Её виной

Гет
NC-17
Завершён
264
автор
Размер:
413 страниц, 27 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
264 Нравится 169 Отзывы 64 В сборник Скачать

Злой человек

Настройки текста

Земфира — Злой человек

Я злой человек.

      Злой человек.

Смотри на меня.

Падает снег.

В темноте шорохи отдаются эхом. Таким гулким. Почти что жутким. И вот уже в который раз мир превращается в карусель. Головокружение накрывает так внезапно, что Кристина замирает на одной из ступенек и хватается за перила. Дыхание выравнивает. И, вроде, отпускает. Последняя бутылка, выпитая на хате у одноклассницы, была явно лишней. Но знаете, даже если бы можно было отмотать время назад, как на магнитофоне, она ничего менять бы не стала. Потому что именно эта бутылка, дешевая, из ящика, который где-то намутили мальчишки, и стала той причиной, по которой Антон вызвался ее проводить. Антон. Одно только его имя, звучащее в голове на повторе уже несколько месяцев, вызывает улыбку. Как же долго она добивалась его внимания! И вот теперь, когда ей исполнилось шестнадцать, этот парень наконец-то ее заметил. Так что головокружение и звон в ушах — ничто по сравнению с его компанией на пути домой. Он ведь удивительный. У-ди-ви-тель-ный, вы слышите? С этой своей растрепанной шевелюрой, спадающей на глаза челкой, острыми скулами, очаровательной родинкой над губой и четко выписанными мускулами на руках. Видит Бог, если бы у нее был выбор, кому отдать свой первый взрослый поцелуй, то это был бы именно Антон. Конечно, сперва было бы неплохо потренироваться. Потому что до сих пор Кристине доводилось целоваться только с плакатом Кори Харта, висящим в ее комнате над кроватью. Так что практика ей бы и правда не помешала. Потому что для Антона ее первый поцелуй уж точно будет не первым. Ему ведь восемнадцать. Он уже совсем взрослый. Да и мальчишки, как правило, начинают заниматься этим гораздо раньше. Кроме того, та самая одноклассница, в чьей квартире они сегодня и засели, обмолвилась, что Антон совсем недавно расстался с девушкой, с которой встречался больше полугода. Вряд ли все это время они просто гуляли за ручку. И все же, несмотря на все сложности, ее ожидающие, Крис уверена, что нашла того, с кем бы хотела попробовать свои первые взрослые отношения. Тем более что и сам он, кажется, совсем не против. Учитывая, как долго они только что стояли на падике и просто разговаривали. Обо всем и ни о чем одновременно. Оказывается, у них с Антоном много общего. Например, он тоже в столовке всегда выбирал булочки с колбасой, а не с повидлом. И вонючим автобусам предпочитает старые добрые трамваи. А еще он мечтает стать танцором. Даже поступил в универ на хореографическое отделение. Как раз в этом учебном году. И это так похоже на то, чего хочет сама Кристина. С той лишь разницей, что она бы предпочла стать певицей. Когда она была маленькой, отец брал ее с собой на репетиции. Он тогда играл в группе. На барабанах. И эта волшебная атмосфера, сцена с кучей непонятной аппаратуры, микрофоны на длинных стойках, броские костюмы — все это ее затянуло. Причем так сильно, что уже в шесть лет по ее собственной просьбе родителям пришлось отдать дочь в музыкальную школу, где она послушно оттарабанила семь лет на фортепиано и еще три — на всем, что только попадалось под руку. «Ходячий оркестр» — такое прозвище однажды дала ей лучшая подруга. Дарина. Даже жаль, что в компании остальных друзей оно не прижилось. Через пару лет Крис собирается поступать в тот же универ, что и Антон. И как было бы здорово снова учиться с ним вместе! Вдвоем приезжать на лекции. На той самой машине, которую юноша недавно приобрел. Вдвоем репетировать. Она бы пела, а он — танцевал. Но до этого еще далеко. Ей бы для начала школу закончить, а потом уж об универе думать. А чтобы ее закончить, нужно, как минимум, добраться до дома и не спалиться перед родителями, что их старшая дочка напилась. И вот эта задачка гораздо сложнее, чем любой вступительный экзамен в университете. Там-то, в случае чего, можно попробовать еще раз, через год. А тут одно неправильное движение — и все, она под домашним арестом до скончания веков. К счастью, вскоре дурацкая лестница заканчивается, выводя нашу начинающую алкашку на нужную площадку. Пожалуй, в ее нынешнем состоянии разумнее было бы воспользоваться лифтом, а не ковылять по крутым ступенькам, рискуя пересчитать их носом. Но лифтов она боится с раннего детства. Так что тут уж без вариантов. Дверь поддается сразу же. Кристина даже не успевает ключи из кармана вытащить. И это плохой знак. Похоже, ее ждут. А в следующее мгновение в коридоре лампочка зажигается. — Ну, с возвращением, звезда моя, — с первой же маминой фразы все идет не по плану. Очевидно, проскользнуть в свою комнату незаметно ей уже не удастся. — А п-почему дверь открыта? — жмурясь от бьющей по глазам иллюминации, девчонка заикается. Конспираторша хренова. — Мы что, кого-то ждем? Вот только уловка ее не срабатывает. — Ты тему-то не переводи, — тут же маман осаждает, задумку дочери раскусив. А после кивает вопросительно, указывая на внешний вид запоздалой гостьи. — Ну что, как посидели с ребятами? Голова не болит? И это провал. Грандиозный. Хана рулю. Спалили ее. — Тебе Дианина мама звонила, да? — накрыв глаза ладонью, Кристина догадывается. Ну, Диана, спасибо, блин! Не застукают, не застукают. Застукали, похоже. — Да, — тем временем женщина подтверждает. Как всегда, спокойно. Железная выдержка. Не даром она тренером работает. — Хотя я бы предпочла, чтобы мне позвонила не она, а моя дочь, — добавляет. Застыдить пытается. И ведь работает. — Позвонила и сказала, что с ней все хорошо, и чтобы мы с папой не переживали. — Мам, не начинай, пожалуйста, — в итоге Кристина сдается под натиском. И ботинки с себя стаскивает. — Все со мной хорошо. Видишь, живая и невредимая. — Так, а ну-ка дыхни, — подозрительно прищурившись, женщина в ее сторону шаг делает. А потом за ворот хватает, силком ближе притягивая. — Мам! — мгновенно девчонка уворачиваться начинает. Только вот поздно. — Да че ты мамкаешь? — выпустив из рук пуховик, надзиратель ее впервые за время разговора голос повышает. — Тебе шестнадцать, — зачем-то напоминает. — Не двадцать пять, а шестнадцать, понимаешь? А ты уже бухаешь, как не в себя. — Да не бухаю я, — закатив глаза, Кристина едва ли не стонет от безысходности. — Сосед наш — дядя Толик — вот тот бухает, — куртку скидывает и на вешалку у двери водружает. — А мы просто с ребятами выпили по бутылочке. И на это высказывание у женщины ответ, похоже, заготовлен не был. Так что, воспользовавшись ее замешательством, девчонка быстро сокращает разделяющее их расстояние и заключает маму в объятия. — Мамуль, — ластится. На жалость давит. — Прости, пожалуйста. Обещаю, такое больше не повторится. И вдобавок к своим словам часто-часто головой кивает. Умасливает. — Не повторится… — копирует женщина ее последние слова. — Конечно, не повторится! Потому что ни к какой Диане в гости ты больше не пойдешь. И тем не менее отстраниться она уже не пытается. А это хороший знак. — Ну, мамочка, — предпринимает Крис еще одну попытку. — Любимая моя. Ты же у меня самая лучшая. — Так, — в конце концов женщине приходится сменить гнев на милость. Хотя даже это она делает в своем неповторимом стиле. — Хватит мне тут театральный кружок развозить, — ворчит, прежде чем отступить на шаг от дочери и руки на груди скрестить. — Сопли утри и спать, — командует. — Завтра еще к этому разговору вернемся. — Спасибо… — все еще жмурясь от света, Крис улыбается. И до того, как мать успеет хоть что-то понять, проскальзывает в свою комнату, где, даже не найдя в себе сил, чтобы переодеться в пижаму, сразу заваливается на кровать. Сон — вот что ей нужно. Здоровый сон, в котором она снова окажется у подъезда с Антоном… Однако выспаться, как подобает молодому и не слишком-то трезвому организму, ей так и не удается. — Ты чего вскочила, мелкая? — еще не до конца проснувшись, девушка бормочет, различив заспанными глазами очертания младшей сестры, стоящей возле ее кровати. С подушкой в руках, растрепанными косичками и в милой пижамке пятилетняя Алиса выглядит так, словно только что увидела привидение. — Мне страшно, — без намека на детскую картавость девочка признается. — Там на кухне какой-то дядя. Злой. Сонный и еще не до конца протрезвевший мозг ее слова воспринимать никак не желает. Но Кристина делает над собой усилие, приподнимаясь от подушки на локтях, чтобы бросить взгляд на часы. Половина второго. Получается, домой она вернулась всего три часа назад. — Какой еще дядя? — в итоге девушка хрипит, прежде чем зажмуриться и головой тряхнуть, чтобы от настойчивого звона в ушах избавиться. — Тебе, наверное, приснилось. Иди спать. — Нет, — жалобно малышка протестует. И головой мотает, что заведенная, явно собираясь расплакаться. — Ладно-ладно, не реви, — тут же Кристина реагирует, со спины на бок перекатываясь. — В школу пойдешь, в театральный кружок тебя отдадим, — садится. Ладонью лицо трет. — Давай, мелочь, лезь под одеяло, а то еще заболеешь. А я пока пойду проверю, че там за дядя такой… С этими словами девушка кое-как встает с кровати и, собственноручно укутав сестру, направляется к двери. Вот только дойти до кухни она так и не успевает. Стоит Крис положить руку на косяк, как дверь открывается, и через секунду взволнованное мамино лицо диктует о том, что мелкой ничегошеньки не приснилось. Похоже, на кухне у них и впрямь что-то происходит. — Одевай Алису и уходите, — прикрыв за собой, женщина шепчет торопливо. А затем сама подрывается к шкафу и начинает выкидывать оттуда вещи в поисках чего-то, во что можно было бы обрядить младшую дочь. Развернувшись на ватных ногах, Кристина с ужасом за происходящим наблюдает. — К-куда уходить? — собственный голос не узнает. Как будто с малолетства связки прокуривала. — К соседке, — отыскав какой-то свитер, мама отвечает. — Тете Любе, — и Алису из одеяла выпутывает, чтобы на нее этот свитер натянуть. В любой другой ситуации Крис бы даже посмеялась. Уж очень забавно мелкая в ее шмотках выглядит. Как бездомный гном. Сердитый такой. Что не удивительно. Свитер-то колючим оказывается. Недаром девушка его не носит. Но сейчас ей не до смеха совсем. Сейчас ей самой от страха расплакаться хочется. Мама ведь даже свет не включает, все в темноте делает. А значит, плохи их дела. — А как же вы с папой? — подхватив с пола чистые носки, из шкафа выпавшие, Крис принимается помогать сестру одевать. Те, кстати, ей как раз впору приходятся. Ровно до колен. И Свитер до пола. Самое то. — Вы пока у тети Любы заночуйте, — сменив тон, чтобы мелкую не напугать, женщина продолжает давать указания, — а мы за вами утром придем, да, звезда моя? — Да, — обманутая маминой улыбкой, Алиса радостно кивает. Только вот на Кристину такие детсадовские трюки не действуют. Ей-то уже не пять лет. — Мам, пожалуйста, объясни, что происходит, — поймав мать уже у самой двери, шепотом она умоляет. Напуганная. Потерянная. И тогда женщина сдается. — У папы проблемы с партнером, — бросив последний взгляд на Алису, она признается. — Разбираются. Так что будет лучше, если вы ненадолго из дома уйдете. Пока все не уляжется, — а после старшую дочь за запястье хватает. Крепко-крепко сжимает. — Так что возьми себя в руки, звезда моя. Соберись. На тебе еще сестра. Дождитесь, пока я на кухню зайду, и бегом к тете Любе. Вот и все. На этом их разговор заканчивается. Ни «Я тебя люблю», ни «Мы с папой вами гордимся», ничего. Она просто уходит. А Крис подхватывает ничего не понимающую Алису на руки и, почти бесшумно пробравшись в прихожую, покидает квартиру. Тетя Люба. Им надо к тете Любе… *** Кажется, это уже превращается в привычку. Медленно приходить в себя в машине после того, как тебя пытались убить. Причем с каждым новым разом этот процесс становится все сложнее и болезненнее. В первые секунды Алик думает, что лучше бы конкретно этот, мать его, раз для него последним оказался. Сдохнуть уже наконец и больше никогда не переживать такие вот моменты. Все тело ломит. Звон в ушах не позволяет здраво соображать. И мошки. Белые мошки, хаотично скачущие перед глазами. От них хочется проблеваться. Ремень безопасности туго стягивает грудину. Давит. Не дает нормально вдох сделать. И вот это странно. Потому что Алик отчетливо помнит, что не пристегивался. А в следующую секунду Волков глаза распахивает, окончательно в сознание возвращаясь. Все верно. Сам он не пристегивался. Дочка Зурабовская на пассажирском кресле лежит. Тоже пристегнутая, что уже хорошо. И рука у нее плетью свисает. Непривычно белая в темноте. — Блядь! — отчаянно. Алик с места водительского подрывается. Одним движением ремень отстегивает, хоть и пальцев почти не чувствует. Все чисто машинально делает. На автомате. И над девчонкой склоняется. Под кожей на шее пульс прощупать пытается. Находит, вроде. У нее висок разбит. Правый. Кровоточит. Об стекло, видать, приложилась. Последнее, кстати, целое. Лобач только трещинами пошел. А так все стекла в машине на месте. Дверцу пассажирскую правда погнуло сильно. Да и водительская, похоже, тоже не слабо пострадала. На крыше — вмятина. Значит, перевернуло, пока с оврага летели. И капоту пизда. Сильнее всех досталось. Сука! Ведь только-только тачку купил. На днях буквально. А теперь ей на помойке самое место. Только больше бабок на починку вбухаешь. — Прием! — оценив потери, Волков пассажирку свою по щеке похлопывает. — Просыпаемся, — грубо. Мог бы ведь помягче. Мог бы. Но сейчас не до этого. Выбираться надо. Кристина в ответ на его слова морщится. Кашлять начинает. Влажно так. Липко. Вся бледная. Но хотя бы концы не отдала, уже хорошо. Пока она в себя приходит, Алик на свое место плюхается, на ходу телефон из кармана доставая. Гришу набрать пытается. Хер там плавал. Связь тут не ловит. Даже гудков никаких из динамика не доносится. Мертвая тишина. — Блядь! — осознав всю бесполезность своих действий, Волков повторяет. И зубами скрежещет. Попали они по полной программе. В итоге, не придумав ничего лучше, он Гришане сообщение на пейджер скидывает. Хотя тоже хер знает, дойдет или нет. Но вариантов других у него нет. — Живая? — закончив, Волков вопрос задает. Мрачно. Как будто с пустотой разговаривает. И в сторону пассажирки даже не смотрит. Прикидывает, как им дальше быть. — Угу, — не слишком-то убедительно ему отвечают. Но с этим он потом разберется. А сейчас надо собираться и валить. Пока тот, кто их грохнуть решил, не пришел и не закончил начатое. К его разочарованию дверь с водительской стороны оказывается неисправной. Причем обе. И передняя и задняя. А двумя другими девятку прижало к теплотрассе, так что даже если механизмы в них не пострадали, выйти они все равно не смогут. Остается багажник. Можно было бы попытаться открыть его изнутри. Вот только мужик, у которого Алик машину взял, упоминал, что тот постоянно заедает. Так что проще сразу стекло ногами выбить. — Собирайся, — приняв решение так и поступить, афганец через сидение собственное перелезает. Примеряется, как бы получше надавить. — Через окно полезем. Однако дочурка Зурабовская приказ выполнять не спешит. И это настораживает. — Алик… — вместо этого она выдыхает. И Волков по одному только голосу слышит, что неприятности их на этом еще не закончились. А затем он оборачивается. Медленно. Будто в каком-нибудь американском ужастике. И видит, отчетливо различает впотьмах то, что его так напрягло. Кристина держит перед собой руку. Раскрытую ладонью к самому лицу. И та оказывается измазана чем-то черным. Только вот это темнота делает этот цвет черным. Алик-то знает, по запаху чует, что будь у них хоть какой-то источник освещения, и рука бы окрасилась в бордовый. Это кровь. И, определенно, ее. — Твою мать, — сквозь плотно стиснутые зубы юноша чертыхается, прежде чем рвануться к девчонке. Ранена. Она и правда ранена. Это он понимает, когда Кристина кое-как отодвигается от двери и приоткрывает полу пуховика. И там крови гораздо больше обнаруживается. Из обивки, как раз там, где девушка сидела, торчит тонкая железная труба. Отросток теплотрассы. Всего на несколько жалких сантиметров в салон выпирает. Но, похоже, пассажирке его и этого оказалось достаточно. — Свитер поднимай, — Алик сам свой голос не узнает, когда команду отдает. Взгляд его так и остается прикованным к расползающемуся по ткани пятну. А мозг отчаянно ищет выход из сложившейся ситуации. Давно ему так страшно не было. И ведь даже не за себя. За идиотку эту. А самое хреновое, что при новых обстоятельствах весь план его по пизде идет. Даже если рана не глубокая, крови девушка потеряла достаточно. Хорошо, если из машины сама вылезет. А дальше что? Тащить на себе? И главное, бросать ее тут одну тоже идея хреновая. Во-первых, черт его знает, как долго он помощь искать будет. От поста охраны они далеко отъехали. Еще от переохлаждения помрет, пока его нет. С выбитым-то стеклом. Или, если все-таки не он, Волков, а дочка Зурабовская целью убийцы была, то своим уходом Алик ему ее тупо на блюдечке предоставит. В таком состоянии она пикнуть не успеет, как ее прирежут. И вот уж тогда Санчо его точно не простит… По итогу вариант у них только один. Сидеть тихо и ждать, когда Гриша сообщение прочтет. Или когда Зураб-джан дочурки хватится. Потому что на милицию рассчитывать не приходится. В прошлый раз они его тачку в реке только через три месяца обнаружили. А девушка, пока Алик все это у себя в голове решает, как и было сказано, свитер задирает. Ткань от ребер отлепляет. И губы кусает, чтобы звуков лишних не издавать. Им везет. Рана и впрямь оказывается не глубокой. Ребра все целы. Хотя, войди труба на десяток сантиметров пониже, повреждения и посерьезнее могли быть. А так органы не задеты. Но кровь из дыры хлещет исправно. Швы понадобятся. И шрам потом хороший останется. Алик, за сей красотой наблюдая, хмурится. Пытается вспомнить, куда аптечку запихнул. — Так и будешь смотреть? — через пару секунд девушка сглатывает. И пошевелиться пытается, тут же жалея о своем необдуманном поступке. Больно. Алик веки щурит, переводя взгляд с кровавой раны на лицо пассажирки. Стерва. Даже в такой момент язвить умудряется. — А ты че-то против имеешь? — с вызовом. А затем рукой от спинки кресла отталкивается. Сзади, из-под сидений аптечку достает. И бутылку водки. Последняя сначала распечатывается. — На, выпей, — практически приказывает. И пока девчонка послушно горлышко ко рту прикладывает, Алик из железной коробки бинты достает. Все, что есть. Вдобавок, перед тем как к делу приступить, он и сам к бутылке прикладывается. Для ясности ума. И рану той же водкой поливает, не обращая внимания на то, как Кристина напрягается и шипит. Бинт приходится толстенным слоем сложить. Чтобы кровь остановить. Так что в результате на перевязку два с половиной рулона уходит. А девушка, надо отдать ей должное, хорошо держится. Все его манипуляции терпит. Не каждый из ребят на базе так смог бы. Волков ее за это почти уважает. — Опускай, — в конце концов он разрешает. И сам на водительское сидение падает. Выдыхает обреченно. Вдаль смотрит. Хмурый. — Алик… — снова ее голос тишину нарушает. — Какой план? Ему аж завыть от безысходности хочется. Какой, нахуй, план, когда ты передвигаешься с трудом? — Никакого, — опять грубит. Не собирается он это обсуждать. — Ждем Гришу… *** Время тянется до омерзения медленно. Минут тридцать всего проходит, прежде чем машина остывает окончательно. И съежившаяся на пассажирском сидении девушка зубами стучать начинает. Впрочем, ничего удивительного. Алик и сам потихоньку замерзает. Все-таки за окном не лето. И даже не осень уже. Второе декабря. Самое время начинать к Новому году продуктами запасаться. — Алик? Его имя в ее исполнении звучит уже почти привычно. Хотя поначалу слух так и царапало. Смирился. — Че? — хмуро. И грубо, как всегда. Не может он с ней по-другому. Эта девушка в нем сплошные противоречия вызывает. Вроде, дочка врага. С кавказцами трется. Да и характер у нее ебать, какой сложный. И все равно его к ней тянет почему-то. Цепляет. Так что, если разобраться, злится Алик и не на нее вовсе. А на себя. За то, что никак на ее счет не определится. Мечется из угла в угол, что волк в клетке, а выход найти не может. — Я помню, что не устраиваю тебя как собеседница, — тем временем Кристина продолжает. И ведь даже не знает, не догадывается, какая херня у него в голове творится. Что хочется ее одновременно и придушить, к первой попавшейся стенке прижавши, и трахнуть. Все у той же грязной обшарпанной стенки. — Но давай поговорим, — в конце концов девушка просит. — А то я вот-вот вырублюсь… И это как раз то, что им сейчас совсем не нужно. В расслабленном состоянии тело значительно быстрее остывает. Так что спать им вообще никак нельзя. — Начинай, — взвесив все «за» и «против», Алик языком цокает. Но в ее сторону по-прежнему не смотрит. Марку держит. Делает вид, что ему плевать. Крис на это только усмехается вымученно. Однако правила игры принимает. — Ты знаешь, кто это был? — глаза закрывает. На честный ответ она даже не рассчитывает. Но проверить все же стоит. — Нет, — коротко и ясно. Ничего другого Кристина и не ожидала. — Понятно, — все с той же горькой улыбкой она выдыхает. Пока Волков на соседнем сидении закипает потихоньку. Что тебе, блядь, понятно? Ему тогда объясни, раз такая понятливая! Если б он один в машине был, решил бы, что это люди Зураба. А так — хер его знает. Ясно одно. Аварию на мосту ради них организовали. Чтобы на объездную дорогу затащить. Не зря его чутье еще тогда подвох заподозрило. — У тебя че, других тем для разговора нет? — в итоге он цедит. Озлобленный. На взводе. — Почему? Есть, — расслабленно девушка откликается. На контрасте со своим напряженным и вечно чем-то недовольным собеседником. — На коньках кататься умеешь? — первое, что в голову приходит, спрашивает. И глаза открывает, наблюдая за тем, как афганец в лице меняется. Брови хмурит. Губы поджимает, подходящий ответ придумывая. — А ты в хоккей погонять решила? — все еще грубо. Но уже не так, как минуту назад. Растопила Герда сердце Кая. — Ну да… — без обиняков. — Только научишь меня, как правильно клюшку держать… *** Минут через двадцать они решают покурить. Идея, конечно, хреновая, учитывая, что открыть дверь или хотя бы опустить стекло они не могут. Так что в итоге весь дым так и остается витать в салоне. Но, по крайней мере, это хоть немного снимает напряжение. Алик даже время от времени начинает поглядывать на свою напарницу по несчастью. Напарница. Как бы странно это ни звучало, но чем дольше они сидят запертые в машине, разговаривая на самые разные и порой даже чересчур откровенные темы, тем чаще Волков ловит себя на мысли, что подельница из Зурабовской дочурки вышла бы отменная. Это правда. Кристина, которую теперь ему официально разрешают называть Крис — на что афганец, в свою очередь, выразительно вскидывает брови и головой качает, словно говоря: «Вот так честь», — оказывается не такой уж безнадежной. И куда больше похожей на Эльзу, чем Алик ожидал. Вот только у его собеседницы есть слабость. Та, с помощью которой, папочка, похоже, ею и манипулирует. И имя этой слабости — Алиса. Всякий раз, когда их разговор касается этой девчонки, Волков пытается припомнить хоть один случай из своего детства, когда Надюха говорила бы о нем с такой же гордостью. И каждый раз ему это сделать не удается. Никогда они не были настолько близки. Хоть это и не отменяет того факта, что за своих Алик любого на куски порвать готов. — Так че, ты ради сестры своей из штатов свалила? — в какой-то момент он переспрашивает. И даже не видит, как девушка губы поджимает. — Ну да, — в одну точку смотрит. А после бычок от сигареты о край армейской железной кружки тушит. — Алик, надо что-то делать, — итог подводит. Как раз вовремя. Он тоже об этом пару минут назад думал. — Я пальцев на ногах не чувствую… И эта фраза становится точкой. Той самой, за которую Волков планировал не переступать в надежде на то, что Гриша их раньше вытащит. Похоже, не судьба. — Бутылку бери, — тихо. Но решительно. — И давай назад перебираться. Забавно, что и в этот раз дочурка Зурабовская его слушается беспрекословно. Вот что ей мешало раньше так себя вести? Глядишь, не сидели бы они сейчас тут, в ледяной машине, посреди леса. На задние сидения афганец первым перелезает. И сразу в багажник перегибается. За покрывалом, которое пару дней назад туда на тряпки закинул. Не ожидал даже, что так скоро оно пригодится. Кристине же это маленькое путешествие явно тяжелее дается. Качает ее. Едва за спинку кресла ухватиться успевает, чтобы не упасть. И второй рукой повязку к ребрам прижимает. Мокро. — Показывай, че там у тебя, — заметив, с каким болезненным видом она на сидение опускается, Алик на бок ей кивает. И она показывает. Закоченевшими пальцами куртку расстегивает и окроваленный свитер задирает. А сама голову запрокидывает. В потолок глазами упирается. Целиком и полностью себя в его власть отдает. Даже контролировать не пытается. Смирилась, видимо. Но обдумать эту мысль афганец не успевает. Его алое пятно поверх бинтов отвлекает. И лоб нахмурить заставляет. Плохо дело. Такими темпами до утра она не дотянет. А ночевать им, походу, тут придется. Не спешит Гришаня на выручку приходить. — Нормально все, — в итоге он врет, прежде чем на спинку сидения откинуться. А следом бутылку забирает. Пару глотков делает. И лицо ладонью трет. Чтобы с мыслями собраться. — Раздевайся… *** Позу они выбирают пиздец, какую неудобную. Алик это сразу понимает, как только девушка поверх него усаживается. И нет, не потому что она много весит. Наоборот, он бы ей пару килограммов добавил, чтобы выпирающие ребра прикрыть. А потому что, блядь, ему приходится едва ли не с задранной головой сидеть. Чтобы вниз не смотреть. Туда, где на тонюсенькой золотой цепочке маленький крестик черного нижнего белья касается. Знаете, чем в такой позе хорошо заниматься? Вот и Волков это знает. Прекрасно так знает. Но раздеваются они не для того. Это один из главных уроков выживания. Телесный контакт. Даже врачами при гипотермии используется. И работает ведь, сука. И пары минут не проходит, как Алик вокруг них кокон из курток и покрывала организует, а дочка Зурабовская зубами стучать перестает. И тепло по телу волнами расходится там, где их голая кожа друг с другом соприкасается. Как назло, в голове снова образ всплывает. Недельной давности. Когда стерва эта перед ним в ванной стояла. Так же в одном белье. — Так че там с твоими родителями случилось? — желая отвлечься, Волков первым молчание нарушает. И отчетливо слышит, как в следующую секунду сидящая у него на коленях девушка усмехается. — Вот уж не думала, что Санька секретов хранить не умеет, — выдыхает. И голову назад запрокидывает, шеей сверкая. — Ничего не случилось, — в потолок говорит. А затем и вовсе отворачивается, куда-то в лес глядя. — Зураб грохнул. Кто-то ему накапал, что отец его сдать собирается. — Сестра знает? — помедлив, Алик еще один вопрос задает. На что Кристина только губы поджимает. Не знает. Мелкая была. — Ты знаешь, я ведь до того дня даже не думала, что может настать такой момент, когда их больше не окажется рядом, — вдруг она признается. И голос у нее в эту секунду такой отчаянный, что афганец аж глаза открывает. Исподлобья глядит. Словно впервые увидел. — Они хорошими людьми были, — тем временем девчонка продолжает. — И я так говорю не потому, что они мои родители, а… — запинается. Слова подбирает. — А потому что это правда, — заканчивает. Прежде чем снова дыхания в грудь набрать. — Мама фигуристкой была, — на этих словах Кристина хмурится. Должно быть, болезненно такое вспоминать. Но рассказывать не перестает. Накипело, видать. Выговориться надо. — Сперва сама катала, весь дом ее кубками заставлен был, потом других тренировать стала, — улыбается. Алик лишних звуков не издавать старается. Чтобы ненароком собеседницу не спугнуть. И сам себе отчета не отдает в том, что глаз с нее не сводит. — А отец в компартии работал, — а она этого даже не замечает. Будто сама с собой разговаривает. — Местным отделом заведывал. Не помню уже, как должность называлась, — нос морщит. — Но он проекты всякие проверял. Все частные предприниматели сначала должны были от него добро получить, чтобы дальше дело двигать… На этом минута откровений, похоже, заканчивается. — Понятно… — помедлив пару секунд, но продолжения так и не дождавшись, Волков языком по-дворовому цокает. И наконец-то взгляд отводит. На цепочку. С крестиком. Вместо полумесяца. — Значит, там его Зураб и подцепил, — басит. И чувствует, как девушка кивает. — Ну да, — подтверждает следом. А затем тему сменить решает. Пока собеседник, чего доброго, ее жалеть не начал. — А что насчет твоих родителей? И вот этот вопрос Алику поперек горла приходится. Он аж глаза на миг закатывает. И с трудом от ругательства сдерживается. Лучше бы, блядь, и дальше про своих родаков рассказывала. Не любит он такое обсуждать. Только вот слиться уже никак. Честность заслуживает честности. Так отец учил. Не хочешь на вопросы отвечать, другим их не задавай. А если уж задал — терпи. — Да че насчет них, — сквозь зубы цедит. Недовольный. Но все же продолжает. — Маму я не помню. Мелкий был, когда она померла, — вот так, без лишних церемоний концы обрубает. Чтобы про болезнь ее тему не развозить. Вроде, столько лет прошло. А до сих пор вспоминать страшно, как она на глазах чахла. — А отец — ветеран, — небрежно бросает. Это раньше он про заслуги Сан Саныча с гордостью говорил. А теперь так. Пустой звук. — В Великую Отечественную воевал. После этой фразы между ними на несколько секунд молчание воцаряется. В ходе которого Алик взглядом одну точку сверлит. Всем своим видом показывая, что глубже копать не стоит. — Получается, ты младший в семье? — в конце концов девчонка вывод делает. Причем совсем не тот, на который Волков рассчитывал. Он даже брови вскидывает, таким поворотом пораженный. — А у тебя, я смотрю, с арифметикой все путем, — не сдерживается. Язвит. И глаза на девушку поднимает. Невовремя очень. Поскольку оказывается, что она в этот момент тоже на него смотрит. Опасно близко. Приходится срочно свое внимание на что-то другое переключить. Да и Крис, кажется, его маневр повторяет. Только в другую сторону отворачивается. Не у одного него, стало быть, этот зрительный контакт напряжение вызывает. — Ну, младший, — помедлив, Алик подтверждает. Снова в нем грубость просыпается. — И че? — Да ничего, — задумчиво девушка плечами поводит. — Просто это круто, — выдыхает. И улыбку за волосами прячет. — С младшими всегда больше родители возятся. — По себе судишь? — в ответ Волков ухмыляется. А затем резко серьезнеет, вспоминая, как Сан Саныч его впервые свинью рубить отправил. Живую, блядь, свинью! Надюха ей даже имя придумала. Марфа. Алику тогда только-только тринадцать стукнуло. Целый час в этом гребанном сарае стоял. С топором в руках… — Херня это все, — брови хмурит. И в одну точку глядит. — Меня отец с детства воспитывал, как в армии. В десять лет первый раз винтовку всучил, — озлобленно. — Только и делал, что медалями своими в рожу тыкал. А как восемнадцать стукнуло, на войну сплавил. Как свинью на убой. Последнее его сравнение повисает в воздухе. Сразу видно, что Алик знает, о чем говорит. И в выражениях своих ничуть не преувеличивает. Так оно и было. Суровое мужское воспитание. Не удивительно, что мягкости в нем днем с огнем не сыщешь. В детстве не научили. Некому было. — Но ты здесь, — после долгой паузы девушка находится, что сказать. — Живой, — добавляет. И снова взглядом к Волковскому лицу возвращается. Вблизи изучает. Когда еще такая возможность выпадет? — А отец твой просто хотел, чтобы ты героем стал, — выдыхает. — Таким же, как он. Ей его за руку взять хочется. Впервые в ней такое желание просыпается. Аж самой страшно становится. Вот только делать этого никак нельзя. Подумает еще, что она его жалеет. Только хуже сделает. — Да нихера он не герой, — тем временем Алик выплевывает. — Дезертир, блять. Отряд свой бросил умирать, а сам в штаны наложил. Он сам не знает, зачем это все рассказывает. С тех пор, как Сан Саныча не стало, они даже с Надюхой этот вопрос не обсуждали. Негласно решено было эту тему никогда больше не поднимать. А тут на тебе… — Но для вас-то с сестрой он героем был, — выждав пару секунд после его признания, девчонка произносит. И в голосе у нее искренности столько, что Алик мысленно выругивается, прежде чем руки на девичьей спине поудобнее расположить. Попал он. Пиздец, как попал. Откуда ж ты взялась такая правильная? *** После его признания они еще некоторое время молчат. Учитывая все сказанное, Алик себя не в своей тарелке чувствует. А ведь им еще часа два так сидеть, не меньше. Пока не светет достаточно, чтобы пытаться своими силами из машины выбраться. Или пока Гриша пейджер не проверит… Все плохо. Это Волков осознает, когда предплечья его левого что-то влажное и теплое касается. Не помогли бинты. И новые накладывать уже не вариант. Только-только согрелись. В какой-то момент афганец замечает, что дочурка Зурабовская у него на руках засыпать начинает. Все чаще и чаще носом клюет. Приходится в срочном порядке тему для разговора придумывать, чтобы ее отвлечь. — Так нахера ты в штаты-то сбежала? — вспомнив их недавний разговор у нее в квартире, Алик первый пришедший в голову вопрос озвучивает. Тогда-то он в их семейные передряги посвящен не был. Вот и не вдавался в подробности. Не интересно было как-то. Его в то время другие проблемы волновали. Вот только и в этот раз Кристина всех карт раскрывать не спешит. — Были причины… — уклончиво отвечает. Афганец аж брови приподнимает, такой внезапной неразговорчивости удивляясь. — Да ладно? — еще одну наживку закидывает. Провоцирует. На откровенный разговор вывести пытается. И девушка обреченно вздыхает, позволяя себя подловить. — Мне тогда восемнадцать исполнилось, — устало она начинает. — И Зураб меня замуж выдать надумал. За одного из своих так называемых друзей, — морщится. Гадко становится. От одного упоминания. Как будто снова ее старикану этому сватают. — Я как этого извращенца престарелого увидела, сразу вещи собрала и к подруге перебралась. — А может, это женишок твой нас пришить решил? — вдруг Алик в рассказ вмешивается. А затем взгляд нездорово блестящий на собеседницу переводит. — Не доставайся же ты никому, все дела, — поясняет. И улыбается заговорщически. Словно только что нашкодивший пацан. — Что-то как-то поздновато, не находишь? — Кристина глаза в обрамлении пушистых ресниц щурит. Но на улыбку все же отвечает. Слишком уж редкое это явление, чтобы мимо пройти. — Если бы он хотел, еще тогда, семь лет назад, меня бы грохнул, — в конце концов она заявляет. И на сей раз первой голову опускает, зрительный контакт разрывая. Потому что веселье, крапинками в серых глазах собеседника разбросанное, уже не его, а ее затягивает. Да так, что дурости всякие в голову лезут. — Так тебе двадцать пять, — тем временем Волков не унимается. Он вдруг понял, что не одного его их поза и сама ситуация смущает. И теперь нагло этим пользуется. — И ты еще что-то про мои навыки в арифметике говорил? — тихо девушка усмехается. Алик ждет, что вот сейчас она снова на него посмотрит. Но этого не происходит. Осознав свой косяк, девчонка на одну и ту же уловку дважды не ведется. Так что приходится ему свои провокации куда подальше засунуть. — Так, ладно, — так и не дождавшись того, чего хотел, Алик сдается. — Свалила ты к подруге. Че там дальше-то было? — напоминает. Поигрались и ладно. — Да ничего… — как-то чересчур вымученно девушка выдыхает. Как будто разговор, который она сама же и предложила, ей порядком надоел. Что ж, придется потерпеть, милая. Он только во вкус вошел. — Мать у нее — бывший дипломат, — помедлив, Крис продолжает. — Переговорами с иностранцами занималась. Быстренько оформила нам с Дариной визы и все. Через неделю уже в штатах были. «Вы только что прослушали краткий обзор новостей за неделю», — вот как Волков воспринимает ее историю. Устала. Теперь он это точно слышит. В каждом слове улавливает. А значит, с этого момента дело за ним. — И че, как там, в штатах? — вкидывает он очередной вопрос. Давай, блядь! Возвращайся в норму. Вам тут еще до рассвета куковать. — Да стандартно, — должно быть, девчонка тоже об этом думает. Только потому и откликается. Она ведь не глупая. Понимает, что если сейчас они заснут, то могут уже и не проснуться. Сколько их, таких историй, когда люди во сне насмерть замерзали… — Как и везде, — бормочет. Мозг свой работать заставляет. Не получается. И глаза предательски слипаются. — Демократия. Расцвет внешней экономики и киноиндустрии, — паузу делает. — А еще там автоматы с кока-колой на каждом углу стоят. Где-то в середине последней фразы Алик ощущает, как дочка Зурабовская прямо во время своего повествования голову ему на плечо кладет. Но перебивать не решается, поначалу даже наслаждаясь тем, как тепло от ее лба у него по шее распространяется. «Только вот это не тепло нихрена», — через пару секунд до него доходит. Это жар. Все сорок градусов по Цельсию, не меньше. Вдобавок он лишь теперь замечает, что собеседницу его трясет. Причем уже довольно давно. Он-то думал, что ей просто сидеть неудобно, вот она и ерзает. Ага, хер там плавал. Лихорадит ее, по ходу дела. — Так, блядь, не спать! — сообразив, что девушка уже довольно давно молчит, Волков ее за подбородок резко хватает. Посмотреть на него заставить пытается. И она смотрит. Из последних сил веки приоткрывает. А затем ни с того ни с сего руку из покрывала выпутывает. Пальцем по шраму у него на лбу скользит. Алик аж замирает на мгновение, этим процессом завороженный. Приехали, бля… К счастью ступор его довольно быстро проходит. Так что он одним рывком девчонку с себя на соседнее сидение скидывает. А та даже и не сопротивляется уже. Что кукла тряпичная с афганца сваливается. Стонет только болезненно, когда боком что-то задевает. Так и сидят пару минут. В ледяной машине. Каждый на своем сидении. С разбросанными вокруг куртками и покрывалом. Мозги в порядок приводят. — Никогда так больше не делай, — в итоге Волков цедит, первым молчание нарушая. Угроза. Чистой воды угроза. Эльза. Только ей так делать разрешено было. — Прости… — бесцветным шепотом Кристина отвечает. Сама не знает, что на нее нашло. Выглядит она плохо. Из рук вон. Еще бледнее, чем раньше. С пересохшими вмиг губами и нездоровым румянцем на щеках. Пылает. Она пылает. А кожа с каждой секундой все больше и больше мурашками покрывается. И зубы снова дробь выстукивать начинают. Нет у нее больше сил бороться. Нет их, слышите?! — Проехали, — хорошо, что у Алика ума хватает эту тему больше не поднимать. Встав с кресла, он еще какое-то время по соседству возится. А после сам к собеседнице обращается: — Сюда иди… И тогда они вновь на задних сидениях устраиваются. Только позу поудобнее выбирают. Волков на себя куртку накидывает и лопатками дверь подпирает, а девушку спиной прижимает к своей груди. Всем, что осталось, поверх накрывает. Поначалу ее колотит. Так что приходится даже ногами переплестись, чтобы площадь соприкосновения тел повысить. Потом, вроде, полегче становится. Когда там, под старым покрывалом, градус хоть немного повышается. — Слышь, а ты Мадонну знаешь? — желая разрядить обстановку, Алик это в шутку спрашивает. На положительный ответ вообще не рассчитывает. Но Кристина, вопреки его ожиданиям, головой кивает. — Да ладно? — недоверчиво юноша ухмыляется. — Реально? — Ну да, — получает свое подтверждение. — Пересекались пару раз. Первый — когда нас с ребятами на одном концерте ей в качестве подтанцовки назначили, — без лишнего восторга Зурабовская дочка делится. И пошевелиться боится. Так и сидит неподвижно. Волкова это даже напрягает. Сказал же, блять, проехали. — А второй — когда отец моего бывшего молодого человека ее выступление жене на день Рождения заказал. После этих слов она замолкает. А Алик ловит себя на том, что с момента, как девчонка про бывшего сказала, он дальше и не слушал. «А ты че, думал, у нее там, в Америке, никого не было? — предательски внутренний голос насмехается. Подонок. — Ты тут с Эльзой время проводил, а она там с каким-нибудь Джонни развлекалась». — Понятно, — прочистив внезапно охрипшее горло, он решает в подробности не вдаваться. Не хочет он, Волков, знать, че там за хмырь эту приму-балерину трахал. Ему вообще насрать, так ведь? Вот выберутся, и опять к своей взаимной неприязни вернутся. Так что нехера сюда своих тараканов приплетать. Только вот это он в своей голове так здраво рассуждает. А вслух почему-то совсем другое озвучивает. — Че, шишка какая-то? — идиот. Но любопытно же, блядь. Че там за Джонни такой, что папочка у него себе Мадонну заказать может. — Он — нет, — забавно, что девушке даже уточнять не нужно, про кого Алик спрашивал. Как будто она этот вопрос предвидела. — А вот отец у него парой десятков казино в Вегасе владеет. «На, получи», — вот как для него это звучит. Что, не ожидал такого поворота? Погоди, у нее, небось, еще этих секретов вагон и маленькая тележка. Скоро выяснится, что она еще и с принцем каким-нибудь шашни мутила. Волкову от подобных мыслей аж дурно становится. Почему его это так задевает-то, а? Неужели реально на что-то рассчитывал? — Слушай, — решает он тему сменить. Пока еще какой-нибудь херни о себе не узнал. — А это правда, что Мадонна — вегетарианка? И голову наклоняет, пытаясь собеседнице в лицо заглянуть. Потому что надо. Важно это для него. Хер там был. Не реагирует она на его попытки. — Правда, — бесцветно произносит. Не оборачивается. Стерва. Алик аж глаза закатывает. Ясно. Понятно. — Ну и че, — назад голову откидывает, — как ты сама к этим травоядным относишься? И хмуро так наблюдает, как девчонка плечами пожимает. — Да нормально, — паузу делает. — Люди по разным причинам от мяса отказываются… *** Ей нравится наблюдать за тем, как Алиса спит. Слышать это по-детски сладкое сопение в подушку. Это успокаивает. Дарит хоть какое-то умиротворение. И почему она раньше так не делала? Неужели обязательно нужно было случиться чему-то плохому, чтобы она осознала, как мило и трогательно выглядит во сне ее сестра? Малявка. Съежилась вся. Крис ее своим одеялом укрыла. Чтобы потеплее было. А сама в ногах устроилась. С кружкой уже давно остывшего чая, который ей тетя Люба налила. С пустырником. Только вот этого оказывается не достаточно, чтобы ей и самой удалось хотя бы задремать. Все ее инстинкты кричат о том, что в их дом пришла беда. И у беды этой имя есть. Зураб. Зураб Нотарович. Вот как ее зовут. А ведь Кристина совсем не так эту ночь провести планировала. Не в чужой квартире. И уж точно не с мелкой тремолой в руках. Этой ночью она должна была мирно спать в своей кровати и видеть прекрасные, сказочные сны, где лицо Антона так близко, что его можно коснуться рукой. Обрисовать подушечкой указательного пальца едва-едва курносый нос, невесомо проскользить ноготками по скулам и наконец добраться до губ. Но теперь, когда то, что случилось, уже случилось, и все, что ей остается, — ждать, пребывая в вымораживающей внутренности неизвестности, в голове ее просто нет места для таких глупостей, как мечты о каком-то мальчике. Пусть даже он красивый, взрослый, и вообще каждая вторая девчонка из ее компании что угодно бы отдала, чтобы обратить на себя его внимание. Все это теряется, меркнет на фоне того, что в данную секунду на кону стоит благополучие ее семьи. Полоска света, проникающая в комнату из прихожей через не до конца прикрытую дверь, притягивает. Она, что луч в кромешной тьме, дает надежду на то, что все еще будет хорошо. Что не пройдет и часа, как в квартире раздастся стук, и мама, как и обещала, заберет их с Алисой обратно. Домой. Еще никогда в жизни ей так сильно не хотелось домой. Правильно говорят. Люди не ценят того, что имеют. До тех пор, пока у них это не отнимут. В итоге весь следующий час девушка проводит в тишине, нарушаемой лишь тиканьем старых часов на стене. Старость. Все в этой комнате ею пропитано насквозь. И платяной шкаф. И дурацкий гобелен на стене. И деревянный комод. И даже шторы. Такие тяжелые-тяжелые, словно раньше они висели в каком-то средневековом замке. Но даже по прошествии этого часа ничего не меняется. Разве что кружку с чаем Кристина отставляет в сторону. Так и не притронулась. Ни глотка не сделала. Не смогла. Еще через некоторое время в коридоре раздаются шаркающие шаги, а в следующую секунду полоска света на полу рушится. Обрывается на середине, перекрытая человеческой фигурой. — Поспать бы тебе, милая, — скрипящим шепотом тетя Люба молчание нарушает. А после в комнату заходит. По соседству с Кристиной на кровать присаживается. И через два слоя одеял Алису по спине гладит. — Спасибо, теть Люб, — переведя взгляд на собственные колени, старшая из сестер благодарит. — Что приютили… И больше ей сказать нечего. И так все понятно. — Что-то долго они там, — помолчав немного, женщина продолжает. Осунувшаяся, с проседью в волосах, она пребывает как раз в таком возрасте, когда называть ее тетей уже как-то странновато, а бабушкой — еще рано. — Может, милицию вызвать? — решение предлагает. На что Крис остается только голову опустить. Как будто она сама об этом не думала. Первым делом, как зашла, к телефону было рванулась. Только вот проблема. Зураб под себя всю местную систему подмял. Так что в данном вопросе менты им не помощники. — Нельзя… — обреченно. Тетя Люба в ответ на ее заявление, такое взрослое, не по годам осознанное, глаза закрывает. И одними губами молитву бормочет. А затем головой качает осуждающе. — Что со страной сделали, — слезно бормочет. — Всех своих мужчин на фронт отправили. А эти вон, — рукой всплескивает, — с гор спустились и давай свои порядки диктовать. Девушка после такой откровенности соседке ладонь на плечо кладет. И большим пальцем поглаживает. Сын у тети Любы в Афгане погиб. В цинковом гробу домой вернули. Два года назад. А следом и муж скончался. Сердце не выдержало. И недели с похорон не прошло. Кристине ее подбодрить хочется. Сказать, что хорошо все будет. Вот только она даже рот открыть не успевает. Из подъезда через тонкую дверь до ее слуха доносятся голоса. И тетя Люба эти звуки тоже различает. Даже голову оборачивает, в то время как девчонка срывается с места и летит к дверному глазку, по дороге не забыв потушить в коридоре свет. Ей везет. Собеседники как раз на лестничной площадке останавливаются. И тот из них, который Зураб, в зубах сигарету сжимает. А второй — охранник его, видимо, — ему зажигалку включенную подносит. Прикурить помогает. — Прибери тут все, дорогой, — выпуская изо рта белесый дым, главарь приказ отдает. Причем таким голосом, будто тост на застолье толкает. — И че мне с этим куском мяса делать? — брезгливо амбал кавказский уточняет. И у Крис от его слов все внутри холодеет. Куски мяса. Вот кто они для них. Не люди даже. Грязь из-под ногтей. Это уже она позже ощутит, что от мяса ее теперь воротит. До тошноты. В вегетарианки заделается. — Закопай, — равнодушно Зураб плечами пожимает. — В речке утопи, — продолжает перечислять. — Да хоть соломой набей и дома у себя поставь. И в эту секунду она понимает, что ни слова больше не слышит. Грохот собственного сердца ей весь остаток их разговора заглушает. Дождавшись, пока шаги на лестнице стихнут, девушка спиной по двери сползает. И из последних сил рвущиеся наружу рыдания сдавливает. Нельзя плакать. Нельзя! А то Алиса проснется. Теперь-то о мелкой, кроме нее самой, некому больше позаботиться. С этого момента они сами за себя. А потом дверь открывается… Я злой человек.       Злой человек. Я твой человек.

Твой человек.

Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.