***
— Вот это солнце, аж слепит! Оказавшись под раскидистой кроной платана, Сара упёрлась ладонью в ствол и сгорбилась, чтобы отдышаться. В глазах плясали цветные пятна, а сердце норовило вот-вот пробить подбородок. Невольно вспомнились детские приступы астмы, и я начал медленно, поэтапно впускать воздух в лёгкие, чтобы не спровоцировать. Болезнь давно отступила, но страх не испарился по сей день. — Здесь чисто, предлагаю устроить привал, — звонко выдохнув, О’Нил сбросила пиджак на траву и плюхнулась сверху. Пятками освободив себя от туфель на низком плоском каблуке, размяла пальцы. Сегодня её небрежность показалась мне очаровательной. Стоя рядом, убирая выступивший на лбу пот тыльной стороной ладони, я смотрел на неё сверху вниз и радовался, что она не замечала моего красного лица. Отчего-то не хотелось выглядеть потрёпанным. Широкие брюки со стрелками на высокой посадке плотно обхватывали талию, побуждая пробежаться по линии бёдер и плоскому животу. Крой её одежды отличался от классического университетского, будь то нестандартная длина юбок или же блузы с пышными, воздушными рукавами, когда она не таскала рубашки братьев. Сара вообще одевалась иначе. Как сказала Кэнди в начале сентября, на вульгарный европейский манер. Занудствовать и уточнять, с каких пор Англия не считается частью Европы, я не стал. — Ты хоть предупреждай в следующий раз, — опускаясь на свой пиджак, я вытянул ноги. — Какой «следующий раз»? Чувствую, буду наказана минимум неделю, — со вздохом она закусила губу. — Знаешь, что он сделает со мной? — Могу только догадываться, — скривился я, жмуря глаза, чтобы отогнать самые непристойные варианты. — Это будет настоящий марафон. Однажды я наизусть зачитывала Аарону параграф из учебника по истории древневосточных государств. На испанском. Бессмыслица, да и только, но он знал, как помучить меня. — Что натворила? — Угнала его мотоцикл и поцарапала стойку случайно, — кажется, мои глаза вышли из орбит. — Что? Мне было шестнадцать, и он ни в какую не соглашался учить меня вождению, хотя даже папа дал добро. В итоге ему подарили новый, а я теперь могу поддержать специфическую беседу. Лучше бы выпорол, вот серьёзно. Сара выдавила смешок и поползла из-под тени на солнце. Я с позором проиграл воображению, видя её, лежащую на его коленях, с задранной юбкой и покрасневшими ягодицами. — Он тебя заставляет? — сорвалось прежде, чем я успел загнать хлестнувшее меня чувство. Такое острое и горячее, что обожгло язык. — Что? — оторвалась от созерцания узора из листьев Сара, излучая чистейшее непонимание. — Учить… испанский, — быстро нашёлся я и задышал ровнее. — Почему именно этот язык? — Никто меня не заставляет, — рассмеялась она, перекатываясь на спину и смотря в чистое небо. — Это необходимо для семейного бизнеса. Мы все, кто лучше, кто хуже, обязаны его знать. — Вишня явно не блещет. — Кто лучше, кто хуже, — строго повторила О’Нил. — Как ты наверняка успел заметить, Аарон — наш неоспоримый лидер. Но я планирую потеснить его к весне. — Он хорош, — согласно кивнул я, прокрутив фразу ещё раз и смутившись двусмысленности. Сара лишь приподнялась на локтях. — Во всём хорош. Я не знаю дела, в котором он бы не преуспел. Хотя Вишня — настоящий виртуоз. Как он играет, — перехватив моё удивление, она села в позу лотоса, оправив штанины, и склонилась чуть ближе. — Он не любит распространяться об этом, но ты всё равно услышишь его рано или поздно, я уверена. Так вот, в Париже зимой делается очень тоскливо: снега совсем нет, бульвар Капуцинок вымирает, уличные музыканты прячутся в дешёвых барах, потому что те хорошо отапливают, а от влажности с Сены их инструменты портятся, ветер воет через дымоход так, что иногда даже страницы на книгах сами переворачиваются. Мне часто бывало грустно, и, замечая это, мой дорогой Пьер садился за рояль. Он пел только для меня, пока я сидела рядом, нажимая на клавишу, когда даст знак, и смотрела на дрожащие струны. У него такие красивые и сильные пальцы, можно часами любоваться. — Ты была счастлива тогда, — почти прошептал я, зачарованный её голосом, охватившим меня ароматом духов и нежным трепетом. Я так погрузился, что живо представил просторную гостиную, тонущую в полумраке редких светильников, и одинокий великолепный инструмент. — Я счастлива рядом с ним. И не шучу, когда говорю, что люблю его чуть больше, чем Аарона, — вернув дистанцию, Сара оперлась на руки позади себя. — Как старший мужчина в семье, после папы, разумеется, Аарон вынужден молча слушаться, делать то, что должно, не задавать лишних вопросов и не выказывать характера. С последним труднее всего. Он так быстро вырос, уехал учиться, мы почти не виделись. Я так тосковала по нему, а он даже не писал мне, — она невесело усмехнулась. — Всегда твердил, что я должна быть сильной, уметь не поддаваться эмоциям и нести бремя нашего положения… «О каком бремени она говорит?» — …иначе всё будет напрасно. — И вы отдалились, — подытожил я. — Нет, — качнула головой она, надевая солнечные очки с тонкой квадратной оправой. Моя бабуля носила такие, но на ней они выглядели… стильно. — Тебе может показаться странным то, что я сейчас скажу, но мы неразлучны. Мы никогда не сделаем друг другу плохо, никогда не поступим подло, — я почти скривился, вспоминая низкое предложение Хилла. — Несмотря на то, что иногда спорим, уходит один, страдают двое. При этом у каждого своя жизнь, но во взаимосвязи они развивают друг друга. Как в математической теории систем, понимаешь? — Нет, — честно ответил я, поднимая руки. — Ты права, мне трудно понять. Мои отношения с братом далеки от элементарной дружбы. Мы с Майклом всегда были порознь. Потому что вместе не уживались — слишком разные. — Мне жаль. — Не стоит. Нам так лучше. Хотя бы не ссоримся и при родителях ведём себя почти прилично. Мама говорит, глубоко в душе мы одинаковые, но трудно найти двух более непохожих людей. В детстве друзья Майкла шутили, что я ему не родной. Мы родом из маленького города, и это наложило отпечаток. В такие моменты всегда напоминал себе, что люди бывают ограниченными, а за забором ждёт яркий и большой мир, где каждому найдётся место. Стоит только подобрать достаточно высокую лестницу и взглянуть за горизонт. — Не верю, — она подтянула колени к груди, опуская подбородок. — Никогда не поздно наладить связь с дорогим человеком, даже если для этого придётся переступить через себя. Лучше быть счастливым, чем правым. Сара молчала некоторое время, едва покачиваясь от порывов тёплого ветра. — Знаешь, мне кажется, я облажалась. И должна извиниться перед ним. Перед Аароном. Вишня прав, я веду себя как ребёнок вместо того, чтобы спокойно сесть и поговорить. Совсем не узнаю себя в последнее время. — Что между вами произошло? — осторожно поинтересовался я, надеясь, что она снимет с меня ношу догадок. — Скажем так, я прошлась по его чувствам. У него на потоке учится парень, а наши семьи не особо дружат. Его зовут Фабьен Ришар, ты ведь знаешь его? — я отрицательно покачал головой. — Галантный, внимательный, начитанный, очень хитрый. Мы виделись пару раз до того, как я поступила сюда. Аарон его на дух не переносит, они с юношества соперничают. И тут, — она глубоко вдохнула и медленно выдохнула, проходясь языком по губам, — мы просто гуляли и болтали, вспоминали те немногие встречи… Мне попала ресничка на глаз, понимаешь? — И Аарон застукал вас, так? — Застукать можно тех, кто прячется, но да. Додумал всё за меня, а я не стала оправдываться, ибо не посчитала нужным. Меня вообще такое не интересует, но он как с цепи сорвался. Затем мы поругались, и на эмоциях я всё-таки немного приукрасила. Сказала, что поцеловала Фабьена — его заклятого врага. И понеслось. Узнала о себе много нового, — часы на башне так некстати пробили девять раз, и она встала на ноги, отряхивая пиджак. — Прости за эти откровения, не знаю, что на меня нашло, — смутилась Сара, крепче прижимая ремешок сумки к груди. — Обращайся, если захочешь выговориться, — я последовал примеру и тоже собрал вещи. — Нельзя держать всё в себе. — Это ты так деликатно намекаешь, что твоя жилетка всегда к моим услугам? — Именно, — разгладив ткань на груди, я похлопал себя, как бы призывая испробовать. — Бобби, это может остаться между нами? Знаю, веду себя как эгоистка, но… — Забились, — подставил кулак я, не дав договорить. Не хотелось мучить её тяжестью подбора слов и оправданий. О’Нил странно смотрела на мою руку, а потом аккуратно прислонила свой кулачок, соединяя костяшки. Американизация прошла успешно.***
То, как активно Сара отрицала своё женское начало с кем-либо, кроме семьи, настораживало. Она не обращала внимания на флирт, была «своим парнем» в компании приятелей братьев, старательно держала ребяческий образ, скрывая за дурашливостью нечто сокровенное. Не могла умная девушка быть такой пугливой и робкой, притворяться — вполне. Даже ситуация с поцелуем, которого не было, не противоречила образу. Она предпочла слова действиям. Била метко, но издалека. И это была далеко не трусость. Аарон ждал меня в коридоре у стендов со списками прошедших тестирование. Как мы вчера и договаривались. — Ты принял решение? — словно невзначай спросил Хилл, когда мы поравнялись и вместе проследовали вперёд. — Я подумал и решил отказаться. Не будь у меня таланта, я бы здесь не учился, а раз так, то и будущее от меня никуда не убежит, — Аарон вскинул брови, не скрывая удивления. — Значит, плохо подумал, — заключил он, досадно цокая языком. — Ты не глупец, иначе стал бы я тратить своё время на наши разговоры? Но ведёшь себя именно так, отказываясь от моей помощи. Не спорю, ты добьёшься признания, если приложишь достаточно усилий, докажешь мне, что я ошибался на твой счёт. Лет через пятнадцать, попресмыкавшись в конторе второсортного еженедельника. Я предлагаю сократить цепочку. Звучит разумно, не находишь? — И для этого я должен предать… — слова застряли, порождая паузу, но нужное определение места Сары в моей жизни никак не шло на ум. Это был настоящий прокол перед Аароном, притормозившим у окна. — Кого? — опустившись на подоконник, он хитро склонил голову набок. — Симпатичную девчонку при деньгах, что разглядела в тебе нечто большее? Брось, это женская философия, мужчины рассуждают рационально. Есть цель, есть средства. — Есть долг, мораль, принципы, в конце концов, — запротестовал я, присаживаясь рядом. Камень холодил кожу через брюки, а мурашки на спине подавали сигнал о необходимости подняться, но Хилл сидел, точно закалённый, убивая своей идеальной опрятностью и толстокожестью. — Мы не в прошлом столетии живём, и за право расшнуровать корсет тебе не нужно конным рыцарем сражаться на копьях. — Почему ты так низко говоришь о женщинах? Я не мечтатель, не готов жертвовать всем ради объекта воздыхания и лучше многих должен понимать твою политику, но не понимаю. Мы не романтики, но и не потребители, — его улыбка росла всё стремительнее. — Уважение — вот первооснова всего. Оставив внутреннее сопереживание, я чувствовал себя Кантом, перебирающим лучшие аргументы в поединке за бескорыстность нравственности. Аарон примерял амплуа Шопенгауэра, отстаивая приземлённость этики. Разыгрывая внутренний монолог, я говорил ему: «отбрось корысть и будь примером». Он лишь смеялся в ответ. — Поставь тебя за трибуну в Пале-Рояле, Франция стала бы республикой куда раньше. А теперь вникни, — я напрягся. — Положение моей семьи обязывает с осторожностью относиться к потенциальным приятелям и брать любое поползновение под свой контроль. Я был неискренним и делал всё, чтобы вывести тебя на эмоции. Чтобы понять, чего ты хочешь от вашего с Сарой общения на самом деле, — довольно усмехнулся Аарон, нанося мне сокрушительный удар. — Дарю совет на будущее: не верь всему, что говорят, и сомневайся в каждом до последнего. Так хотя бы снизишь риск остаться в дураках. — Допустим, — не скрывая скепсиса, протянул я, — но зачем тебе так нужен провал Сары с научным клубом? Вопрос повис, сгущая время ожидания. Я нутром чувствовал, что имею право знать, рассчитывал, что Хилл ответит, жаждал, что не воспользуется моей безропотностью и скажет правду. — Может, я хочу, чтобы она смотрела мне в рот, стараясь угнаться. — Сара и так это делает, — фыркнул я, порождая тень удовольствия на его лице. — Ты блефуешь, не в твоих методах грязно избавляться от достойного соперника. Что не так? — Уже лучше. Как тебе такое: если она не опустит руки после неудачи, вновь возьмётся за книжки и посвятит всё свободное время делу, — он неосознанно дёрнул желваками, — не будет отвлекаться, это даст ей лучший старт. Своеобразный урок. — Она твоя сестра, твоя родная кровь, — с укором произнёс я, замечая, как его ранее приподнятое настроение окончательно опускается до средней отметки. — И не нуждается в уроках или испытаниях. Только в поддержке. — Ответ окончательный? — Окончательный. — Хорошо, — с отрешённым видом кивнул себе Хилл, поднимаясь. — Ты прошёл мою проверку, Роберт. Ты честный, преданный, и я рад, что рядом с ней есть хорошие люди. Студенты хаотично мелькали за нашими спинами, порождая неразборчивый гомон, пока детали головоломки складывались в позорно немудрёную картинку. Сказать, что я осел, ничего не сказать. Меня словно шарахнули по затылку, насмехаясь над наивностью. Я так упорно искал причины его проверки для Сары, что упустил очевидное. Проверяли-то меня. — Я очень люблю её, — с акцентом произнёс Аарон, впиваясь своими чёрными глазами. — И не позволю кому-либо сделать больно. Любой, кто решит воспользоваться её добротой, будет иметь дело со мной и Вишней. Последняя фраза долго звучала его голосом. Дав мне время, он поднял свой органайзер и поправил задравшиеся от сидения брюки. — Подожди, — Хилл замер, а я зачем-то похлопал по рюкзаку, — я нашёл словарь, о котором ты говорил. — Раз опередил, не рассказывай, что там, и занеси его мне в комнату, как закончишь. — Где ты живёшь? — без задней мысли спросил я. Он жестом попросил словарь, и как только кирпич оказался у него, достал карандаш, выведя на корке три цифры — 327. — Не распространяйся об этом и стучись перед тем, как зайти. — Само собой, — на ходу возился с молнией я. Заговорив на отвлечённые темы, мы шли бок о бок, точно давние приятели. Я чувствовал внутренний подъём, внимая его рассказам об учебных лазейках, желание пересмотреть свой годовой план и заняться чем-то более полезным, пожертвовав номинальной успеваемостью ради полезных знакомств. Аура шагающего рядом Хилла спасала от многих вещей. Кроме человеческой неловкости. Импульс в бок поразил неожиданно. Содержимое открытого рюкзака посыпалось по полу. Будь я девчонкой, прикрыл бы рот ладошкой да глупо моргал, не переставая. Но я был в шкуре парня, и небольшое происшествие не благоволило к сокращению дистанции. Когда Аарон присел рядом, помогая собирать конспекты, а его рука задержалась на тёмно-синем дневнике, сердце рухнуло. — Не думал, что самородки вроде тебя страдают провалами в памяти, — медленно снимая резинку с обложки, усмехнулся он. — Могу я… — Не стоит, — схватился за блокнот я, не справляясь с беспорядочным дыханием. Холодный пот окропил спину. — Я… сочиняю. Стихи. Эм, не готов пока делиться ими с публикой. — Прекрати, — шире ухмылялся он, перетягивая компромат на себя. — Не эротику же ты слагаешь. Мои глаза упёрлись в пол, пока осознание конца волнами накатывало на воспалившийся рассудок. Меня поймали с поличным. Я перешёл дорогу первому человеку в Оксфорде, вытряхнув его бельевую корзину и рассортировав нелицеприятные заметки. Аарон возвышался, храня молчание. Я воззывал к мужеству, чтобы с достоинством принять справедливый приговор. — Удивлён, — коротко произнёс Хилл. Перед лицом показался дневник, и я взглянул на него. — В этом, — он кашлянул, подбирая слова, — нет ничего предосудительного. Вдохновение подобно стихии, никогда не знаешь, в какой момент настигнет и что выбросит на берег, но… Тёрнер, если ты хоть раз представлял Сару, когда подбирал рифму, тебе не поздоровится. Это усвоено? Я не мог поверить и только кивнул. — Уничтожь лишнее и найди другую музу. Девушек здесь предостаточно, — сурово отрезал Аарон и вышел наружу, где уже рассаживали первокурсников для памятного фото.***
Он смотрел на меня своими честными припухшими глазами и моргал раз в минуту. — Я сейчас встану. — Лежи уже, — только что снятый пиджак вернулся на плечи, и я даже не удосужился продеть рукава, когда тихо закрыл дверь в комнату. Вид охваченного аллергией Никсона не вызывал сочувствия, ведь я говорил ему, что на ужин подают рыбу, а непереносимость морепродуктов не перекроешь двойной дозой антигистаминных. Иногда я даю дельные советы, жаль, не ценят. Плед с кресла покрыл дальний подоконник в коридоре, и я занял наблюдательный пункт. Тень надёжно укрывала моё лицо, пряча от штрафников, добавляя таинственности и предлагая шанс подремать. Не даром же мы выкручивали лампочку из ближайшего плафона, а перед уходом — вкручивали обратно. Гении современности. Глаза страшно болели после ударных пар по анализу художественного текста, потому книга Сары осталась на столе. Может, я и самоотверженный парень, но ничто человеческое мне не чуждо. Ровно десять вечера. Три часа, и, постель, встречай своего хозяина. Привалившись головой к арке окна (единственного утеплённого по просьбе всех дежурных), мистер Милосердие в моём лице предался выполнению обязанностей вроде шиканья на опаздывающих студентов и разгона целующихся парочек по своим этажам. Так как это была не моя смена, бушевал я вполсилы. Поддавшись усталости, не заметил, как задремал.***
Часы показывали двенадцать минут первого. Повезло так повезло, ещё полчаса и мог смело валить нормально спать, не схлопотав выговор за халатность. Веки щипало от бесконечного трения, переносица ныла от тяжести очков, и я уже собирался плюнуть на это дело, как тонкий силуэт прокрался мимо, оставляя тень бежать за хозяйкой. Какой особо одарённой неймётся разгуливать по мужской части? Последний третий этаж по традиции отдавали наиболее спокойным старшекурсникам, оберегая от шума и скрипа лестницы на первом — проходном. Мы с Дереком претендовали занять одну из комнат в следующем году. Учитывая количество будущих выпускников, вполне обоснованно. Собрав затёкшее тело в кучку, я по ковру отправился вслед за нарушительницей. Набрав в лёгкие воздуха, чтобы многозначительно гаркнуть, едва не поперхнулся. Ну и что ты забыла здесь ночью, О’Нил?