Маленькая девочка

— Саш… Мне очень страшно, — тихо, почти шёпотом, пролепетала Алёна, порывисто вытягивая руку, видимо, планируя ухватиться за Горбачёву, однако передумав. Девочка стояла за спиной и Саши, заинтересованно разглядывая пол. — Что случилось? — Саша, закрывающая за ними дверь квартиры, заметила этот жест и сама взяла девочку за руку, слегка сжимая её. — Ты боишься возвращаться в школу? — Н… Да, — Алёна хотела было привычно отмахнуться, сказать, что всё хорошо, однако постеснялась врать Саше, так много для неё делавшей. — Я боюсь одноклассников, учителей, уроки, да даже само здание пугает меня. Со всем связаны плохие воспоминания… — Алёна смутилась. — Солнце, не переживай, ладно? — Саша потянула девочку из подъезда. — Ты сегодня не одна, с тобой я. Я не дам тебя в обиду, правда. Я понимаю, что тебе сейчас тяжело и страшно, но поверь, пожалуйста, что всё пройдет, — девушка посмотрела на Алёну, которая кусала губы, вцепившись своей рукой в ладонь Саши. — Не бойся, — мягким голосом добавила Горбачева. — Прости, — виновато потупилась девочка. — Опять тут ною… — Всё хорошо, — Саша улыбнулась. В школе всё было по-прежнему. Темно, страшно, неуютно. Алёна непроизвольно жалась к Саше, прижавшись и сразу отстранившись, побоявшись показаться навязчивой, опять пугалась и прижималась, но тут же снова отстранялась, и так по кругу. — Иди, — Горбачёва мягко подтолкнула слегка сопротивляющуюся Алёну к кабинету, однако и сама шла следом, придерживая дрожащую девочку. — Не бойся, прошу, — Саша встала у своего места. — Садись со мной.? — она чуть смутилась. — Ты же с… девочкой? Прости, я не знаю, как её зовут, — Алёна порывисто дернула лямки рюкзака руками, которые мелко дрожали, что для девочки, впрочем, уже давно стало нормой. — Она же твоя подруга, я не могу её… — Солнце, не переживай, ты чего? — Саша улыбнулась, начиная готовиться к уроку. — Всё нормально, правда. Марина не обидится, ведь частично знает ситуацию. В конце концов, мы с ней серьезно подруги, пусть и не самые лучшие, поэтому как бы… — Точно? — в голосе Алёны проскользнула надежда быть хоть кому-то нужной. — Да, солнце, — Саша улыбнулась, приглашающе коснувшись рукой стула. — Садись и не беспокойся. — С… спасибо, — девочка запнулась, когда благодарила. Слишком много всего. Сначала — очередная ссора с матерью, откуда она выбежала, едва успев схватить рюкзак и телефон, которые ей необходимы в жизни. Потом — Саша, которая непонятно зачем и почему пришла и фактически спасла её. Дальше помощь и забота Горбачёвой, болезнь и выздоровление, гитара и теплые и несколько философские разговоры по вечерам. Да, ей становилось лучше, эти несколько дней стали буквально лучшими в её жизни. Но Алёна боялась всего, что на неё так неожиданно свалилось, боялась, что снова погрязнет во всем том, из чего только начала выбираться, но на этот раз гораздо сильнее. Она боялась всех, кроме Саши. Боялась потерять всё. Как на зло, первым уроком попалась геометрия. Алёна до слёз ненавидела этот урок, но ничего поделать не могла, ведь ей было сложно, а просить помощи она боялась. Девочка сидела и дрожала, вжимаясь в стул, ведь она ничего не понимала, а пропущенная… неделя?.. только ухудшала ситуацию. Но, как и следовало ожидать, Алёну спросили в числе первых. На ватных ногах и с дико колотящимся сердцем девочка вышла к доске, про себя молясь, чтоб хоть кто-нибудь ей помог и подсказал. Учитель что-то спрашивал, но Алёна соображала с трудом, пытаясь унять панику. — Швецова? — голос чуть повысился, и Алёна невольно оглянулась на него. — Вы меня слушаете? — Да, извините… — дрожащим голосом ответила девочка, от волнения больно кусая губы. — Так что, каков на ответ? — Э… — Алёна замолчала. В глазах стояли слезы, и девочка, предвкушая наказание матери, которое ждало её за оценки ниже пятерки, ну или в редких случаях четверки, пыталась найти в лицах одноклассников ответ. — Садись, — нарушил затянувшееся молчание педагог. Алёна, вздрогнув, метнулась к своему месту, чуть ли не падая на стул. Руки, да и все тело, дрожали, и она едва сдерживала подступающие слёзы. Ей поставят два… Её накажет мама. Почему, почему она такая глупая, бессмысленная, бесполезная. Саша участливо посмотрела на Алёну, ласково касаясь рукой сжатых и дрожащих кулачков девочки, а та в ответ лишь тяжело выдохнула, благодарно взглянув на Горбачеву. Урок закончился, и Алёна, всё ещё дрожа, вылетела из класса, не дожидаясь окликнувшей её Саши. Не разбирая дороги, она напролом летела к женскому туалету, где, залетев в одну из кабинок, устало прислонилась к двери, кидая рюкзак на пол, в, наверное, грязь. Слёзы сами потекли из плотно сжатых голубых глаз, ведь Алёна уже просто не могла сдерживать эмоции. Какой… позор. И что же её ждёт.? Почти что молниеносно девочка склонилась к рюкзаку, из-за чего закружилась голова, и она лишь магическим образом удержалась на ногах. Рука скользнула в маленький внутренний кармашек, доставая оттуда железный, блестящий в свете лампочки нож. Ничего не слыша и не видя из-за застилающих глаза слез, девочка, секунду подумав, присела, задирая штаны вверх. Первый порез на ноге, которая вмиг покрылась мурашками. Второй, более глубокий третий… Слёзы стекали, а Алёна всё дергала рукой, раз за разом рассекая бледную кожу и раня себя. Боже, насколько же она ужасна, сколько всего плохого она заслужила… Алёна не явилась на урок, и Саша начала не на шутку волноваться. Она видела, как девочка выбежала из класса, даже слишком быстро, но Горбачева даже не знала, что могло случиться у девочки за столь короткий срок. Саша приблизительно догадывалась, что Алёне страшно и плохо, и что она сейчас, вероятно, просто опять плачет в туалете, возможно даже с ножиком в обнимку. Эта мысль заставила девушку дернуться всем телом, моментально переключая все внимание на свои руки в бледно-красных шрамах. Но нет. На руках не изменилось абсолютно ничего, не добавилось ни одной новой полосочки, что дало Саше робкую надежду на то, что даже если Алёна и плачет сейчас где-нибудь, то, как минимум, без ножа. Наверное… — Извините, — волнение не давало Саше покоя, из-за чего она решила выйти на поиски девочки уже сейчас. Урок подождет, сейчас главное — Алёна. — Можно выйти? — невинный вопрос. — Сколько раз говорила, — учительница недовольно закатила глаза, — не спрашивайте, просто выходите. — Да, извините, — Саша мило улыбнулась и под несколько неодобрительный и удивленный взгляд учительницы выскочила из класса. В гробовой тишине коридора слышался голос учителя из соседнего класса и учеников, отвечающих ему. Да вообще практически всё слышалось. Саша практически добежала до туалета, замирая перед двумя дверями и прислушиваясь: в одной, возможно, находится Алёна. Саша была права. Тихие, почти беззвучные всхлипы, но довольно громкое дыхание, звук какого-то шевеления и шорохи доносились из-за одной из дверей. Горбачева не сомневалась, что это Алёна. Правильно ли она поступила, что, даже не спросив, постучала в дверь, попросив девочку открыть, хотя это и мог быть кто угодно? Не факт. Однако судьба иногда бывает благосклонна к Саше, которая ради маленькой девочки, непонятно откуда взявшейся на её голову, готова сорваться с урока и бежать разыскивать её чуть ли не по всей школе лишь ради того, чтоб узнать, что у неё случилось. — Открой, пожалуйста… — тихо сказала девушка. — Это я — Саша. Всё сразу постаралось затихнуть, однако скрыть тяжелое дыхание, которое успокоить в одну секунду, наверное, вообще невозможно, всё равно было прекрасно слышно. — Прошу, открой, — повторила Саша, не собираясь отступать. — Солнышко, пожалуйста, — Горбачёва недовольно вздохнула, понимая, что опять перестаралась с заботой и милыми словами. Хотя, возможно, она просто напросто немного не привыкла ко всему этому… За дверью всё также молчали, однако послышались какие-то шорохи, звук задвигаемого канцелярского ножа, от которого Саша вздрогнула, невольно начиная опять оглядывать своё тело в поиске новых шрамов. Она словно сама почувствовала боль от прикосновений лезвия, хотя последний раз в таких целях она держала его в руке более шести лет назад. Тяжелое время было. — Алён, — протянула девушка, устало опираясь на стену. — Ну? — дверь открылась, и к Саше вышла Алёна, которая старалась максимально уверенно смотреть на девушку, унимая дрожь по всему телу. Все бы ничего, и даже странные шорохи за дверью Горбачева могла бы списать на разыгравшуюся фантазию, однако за себя очень ясно говорили покрасневшее пятнами лицо и, что сразу бросилось в глаза, носки, ноги под которым были обмотаны чем-то толстым, должно быть, бинтами, но всё равно в некоторых местах были красными. Видимо, у Алёны не было ни капли времени, чтоб остановить кровь, так что она лишь замотала всё бинтами. — Что случилось? — Саша протянула руку, чтоб Алёна отдала ей свой рюкзак, довольно тяготивший девочку, но та лишь сильнее вцепилась в него пальцами. — Всё нормально, — ответ прозвучал бы ровно так же, если бы человек с оторванными ногами, лежавший в луже собственной крови, уверял бы, что все у него в порядке, и он просто немного поранился. — Да ну? — Саша прищурилась, убирая руки за спину. — Ты просто переволновалась, да? — в её голос вновь вернулись заботливые нотки. — Солнышко, ну зачем? — она взглядом указала на окровавленные носки, из-за чего Алёна переступила с ноги на ногу, отводя взгляд и неопределенно дергая плечами. — Можно я тебя обниму? — Саша протянула руку к девочке. Будь они дома, она бы, наверное, не спрашивала этого, ведь за время, проведенное у Саши, Алена освоилась и попривыкла к девушке. И даже не резалась. Ну, или Саша не нашла новые следы. — Как хочешь, — едва слышно ответила девочка, безразлично пожимая плечами. — Прости, но… — Саша боялась прикасаться к Алёне, но ей до жути хотелось обнять её, согреть маленькую и дрожащую девочку, спрятать ото всех проблем. — Если некомфортно будет, скажи, пожалуйста, — тихий шепот перед обычным объятием. Сашина рука, несколько подрагивающая из-за волнения, аккуратно легла на худенькие и сильно дрожащие плечи девочки, аккуратно касаясь шеи и ложась на дальнее плечо. Алёна была настолько маленькой для Саши, что та в который раз невольно удивилась этому, даже несколько испугавшись этой худобы, крупной дрожи, бледной кожи и этой безучастности, сквозившей отовсюду, даже сквозь ледяную кожу. Кажется, Алёне уже без разницы, что с ней будет дальше. Теплая Саша притянула слишком ледяную и бледную девочку к себе, свободной рукой касаясь кисти другой. Сильно сжимать Алёну не хотелось: вдруг ей станет неприятно или даже плохо от такой близости. Девочка некоторое время безучастно наблюдала за этим, кажется, совершенно ничего не чувствуя. Ей было слишком без разницы. Слишком плохо, страшно. Слишком по-новому эта теплота и забота, исходящая от Саши. Она боялась признаться себе, но она была готова провести в теплых и ласковых объятиях Горбачевой остаток своей жизни. Кажется, эта сильная, даже слишком, привязанность возникла из-за минимальной поддержки и заботы, которых девочка не получала с очень раннего возраста, практически забыв о том, что это. Алёна винила себя, что так легко привязалась, и старалась отогнать мысли об этом. Нельзя. Помявшись какое-то время в нерешительности и страхе, что сейчас её оттолкнут и выбросят, словно никому не нужную игрушку, Алёна медленно обвила дрожащими руками талию Саши, прижимаясь к ней. Эмоции, которые то были в её жизни, то пропадали, вновь нахлынули жгучей волной слез, которые девочка старалась всеми силами сдержать. Нет, она же не может… Тихие всхлипы, затем слёзы, потекшие по щекам, капающие на плечо Саши, куда Алёна положила голову, сдавленные вздохи и сильная, неконтролируемая дрожь по всему телу. Алёна правда ничего не видела перед собой, даже забыла на время, где она. Просто плакала. — Прости… — наконец послышалось среди тихих всхлипов и сдавленного дыхания, — я не должны была… — Ну ты чего, — Саша потрепала девочку по волосам, подмечая, что розовая краска выцвела, несколько сантиметров уже отросли и были натурального Алёниного цвета — темно-русого ну не умею я цвета определять. — Солнышко, все в порядке. Ты имеешь право проявлять эмоции, тебе это нужно, в этом нет ничего плохого, — Саша, наверное, несла полный бред, но сейчас нужно хоть как-то поддержать. — Не вини себя за чувства. На самом деле, ты даже молодец, что проявляешь их. — Прости, я… — снова промямлила Алёна. Выскользнув из Сашиных объятий, девочка подошла к раковине, включая воду. Замерла над ней, облокотившись на края. Понемногу она успокаивалась… «Надо ноги обработать.?» — промелькнула мысль в голове, но Алёна махнула рукой: рядом Саша, не хочется заставлять её волноваться, да и, на самом деле, ничего же не случится говорю вам как профи. Ледяная вода помогла немного прийти в чувство, и Алёна, сделав огромное усилие над собой, сжала лямку рюкзака. — Я… не могу идти на урок. Мне все равно влетит за опоздание, но хотя бы чуть позже, а не прямо сейчас, — слёзы снова подступили, и Алёна больно, до крови, закусила губу. Не плакать. — Просто скажи, что ты была в столовой, — Саша пожала плечами. — На самом деле, ты не так уж и сильно опоздала, — она поглядела на время на часах телефона. — Ела, задержалась… — Но… — неуверенно начала Алёна. — Не переживай, прокатит, — Саша ободрительно улыбнулась, протягивая девочке руку. — Пойдем? — Алёна, зажмуриваясь, кивнула. Вдох-выдох. Не плакать. Отмазка про столовую, к огромному удивлению и счастью Алёны, сработала, лишь только учительница смерила её неодобрительным взглядом, под которым девочка в страхе сжалась, ожидая того, что на неё сейчас будут кричать. Прямо как дома. Прямо как мама. Но всё было хорошо, и до конца дня больше ничего не происходило. После уроков девочка хотела было пойти к себе домой, пусть и к матери, но домой. Как бы там всё ни было, Алёна тянулась к этому месту, хоть и, одновременно с этим, мечтала туда не возвращаться. Но Саша сразу отказала ей, сказав, что Алёна слишком странная или даже глупая, раз хочет вернуться в это, как она выразилась, «логово дракона». Алёна вздрогнула, испугавшись этого насмешливого тона, — вдруг её сейчас будут ругать за её глупость? — но Саша лишь приобняла девочку, предложив остаться у неё. Девочка, побоявшись спорить, согласилась. Вечером они опять болтали, играли на гитаре, делали, пусть и с инициативы Алёны, домашнюю работу. На следующий день Алёна, отказавшись от какой-либо еды, была особенно молчалива и испуганна, словно бы она и не привязалась к Саше и не открылась, хоть и самую малость. — Солнце, всё хорошо? — спросила Горбачёва, когда Алёна молча спускалась за ней по лестнице дома. — Ты слишком молчаливая. Ничего не случилось? — Всё нормально, — безучастно отозвалась девочка, однако в её чуть дрожащем голосе чувствовались страх, волнение и плохо скрываемая грусть. — Ну ты чего, я же всё вижу, — Саша остановилась, развернувшись к девочке, беря её за руки и заставляя посмотреть на неё. — Что случилось? Алёна смутилась и испугалась, начав крупно дрожать. От волнения на голубых глазах выступили слёзы, отчего глаза заблестели в слабом свете из окна. — Красиво… — протянула Саша, внимательно разглядывая блеск. — Ч-что? — Алёна заикнулась, отступая, и моргнула, стряхивая слёзы. — Нет, ничего, — Саша мотнула головой. — Так что у тебя случилось? — Я. домой хочу. К себе домой. Как бы то ни было, я скучаю по нему. Вот, — девочка смутилась. — Солнце, но ты ведь. понимаешь, что это? Твоя мать… и так далее, — Саша, сжав руки девочки, вновь потянула её за собой из дома. — Да, — коротко сказала девочка. — Прости, я не могу тебя отпустить… Давай позже? — Саша вывела Алёну из дома на улицу. — Давай ты немного оправишься, то есть немного и менталку поправишь… Ну типа, — Саша немного сбилась. — Прости, — Алёна смутилась, отворачиваясь. Она не будет спорить и настаивать на своём. Нет, она не будет упрашивать Сашу привести её домой. Но она очень, просто безумно хочет домой. В дом, где так много воспоминаний. Учеба прошла спокойно, а после уроков Алёна узнала счастливую новость, что Саша сегодня на весь вечер уходит к подруге. Удача? Не иначе. Горбачёва аккуратно оттянула Алёну за рукав в сторону, беря её за плечи и заставляя смотреть на себя. — Я всё понимаю, но не ходи домой. Прошу, — в голосе слышались усталость и понимание, что вряд ли её послушают. — Если так уж прямо хочется, пойдём вместе. Я тебя прошу, солнце, — она почти умоляла. — Хорошо… — девочка отвела глаза, покраснев. Врёт. И прекрасно понимает, что Саша всё понимает. — Ты иди, — Алёна качнула головой. — Всё будет хорошо, не переживай, — показалось, что она убеждает скорее себя. — Прости, — голос дрогнул. — Эй, — Саша наклонилась, всматриваясь в лицо девочки. — Ты будто умереть собралась. Всё будет хорошо, — повторилась. Но и у неё никакой уверенности. — Прощаемся, как перед смертью. Реально, — Саша попыталась улыбнуться. — Я пошла, — она приобняла девочку, чуть коснувшись губами лба Алёны, отчего та слегка покраснела. — Всё будет хорошо, солнце. — Д-да, — Алёна кивнула. Как только Саша отошла, Алёна постаралась как можно быстрее убежать со школьного двора, перебежками добираясь до собственного дома. Сама того не замечая, она начала плакать, крупно дрожа. А зачем она вообще бежит домой.? Девочка чувствовала вину, что бросила мать одну. Ведь той плохо, а она, Алёна, и потерпеть нужно, надо ведь матери помочь. Да, ей страшно. Очень. До слёз, до крупной дрожи, до затрудненного дыхания. Некомфортно, страшно. Но она должна. Девочка зажмурилась, стараясь унять дрожь. Всё нормально. Она как-то прожила шестнадцать лет жизни, проживет ещё. Она обязана помочь маме, она должна относиться к ней снисходительно, ведь и той в детстве жилось нелегко, это всё последствия детской травмы, а Алёна же должна ей помочь. На ватных ногах, сдерживая громкие всхлипы, девочка зашла в холодный и тёмный подъезд. Кажется, где-то здесь отец тащил её своим излюбленным методом — за волосы — за какую-то ошибку, кажется, за тройку по ненавистной Алёне геометрии. А там, кажется, совсем недавно, около года назад, девочка сидела и плакала после очередной ссоры с матерью, когда её выгнали из квартиры. Такое, кажется, маленькое пространство, а столько воспоминаний. Заставляя себя, Алёна практически доползла до двери, замирая перед ней и трясясь, словно стиральная машинка. Зачем, зачем, зачем она это делает… Девочка дрожащими руками нашарила ключи, с третьей попытки вставляя их в замочную скважину. Но дверь была отперта. Неужели… мать дома? Алёна ещё сильнее задрожала, ведь она не была готова к этой встречи прямо сегодня и сейчас. Сжимая ручку двери, чтобы не упасть, девочка проскользнула в квартиру, осторожно (насколько это вообще возможно, когда тебя трясет настолько сильно, что даже представить сложно) ступая по грязному запыленному полу. Всё было тихо. Алёна обошла всю квартиру, но не нашла никаких признаков жизни. Кажется, здесь никого не было уже около недели. Очередная волна холодного ужаса прокатилась по и так напряженной до предела и испуганной девочке, заставляя её прислониться к стене, чтобы не упасть. Что, где, зачем… Столько вопросов, но ни одного ответа. Но девочка, сама того не ожидая, оказалась очень сильной. Поборов головокружение, страх, подступающую истерику, тошноту и ещё, кажется, миллионы проблем, она смогла дойти (почти ровно!) до соседских квартир, обзвонить и, найдя в одной из них соседа, расспросить, что случилось. Алёне сказали, что около недели назад где-то часа в четыре утра приехала полиция и скорая, вызванная непонятно кем и зачем. Громко ругаясь с кем-то, вероятно, с пропавшей матерью Алёны, они куда-то её вывели, и больше никто её не видел. — Надеюсь, её посадят, — чистосердечно признался сосед, заканчивая свой рассказ. — Ты меня извини, девочка, я понимаю, что она твоя мать, но, сама видела, она была человеком — полной дрянью. Это лучшее, что могло её ждать. — Спасибо, — на глаза снова навернулись слёзы. Хотелось рассказать этому бесчувственному человеку, что её мать тоже подверглась насилию в детстве, что она далеко не такая плохая, какой кажется, но Алёна подсознательно понимала, что она скорее пытается себя убедить в этом. — Извините за беспокойство. — Тебе, может, помочь чем-то? А то ведь по стопам матери… — сосед кивнул, показывая, что ждёт девочку. — Нет, спасибо, — Алёна отступала к квартире, стараясь за натянутой улыбкой скрыть всё, что чувствовала. — Как знаешь, — он пожал плечами и молча ушел. Наверное, не так уж он и хотел помочь. Алёна, как только сосед ушёл, забежала в квартиру, такую ледяную, страшную, неуютную. Слёзы, всхлипы, крики, сбитое дыхание — всё резко перестало сдерживаться. Алёна почти упала, но вместо этого удержалась, замахиваясь и со всей силы ударяя рукой в стену. Кажется, ещё буквально капелька, и она бы просто напросто сломала бы себе кости. Кожа покраснела, в некоторых местах она была ободрана, и выступила кровь, но девочка всё равно ещё раз со всей силы ударила в стену, наслаждаясь сладкой болью, падая на ледяную стену и сползая на пол. Захлебываясь от слёз, чуть ли не задыхаясь, Алёна сорвала с себя рюкзак, всё ещё болтающийся за её спиной, чуть ли не отрывая лямки. Ничего не видя, она перевернула рюкзак, выкидывая всё содержимое на пол. Зло разметала всё, едва не разрывая на части. Вот оно! Стальной блеск где-то под учебником помог девочке найти нож. Такой… любимый. Он её сейчас спасет, поддержит. Всегда спасал. Кровь была такой теплой, липкой. Она стекала вниз, на пол, образовывая красные лужицы. Алёна лежала на полу, уже даже не способная сидеть. Её тошнило, но не было сил перевернуться, она сжала руку с ножом, царапая себя по ноге, но она не могла уже полноценно шевелиться. Опять подкралось то чувство законченности, что сегодня всё оборвется. Её жизнь, например. Девочка попыталась вздохнуть, но почему-то не получалось. Она дёрнулась, пытаясь жить и чувствовать, пытаясь дышать, но это ей действительно не удавалось. Она прикрыла глаза, пытаясь сосредоточиться, вздохнуть, но у неё вообще ничего не получилось. Сознание отключилось, а Алёна даже подумать не успела, что она, собственно говоря, умирает… — Блять, блять, блять, — громкий взволнованный шепот, переходящий на крик, и порывистые движения, касающиеся безвольного тела девочки. Кто-то коснулся левого запястья, ища пульс, шеи, нащупывая сонную артерию, всё ещё слабо, но пульсирующую. — Ну же, давай! — в голосе слышались ноты истерики и страха, а дрожащие руки же дали девочке довольно чувственную пощечину. Это не самый лучший способ, но зато действенный. Алёна кое-как разлепила глаза, вопросительно уставившись на Сашу, стоящую на коленях рядом с ней, и попыталась было сесть или хоть как-то пошевелиться, но всё болело так, как не болело никогда, так что девочка, не сдержавшись, застонала, больно укусив себя за губу. Тихо. Надо молчать. Не надо волновать Сашу. — Жива, — тяжело выдохнула Горбачёва, отстраняясь от девочки и садясь к стене, обнимая себя за колени и сцепляя пальцы в замок. Алёна заметила, что её трясло, а лицо подозрительно покраснело и блестело, хотя Саша, кажется, пыталась это скрыть, дрожащими руками проводя по лицу. — Ты чего тут..? — голос дрожал. Странно и страшно было видеть всегда спокойную и уверенную Сашу в таком состоянии. Алёна чувствовала вину, ведь она догадывалась, из-за чего, вернее, из-за кого девушку так трясёт. — Прости, пожалуйста, — Алёна сама испугалась своего голоса, хрипящего и срывающегося. — Я тебя заставила волноваться, прости, — она виновато дернула головой. — Да хватит извиняться, пожалуйста! — Саша сорвалась, дрожащими руками вцепляясь в светлые прядки волос. — Ты просто, блять, даже не представляешь, как мне страшно. Тебя нет дома, тут дверь закрыта, ты не отвечаешь. Спасибо ты не заперлась. Захожу, и тут… — голос задрожал, и Саша запрокинула голову, продолжая сжимать себя за волосы. Как-то больно даже. Кажется, это нехорошо. Похуй. Правда. — Алён, прошу. Как бы тебе плохо ни было, всё можно решить по-другому. Пожалуйста. Я безумно боюсь, что с тобой что-то случится, боюсь тебя потерять. Пожалуйста, солнце, — Саша выдохнула, вновь приобретя самообладание, — не убивайся. — Прости, я больше не буду, — Алёна испугалась такого напора от Саши. — Спасибо, — было видно, что это не те слова, что ждала Горбачева, что ей не нравилось, что Алёна опять извиняется, но ей не хотелось опять спорить. — Нужно всё обработать, — Саша перевела тему. — Если… я возьму тебя на руки, — она коснулась мест, где предполагалось расположение рук, — тебе будет больно? Алёна некоторое время тупо пялилась на всё вокруг, затем приподнялась, пытаясь встать, но лишь села, облокотившись на стену. Она не могла встать сама, потому что было безумно больно. Понимая, что других вариантов нет, она покачала головой, шепча отрицательный ответ и очередное извинение. Саша вздохнула. Перенеся девочку в ванную, Саша при помощи вялых подсказок Алёны нашла несколько упаковок с бинтами и две баночки перекиси. Алёна сама удивилась, увидев их, ведь, как ей казалось, у неё всё закончилось. Ну… значит, нет. Провозившись определенное время, Горбачёва осмотрела девочку, которую только что закончила обрабатывать. — Ты похожа на мумию, — она слабо улыбнулась. — Я заберу их с собой? — Саша кивнула на остатки медикаментов. — Ещё пригодится, мне кажется, — она грустно вздохнула. — Зачем? — Алёна резко вскинулась, внимательно всматриваясь на Сашу. — Тебе они зачем? — в голосе послышалось подозрение. — Мне-то зачем, — с досадой ответила Саша. — Тебе на всякий. — Я здесь останусь, — Алёна чуть смутилась, невольно моргнула, стирая выступившие при воспоминании слёзы. — Это теперь моя квартира. Я здесь одна. Саша коснулась руки девочки, переплетая их пальцы. — Я не настаиваю, если захочешь, то расскажешь потом, — предупредила она вопрос Алёны. — Но давай ты будешь жить у меня, пожалуйста. Поверь, — она сделала ударение, ты не будешь мешать ни родителям, ни мне тем более. Места хватит. Пожалуйста, солнце, — Саша сжала руку девочки в своей. Какие ледяные пальцы. — Я ведь не могу… Я не член вашей семьи, я просто… — Алёна запнулась. — Ты мне важна, — Саша улыбнулась. — Ты мне нужна живой и здоровой. — Я… — Алёна посмотрела на Сашу. Она боялась подвоха, ведь кто знает, что Саше действительно нужно, однако подсознательно хотела верить и тянулась к Горбачевой, ведь она была единственным человеком, обеспокоившимся ей. — Ладно, прости. Я не могу тебе отказать. Хорошо, я поживу у тебя… — Алёна смутилась. — Спасибо, — Саша улыбнулась, обнимая девочку. — Правда.