Все средства хороши. Кроме предательства. Эту черту нельзя пересекать.
***
Речь Учихи длинная, но сухая. Только голые факты, без лишнего приукрашивания. Чёрные глаза, без активированного шарингана, насмехаются, пробегаясь по лицам присутствующих, в то время как пальцы перекатывают небольшую чашку, совершенно не расплёскивая содержимого. Не выдержав, нервно сглатываю, когда служанка наполняет мою чашку доверху, тут же откланиваясь. На то количество чая, что было заварено, хватит порций четыре, не больше. Вторая и третья, наверняка для того, чтобы перестраховаться, думаю про себя, когда Учиха уже подносит чашку к губам. — Мадара-сама, — рука его застывает в воздухе, внимание переключается на Химе. Он не удивляется, даже выражение лица остаётся прежним, в то время как мне приходится заставлять себя произносить слова, под тяжёлыми взглядами соклановцев. — Позвольте, — дрожь в руках приходится унимать невероятным усилием воли, перехватывая чёртову чашку двумя руками. Быть мошенником, вором или даже убийцей — всё равно, как и за что заклеймят тебя, но стать предателем…. Предателей презирают даже те, кому они служат. — Выпить первой — за ваше долголетие, — губы его остаются неподвижны, тогда как глаза усмехаются в ответ, следя за тем, как Химе опустошает чашку. И на моё удивление, стоит опустить керамику на стол, повторяет то же действие, не сводя взгляда. Здорово, умрём вместе, истерично смеюсь в своём сознании, наливая следующую порцию. Заранее сконцентрированная в желудке чакра не даёт яду быстро распространится по телу, услужливо предоставляя такое необходимое сейчас время. — Вторая — за победы, — отрывистый выдох, после которого всё так же медленно выпиваю содержимое, начиная чувствовать помутнение. Тело, скованное страхом, чувствует каждой клеточкой, как отрава заполняет мягкие ткани, но назад дороги нет. Дрожь в руках становится заметнее, поэтому приходится сильно прикусить щёку, сохраняя невозмутимость на лице. Остатки содержимого тэцубина едва заполняют последнюю чашку до середины, после чего с глухим стуком опускаю его на стол. Контролировать чакру становится всё тяжелее, так как сознание переключается на тревожные импульсы организма. — Последняя, — глубоко вдыхаю, понимая, что воздуха становится меньше. — Я желаю, чтобы наша дружба, независимо от того, как и кто бы ни пытался её разрушить, лишь крепла, — краем глаза замечаю, как Буцума, с неизменно хмурым выражением, поднял чашку, выпивая за сказанные слова, заставляя последовать его примеру остальных. Пальцы уже нащупывают злосчастную посудину, когда Мадара вдруг перехватывает её. — Замечательные слова, — и без возражений одним махом опрокидывает содержимое чашки в себя, прожигая взглядом. Несмотря на выпитую отраву Учиха выглядит слишком хорошо. Или же отлично играет, чего не скажешь обо мне. Чтобы не выдать себя приходится часто дышать носом, стараясь не раздувать его в попытке ухватить побольше живительного кислорода. Если сейчас же не уберусь отсюда, все старания полетят к чертям собачьим. — Позвольте ненадолго покинуть вас, — улыбка натянутая, возможно неестественная, но на большее сил не хватает, поклонившись мужчине, поднимаюсь на ноги. Благо официальная часть церемонии выполнена и по сути от меня, кроме пребывания, уже ничего не требуется. Так что отвесив положенный поклон остальным гостям, осторожно разворачиваюсь, чувствуя как тело с каждой секундой наливается свинцом и скорее покидаю залу, под пристальным взглядом Учихи. Коридор кажется таким длинным, уводящим в дребезжащую даль, от чего дорога до комнаты превращается в настоящую пытку. И хотя Хагоромо всё это время идёт рядом, стремительно меняясь в лице, упёрто иду самостоятельно, буквально вваливаясь в покои. На кидающегося на помощь Кэтсу тут же шикаю, отдавая приказ стоять за дверью, чтобы хоть кто-то был на стрёме, в то время как к горлу Химе подкатывает тошнотворно сладкий комок, неумолимо перекрывающий подступ кислорода к лёгким. Жилы на шее набухают, напрягая мышцы, и заполняющую рот жидкость больше не получается удержать, от чего чувствую, как с уголков губ стекает густая, практически чёрная, кровь. Очередная судорога болезненно сковывает тело, сжимая челюсть до скрежета зубов. Сильнее жмурюсь, пытаясь пережить вспышку агонии, после чего интуитивно складываю печати для призыва. — Думал уже не дождусь этого, — радость моллюска сходит на нет, когда перед собой он замечает корчащуюся на полу Сенджу, захлёбывающуюся кровью. — Что… — он даже не заканчивает вопрос, быстро сокращая расстояние. Зеленоватое свечение приятно обволакивает, погружая в состояние спокойствия, граничащее с безумием. Ужасно холодно, тело сотрясается от конвульсий. В полнейшем бреду пытаюсь хоть как-то помочь Кацуби, перенаправляя чакру в зону поражения, но она не слушается, волнообразными потоками растворяясь в пустоте. — Расслабься, — строго наставляет слизень, увеличиваясь в размере и полностью опутывая тело. — Сейчас станет легче, — и легче действительно становится, передавая ощущение тепла от всеобъемливающего туловища существа к замерзающей девчонке. Сколько времени проходит непонятно абсолютно, потому что сознание пребывает в спасительном забытье, но стоит услышать короткий стук, заранее придуманный сигнал в случае непредвидимых ситуаций, как тут же прерываю технику, ощущая под собой привычный холод татами, чтобы через секунду наблюдать на пороге Учиху. Он тут же косится на алеющее пятно, так отчётливо выделяющееся на полу, приближаясь к Химе. Не зная чего ожидать, да и учитывая обессиленное состоянии, пытаюсь отползти подальше, но у Мадары совсем другие планы. Он вальяжно разваливается рядом, в своей привычной манере подпирая голову рукой, второй хватаясь за воротник одеяния Химе, и смотрит. — Не перестаёшь удивлять меня, — томоэ отчётливо выделяются на алой радужке. — Как самочувствие? — усмехается, заставляя обречённо прикрыть глаза. Он всё знал, запоздало приходит осознание. Почему ничего не предпринял? Почему позволил довести дело до конца? Видимо, эти вопросы слишком отчётливо читаются во взгляде Химе, потому что Мадара тут же выдаёт. — Привыкаешь быстрее, когда травят изо дня в день, — совершенно обыденно сообщает мужчина, не лишая себя удовольствия поглумиться над девчонкой Сенджу. — Что насчёт тебя, моя героиня? Ты так самоотверженно пыталась выхлебать всё в одиночку. К чему этот спектакль? — на тошнотворную усмешку Учихи хочется плюнуть ему в лицо. Тоже мне, Митридат* нашёлся. — Я не крыса, — вместо действий, непослушно тихим голосом выдаю мужчине нахмурившись. — Надо будет — убью в честном бою, — на пустую угрозу Мадара громко смеётся, не сменяя серьёзности во взгляде и поднимается на ноги. В боку неприятно колет, заставляя скривиться от подступающей тошноты, поэтому скорее утыкаюсь лицом в татами, чтобы не дать ему новых поводов для насмешек. — Не стесняйся, как только всё выйдет тебе станет легче, — хохоча бросает Учиха, покидая покои. От плохо соображающей девчонки сейчас мало что можно выведать, да и всё что было нужно он уже увидел. Неприятные сюрпризы со стороны наречённой супруги не переставали удивлять его, загоняя в тупик. Он ещё по запаху понял, что с напитком что-то не то, поэтому вся первая чашка отправилась в рукав, благо толщина материи позволяла вылить чай незаметно, а того количества, что оставалось в последней едва ли хватило убить его. Сперва, Мадара думал, что Химе дали противоядие, поэтому она так торопилась покинуть залу. Так что при первой же возможности пошёл следом, желая лично поймать надоедливую супругу за руку, а наткнулся на харкающую кровью женщину. Выходит, знала. Тогда зачем так рисковала, не имея лекарства? Отвлекает внимание или правда такая честная? Она могла бы свалиться прямо там, ставя Учих в компрометирующее положение, почему тогда ушла? Побоялась за своих? И зачем доставляет Буцуме не ту информацию, размышлял Учиха, складывая пазл воедино. То, что Сенджу докладывает о его передвижении отцу, Мадара узнал в первый же день, от Хагоромо. Странно было другое, факты, передаваемые девчонкой, были искажены, имея под собой подтверждающие подлинность моменты, по сути лишая эту самую информацию какой-либо серьёзной силы. И пока он совершенно не понимал, что за игру она ведёт. Проблем доставляет и то, что отец, Таджима, куда более дальновидный человек, если уж Мадара заметил это, знает. А от его молчания и бездействия не приходилось ждать чего-то хорошего.***
Восстанавливаться приходится пару дней. Два дня простоя в обучении дорого обходятся, когда приходит время возвращаться к тренировкам. Да и последствия действия яда настойчиво не желают уходить, выливаясь в лёгкий тремор рук. От переполняющей злости снова калечу Сенджу, убивая конечности в мясо, что естественно не помогает. Приходится переключаться на лечение свежих ран, под монотонные поучения слизня. Интересная особенность — слизни могут увеличиваться в размере, а ещё распадаться на множество своих маленьких копий, совершенно не утрачивая своих способностей. Это удалось узнать в один из дней, когда Мурукай-сама любезно согласился продемонстрировать технику, распавшись на миллионы мелких копий, в миг заполонивших опушку. Кацуби тоже так мог, только для начала требовалось расширить себя, а после — расщепить. Великолепно, но вряд ли мне пригодится. Исцелять батальоны вояк от меня не требуется, а вот использовать подобное в целях связи на расстоянии идея неплохая. Как-нибудь испробуем это. К концу весны, когда природа вовсю расцветает, наливаясь сочными красками, душа настойчиво требует отдыха. Из-за беспрерывных тренировок сознание испытывает колоссальные нагрузки, а если учесть постоянную перестройку времени, так вообще хоть вешайся. Да и отвлечься от постоянных заговоров, выворачивания из-под подозрений отца и выдумывания правдоподобных лишь на половину фактах о Учихах, не помешает. Из всех возможных вариантов, которые бы подошли Химе, выбор останавливается на ханэцуки.** Правда, для неё требовались хагойта и воланчик, но к счастью в период воюющих кланов среди обычных жителей полно искусных мастеров, способных воплотить в жизнь даже самые безумные идеи. Молодой плотник по имени Микайо, заикаясь и краснея при виде Химе Сенджу, без раздумий согласился выполнить заказ на четыре ракетки, даже не зная что это такое, пока Момоко носилась по рынку, выискивая шарик, подходящий по размеру. И вот теперь, спустя добрых три часа, мы наконец-то разобрались, как же играть. Хагоромо вообще быстрее всех приноровился, орудуя хагойта как своим мечом, ловко отбивая закрученные подачи, от которых бедолага Момо носилась по поляне, стараясь закрыть лицо деревяшкой. Во мне же взыграл дух соревнований, желавший одержать победу над всеми. В конце концов, игра была из моего мира, хотя раньше поиграть в подобное не было даже мысли. — Хо-о-оу-у-ум ра-а-ан! — горлопаню на всю поляну, следя за улетающим в густую листву деревьев воланом, приложив ладонь ко лбу и, когда тот окончательно теряется из виду, откидываю ракетку в сторону, подёргивая конечностями, изображая неказистый танец. Словно в бейсбол играешь, руки ещё помнят, как держать биту. Не для игры, конечно, но навык есть. — Беги, Кэтсу, — звонкий хохот заставляет затаившихся в ветвях птиц взмыть в воздух, теряя перья. — Как сынков, — Момо непонимающе выгибает бровь после моих слов, отчего приходится тут же исправляться. — В смысле, — но потом вспоминаю, что она всего лишь служанка, поэтому махнув рукой, возвращаюсь к танцам. Хоть где-то я могу их уделать, без применения сверхъестественных штуковин. Солнце приятно припекает, заставляя жмуриться от удовольствия и простого человеческого спокойствия. Хочется улечься на траву, сорвав высокий стебель осоки, чтобы потом смаковать её, закинув руки за голову. Бутылочка пивка, тарелочка зажаристой тэмпуры из креветки, можно даже обойтись рисовыми чипсами, и немного лёгкого ветерка. Красота. Из мира грёз насильно вытаскивает хмурое выражение лица охранника, кого-то упорно разглядывающего за моей спиной, от чего приходится развернуться. Уж кого-кого, а младшенького я увидеть никак не ожидал, сталкиваясь взглядом с натянутым, словно струна, пареньком, думаю про себя. Он стоит не шелохнувшись, лишь бегающие глаза выдают нервозность, но подходить всё равно не тороплюсь. Может, он просто пришёл поиздеваться. Тогда, пусть плюётся ядом издалека. Однако, Учиха издаёт какой-то непонятный звук, после чего решительно приближается, останавливаясь в шаге от Химе. — Кхм, Сенджу, — для наглого ребёнка он слишком взволнован, сменяя гнев на милость, кручу в голове, следя за топчущимся на месте пареньком, в ответ изгибая бровь. Внимательно тебя слушаю, так и хочется поёрничать, но настроение слишком хорошее, так что терпеливо дожидаюсь, когда же он созреет для продолжения разговора. — Я… — нервно дёргает головой в сторону, облизывая губы, будто желая избавится от противного привкуса. Ноздри его раздуваются, прежде чем он сможет произнести. — Хочу извиниться, — неожиданно, единственная мысль, одиноко пролетает перед глазами, вызывая удивление. Правда, недолгое. — Да, забудь, мне плевать, — эстафета удивляться успешно передаётся Изуне, смешно хлопающим ресницами. — Не нужны мне твои извинения, — и я ведь искренен в своих словах. От того, что этот маленький говнюк вдруг вспомнил о рамках приличия, мне, собственно, ни горячо ни холодно. Даже ни приятно от знаменательной победы над хвалёной Учиховской гордостью. Я и думать-то о нём забыл, после той драки на поляне, потому что он просто исчез, переставая терроризировать Химе по пустякам. А большего и не надо. — Ты слышишь, что говоришь? — на повысившего голос юнца громко хмыкаю, от чего уголки губ тянутся вниз, кривя рот уродливой гримасой. — Я приношу тебе свои извинения. Ты должна их принять, Сенджу. — А то что, Учиха? — приблизившись к Изуне вплотную, хотя рост не позволяет добиться нужно эффекта запугивания, тычу ему пальцем в грудь, заставляя отшатнуться на шаг назад. — Продолжишь ненавидеть меня только за то, что я из рода врага? — слов нет, он лишь хватает ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, судорожно пытаясь сообразить на ходу. — Делай как знаешь, — отмахнувшись от надоедливого юнца, возвращаюсь к своим, поднимая ракетку, чтобы скорее продолжить игру. — Не за это, — вдруг несвойственно уверенно раздаётся позади голос паренька, от чего приходится снова оборачиваться. — Ты обманываешь брата, — обоснованно, щурясь, думаю про себя продолжая держать молчание, потому как ответить нечего. Шпионаж, сговор двух и более лиц, а ещё прибавьте сюда двойного агента в лице охранника, добровольно, к слову, перешедшего на сторону Химе. Послужной список так себе и оправдаться-то нечем. — Будешь отрицать, что вас с Хагоромо объединяет тайная связь? И ночью вы не обнимались у старой ивы? — связь, в смысле, преступная, совершенно теряюсь в брошенных в лицо словах младшего, хмурясь сильнее. — Хоть бы места выбирали не такие приметные, а то противно, — усмехается Учиха, окончательно выбивая почву логики из-под ног. О чём речь, так и хочется спросить, когда в разговор влезает неожиданный персонаж. — Госпожа, вы поэтому просили… — тихий писк режет слух, прорывая закипающую ярость наружу. Момо, сделай милость, закрой свой рот, огрызаюсь про себя, наконец сопоставив две части мозаики, отвечая на прожигающий своей ненавистью взгляд юнца. Ладно женщины, их проблемы, связанные с душевными терзаниями на любовном фронте пудрят мозги так, что аж волосы дыбом встают, стоит начать разбираться в веренице интриг, но с тобой-то что, парень? Неужто заняться больше нечем? Может лучше подумаем о сохранении шатких дружеских отношений? — Если бы я захотела изменить, то выбрала бы кого-то равного по статусу Мито, — такие пустые, казалось бы, слова задевают хуже, чем былые издевательства. Лезешь тут из кожи вон, пытаясь разгрести всё то дерьмо, что огромной кучей навалено поверх делишек «великих» кланов, а тебе раз за разом подсовывают всё новые неприятности, то и дело ставя палки в колёса. По едва заметному дёрганью понимаю, что Изуна в курсе похождений старшего брата, поэтому он тут же замолкает, не зная чем крыть, а после вовсе покидает поляну. Вот и поговорили.***
К концу дня сил нет настолько, что Кацуби, не выдержав засыпающую на ходу Химе, выпроводил меня обратно в мир, наотрез отказываясь продолжать обучение. Мало того, что его это раздражает, так и я ничего не запоминаю, поэтому поспать кажется не такой уж плохой идеей. А пока иду до поместья можно поразмышлять над происшествием. Если так подумать, то попалась Узумаки по-идиотски легко, и братец оказался в нужном месте в нужное время. Если и это удачное стечение обстоятельств, а не тщательно спланированная операция, то я умываю руки. Но если всё было продуманно заранее, подготавливая ловушку, значит ли это, что отрава предназначалась не Учихе, неожиданная догадка пронзает сознание, врываясь кривым воспоминанием перед глазами. Опять кровь на руках, клинок, встреча взглядом, от которой перехватывает дыхание. Нет, не может этого быть, чувствуя дрожь, не верю своим глазам, когда заезженный фрагмент памяти будто в замедленной съёмке чётко вырисовывается. Добавляет к пустующим частям мозаики деталей, приоткрывая завесу тайн. Добродушные карие глаза, пропитанные жгучим холодом, что смотрят на оседающую на землю девчонку.Его глаза.