Надоело

Это забавно. Забавно, когда ты знаешь, что не можешь позволить себе быть счастливым. Что мгновение, в которое мир покажется тебе ярким и солнечным, ты допустишь фатальную ошибку, однажды сразящую тебя окончательно. Будущего не существует. Есть три секунды неполноценного момента, а дальше — только расплата. Череда выборов, совершаемых нами каждый день, определяет лишь цену, которую мы заплатим. Все это — погоня за акциями. Скрестив пальцы, ожидать, что выдаст тебе чек, и гадать, достаточно ли у тебя средств. Лаура нервно крутила кольцо на своем безымянном пальце, не находя себе места. Мрачное настроение и ощущение приближающейся неизбежности заставляли, то и дело, тяжело сглатывать и стараться выровнять рваное дыхание. Объявление посадки только добавило паники. На пару мгновений женщина прикрыла глаза, собираясь с силами. Затем выпрямилась на сиденьи, разминая уставшие плечи. Там, в зоне прибытия, ее ждала Маша. Она стояла, переминаясь с ноги на ногу, и ее миловидные черты были искажены тенью едва сдерживаемого волнения. Тоска, отдающая тупой болью в сердце, была столь сильна, словно Лауры не было в этом городе несколько месяцев. Несколько шагов на сближение происходят неосознанно. Последний делает брюнетка, заключая Третьякову в мягкие объятия. Лукина улыбается, плотнее прижимаясь к дрожащему телу, и с удовольствием вдыхает сладкий аромат. — Твой безвкусный парфюм пахнет как возвращение домой, — шепчет она в макушку блондинки, и улыбается, когда та начинает попытки вырваться. Длится это, правда, всего несколько секунд. Трепетание ресниц щекочет шею, и тихий вздох превращается в невесомый поцелуй. — Могла хотя бы раз без этого? — Это была бы не я. Поехали домой? Она чувствует, как Маша вздрагивает, и сама ощущает себя неловко. «Поехали домой» — это звучит так, будто у них общая жизнь, общий быт, будто есть прошлое, настоящее, и будущее. Но будущего… Сами знаете. Когда они оказываются в машине, беседа не клеится. Зато вполне гармонично и спокойно на душе, когда переплетаются пальцы, лениво ласкающие ладони. — Как слетала? — Мне предложили сделать лгбт-коллаборацию, — с усмешкой отзывается Лаура, поворачиваясь. — Дадут тебе еще одну молодую помощницу? — Как ты мне надоела своим характером, Третьякова, — с улыбкой отвечает женщина, чуть сильнее сжимая ее ладонь, — даже не знаю, может, он и стал решающим фактором, когда я…- она запинается и видит, как глаза Марии распахиваются. — В общем, это довольно сложная тема для реализации, но Gucci и Levis вполне готовы платить за такие фотосеты. Если повезет, можно еще и Burberry вовлечь — одна их радужная клетка чего стоит, помнишь, сколько шума наделали? Это же был совершенно новый взгляд. Gucci в этом более просты, в них, конечно, нет определенной эстетики, больше посыл исключительно ветреной свободы, но… Мария улыбается, слушая разговорившуюся Лауру, и ловит себя на мысли, что совершенно не слышит, о чем она говорит. Она погружена в это очарование. По-настоящему вдохновленная и говорящая о работе, женщина кажется ей красивее, чем когда-либо. Вкусы Марии в моде более традиционны: скандальным радужным вариациям Burberry, о которых говорила Лукина, она всегда бы предпочла спокойствие и элегантность Hermès. Но, абсолютно точно, ни на что бы не променяла этот профессиональный монолог и горящий взгляд коллеги. Когда они оказываются в квартире, Третьякова неожиданно теряется. Она наблюдает за тем, как Лаура с тяжелым вздохом разувается, бросает ключи на столешницу, и проходит в гостиную. Спустя мгновение она возвращается в коридор и слегка хмурится, протягивая блондинке руку. — Иди ко мне. И Маша идет. Идет, не чувствуя под ногами пола, смотря только в серо-голубые глаза, внимательно изучающие ее лицо. Идет, чтобы, встав на цыпочки, обвить шею возлюбленной руками, и запечатлеть на щеке долгий нежный поцелуй. — Соскучилась? — почти мурлычет Лаура. Вместо ответа Мария продолжает покрывать ее лицо поцелуями, пока женщина со вздохом не останавливает ее, целомудренно чмокая в макушку. Она ведет их к кровати, чтобы вместе устало упасть на нее, и притянуть Третьякову как можно ближе к себе. Та укладывает голову ей на грудь, и обнимает, борясь с желанием закинуть на нее ногу. Лукина тихо смеется.  — Давай, чувствую же, что хочешь. Блондинка прячет лицо, в надежде скрыть румянец, и с удовольствием забрасывает ногу, на которую сразу же ложится теплая рука. — Расскажешь, как прошли твои несколько дней? — Ходила с Машей по магазинам, ездила в театр… Ничего необычного, — бормочет Мария куда-то в шею Лауре, обжигая дыханием. Пальцы рассеянно ласкают зону декольте, и Лукина мурчит от удовольствия. — Ты как большая кошка, — с усмешкой шепчет блондинка. — Ходила с Машей… А еще мне что-то говорит про помощниц. Если бы ты меня не отвлекала сейчас, я бы вспылила. — Правда? — шепчет Мария и влажно прикасается губами к шее. — Ты играешь нечестно, Третьякова. — И что ты мне сделаешь? — пальцы проникают под рубашку, и обе вздыхают. Лаура — от дрожи, пробежавшей по телу после прикосновения, Мария — от ощущения нежной кожи под своими пальцами. Она ласкает живот, гладит, задевает кожу слегка отросшими ногтями, и чувствует, как брюнетка сопротивляется желанию выгнуться навстречу ее рукам. Живот сводит приятной судорогой, и она продолжает ласку, поднимаясь выше. — Не устала? — спрашивает она, прежде чем проникнуть ладонью под бюстгальтер и обхватить грудь рукой. Сдерживает желание сжаться, потакая судорогам, вызванным сладким стоном Лукиной. Разве есть что-то приятнее того, чтобы доводить вечно контролирующего все и всех человека до исступления? Мария седлает ее бедра, впиваясь в губы поцелуем. Она стонет ей в лицо почти так же, как однажды стонала на съемках, и выгибает спину, отдаваясь во власть влажного горячего рта. Уверенные руки ложатся на ее талию, и она прижимается еще плотнее, поднимая бедра выше. — Ах, Третьякова, кто из нас кошка?.. — шепчет Лаура и получает в ответ грубый укус. Явственно металлический привкус крови на губах заводит еще сильнее. Мария стаскивает с нее рубашку, отбрасывая вещь в сторону, и приподнимаясь над женщиной. Она наслаждается контрастом бледной кожи и белья, пока не оказывается вновь притянута к искусанным губам. Руки брюнетки ложатся на ягодицы, с силой сжимая, и Маша со стоном сжимает плечи. Лаура шипит. — А у кошечки, оказывается, коготочки… — Тебе не нравится? — Мне слишком нравится. Руки проникают под платье и сжимают тонкое кружевное. — Сними это, быстро. Движения становятся все более хаотичными, когда Мария избавляется от нижнего белья. Она охает, когда пальцы брюнетки оказываются между бедер, легко проводя по мокрым складкам. Руки сразу возвращаются на поясницу. — Сама начала эту игру, — улыбается Лаура, но тут же перестает, когда Мария, вызывающе смотря ей в глаза, прижимается к ее ноге. Она начинает движение, не отводя взгляда, и во рту все пересыхает, когда кожа становится мокрой от соприкосновения с Третьяковой. Ее грудь тяжело вздымается, щеки раскраснелись, но даже в этом состоянии взгляд не теряет отчаянного вызова. Лаура позволяет себе наблюдать за этим всего несколько мгновений, прежде чем вновь прикоснуться к Марии. Блондинка вскрикивает, принимая в себя сразу два пальца, и ее движения теряют ритм. Она больно сжимает бедра женщины, насаживаясь на ее пальцы, и дрожа всем телом. Запястье ноет от неудобного положения, но Лукиной абсолютно все равно: она завороженно наблюдает за тем, как Мария трахает ее руку так отчаянно, будто от этого зависит ее жизнь, и это горячее, абсолютно грязное зрелище заставляет ее сердце замедлить свой бег. Даже в абсолютной пошлости эта женщина для нее — воплощение всего света этого мира, всей чистоты и нежности, которая только существует. Когда Мария запрокидывает голову и закрывает глаза, брюнетка смаргивает слезы. Последним аккордом становится, смешно, легкое прикосновение к бедру. Блондинка протяжно стонет, и падает на Лауру, сотрясаясь всем телом. Женщина сразу меняет их местами, нависая сверху и покрывая лицо Маши быстрыми поцелуями. Она крепко обнимает ее, пряча лицо в шее. Глубоко вдыхает ее аромат: запах секса, пота, и все те же приторные нотки парфюма. Глубже, как можно глубже, чтобы этот запах навсегда остался в легких. Она целует каждый дюйм кожи, до которого может дотянуться, трется щекой, запоминая мягкость и нежность. Когда тонкие пальцы зарываются в ее волосы, Лаура закрывает глаза. Она собирается с силами, прежде чем встретиться с внимательным взглядом Маши. — Ты же знаешь, чем это закончится? — хрипло спрашивает Лаура. Маша печально улыбается, продолжая перебирать ее волосы. — Я скажу это только раз. То, что должна была давно сказать тебе. — Глаза такие голубые… — лишь шепчет в ответ Маша, широко распахивая глаза и скользя взглядом по любимому лицу. Лаура глубоко вдыхает, стараясь унять дрожь в теле. Безуспешно. Она наклоняется к уху Третьяковой, и некоторое время молчит. Ее тело, кажется, протестует: до тошноты, недомогания, близости панической атаки. Но она делает это. Она хотя бы раз должна сделать что-то правильно. — Я люблю тебя, Маша, — едва слышно шепчет она. Шепчет и знает, что Третьякова слышит. — С тех самых пор, как ты появилась на том первом совещании, обманчиво вежливая, красивая, будто спустилась с небес, и в первый же день мне нахамившая. Она поднимает голову и видит, как приоткрылся рот ее возлюбленной, как удивленно распахнуты глаза, полные слез. Это признание так же сильно и правдиво, как болезненно. Сердце панически сжимается. Это удивительная ночь, которая совсем скоро перерастет в удивительное утро. Брюнетка улыбается, прежде, чем склониться к нежной шее. — А теперь повторим, Третьякова. На этот раз медленно…