Надоело

Лаура поправляет и так безукоризненно сидящий на ней пиджак, и дружелюбно улыбается паре напротив. Евгений с увлечением накладывает в свою тарелку мясо с салатом, а Мария довольствуется зеленым чаем. — Маша, может быть, стоит все же поесть? День обещает быть долгим, — строго произносит директор. — Маша сама, наверно, решит, — ехидно ей отвечает блондинка, делая еще один глоток чая. Баев смотрит на Лукину со смущением. — Солнышко, Лаура Альбертовна права, я полностью ее поддерживаю. Он не замечает, как жена злится еще сильнее, но позволяет наполнить свою тарелку. — Итак, Женя, расскажите, как у вас дела. Чем вы сейчас занимаетесь, и каким же образом все-таки оказались в нашем чудесном доме? — На самом деле, дел по горло, — деловито начал Евгений, — недавно совершил очень выгодную сделку по новому проекту, и каждый день расписан по минутам. Но иногда все это становится совсем неважным, когда начинаешь так мало времени проводить со своей любовью, — он берет Машу за руку, переплетая их пальцы. Они ведут непринужденную беседу, в которой Третьякова принципиально не принимает участие. В момент, когда ей кажется, что стоит выйти из-за стола и хотя бы несколько минут провести наедине с собой, она чувствует прикосновение к своей ноге, и шумно вздыхает. — Маша? — обеспокоенно обращается к ней муж. — Что случилось? Блондинка пожимает плечами, стараясь выглядеть равнодушной. Только когда Евгений отворачивается, она позволяет себе бросить полный возмущения взгляд на Лукину. Та вежливо улыбается и смеется над очередной шуткой мужчины. Безукоризненная в жестах, манерах и своем влиянии на других, она в тот же самый момент поглаживает ногой своего первого заместителя. Прикосновения достаточно целомудренны, но их достаточно, чтобы воспламенить женщину. Она бессильно злится, вглядываясь в лицо Лауры. Когда та успела обрести над ней такую власть? Впрочем… Блондинка берет себя в руки, натягивает на лицо счастливую улыбку, и кладет голову мужу на плечо. Он не выдает свое удивление резкой сменой настроения жены, а просто обнимает ее за талию, продолжая говорить с женщиной напротив. Маша невесомо проводит пальцами по его щеке, запечатлевая быстрый целомудренный поцелуй. Она с торжеством ощущает, что поглаживания прекратились, и Лукина изо всех сил старается не смотреть на то, как Мария касается мужа. Разговор перетекает из одной темы в другую, и может продолжаться, кажется, бесконечно, если бы не пришедшая съемочная команда. Лаура быстро прощается с Евгением, заверив его, что они еще обязательно встретятся, и быстро покидает кабинет, не желая наблюдать супружеские нежности. Когда заместитель появляется на площадке, остальные коллеги уже давно заняли свои места. Она кривит губы, наблюдая, как директор перешептывается с Марии. Та, кажется, польщена вниманием, и что-то наперебой ей рассказывает. Лаура прикрывает рот рукой, будто боясь, что кто-то прочтет ее слова по губам. — … Я думала, что стоит добавить в их программу еще отдельный раздел по этикету, но не уверена, что им будет это действительно интересно… — Во-первых, это действительно нужный предмет и никто не спрашивает, что бы им было интересно. А во-вторых, Марии, я уверена, что в вашем исполнении они полюбят этот предмет. Буше кивает, а ее лицо заливает румянец. Директриса одобрительно улыбается, полностью игнорируя тот факт, что первый заместитель так же заняла свое место, и не сводит с нее глаз. Что-то болезненно перевернулось внутри нее, когда Маша поцеловала своего мужа. Это определенно не было ревностью, это было… Чем-то вроде ущемленного самолюбия. Так она решила. Всего лишь самолюбие. В этом была вся она: уверенная, статная, обаятельная, властная. Никто не мог предпочесть кого-то другого. Перед камерой Лаура ведет себя строго и сдержанно, тем не менее, ощущая, как с каждой секундой силы все больше ее покидают. Третьякова обжигает ее взглядом и за все время их совместной работы впервые не получает ответа. Брюнетка крепко сжимает пальцы, переплетая их, чтобы унять дрожь, и тут же корит себя за это. Камера все видит — одному Богу известно, как этот жест будет выглядеть в записи. Она разглаживает складки на костюмных брюках, и вновь обращает взгляд на женщину. Был ли прошлый вечер блажью? Она решила, что Маша позвала мужа, чтобы унять возбуждение от поцелуев с ней. А что, если не так? Может, это был показатель? Того, что ей не важен был тот вечер, и она совсем легко смогла заменить ее прикосновения другими. Что это была стандартная, шаблонная похоть без привязки к личности. Без привязки к ее личности. Ох. Такого она давно не ощущала. Ей вспомнилась вереница тех женщин и мужчин, которые постоянно находились рядом, чтобы заполучить хотя бы каплю ее внимания. Что ж, по крайней мере, это не худшая гибель части ее самолюбия. Брюнетка все-таки поворачивается к своему заместителю, потому что та, очевидно, ссылается на нее в своих словах. Голубые глаза сталкиваются с карими, и Лаура чувствует, как ее окатывает волной нетипичной печали. Глаза Маши выдают трогательную неуверенность и вину. Отчего же эта девочка чувствует себя виноватой? Врет ли этот милый взгляд? Брюнетка позволяет себе несколько секунд наблюдать за ней. Светлые, почти белые ниспадающие локоны, которые она вчера собирала, чтобы прикоснуться губами к тонкой бледной шее. Розовые полные губы, мягкие чертовски, манящие. Тонкие аристократичные пальцы, которые в такой необходимости сжимали ее плечи. Как было бы прекрасно ощутить это все, зная, что это по-настоящему. Что это только для нее. Но, как показала эта прекрасная ночь, нет, не только. Лаура поджимает губы, отворачиваясь. Кажется, ей нужен отпуск. Вот только он не предвидится, да и нельзя показывать такие слабости и искать момент. Ей никогда нельзя показывать слабость. Тем временем, Мария едва могла усидеть на месте. Она испытывала слишком много эмоций: злость сменилась виной и неуверенностью. Почему это произошло — вопрос, на который у нее не было ответа. Что-то в напряженной позе директора заставляло ее так себя ощущать. Что-то в том, как она смотрела, как стискивала пальцы, и упорно игнорировала ее всю съемку. Это было чем-то неправильным. Черт, это казалось более неправильным, чем их вчерашний вечер. Но стоит ли эта женщина таких переживаний? Почему она выглядит такой подавленной? Потому что ей впервые в жизни не дали? С каждой мыслью Маша распаляла в себе злость все больше. Вот и отлично, пусть она зарубит себе на носу: она не очередная девушка в ее постели.

***

Когда Лаура слышит грохот, ей хочется закрыть глаза и притвориться, что ничего не произошло. Но это определенно чревато последствиями. Поэтому она медленно поднимается из-за стола, и покидает кабинет в поисках нарушителей спокойствия. Она заходит в комнату пацанок и опирается плечом на дверной косяк, наблюдая, как девушки, все еще ее не замечая, самозабвенно веселятся. Как же надоело. Первой ее замечает Бэлла. Она замирает и начинает пихать в бок стоящую рядом с бутылкой водки в руках Костью. — Бля, — произносит та, встречаясь взглядом с Лаурой. — Лаура Альбертовна, пожалуйста, — сдерживая ухмылку, отвечает директор. — Итак, девушки. Вы сегодня решили соблазнить меня на проведение внеочередного выгона? Она терпеливо выслушивает пьяные объяснения и извинения от девушек, пока в разговор не впутывается еще один голос. Ася свешивается с кровати, очевидно, совершенно не ориентируясь в пространстве. — Она уже ушла? — еле выговаривает она, — Наверно, Машуля там заждалась уже в постели, весь вечер ерзала как недотраханная. Полог тишины опускается на комнату. Пьяные девушки замирают в ужасе, пока директор, не моргая, смотрит на ученицу. Это было очень наглым выпадом. Безусловно, о них с Машей шутили, но вот так просто произнести столь неуместную фразу… Лаура пытается потушить зарождающийся гнев в груди. Девушка пьяна, возможно, еще и накурена, не время с этим разбираться, и не время что-то предпринимать… И обычно Лукина понимала это, могла совладать с эмоциями, однако, сейчас что-то изменилось. Она не хотела думать, что это произошло из-за упоминания небезызвестной блондинки. — Каждый из вас, — произнесла она четко, — уже сейчас, в начале пути, по-настоящему многим обязан Марии Владимировне. Она прекрасный, светлый человек, — на этой фразе голос слегка срывается, и Лаура переводит дыхание, — и вы позволяете себе говорить о ней такие гнусные вещи. Как жаль, что она всегда верит в вас и по-настоящему любит. В отличие от меня, — добавляет Лаура зло, — и если вы думаете, что это сойдет вам с рук — будьте уверены, я приложу все усилия, чтобы все прежние лишения показались вам райскими. Она не слушает наперебой заговоривших девушек, быстро покидая комнату. По пути в кабинет ее охватывает приступ паники, который она привычно контролирует. Пальцы быстро набирают номер телефона и спустя два гудка она слышит родной голос. — Мама? — приветствует Егор. Лаура улыбается его обычной интонации. Кажется, ей все-таки нужно отправить его еще и в журналистскую школу. — Привет, родной. Как у тебя дела? — Собирался уже спать. Сегодня много думал о материи с точки зрения философии… Такие различные взгляды, достаточно интересно, хотя готов поспорить, что до 18 века суждения были сделаны исключительно узколобо… — деловито говорит Егор, но останавливается, и брюнетка понимает, что он зевает. — Тебе и правда пора спать. Мама любит тебя, помнишь? — И я люблю тебя. Она улыбается экрану телефона и чувствует себя немного лучше. Долгий день сильно сказался на ней. Она умывается холодной водой, и смотрит в зеркало, не потрудившись его вытереть. Капли воды стекают по уставшему лицу, уже изрядно, как считает Лаура, покрытому морщинами. Она прикасается пальцами к морщинкам в уголках глаз и вздыхает. Нужно записаться к косметологу, определенно. Может быть, написать Ольге? Брюнетка снимает пиджак, оставаясь в одной рубашке, достает из кармана сигареты, и идет на балкон. Ее пробирает легкая дрожь от ночной прохлады, но это, впрочем, даже отрезвляет, а глубокая затяжка расслабляет плечи. Когда раздается стук в дверь, она закрывает глаза и проводит по лицу рукой, будто в стремлении снять всю ту усталость, которая на нем отпечаталась. За дверью непредсказуемо оказывается Третьякова. — Можно? — непривычно робко спрашивает она. Лаура пожимает плечами. — Ты уже здесь. Брюнетка усаживается на диван, жестом предлагая присоединиться к ней. — Итак, — начала она устало, — день был достаточно долгим. Давай не будем сейчас молчать — скажи, что хотела, и решим все, как можно быстрее. — Я слышала. — Что ты слышала? — То, что ты сказала девочкам. Не все, но они с радостью поведали мне все детали и попросили помощи. Директриса склоняет голову набок в легком недоумении. — Они попросили помощи у тебя? После своих фраз? Гениально. — Цитирую: мы все совершили ошибку, простите нас и спасите. Мы очень виноваты, а Лаура Альбертовна, кажется, готова придушить каждого из нас. — Очень проницательно. Они не так глупы, ага? — отвечает Лаура, прежде, чем широко зевнуть, прикрывая рот рукой, и тут же поморщиться, ощутив сильный укол боли в правом плече. Как удачно она на прошлой неделе пропустила массаж. — Что такое? — встревоженно спрашивает блондинка, замечая перемену в настроении. — Все в порядке, это… Просто плечи. Иногда бывает, — нехотя говорит Лаура. Она не привыкла говорить о слабостях и, тем более, их признавать. Тишина, повисшая между ними, не кажется некомфортной. То ли из-за того, что их обеих вымотал сегодняшний день, то ли из-за осознания бессмысленности всего происходящего. — Я просто хотела сказать тебе спасибо. Я ценю то, что ты сказала и то, что ты всегда делаешь для меня. Лаура вскидывает брови. Это что, манипуляция? Она снова морщится, ощущая, как плечи начинают ныть сильнее, и запускает руку под рубашку, с силой сжимая и массируя плечо. — Давай я помогу, — произносит Третьякова, поднимаясь. , Лаура хочет огрызнуться, отказаться, сделать что угодно, но усталость берет свое. Она просто качает головой и прикрывает глаза, когда нежные руки Маши начинают разминать ее плечи. Запах сладких духов щекочет нос и делает происходящее чем-то до боли милым. Домашним. Естественным. Хочется прижаться к ее ладони щекой, вдохнуть поглубже аромат кожи, и погрузиться в долгий крепкий сон, забыв обо всех проблемах и делах. — Очень забитые, — бормочет Маша, — ох, хорошо, вот здесь. Расслабляется, я чувствую. Третьякова на мгновение останавливается, когда брюнетка чуть откидывает голову, расслабляясь в ее руках. Ее глаза закрыты, и блондинка может позволить себе скользнуть взглядом по линии бровей, восхититься длинными ресницами и едва сдержать порыв зарыться пальцами в волосы. Интересно, они такие мягкие, как кажется? Как глупо. Она ни в коем случае не будет этого делать. Вот только вечерне-дневной адреналин уже покинул тело вместе с яростью, уступая место смятению и щемящей сердце тоске. С каждым прикосновением ей все больше кажется, что она копает могилу самой себе. Она с нежностью отмечает, как плечи брюнетки становятся более расслабленными. — Не останавливайся, — с улыбкой в голосе произносит Лаура. И Маша ее слушает. В какой-то момент руку Марии накрывает ладонь брюнетки, и она чувствует, как дрожат пальцы. За этим следует тихий вздох. — Давай решим все сейчас. Не отпуская руки, брюнетка поднимается, оказываясь лицом к лицу с Машей. — Что? — То, из-за чего ты пришла, — мягко говорит Лаура. — Я пришла поблагодарить тебя. И убедиться, что у нас все нормально. — Почему должно быть иначе? Маша стискивает зубы, отводя взгляд. Директриса насчитывает несколько десятков секунд, когда ее собеседница, наконец, продолжает, раздраженно отбрасывая с лица волосы. — Мы вчера… Доверились друг другу больше обычного, — она избегает смотреть в лицо брюнетки, — и вместо того, чтобы решить все на месте, я… Я позвонила Жене. — Логично. Это твой муж, — непроницаемо отвечает Лукина, несмотря на неприятную смесь отвращения и легкой обиды, разливающихся в груди. — Я не хотела… То есть я хотела… Ох, да в самом деле! — Мария раздраженно всплескивает руками. — Ты знаешь, о чем я. Мне нужно было с этим справиться. Мне нужно было… — О ком ты думала в постели? — перебивает ее Лаура. Нужно знать. Чертовски нужно знать, что она представляла ее. — Что ты такое спрашиваешь… — О ком ты думала в постели после моих прикосновений? — требовательный тон выбивает Машу из колеи. — Ты знаешь, насколько эгоистично сейчас себя ведешь? — Я такая. Ты еще не привыкла? — Нет, — протянула Мария, — я думаю, что нет. Ты не такая. А какая? — хочется спросить Лауре, но она молчит. Сердце болезненно сжимается. Черт возьми, и какая же она в действительности? И где же вся ее броня, где ее обычные ужимки, где полная уверенность в своих силах? Почему она стоит перед своим заместителем, стараясь получить ответ на совершенно неважный вопрос? Почему она не забыла о вчерашнем вечере в ту же секунду, как Мария покинула ее кабинет? Она всегда так поступала. Ей было совершенно неважно, что о ней думают, привязываются ли к ней, и хотят ли продолжения. Это всегда было не ее проблемой. Всегда… Но не сейчас. — Хорошо. Я не буду говорить громких слов и в принципе долго говорить… — Как всегда, — беззлобно поддевает ее Мария. — Но я хочу сказать, что это не должно вставать между нами. Мы обе взрослые женщины, которые несут ответственность за свои поступки. И мы вполне можем позволить себе расслабиться в компании друг друга, потому что мы… Доверяем другу? — вопросительно заканчивает брюнетка. Маша улыбается. — Да. Но мы можем больше. Доверять, в смысле, — поспешно добавляет она. — Думаю, мы сможем. — Мы попробуем. Лауре думается, что это неплохое окончание этого чертовски сложного дня. Что ж, они все выяснили. Когда Мария запечатлевает на ее щеке быстрый примирительный поцелуй, желая спокойной ночи, уверенность в решении ситуации оказывается для директора сомнительной. Она смотрит вслед блондинке, и упорно пытается отделаться от ощущения мягких губ на своей щеке. Что страшнее — от ощущения уюта и тепла. Губительно и неприемлемо. Они пообещали друг другу попробовать. Получится ли?