***
Лаура должна была признать, что это красиво. Очередная отметка в инсте, к удивлению, сработала: она открыла отметивший ее фан-аккаунт. Посмеиваясь, она читала комментарии под постом. Особенно забавными казались те, где фанаты обсуждали длину ее пальцев и то, как Марии с этим повезло. Но было во всем этом и что-то, кроме юмора: такие видео всегда заставляли обратить внимание на мелочи. Это было чем-то невероятным, «расследования» их фанатов выявляли даже те моменты, о которых они обе не подозревали. Но, отходя от романтического подтекста, Лаура не могла не отметить, как эстетичны некоторые видео. Она с удовольствием смотрела красивые кадры, отлично проработанный цветокор, органично звучащую музыку. Особенно ей нравились нарезки под Земфиру — к ней брюнетка питала необычайную слабость. Все, казалось, налаживается. График нормализовался, появилось немного времени на отдых, в семье все было прекрасно, а Мария вела себя спокойно и покладисто. Это, правда, немного пугало директора и напоминало ей о том, что затишье бывает перед бурей. Но сейчас она не была намерена переживать — ее нервы и так оказались весьма потрепанными за этот месяц. Поэтому когда ее предположение оказывается верным, и Мария начинает нарочно выводить ее из себя, она упорно держит себя в руках. — Я не согласна с Лаурой Альбертовной, — громко заявляет она, упрямо поднимая подбородок. Команда выглядит недоуменно, а Лаура закатывает глаза, испытывая яркое ощущение дежа вю. Сколько раз за последнее время происходили такие ситуации? — И закатывать глаза в ответ на мнение коллеги — не слишком этично. Может, нам не стоит ждать примерного поведения от пацанок, если директор позволяет себе вести себя таким образом? Гробовая тишина, повисшая в кабинете, давит на виски, и Марие кажется, что она перегнула палку. — По крайней мере, — ехидно отвечает брюнетка, — директор не истерит как маленькая девочка, лет так тринадцати. — Вы только что назвали меня истеричкой? — Хотите сказать, я не права, Мария Владимировна? — Мы, наверно… Пойдем? — неуверенно спрашивает кто-то из продюсеров, и брюнетка взмахивает рукой, подтверждая их мнение. — Ну, конечно, — протягивает Мария с усмешкой, когда все покидают кабинет — такая вся властная. Махнула рукой, отпуская из своего кабинета. И слова сказать не соизволила — для чего же? Это всего лишь люди. Которые, видимо, не достойны и одного звука твоего милейшего голоска. — Третьякова, — низко произносит Лаура, ощущая дрожь в руках от накатывающей злости, — я предупреждаю тебя. Успокойся прямо сейчас, не делай хуже. Но эта фраза только разжигает огонек в глазах первого заместителя. Она облизывает губы, вскидывая голову. Ее тоже слегка потряхивает. — А ты ведь даже не стала отрицать. Скажи, каково это: настолько презирать всех людей, чтобы не иметь возможности подпустить кого-то из них ближе? Настолько заботиться о своем имидже непоколебимой и независимой женщины, чтобы так прожигать отведенное тебе время? Скажи мне, ты вообще счастлива, Лукина? Тебе нравится быть такой холодной отстраненной сукой? Это как выстрел в упор. Это как столкнуть с обрыва в ледяную воду, которая смыкается над головой и обжигает легкие. Так, что ты понимаешь: через несколько секунд измученный организм отключит все системы жизнедеятельности и ты пойдешь ко дну. Это так больно, что желанно. — Ты, конечно, всегда была стервой, Третьякова, но сегодня превзошла саму себя, — ровно произносит брюнетка, огибая стол, опираясь на него поясницей и скрещивая руки на груди. Мария напрягается, сидя в кресле. Теперь Лукина возвышается над ней и это вызывает дискомфорт и желание спрятаться, но она не встает, силясь показать, что ее это не волнует. — Ты спрашиваешь меня о том, каково это, и я отвечу: это просто охренительно, — Лукина по слогам выговаривает последнее слово, ощущая как кровь приливает к щекам, — никто не может тронуть во мне нечто большее, потому что этот кто-то, — она усмехается, смерив Марию оценивающим взглядом, — просто недостоин того, чтобы узнать меня. Я сплю одна, потому что я так решила, потому что моя постель — лишь моя, и я не готова впускать кого-то в свой сон. Счастлива ли я, Третьякова? Я успешна, желанна, богата. Ответь на этот вопрос сама. Но что, если я спрошу тебя? Каково это — понимать, что твой нежный милый муж — всего лишь игрушка для тебя? Понимать, что ты готова прыгнуть в постель к женщине, которая старше тебя на десять лет, представлять ее во время своего пресного супружеского секса, и откровенно провоцировать ее на рабочем месте, видимо, в надежде, что та завалит ее и оттрахает прямо на столе? Каково это, Мария Владимировна? Щеку обжигает удар, и голова дергается от его силы. Лаура выдыхает, и старается сосчитать до десяти. Медленно, кажется, целую вечность, она поворачивает голову к Марие, которая выглядит так, будто сейчас потеряет сознание. Ее рука все еще висит в воздухе, а карие глаза расширены от шока. — Надо нести ответственность за действия, Мария Владимировна, — шепчет брюнетка. — Лаура, я… Но она не успевает произнести ни слова: мертвой хваткой брюнетка перехватывает ее запястья, впиваясь в губы грубым поцелуем. Она сильно кусает нижнюю губу, прокусывая, и чувствует, как кровь окрашивает их поцелуй в красное. Болезненный стон Марии бьет по ушам. Она меняет их местами, грубо прижимая блондинку к столу. Злость заставляет хотеть причинить ей боль, так, чтобы она кричала, чтобы на теле оставались следы. И это — единственное, что поможет им обеим. Третьякова отвечает на поцелуй, возвращая укус, и брюнетка ахает. — Вот сучка, — усмехается она ей в губы. Руки обвивают талию, притягивая еще ближе, заставляя Марию вжаться в тело брюнетки. Между ними нет ни миллиметра свободного пространства, но это не мешает хотеть большего. Лаура приникает к шее, грубо всасывая кожу, оставляя багровые следы. Каким образом блондинка будет объяснять это мужу — ее не волнует. Мария впивается ногтями в ее спину, вызывая болезненное шипение. Это немедленно вызывает у Лауры желание сжать хрупкую шею в своих руках. Когда она воплощает желание в жизнь, стискивая пальцами горло блондинки, та прикрывает глаза и тихо стонет. — Красивая, — шепчет брюнетка, жадно впитывая этот образ в память. Взлохмаченные волосы, распухшие искусанные губы, прикрытые трепещущими веками глаза, и такая красивая шея, украшенная хваткой сильных рук Лауры. — Вот, как тебе нравится, Третьякова… В тихом омуте черти… — она хрипло смеется, слегка усиливая хватку, наблюдая, как тяжело вздымается грудь блондинки. — Сильнее? Маша вжимается в нее крепко, плотно, бесстыдно. Ее бедра дрожат, и вслед за ними дрожит Лаура, ощущая от девушки такой жар, который, кажется, может спалить ее заживо. Она продолжает сжимать ее горло, второй рукой дразняще гладя бедра, отзывающиеся даже на почти невесомые прикосновения. У нее есть план по сведению Третьяковой с ума. Но когда взгляд падает на расстегнутую белую рубашку, все мысли исчезают. Оставшиеся пуговицы разлетаются по комнате, открывая белый кружевной бюстгальтер, поддерживающий полную грудь. Белье почти сливается с бледной кожей Третьяковой. — Знаешь, мне бы оставить тебя сейчас в таком виде за твое поведение, — говорит Лаура, зарываясь пальцами в белые пряди, и прижимаясь к груди Маши. От ощущения ее упругости кружится голова. — Но мне слишком нравится твоя юбка, — заканчивает Лаура, и, не успевает Мария распахнуть глаза, как рука быстро проникает под предмет одежды, лаская внутреннюю сторону бедер. Бархатная, нежная кожа заставляет брюнетку быть осторожнее. Блондинка двигает тазом, в надежде получить такое необходимое давление, и получает его. Лаура грубо гладит ее через мокрую ткань, и это так долгожданно, что брюнетке кажется, будто это ее ласкают пальцы. Она дрожит вслед за Машей, крадет ее стоны своими губами, и сходит с ума. Ее палец легко проскальзывает в блондинку, и возбуждение, больно бьющее по низу живота, когда та вскрикивает, откидываясь спиной на стол, заставляет прятать лицо в ее груди. Она оставляет на ней влажные поцелуи, пока пальцы рисуют узоры внутри. Так горячо и мокро, и тесно, и… Это Маша. Главное, что это Маша. Брюнетка глубоко вдыхает: запах возбуждения и парфюма Марии отзывается где-то глубоко внутри. Ее стенки крепко сжимают пальцы, и на несколько мгновений Лаура почти готова опуститься перед ней на колени. Неловким движением ей удается расстегнуть бюстгальтер Марии и та вздыхает. Брюнетка ускоряет движения, без особых церемоний обхватывает грудь рукой, втягивая сосок в рот и грубо его прикусывая. Ее первый заместитель в истоме двигает бедрами навстречу ласкам, развратная, покрасневшая, горячая… — Красивая, — повторяет Лаура против воли, и это — заключительный аккорд. Маша стонет, стискивая зубы, и ее тело сотрясает крупная дрожь. Лауре вдруг становится мучительно больно. Она рассеянно вытирает пальцы, и сосредоточенно осматривает Марию. Полулежащая на ее столе, с задранной юбкой, разорванной блузкой, свисающим бюстгальтером и засосами на шее, она выглядит до безумия пошло и горячо. И все же эта картина делает ей больно. Брюнетке хочется укрыть ее, поцеловать нежно, и отвести в постель. Ей хочется сделать все то, чего бы она никогда себе не позволила. Дрожащими руками Маша прикасается к ее лицу, с каким-то страхом вглядываясь в ее черты. Она оглаживает линию бровей, нежно гладит щеку, и брюнетка закрывает глаза. Она обязательно возьмет себя в руки. Еще немного, пусть это продлится несколько секунд. Она чувствует мягкий, почти невесомый поцелуй в висок, и чуть склоняет голову, принимая ласку. — Я была не права, — шепчет она, и ее голос надламывается, — ты совсем не холодная, Лаур… Это финиш. Время выходить из этой сладкой сказки, которая никогда не станет явью. — Нет, ты точно была права, — произносит она, утыкаясь в шею Третьяковой. А затем резко отстраняется, и если бы не тот физический беспорядок, в котором она находилась, можно было решить, будто она на очередной рабочей встрече. Абсолютно непроницаемое и жесткое выражение лица было безукоризненно натуральным. — Пора приводить себя в порядок, ты же не хочешь, чтобы нас застали в таком виде? — А ты?.. — Я — что? — Лукина поднимает брови, давая понять, что тема не подлежит обсуждению. А потом они обе молча собираются, и спускаются вниз, к ожидающим их машинам. Ноги Маши дрожат.***
Итак, разгоряченный образ блондинки никак не хотел выходить из головы Лауры. Ей пришлось вызвать такси из-за полнейшего отсутствия концентрации. Откинувшись на сидении, она по десятому кругу восстанавливала в голове образ Третьяковой, сидящей на ее столе. Конечно, в большей степени ее волновала неуместная нежность, возникшая в какой-то момент в их взаимодействии. Она морщится, вспоминая, как была готова опуститься перед ней на колени. Она, Лаура, на колени. Это всегда было табу: удовольствие доставляли ей. Поклонялись в постели ей. Все, на что можно было рассчитывать — на ответную услугу в ответ и молчаливый жест прощания, означающий, что кому-то пора покидать ее обитель. Это помутнение было важным. Лаура задавалась вопросом — что такого в этой женщине, если с ней все хочется сделать наоборот? Она волновалась. Вспомнив о красноречивых следах на шее своего заместителя, она заерзала на сидении, хмурясь. Глубоко вздохнув, она все-таки достала из сумки телефон, набирая номер, ставший за последнее время первым в списке нежелательных контактов. Маша отвечает через два гудка. — Да? — Привет, — непривычно нерешительно говорит Лаура, и сразу себя за это корит. Привет? Они разошлись час назад. — Привет, — тихо откликается Маша. — Ты чего-то хотела? — Как шея? — Издеваешься? Лаура закусывает губу, стараясь не ответить едко. — Нет. Что будешь делать? Маша вздыхает и выдерживает паузу. — Очень ярко, — наконец, выдавливает она. — Думаю, как-то избегать Женю. Он через два дня уезжает в командировку на неделю, нужно придумать оправдание, куда я пропаду. Очень глупо звучит, но… Но другого выхода нет. И, в общем-то, Лауре жалеть не о чем, она никогда ни о чем не жалела. Но с губ неожиданно срывается хриплое «прости», которое повергает в шок их обеих. — Не за что. Я ведь сама этого хотела. — Да, я заметила… Слегка, — отвечает Лукина, и тихо смеется. Маша отвечает тем же, и этот момент рождает нечто хрупкое между ними. Они обе замолкают, стараясь прочувствовать этот мягкий момент. Забавно, что по итогу он возник после секса в их рабочем кабинете. — Мы должны это обсудить? — Нет, — быстро отвечает брюнетка, — запомни кое-что, хорошо? Никто ничего не должен, пока не подписал документы. Это мое главное кредо. Маша снова смеется. — Деловой подход во всем? — Да… И, кстати, о нем. Я уже подъехала к агентству. — О. — Да. Надо работать. Ну… Ты пиши, если вдруг что-то будет нужно. — Ага. Ты тоже. Прощание выходит смазанным, но, покидая машину, брюнетка понимает, что улыбается. Она чувствует себя странно уязвимой, когда поднимается в лифте на нужный этаж. Ольга встречает ее фирменной улыбкой, крепко держа в руках стаканчик с кофе. — Надеюсь, это ирландский, — шутит Лаура, и видит, как улыбка гаснет на лице помощницы, демонстрируя ужас. — Тихо, все хорошо. — Будет, — твердо отвечает Ольга, и пропадает. Брюнетка качает головой, сдерживая смех. Что ж, подход к работе очевидно хороший. Сотруднице хватает десяти минут. Лаура едва успевает снять пиджак, как на ее столе оказывается ирландский кофе. Она прячет усталую улыбку. — Ты умница, — произносит она, сама удивляясь своей сегодняшней мягкости. Ольгу это поражает не меньше. Она краснеет, стараясь спрятать это за официальной улыбкой. — У вас сегодня встреча с инвесторами в четыре, — начинает девушка, — в шесть последний прогон ближайшего показа. Еще нужно, чтобы вы подписали несколько документов, их должны принести вечером. И еще… — она мнется на месте, и замолкает. Директриса поднимает на нее взгляд, вскидывая брови. — Что? — Вам очень идет этот костюм и… — Я знаю. — Но я не уверена… — она набирает в легкие побольше воздуха, — что инвесторы такое оценят. Лукина готова сказать какую-то грубость, прежде, чем к ней приходит осознание. Наверно, после того, как изводишь заместителя на своем столе, вид немного теряет презентабельность. — Я в курсе, — строго отвечает она, лихорадочно обдумывая варианты. — Я думала, что такое возможно, и у нас в шкафу есть пара вариантов для вас, — неловко говорит Ольга. — О. Выбери мне что-нибудь сама, я сейчас буду занята. Лаура старается быть строгой, но как только Ольга покидает кабинет, ее в буквальном смысле начинает разрывать от смеха. Она громко хохочет, понимая, что это не так весело, сколько истерично.***
— Вы же еще в «Пацанках» снимаетесь, да? — спрашивает Алексей с весельем. Брюнетка отрывается от бумаг, улыбаясь потенциальному инвестору. — Да, это так. — У меня дочь вас обожает, все в ваших фото и видео, — говорит он, закатывая глаза. — Что ж, у нее хороший вкус на шоу. — Иногда мне кажется, что она в вас влюблена, — пытливо заглядывая ей в глаза, произносит мужчина. Лаура чувствует себя неловко, поэтому только улыбается, продолжая ставить свою подпись на нужных страницах. — Я, конечно, уверен, что мы сработаемся. Может быть, фото для закрепления дружбы? Дочь будет вне себя от счастья. Они делают селфи, и Лаура отмечает непозволительную близость в виде крепкого объятия за талию. Отмахнувшись от своей обычной тревожности, она вовлекает Алексея в достаточно светскую беседу, которая в итоге мотивирует его на заказ бутылки игристого. — У меня прогон показа через час, — предупреждает брюнетка. — Можно с вами? — Алексей очаровательно улыбается, конечно, уже зная ответ. Он ведь вкладывает в это деньги. — Конечно, — усмехается Лаура, — я буду рада разделить с вами этот вечер. Беседа перетекает из одной темы в другую, пока не приводит мужчину к давно мучающему его вопросу. Он рассеянно стучит пальцами по фужеру, исподлобья поглядывая на женщину. — Я могу задать личный вопрос? Лаура пожимает плечами. — Я же говорил, что дочь от вас без ума? Так вот… Она показывала мне много видео, мол, посмотри, папа, какая химия между Лаурой Альбертовной и Марией Владимировной… Брюнетка невозмутимо слушает, но делает большой глоток шампанского. — … Я, конечно, особенно не присматривался, но что-то тоже почувствовал. Так что это — удачный монтаж, или у вас и правда что-то есть? Женщина рассеянно думает, как сильно ей сейчас не хватает Татьяны Поляковой. Она представила, как бы та отреагировала на подобный неэтичный вопрос, и почти засмеялась, явственно вспоминая выражение лица той в подобных ситуациях. — Смотря о чем вы говорите. Мария — прекрасный человек, очень интересный. У нас действительно есть «что-то». Общая работа, общие друзья и интересы. Я не слишком люблю общаться, но, пожалуй, могу назвать ее подругой, — спокойно произносит брюнетка, вновь делая глоток. Несколько секунд Алексей, кажется, играет с ней в гляделки. — Отлично. Вы даже не представляете, как горько верить, будто две настолько красивые женщины увлечены друг другом, а у мужчин нет шансов. У него при любом раскладе не было бы шанса, Лаура уверена. Она готова биться об заклад, что Мария никогда бы не обратила внимание на этого пресного, скучного, типичного московского представителя мужского пола. С другой стороны, мужа же своего она как-то встретила. Женщина усмехается.***
Прогон показа проходит спокойно, и Лаура чувствует усталое удовлетворение. Она быстро прощается с Алексеем, мягко целующим ее в щеку и обвивающим талию руками, игнорирует Ольгу, что-то говорящую про дела, и вызывает такси. Все, чего ей хочется — оказаться в постели и уснуть. Слишком выматывающим вышел этот день. Но когда на телефоне высвечивается «Маша Третьякова», она понимает, что день все еще не закончился. — Мм? — Всегда после секса ищешь новую жертву? — ехидно спрашивает Маша. — Чего? — брюнетка даже не удивляется, тяжело вздыхая. — «Алексей Крупин, миллионер и завидный холостяк решил приударить за директором модельного агенства «Grace» Лаурой Лукиной. Они замечены, распивающими шампанское в одном из столичных ресторанов. Также Алексей посетил прогон грядущего показа. Теплое прощание парочки так же удалось запечатлеть, — Маша выдержала паузу, — продолжаем следить за развитием событий и задаемся вопросом — как отреагирует муж неверной леди?» Первым желанием является стремление вспомнить все знакомые ругательства. Вторым — поехать к Третьяковой и дать ей по шее. Третьим — рассмеяться и позвонить Саше, спрашивая, как же он отреагирует. — Ну, думаю, муж переживет, — бросает Лаура, ежась от неприятного вечернего зноя. — Так это правда? — Не говори, что ты ревнуешь, Третьякова. Ей хочется переубедить блондинку. Хочется сказать, что она глупая безбожно, что это все — абсурд. Но вместе с тем внутри зарождается чувство обиды и злости. Во-первых, как такое можно было даже предположить, а во-вторых, с каких пор она должна перед кем-то отчитываться? — Неужели я правда поверила, что в тебе есть что-то хорошее… — шепчет Маша, и брюнетка явственно слышит в ее голосе слезы. Дыхание перехватывает. Черт возьми, Лукина, давай, скажи ей, что ничего нет. Скажи ей правду. Угомони свою гордость хотя бы немного. — Очень правильный вопрос, — говорит она вместо этого, и слышит звук завершения звонка. На душе так погано, что, Лауре кажется, еще немного и ее стошнит ее собственными внутренними органами. Она напрягает челюсть, возвращая себе контроль, и старается не обращать внимания на то, как болезненно ноет сердце. Брюнетка поднимает взгляд к небу. Как было бы прекрасно, если бы в жизни был тот, кто мог ответить ей, в чем смысл всего происходящего.