***
День только начался, но уже утомил ее практически до полного бессилия. Отвратительный аэропортный кофе слегка отрезвил ее, и она впервые за все время ощутила прилив легкой эйфории, который часто посещал ее во время поездок. Обычно, правда, они не касались работы. До следующего рейса оставалось 40 минут, которые угрожали растянуться в ее сознании на долгие часы. Переведенный в обычный режим телефон тут же завибрировал, оповещая о множестве пришедших сообщений. Уйма рабочих чатов, пара смс от подруг, 3 пропущенных от абонента «Мария Третьякова». Пальцы бьет мелкой дрожью, когда женский взгляд останавливается на имени, которое грозило стать слишком часто упоминаемым в ее жизни. Вся эта ситуация требовала принятия решения со стороны Лукиной. Это было так же желанно, сколько неудобно. Она не привыкла терять контроль и передавать его кому-то, но иногда осознание, что не только свою, но и чужую судьбу приходится определять собственноручно, вызывал в глубине ее души неприятный зуд. Будто покрывающееся защитной коркой нутро молило ее хотя бы раз разделить с кем-то ответственность, перестать быть той, что играет в Бога на Земле. Но она оставалась равнодушна к этой мольбе, непреклонно продолжая возводить себя в решающий ранг. Последний час дороги прошел в изучении возможного рабочего партнера. Агентство «Entro models»* вызывало у Лауры смешанные ощущения. Она сразу обратила внимание на определенную схожесть лиц с собственной компанией, и, несмотря на возможное партнерство, дух соперничества грозил завладеть ее натурой. Основатель, с которым должна была встретиться женщина, вызывал у нее усмешку. Увеличив заранее скачанную фотографию, она подавила желание закатить глаза. Как слащаво. И наверняка гей. Понадобилось несколько секунд, прежде чем она, не выдержав, тихо рассмеялась, вызывая у других пассажиров гримасы недоумения. Это правда было иронично: так язвительно и снисходительно относиться к коллеге из-за предполагаемой ориентации, будучи той, что в свои зрелые года делила постель с женщинами. Как там подобные вещи называются? Внутренняя гомофобия? Эта мрачная шутка не покидает ее сознание до самого приземления и столкновения со встречающей стороной. Ее сопровождающим оказался парнишка лет двадцати. Он забавно переминался с ноги на ногу, хотя и пытался выглядеть уверенным в себе. Его образ total-black вызвал у женщины улыбку. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что молодой человек с ног до головы облачен в Philipp Plein. Не худшее решение, хотя и вполне рискованное, учитывая, что он встречает не слишком молодого руководителя другого агентства. — Vítejte, Laura Albertovno! — хрипло произносит он, и сразу же начинает лихорадочно прочищать горло. Женщина изо всех сил сдерживает добродушный смех. — Здравствуйте, — кивает она, позволяя себе улыбнуться, и вихрь, представившийся как Томаш, захватывает ее, извергая огромные потоки слов. Лаура слушает его совсем рассеянно, лишь изредка комментируя его слова, и с интересом оглядываясь по сторонам. Она в Праге не впервые, но за последние несколько лет город, кажется, изменился до неузнаваемости. — Томаш, я помню Václav Havel* совсем другим. Это маразматические игры моего мозга, или он и впрямь изменился? Блондин краснеет то ли от неожиданности вопроса, то ли от смущения при таком простом заявлении о возрасте. — Nesmysl, вы прекрасны, какие игры, — слегка заикаясь говорит он, и, вздохнув, продолжает речь — Václav значительно поменяли в 2018. Я бы не сказал, что улучшения столь очевидны, но… — он пожимает плечами, открывая перед Лаурой дверь черной ŠKODA SUPERB SPORTLINE. Томаш садится впереди, предоставляя женщине возможность небольшого уединения. Которое, правду сказать, требуется ей сейчас меньше всего. — Томаш, каково расписание после отеля? Парень быстро оборачивается, на его лице можно увидеть легкую панику. — Sakra, — шепчет он, — я должен был сразу вам все сообщить, простите, Лаура Альбертовна. — Успокойся же, — улыбается брюнетка, качая головой, — в самом деле, Томаш, я не кусаюсь. Он вновь краснеет и женщина ощущает порыв нежности. Хочется мягко потрепать его по румяной щеке и прижать к груди. Что-то в его внешности напоминает ей повзрослевшего Егора. — После того, как вы разместитесь, мы направляемся прямиком в Mlýnec, Робин будет ожидать вас на ужин там, затем… Лаура перестает слушать, когда совсем тихая музыка, играющая в машине, вдруг врывается в ее сознание. Звуки фортепиано удивительным образом заглушают ей слова сопровождающего, и вызывают ненужные ассоциации. «Классическая музыка — это всегда чувство прекрасного и светлого в первозданном виде. Мы совсем разучились понимать его без слов.» — всплывает в голове спокойный голос Третьяковой, и женщина откидывается на сиденье, сцепив зубы. В какой бы город она не убежала, с кем бы не делила день, призрак этой женщины будто преследовал ее, оставаясь рядом, куда бы она не пошла. — … И, мы полагаем, если еще останутся силы, провести вечером корпоративную вечеринку… «Вечеринка» — кисло думает Лукина — «они видели мой паспорт? Я после всех этих разъездов вывезу только вечеринку в постели». Сознание услужливо предлагает ей вспомнить последнюю «постельную вечеринку», и она готова взвыть от бессилия.***
Заметить Робина легко. Его уверенность перекрывает всех остальных людей в заведении, а шикарно сидящий облегающий костюм от Calvin Klein выдает принадлежность к индустрии моды. На нем нет галстука: белая рубашка, расстегнутая на одну пуговицу, и белые кеды, придают его образу флер успешной молодости. Он делает несколько шагов навстречу, и протягивает Лауре руку, сдержанно улыбаясь. — Очаровательны, — выдает он с легким акцентом, мягко сжимая ладонь женщины. — Метр восемьдесят два? — серьезным тоном говорит Лаура, и Роберт смеется, запрокидывая голову. — Совершенно правы, — подтверждает он, и брюнетка улыбается. Когда они оказываются за столом, разговор идет с трудом: физически это напоминает двух хищников, кружащих друг возле друга, и пытающихся оценить опасность соперника. Лаура с трудом пытается убедить себя в том, что рядом партнер, а не соперник, но настороженный взгляд Робина отчаянно ей мешает. После второго бокала белого вина становится проще. — Нойбургер прекрасен, вы согласны? — обнажая идеально ровные зубы, улыбается Робин, покачивая в руках бокал. — Как минимум — очень сбалансирован. — Вы удивительная женщина, Лаура. Казалось бы, о чем мне не заговорить — вы сможете поддержать беседу. — В самом деле, — усмехается Лаура, — не забывайте, что я в два раза вас старше. Секундная тишина, кажется, прерывается звоном скрещенной стали. Улыбка покидает лицо руководителя пражского агентства, уступая серьезности. — Я вас понял. Перейдем к делам. Следующие полчаса они пытаются прийти к общему пониманию взаимовыгодных отношений. Единственная причина, по которой переговоры уместны — это отдаленность агентств друг от друга. При других обстоятельствах им грозила бы лишь конкуренция. Впрочем, Лаура бы предпочла и сейчас не вступать в обсуждения, и, уж тем более, не стала бы раскрывать секреты Grace Models. Но начальство было непреклонно — международному сотрудничеству быть. — Это должно быть о чем-то смелом. Только представьте: наши прекрасные лица в контексте свободы, свободы выбора, жизни, свободы любви… — Робин воодушевленно повышает интонацию в конце реплики, и замолкает, бездумно гладя свое обручальное кольцо. Женат или замужем? Лаура скрещивает пальцы под столом. — Робин, а вы женаты? Вопрос застает его врасплох. Он смотрит на коллегу с недоверием, а затем усмехается. — Ano. И, спешу поделиться, моя замечательная супруга не так давно подарила мне дочь. Супруга! Вот черт. Промазала. Натурал, действительно? Лаура осматривает собеседника, и он вновь улыбается. — Вы имели на меня планы? Женщина закатывает глаза и смеется. — Робин, вы красивы, бесспорно. Но вы годитесь мне в сыновья. — Ах, — он театрально вздыхает, — какие предрассудки для человека, работающего в нашей индустрии. Это ведь как раз то, о чем я говорю — про свободу, выбор… Выбор в любви. — Отбросив все красивые слова. Вы хотите сказать об ЛГБТ? — Это грубо. Я говорю о любви. О том, что кажется людям несочетаемым, но что имеет право на существование. Только представьте: проект, полностью построенный на контрастах, показывающий красоту во всех проявлениях, в нестандартной внешности, образе жизни… И нестандартной любви. Лаура задумчиво стучит пальцем по нижней губе, и тяжело вздыхает. — Робин, вы понимаете, каков менталитет России? — ровно спрашивает он. — Ano, очаровательная леди, — он усмехается, — я знаю, что любовь живет в вашей стране. Я знаю, что она скрывается. И я знаю, что сейчас самое время начать это менять. Не говоря о моих благородных порывах — представьте, какие средства это принесет нашему союзу. Это можно сделать аккуратно… Играть на грани. Вы должны меня понять, — вдруг произносит мужчина, пытливо заглядывая ей в глаза. — Должна? — небрежно отвечает Лукина, внутренне, однако, напрягаясь. Она чувствует подвох, чувствует неминуемую и сложную развязку их беседы. — Не сочтите меня грубым, — он слегка морщится, — я уверен, что вы проверяли меня перед встречей так же, как и я вас… — Ну, — только и отвечает женщина. — О вас чрезвычайно мало информации в интернете. Я, право, обшарил все, что мог… Но большая часть материалов, мне доступных, транслировала вас в тандеме с одной прекрасной особой. Вот оно. Сердце пропускает удар. Внезапная вспышка злости на несколько секунд накрывает с головой. Опять она. В другой, блять, стране, опять она. Не убежать. Хочется схватить бокал с недопитым вином и швырнуть его на пол, перевернуть этот гребанный стол и оставить этого малолетку одного разбираться с персоналом ресторана. Вместо этого Лаура приподнимает брови в насмешке, и тяжело вздыхает, всем своим видом демонстрируя пренебрежение и долю разочарования в собеседнике. — Если бы вы были внимательны, Робин, вы бы заметили, что все эти материалы базируются на кадрах с официальных съемок. Вне съемочной площадки нет ничего, и это — любому зрелому человеку доказывает всю абсурдность поиска любой связи между нами. Абсурдности… Слово высвечивается в голове неоном. Вот, какими были их отношения с Машей. Абсурдными. Ставящими под угрозу их жизни, карьеры, семьи, репутации. Абсолютно все. Ради каких-то пары часов в постели. Просто nesmysl, как сказали бы чехи. — Я разве сказал хоть слово о том, что это рационально? Я о другом. Огромное количество материалов, видео, фан-текстов… Я не совру. сказав, что именно эти…этот… — он сдержал усмешку — тандем принес огромный рейтинг вашему шоу в этом году. И это с вашим менталитетом, в вашей стране. Теперь вы понимаете, о чем я? Люди хотят любви, любви во всех ее проявлениях, и они уже готовы — стоит только подтолкнуть к осознанию красоты их чувств… Закладывает уши. Лаура моргает, впервые за вечер отводя от собеседника взгляд. Он скользит по интерьеру ресторана, отмечая современность, эклектичность дизайна, и однозначно успешный контингент посетителей. Люди хотят любви. Хотела ли она любви? И что было в этом романе с Машей, в этой интрижке, большего? Почему она, настолько далекая от романтики, вдруг оказалась привязана к сексу с одним человеком? Стоит только подтолкнуть к осознанию. Отброшенные ранее воспоминания возвращаются с новой силой. Будто прямо сейчас, в этот самый миг, Лаура ощущает под собой устало вздыхающую Машу, которая обхватывает ее шею руками, и сонно произносит роковую фразу. «Люблю тебя». Причина ее бегства. Отключенного телефона, командировки, желания все крушить и ломать. «Люблю», так легко сорвавшееся с полных зацелованных губ, стало пулей в упор. Стало ее гибелью. Два слова разрушили годами возводимые стены и образы. Сорвали хитиновый покров, оголили и заставили бежать в поисках спасения. Ее коллега молчит, медленно опустошая свой бокал. Лауре кажется, будто он все знает. Этот мальчик знает, что она сейчас переживает, и как он повлиял на это. Надо же. Это правда смешно: прийти к осознанию далеко от дома, в чужой стране, в разговоре с едва знакомым мужчиной. — Что-то в этом есть, — наконец, выдавливает Лаура, с силой улыбаясь, — однако, такие глобальные решения требуют большой проработки и стратегического планирования. Нам нужно оценить все риски, Робин, иначе этот проект станет не просто самым громким, но самым провальным. — Báječné, Лаура Альбертовна! — мужчина снова широко улыбается. — Мы обязательно все проработаем. Завтра уделим целый день перед вашим отъездом, если вы не против. Когда Лукина качает головой, они скрепляют договоренность тостом.***
Поездка в отель дается ей с трудом. Дождь раздражающе стучит по крыше автомобиля, заставляя и без того расшатанные нервы женщины натянуться еще больше. Ей очень хочется курить, и она почти спрашивает водителя, уместно ли это, но в последний момент сдерживается. Ей необходимо сохранение контроля и непоколебимости хотя бы в чьих-то глазах. Мрачное чувство неизбежности провала давит ей на грудь, душит, заставляя тяжело дышать. Она не помнит, как поднимается в номер, и почти не осознает, что делает, когда оказывается на небольшом балконе с пачкой сигарет в одной руке, и телефоном — в другой. Гудков по числу затяжек, — пять, но абонент, кажется, не собирается брать трубку. Лаура уже проклинает себя за эту слабость, когда вызов все-таки оказывается принятым. Сонный вздох заставляет женщину застыть с тлеющей сигаретой в руках. — Маша? — говорит она, и не узнает свой голос, звучащий хрипло и отчаянно. Несколько секунд тишины. — Позвонила, — с безобидной насмешкой произносит усталый голос. — Да. — Почему? — Я не знаю. Ее первое чистосердечное. Она не знает. Не случайно, не захотела трахнуть тебя хотя бы словесно перед сном, не по работе и не по еще какому-нибудь глупому поводу. Не знает. — Рассчитываешь, что знаю я? Теперь Лаура слышит это. Отчаяние. Уже не только в ее собственном голосе. Часто дыша, женщина изо всех сил пытается усмирить боль в сердце. — Зачем ты это сказала? — вдруг произносит Лукина, и тут же закрывает глаза, проклиная всех богов. Слишком оголенный, слишком, блять, человечный, слишком опасный вопрос. Это как дать другому человеку нож в руки, своему врагу, и повернуться к нему спиной. Держи — убей. — Сказала что? — Сказала, что любишь. Тогда. Ночью. Или утром. Или это еще был вечер, — она не перестает говорить, будто пытаясь смягчить сказанное хотя бы для самой себя. Может быть, если она скажет еще с десяток слов, все забудется? Маша молчит так долго, что Лаура опускает телефон и смотрит на экран, опасаясь, что звонок был завершен. — Тебя это волнует? Ты можешь списать это на признания после секса. Это же в твоем стиле, — наконец, произносит она, и ее всегда высокий голос вдруг переходит в низкий болезненный шепот. — А если я не хочу? — так же тихо отвечает Лукина, — Что, если… Не хочу списывать? Дура. Господи, помоги. Женщина обращает взгляд к ночному небу, стараясь унять дрожь в теле. Ее колотит так, что телефон грозит вырваться из рук. — Очень холодно спать, — вдруг надломленным голосом произносит Маша. Хочется ударить в стену и упасть на пол этого балкона. Слишком болезненный голос. Слишком много эмоций. Холодно спать. Ей холодно спать. Такая нелогичная, но такая ясная фраза. И это из-за нее. Наигралась, Лукина? — Где Женя? — На диване, — так же разбито произносит Третьякова. — Я не могу ощущать его запах, а не… — она оставляет фразу незаконченной. Заканчивать и не надо. Лаура и так все знает. Они обе знают. На самом деле, знают давно, и знает предельно. Так же предельно, как и отвратительно безнадежно. — У меня тут дождь, — вдруг произносит брюнетка, будто они ведут самую обыденную беседу, — я не люблю Прагу за погоду, но я влюблена в архитектуру. — Готика, — она слышит, что Маша улыбается, — как это на тебя похоже. Строгость и четкость линий. Когда ты прилетишь? — Послезавтра. — Хорошо. — Встреть меня, — вдруг срывается с губ. Секундная пауза. Горечь на языке. — Сбрось мне название рейса. — Да. — Спокойной ночи, Лаура. — Спокойной. И… Маша, — несколько секунд колебания завершаются глубоким вдохом, — укрывайся теплее. Третьякова не отвечает.