Маленькая девочка

Кое-как встав с кровати, Саша медленно и покругу обошла комнату, размышляя обо всём, что, в первую очередь, не касалось школы и сборов. За четыре дня, прошедших с момента последнего их разговора с Алёной, не изменилось ровным счётом ничего: пятницу и четверг, два из этих четырёх дней, она провела, раздумывая, как бы подступиться и подружиться с девочкой, думая, размышляя, строя планы, в общем. А затем наступили выходные, и Саша, как бы не хотела помочь девочке и сблизиться с ней, напрочь забыла обо всём, стараясь максимально отдохнуть за эти два дня. Однако выходные прошли быстро, и Горбачева так и не отдохнула. Мало того, она так и не придумала, как бы ей сблизиться с Алёной, что её очень огорчало, на самом деле. Ещё один круг по комнате, во время которого Саша очень зло поглядывала на кровать, пытаясь убедить себя, что сейчас у неё другие планы, и лишь затем она всё уже отправилась умываться. Сегодня свои порезы она изучала утром. Обычно о них Саша вспоминала где-то на полпути к школе, поэтому как-то и не рассматривала их, не считая нужным тратить на это время, однако сегодняшним утром, когда ей было ну очень лень куда-либо идти и что-либо делать, девушка решила выделить на это несколько минут. Пальцами бегло пробежалась по ранкам, отметив, что никаких особо выделяющихся нет, но есть несколько новых, все едва заметные, а значит, что и Марина не перерезалась, пока что. И на том спасибо. Затем прошлась и взглядом, задумчиво рассматривая порезы, словно бы это ей что-нибудь и дало. Затем девушка все же собралась и вышла в школу, впервые с пятницы начиная думать об Алёне. Интересно, как она? За два дня, если версия об её многочисленных проблемах дома верна, могло произойти всё что угодно, и Саша об этом может и не узнать. Страшно, на самом деле. И почему-то Горбачева начинала сильно беспокоиться и накручивать себя, хоть это и глупо. Она ведь целых два дня спокойно прожила, совершенно забыв обо всех проблемах и её, и девочки, а сейчас началось вот, и снова она беспокоится, чуть ли не бегом спеша в школу, надеясь увидеть там девочку. Она себя накрутила, переволновалась. Как обычно. Девочка сидела за своей партой, положив голову на руку и пальцами медленно перебирая свои розовые прядки волос, которые были самым ярким пятном в её внешности. Её взгляд неторопливо и как-то задумчиво обегал класс, и, кажется, девочка полностью освоилась и больше не боится их. Вернее, так оно выглядело, но никто точно не мог знать. — Привет, — Саша, быстро сходив и положив рюкзак на свою парту, аккуратно подсела к девочке, привет, я подсяду? как-то робко смотря на неё, словно спрашивая разрешения. — Можно, да? — Привет, — Алёна улыбнулась, всё равно немного отшатнувшись от девушки, и Горбачёва, у которой буквально перехватило дыхание, когда она увидела такую милую улыбку девочки, немного помрачнела, поняв, что Швецова всё равно боится и стесняется её и других, как бы она не улыбалась. — Конечно, садись, если хочешь. Саша недолго помолчала, оглядывая Алёну, из взгляда которой пропала какая-то мечтательность, на место которой пришла обычная хмурость, грусть, загнанность. И Горбачёвой снова стало очень жалко девочку, ей захотелось обнять её и как-то согреть, словно бы одним прикосновением она могла избавить девочку ото всех проблем. Но нет, она не могла позволить себя даже коснуться её, ведь, возможно, она напугает Алёну своим прикосновением — немногие любят, когда их трогают, а человек с проблемами, как у девочки, — уж точно. — Как прошли выходные? — несколько неестественный вопрос, который Саша никогда бы не задала своим другим друзьям, однако сейчас ей было важно всё-таки узнать ответ, ведь именно из-за него она сегодня чуть ли не бежала в школу, боясь не увидеть там девочку. Однако Алена, которая ранее и так уже немного помрачнела, сейчас окончательно перестала быть той милой девочкой, которую Саша увидела несколькими минутами ранее. Из взгляда пропали все радостные эмоции, с которыми девочка оглядывала класс, она нахмурилась, поёжившись, словно при напоминании о чем-то страшном, посмотрела на парту, в окно, стараясь, главное, не смотреть на Сашу и других ребят, а затем, пытаясь сгладить свою реакцию, чтобы никто ничего плохого не подумал, выдавила из себя улыбку, может, и не очень-то неестественную, но новый класс точно ещё не могу до конца изучить всё улыбки такой обычно мрачной и испуганной девочки, которая улыбалась крайне редко. — Прости, — Саша, не подумав, потянулась вперед, коснувшись плеча девочки, пытаясь таким образом извиниться за свой вопрос, который, как видно, очень расстроил девочку, однако, когда та крупно вздрогнула, поспешно выбираясь из рук Горбачёвой и вставая рядом с партой, постоянно косясь на Сашу и ожидая, не выкинет ли она чего-нибудь нового, девушка поняла, что сделала то, чего она точно делать не должна была, то, чего Алёна точно не ожидала, и то, что, вероятнее всего, очень испугало девочку. — Прости, — ещё раз повторила, пытаясь поймать взгляд девочки, — прости, прости, пожалуйста, — ударение на последнее слово и максимальная мольба в голосе. — Я не подумала, прости, пожалуйста. — Да нет, — на удивление быстро ответила Алёна, медленно полуприслоновшись-полуприсев на подоконник. — Прости, пожалуйста, я ведь так и не ответила на твой вопрос. Просто… Просто… — девочка запнулась, и Саша, которая посмотрела на неё именно в этот момент, заметила слёзы, которые Швецова, прикрыв глаза, старательно пыталась скрыть и не дать им скатиться по щечкам. — Господи, подожди, тихо, — Горбачёва быстро пробралась к девочке, аккуратно замирая прямо перед ней. — Не плачь, пожалуйста, прошу, — девушка перешепла на шёпот, однако она всё равно была прекрасно слышна. — Я не заставляю тебя отвечать, прости, пожалуйста, я не хотела тебя расстроить этим вопросом, прости, — поятоянно извинялась Саша, оглядывая класс, который уже постепенно наполнялся, и некоторые из присутствующих уже косились на Алёну и Горбачёву. Швецова ещё некоторое время стояла молча, успокаиваясь. Затем девочка медленно посмотрела на Сашу, о чём-то раздумывая, а позже, также шёпотом, сказала что-то очень неразборчивое, из чего Горбачёва поняла только: «Прости» и «Все нормально». — Господи, да за что тебя простить-то? — слишком громко и удивлённо спросила девушка, отчего Алёна сдавлено выдохнула, вжимаясь в подоконник. — Ох, прости, пожалуйста, не хотела тебя пугать, — между девушками повисла неловкая тишина, во время которой очень отчётливо прозвучал в коридоре школьный звонок, и весь небольшой класс стал постепенно рассаживаться по местам. — Ладно, — Саша пристально смотрела на девочку, так и не придумав, чего бы ещё сказать в качестве извинений и, возможно, поддержки. — Уже урок начинается, я пойду за свою парту, ладно? — Да, конечно, — уже чуть громче сказала Алёна, всё ещё испуганно смотря на Сашу, однако начиная уже сползать с подоконника и подходить к парте. Получив разрешение, Горбачева улыбнулась и, посмотрев ещё раз на девочку, ушла к своей парте, вставая рядом с ней, когда в класс зашел учитель. Назло Алёне первым уроком стояла геометрия, которую, как бы девушка не старалась, она не понимала. Нет, она не не учила и не отдыхала на уроках, а очень усердно запоминала все определения, аксиомы, которых к одиннадцатому классу стало великое множество. Но она всё равно не понимала, как, куда и зачем все это применять. Ну не понимала, и всё тут. А у Саши было наоброт. С трудом, но геометрию она понимала и даже любила, хотя и часто ошибалась и путалась в этом предмете. геометрия абьюзер ((( Однако у учителя Горбачёва имела неплохую репутацию, поэтому на уроках её спрашивали только тогда, когда была либо очень сложная задача, либо ни у кого уже ничего не получалось. Поэтому Саша сидела, не спеша записывая задачу в тетрадь и лениво наблюдая за тем, как Алёна, которой пришлось решать эту задачу, ничего не понимала, тупо смотря в тетрадь и чуть ли не плача от безысходности и страха, что ей что-либо будет, если она не решит задачу. В какой-то момент, когда девочка обернулась в поиске помощи, и Саша заметила в её взгляде совсем уж полный испуг, а в уголках глаз виднелись собирающиеся слёзы, Саша, очнувшись, быстро стала придумывать план, как помочь девочке, ведь ну не может она не решить задачу и, соответственно, навлечь на себя проблемы. К огромной радости Саши, девочка решала задачу в тетради, а не на доске, что, бесспорно, очень облегчало её задачу. Быстро вырвав из тетради лист, на котором она уже решила задачу, аккуратно и через одноклассников она передала этот лист девочке, молясь, чтобы учительница, которая в этот момент как раз-таки отвернулась, так и не заметила ничего. Швецова, когда её толкнул один из одноклассников, протягивая лист с ответами, быстро пробежалась взглядом по классу, выискивая своего спасителя или спасительницу, и, наткнувшись на улыбающуюся Сашу, вздрогнула, сжимая лист, и дёрганно кивнула, показывая таким образом свою благодарность. Руки девочки немного подрагивали, когда она переписывала решение задачи и поднимала руку, сообщая о том, что она решила, учительнице. Когда она зачитывала вслух своё решение, девочка, чуть не плача, запиналась, постоянно поглядывая на Сашу, словно извиняясь, казалось, за свою глупость и проверяя, так ли она все говорит. К счастью, учитель кивнул, похвалив девочку, и перешел к следующей задаче и следующему ученику соответственно. Постепенно урок закончился, и класс, облегченно вздохнув, быстро вышел из класса. Алёна, которая уже успокоилась после своего почти что провала, стояла посреди класса, сжимая в руках лямку рюкзака и переменаясь с ноги на ногу, внимательно смотря на Сашу, которая собиралась медленно, о чём-то оживлённо разговаривая с Мариной. Заметив, однако, что в классе помимо них осталась только Швецова, девушка внимательно посмотрела на неё, а затем, что-то шепнув Марине, подошла к девочке. — Спасибо большое, что помогла, — Алёна снова улыбнулась, робко покачиваясь. — У тебя красивая улыбка, — зачем-то сказала Саша, а Алёна лишь смутилась, посмотрев в землю. — Касательно задачи: ничего страшного, я не могла не помочь, солнце, — Горбачёва замолчала, раздумывая, насколько она перестаралась, назвав Алена солнцем. Девочка, услышав это странное и непривычное для себя слово, странно пискнула, отступив назад. Алена робко посмотрела на неё, как-то ласково, казалась, улыбаясь, поправляя лямку спадающего рюкзака, отчего чрезмерно большой рукав её худи спал, открывая руку девочки. Порезы. Горбачева вздрогнула, всматриваясь в них, пытаясь запомнить. Алена, впрочем, сразу же убрала руку, смутившись, и, неловко выпустив рюкзак, уронила его. Саша наклонилась, поднимая его, однако из головы не выходили красные полосы, перевязанные в некоторых местах бинтами и прихваченные пластырями. Когда рюкзак был снова в руках у девочки, та, боязливо покосившись на Сашу и прошептав: «Извини, я такая неуклюжая», поспешно выскочила из класса, а Горбачёва даже не поспешила следом. Действительно, что она ожидала? Что Алёна, по котороый было видно, что у неё проблемы, удержится от селфхарма? Глупо. Но Саше было страшно понимать, что девочка делает это с собой. Страшно, страшно, до боли грустно. Но ведь она не должна об этом думать, это не её жизнь и не её тело. Оглянувшись, Горбачева поняла, что осталась одна в классе, поэтому, вздохнув, она поспешила на следующий урок. Как обычно, после какого-то определённого момента ничего интересного больше не происходило, и Саша, послушно отсидев шесть уроков, решила, что идти на какую-то классную работу, связанную с непонятно чем, она не будет. Поэтому, быстро оценив всю ситуацию и прикинув, не будут ли её разыскивать, девушка быстро отделилась от толпы, свернув к раздевалкам. К своему удивлению, она увидела там Алёну. Не плачущую, не от чего-то прячуюся. Нет, просто Алёну. Просто маленькую мечтательную девочку, которую она видела сегодня утром, когда она только вошла в класс. Так подумать, Алена была красивой. Очень. Нежные голубые глаза, несколько пухлые, что было, наверное, удивительно, щёчки, пухлые губы, которые, кстати, не казались какими-то слишком большими, а наоборот, очень шли девочке. Розовые волосы, милая свободная одежда. Возможно, это именно Саше девочка казалась очень красивой, не являясь таковой на самом деле, Горбачёва об этом не думала. Задумавшись и разглядывая девочку, Саша снова вспомнила, что ведь, возможно, девочка могла быть куда более красивой и жизнерадостной, могла бы гораздо чаще улыбаться. Но нет. — Ты как? — Горбачёва подошла к девочке, присаживаясь перед ней на корточки. Не очень удобно, главное, что она видит Алёну. — И почему здесь, а не на работе этой классной? — снова спросила Саша. Не факт, конечно, что из их разговора выйдет что-то дельное, но уж очень ей хотелось наладить отношения с девочкой. — Всё хорошо. На занятие просто не хочу идти… — как-то задумчиво сказала Алёна, улыбнувшись. Повисла небольшая пауза, во время которой Саша, которая не прекращала думать и анализировать все изменения, происходящие с Алёной, невольно тоже заулыбалась. Всё-таки их отношения с девочкой продвинулись и сильно, наверное. И главное, что сама девочка стала больше улыбаться, перестала дёргаться каждый раз, когда Саша подходила к ней и пыталась заговорить. — Знаешь, ну, просто скажу, — начала Саша, раздумывая, будет ли правильным то, что она сейчас скажет. По идее, она таким образом поддежит девочку, как-то улучшит её самооценку. Хотя нет, это глупо. Девушка замолчала, а Алёна, которая перевела взгляд на неё, когда она начала говорить, снова принялась смотреть куда-то в сторону. — Ты очень красивая, — выпалила Саша, улыбнувшись. Девочка, которая уже расслабилась, снова перевела взгляд на Сашу и вздрогнула, неестветсвенно отклоняясь от девушки. — Зачем ты так говоришь? — шёпотом спросила девочка, резко вставая и в какой-то спешке начиная собираться. Саша даже немного испугалась такой реакции, не до конца понимая, что такого в этой фразе. — Я говорю, потому что я так считаю, — сказала, однако, Горбачева максимально спокойным тоном. — Кстати, ты чего собираешься? — немного неловкий вопрос, потому что Саша не понимала, она ли стала причиной таких резких сборов, или девочка сама о чём-то вспомнила. — Прости, прости, пожалуйста, — шепнула Алёна, подхватывая рюкзак и направляясь к выходу. — Я ужасно опаздываю, прости, поговорим потом, ладно? — услышала Саша, которая поспешила вслед за девочкой. — Хорошо, удачи, — девушка улыбнулась остановившейся ненадолго Алене, а затем и сама, подхватив рюкзак, поспешила следом. Алена чуть ли не бегом спешила по улице, отдаляясь от школы. Подойдя к неприметной многоэтажке, ничем не выделяющейся среди множества таких же, девочка, помявшись у подъезда, робко зашла внутрь. Дома было тихо. Девочка, оглядываясь, прошла в единственную в доме комнату. Был ужасный бардак, в котором девочка, однако, прекрасно ориентировалась. Быстро пройдя комнату, Алёна вышла на кухню. Её мать сидела, сжимая в руках маленький пакетик с чем-то белым и телефон, на котором часть этого порошка была рассыпана. Алёна, увидев это, замерла в дверях, понимая, что ничем хорошим это не обернётся. Но она даже не вздрогнула при виде наркотиков, не испугалась за мать, не попыталась её как-то остановить. Привыкла к таким ситуациям? Да. Проходила уже через всё это? Да. Уже выплакала всевозможные слёзы по этому поводу, не понимая, как помочь маме? Да. Частично ей было абсолютно плевать на человека, бившего и унижавшего её? Конечно. Было просто страшно. Страшно, что её снова побьют. Конечно, они обе были женщинами, и, по сути, у них были равные силы. Но девочка, как бы не хотела, не могла ударить свою мать. Даже такую. А она могла и делала это довольно часто. А потом Алёна запиралась в ванной, глотая слезы, и, тихо подвывая куда-то себе в руку, чтобы не было слышно, с чувством и расстановкой изрезая ноги, немного руки и даже живот в кровь. Главное, со вкусом. — Почему задержалась? — холодно спросила мать Алёны, даже не пытаясь как-либо спрятаться со своим довольном страшным действием, словно бы это не её дочь вовсе, а просто какой-то такой же дружок-наркоман. — Прости, п…пожалуйста, — Алёна медленно отступала обратно в комнату, понимая, правда, что её мама, которая уже встала и чуть ли не подбежала к дочери, точно не даст ей уйти. Женщина, находясь не в самом лучшем состоянии, ни с того, ни с сего размахнулась, ударяя дочь куда-то в область груди. Из-за веществ, принятых ей ранее, силу она, естественно, не расчитала, от чего девочка, которая всё-таки да успела отклониться, принимая удар на плечо, всё равно вскрикнула, чуть не упав от боли, а из глаз покатились неконтролируемые слёзы и боли, и обиды на мать. Почему, почему у кого-то нормальные родители? Любящие, заботливые. А у неё мать-наркоман, в одиночку растящая ребёнка, попутно избивая её. Следующий удар, сопровождаемый то ли криком, то ли визгом женщины, пришелся на руку девочки, из-за чего та, получив как следует и по перебинтованным ранам, которые, наверное, начали кровоточить после такого удара, и просто в общем и целом по руке, упала, отползая от матери, которая, с каким-то чувством победы наступала. Алёна заскулила, сжимаясь на полу в комочек и пытаясь закрыться руками, однако мать, подойдя к ней, больно схватила её за волосы, потянув на верх. Задыхаясь от слёз, девочка вскочила, руками пытаясь отцепить мать от своих волос. Девочка чувствовала, что задыхается из-за того, что плачет и чуть ли не кричит одновременно, но вздохнуть никак не получалось, и маленькая милая девочка едва ли не падала. Мать снова больно дёрнула её за волосы, потащив куда-то, и Алёне ничего не оставалось, кроме как идти следом. — Отпусти… пожалуйста, — девочка выгибалась, подставляясь под руку матери, чтобы не остаться совсем уж без волос. Женщина, доведя её до довольно старой и побитой двери ванной комнаты, втолкнула её туда, включила свет и захлопнула дверь, запирая её снаружи. — Завтра ты никуда не идешь. Будешь сидеть тут и обдумывать своё поведение, — бросила женщина перед тем как, влекомая наркотиками, хлопнуть дверью квартиры, отправлясь куда-то, очевидно, за приключениями. Алена же, запертая в маленькой ванной комнате, громко плакала, закусывая ткань кофты, просто чтобы хоть как-то успокоиться и не кричать от боли и страха. Такое уже было, не зря же мать приделала снаружи засов, чтобы девочка не вылезла. Совсем поехавшая. Но как больно. Девочка, сжавшаяся в комочек, от чего стала ещё более маленькой, хотя, казалось, куда уж, гладила себя по волосам, пытаясь как-то заглушить боль. Руки, которые болели и саднили, девочка упорно не замечала, используя рукава как заглушку для криков. Сидя на полу, она прижала ноги к груди, защищаясь от кого-то или чего-то и сильно потрясываясь от слёз и вскриков, которые она едва сдерживала, вытирая об кофту слёзы. Как же больно. Как же страшно. Девочка тряхнула головой, снова провывая что-то непонятное и утыкаясь в кофту, руками что-то трогая, что-то дёргая, что-то разрывая, наверное. Успокоилась девочка только под вечер, наверное. И то, только прекратив плакать, она, покачиваясь и всё еще всхлипывая, оглянувшись на дверь, достала из-под ванной канцелярский ножик и бинты. Подумав, достала также бутылочку перекиси. Пригодится. И снова она начала плакать, особенно, тогда, когда лезвие ножика касалось и входило под кожу, медленно прорезая её вслед за рукой девочки, которой она и направляла его. Больно. Очень. Слезы, стекающие по щекам, пемешивались с капельками крови, а девочка всё никак не останавливалась. Сильнее, больнее, глубже. это как не очень описание к гетеро порнухе явно не к порезам......... Что было дальше, девочка помнит смутно. Вроде бы она ещё долго сидела, прислонившись спиной к ванне и плача, чуть ли не до криков. А потом, вроде, был какой-то период, когда ей было очень плохо, было очень темно и жарко, болела голова и безумно щипало ноги и немного руки. Потом… суп с котом утро? Да, наверное. В какой-то момент, когда Алёна уже пришла в себя, почти успокоившись, и даже забинтовала порезы, убрав все остатки бинта, перекись и нож под ванну, хлопнула дверь квартиры. Девочка, надеясь, что её выпустят, подползла к двери, вслушиваясь в каждый звук. Вот, её мать прошла к кровати, вот заскрипел старый диван, стоявшийй ещё, наверное, с рождения Алёны. А больше звуков не было. Тишина. Полная. А Алёну так не выпустили. Девочка не знала, ни сколько времени, ни какой сейчас день — вчера или сегодня? Страшно. И девочка снова заплакала, стараясь не издавать лишних звуков, ведь это ей же обернётся не с лучшей стороны.