиду собрались. Таня вежливо выглянула в небольшое окошко. Березы были безлистные, серенькие — среднестатистические зимние березы. — Отец мой часто наказывал не тщеславиться. А я что? Живу тихо, за хозяйством слежу, с утреца за работу сажусь, за холст. Суздолье наше рисую, места родные. Таня покивала. — Зимой-то с мертвыми сподручнее работать. Так что, душа моя, вовремя к огоньку пожаловала. У меня и отварчик имеется, свечки расставим, парафин нынче дешевеет. Да и не только парафин! — Гвидон глубоко и жалобно вздохнул. — Вон там, глянь, холст про это как раз. Про духопадение, стало быть. За самоваром виднелась небольшая картина смутного содержания. — Все в простоте, душенька. В простоте да добродетели. А ежели в другое тянет — то пустое. Ну что, где тело-то окаянное? Кого поднимать будем? — Так нет тела, дух только, — растеряно вставила Таня, улавливая главное в монологе. — С духом не провернуть запросто. Это как матушка-природа установила, потерянное — не воротишь уж. Гвидон потянулся за свежим табаком для трубки. — Беда-а-а. Это как с Зойкой намедни было. Та, правда в город уехала, а не умерла, но все одно — падения, отречения. — И что совсем ничего не сделать? — Да кто его знает, но это уже не ко мне. Помни главное — все силы души надо в одну точку устремить, все! Таня грустно болтала ложечкой в надколотой чашке. Ехали они все-таки зря. Таня, хотя она себе это изо всех сил запрещала, начала легкомысленно надеяться, что с первого раза все получится, что Гвидон вернет Нату сразу каким-то магическим заклинанием, и потом… Что будет потом, Таня еще не придумала. — Я вообще удивилась, что тебе такое в голову взбрело, — тихо начала Ната. — Вытаскивать меня, ну после взрывов и прочего. Под прочим имелась в виду скорее всего фальсификация выборов. Они стояли на крыльце дома, точнее, Таня стояла, а Ната делала вид. Участок у Вишневского был просторный, но какой-то запущенный. Ближе к лесу виднелся покосившийся, старый сарай, и все, кроме протоптанной части у крыльца, было заросшее и покрытое подтаивающим сероватым снегом. — Мой моральный облик часто переоценивают, — поделилась Таня. Вид у нее был немного сердитый, хотя с Гвидоном она распрощалась очень душевно, напоследок ласково его приобняв. Ната пригляделась, но ничего кроме раздражения на Танином лице не смогла разобрать. — Знаешь, получается довольно разумно. Думаю, это именно тот конец, который я заслужила. Ее мать бы так же сказала, возможно даже слово в слово. — Это не конец, — ответила Таня. Ее решительность подкупала. Гвидон за дверью прислушался к Таниной беседе с воздухом и присвистнул. — Все силы души надобно в одну точку устремить, — повторил он. * * * Всю дорогу до дома и после приезда Таня была тихая. Никаких идей, что делать дальше, у нее не было, но было очень много желания Нату вернуть. Она сама для себя еще не совсем сформулировала, зачем ей это возвращение. Ната и так была рядом, но отчего-то хотелось гораздо ближе, чтобы у Наты перестал стекленеть взгляд, когда та проваливалась вдруг в вакуум на пару часов, чтобы она действительно пила свой ежевечерний чертов чай, чтобы когда они устраивались перед телевизором, Таня могла вытянуть уставшие ноги и устроить их на чужих коленках. — Всегда думала, что это проще и банальнее. Поцелуй любви и все такое, — Ната скользящая над полом, поморщилась от своих же слов. — А если и правда все просто, — Таня слушала вполуха, но общий смысл уловила и, кажется, была готова проверить на практике. Она вскочила и подошла ближе. Распахнула невероятный свой небесный взгляд, сверкающий даже в полумраке комнате. — Закрой глаза. — Ты же не серьезно? — спросила Ната, понимая, к чему все идет. — Я бы на это не надеялась. — Закрой глаза, — уже почти шепотом. — Пожалуйста. Ната послушно опустила веки. Пара секунд прошла в тишине, прерываемой только Таниным дыханием — та стояла совсем близко. Будь в Нате хотя бы капля жизни, она бы чувствовала Танин выдох, легкие касания ее пальцев, очерчивающие контуры лица. Теплые, нежные губы на мгновение прижавшиеся к пустому пространству. Ната мысленно досчитала до десяти. — Все? — Действительно, глупая была идея. Не сама неудача попытки, но Танины глаза, отчетливо потускневшие от грусти, — вот что ударило Нату больнее всего. — Тоскует, — прокомментировал невесть откуда взявшийся Лало. — Да и так понятно, — голос у Малиновского был сочувственный. — Тут не надо никаких способностей, чтобы разобрать. Поэтому мы вот своему не показываемся. — Меня никто не спрашивал, хочу я кому-то показываться или нет! — раздраженно ответила Ната. Она злилась на себя — за то, что была мертва, как паруса в штиль, и на все мироустройство в принципе. И немного на Лало с его всезнающим видом, хотя он был совсем не виноват и разделял те же самые горести. Он не ответил, только поглядел на Малиновского каким-то потемневшим взглядом, — оба, кажется, то ли проваливались в дым, то ли вспоминали о прежней жизни.