Лестница

* * *

Сильнее всего на свете она боялась смерти. Страх поддерживала непоколебимая уверенность в том, что никакого загробного мира нет. Та малость, что осталась от довоенных верований, те уцелевшие в памяти терминалов книги и передаваемые из уст в уста легенды — все это служило жалким, слабым утешением. Сказки. Она никогда не любила сказки. Ее мир — реальный мир — был слишком далек от освещенных золотым солнцем долин и лесов, от бескрайнего неба, от наземных городов. Серый, безжизненный, холодный мир металла и бетона. На фоне его выдумки о прекрасных и благородных людях, о приключениях и торжестве справедливости казались глупой, неуместной издевкой. В них скрывалось то, чего она не могла понять — и даже не хотела стараться, полагая неприменимую в реальности мораль излишней. Все, чему Девон учили, расщеплялось на полезное и бесполезное, и во вторую категорию безошибочно попадало то, что могло бы помочь ей наладить отношения со сверстниками, понимать их, сочувствовать - простые общечеловеческие истины не описывались уравнениями или строками кода. Когда речь заходила о доброте и взаимопомощи, девочка становилась слепой, глухой и, возможно, иноязычной. Необходимое любому ребенку общение ставило ее в тупик. Папа говорил, что так сказывается на ее мировосприятии отсутствие материнского воспитания. Говорил он это, разумеется, не ей — делился с Джонасом, едва ли не единственным своим другом. А с дочерью вел себя так, словно не видит поводов для беспокойства. Позже она задумается о целесообразности его тактики и придет к выводу, что лучше быть и не могло. И чрезмерная забота, и любые попытки наладить мировосприятие дочери, привести его в соответствие с некой мифической нормой лишь усугубили бы положение. Оно, по крайней мере, оставалось стабильным. На большее надеяться не стоило. Безусловно, не этого Джеймс ожидал, когда пришел вместе с новорожденной дочерью в Убежище 101 в надежде на безопасность и спокойствие. Но исключать вероятность подобного негармоничного развития ее личности было бы неразумно и слишком самонадеянно. Страх преследовал ее с самого детства, с первого в жизни упоминания о чужой неотвратимой гибели. Отец прибегал к разносторонним объяснениям: говорил, что души умерших отправляются в лучший мир, что они просто засыпают и вечно видят прекрасные сны, что смерть неизбежна и ничего здесь не попишешь и, наконец, что гораздо страшнее смерти - вести утратившее смысл, бесконечное существование. Эффект был слабым, но дочь подрастала: она больше не являлась в слезах каждую ночь, не повторяла: «я не хочу умирать», не пряталась под отцовским одеялом, уткнувшись в его бок мокрым от слез лицом. Она все больше молчала, все глубже уходила в себя, все надежнее замыкалась в своих невысказанных мыслях. Ей казалось, что смерть поджидает за каждым углом. Старый учитель, на замену которому пришел мистер Бротч, ударился головой и умер от кровоизлияния в мозг. Бабушку Фредди Гомеса убил сердечный приступ. Один из механиков Убежища, Джо Палмер, получил удар током. Кто-то отравился застарелым паштетом. Кто-то, расчесывая царапину грязными ногтями, заработал заражение крови. Кого-то неудачно покусали радтараканы на реакторном уровне. Для одного из будущих офицеров охраны трагически закончилась тренировка с оружием… Она не могла назвать свое существование чрезвычайно ценным и преисполненным смысла, но отчего-то держалась за него, как за горло самого ненавистного из врагов — если бы они у нее были. Мысль о том, что однажды наступит ее последняя секунда, оборвется последний вздох, прекратит всякую деятельность разум и не останется более ничего, приводила в неконтролируемый ужас и исступление. Боязнь нелепой и внезапной гибели отошла на второй план. Смерть пугала просто решенным фактом своей неизбежности. Страх стал всеохватывающим. Он сопровождал ее каждую секунду: постоянное, неотступное осознание того, что смерть обязательно наступит, что ею закончится даже самая долгая жизнь. Так заканчивается все.

4 сентября 2277 года

Выстрел прогремел прямо у нее над головой. Харон быстро оценил результат, щелкнул предохранитель, дробовик отправился в перевязь за спиной. Труп супермутанта потерял равновесие и шлепнулся оземь… Кряхтя и охая, девушка подползла ближе и схватила Харона за ногу. За ней тянулся темный кровавый след. Освободивший руки гуль немедленно подхватил ее, с некоторым трудом отцепив сомкнувшиеся крепкой хваткой пальцы от своей штанины. — Я сейчас т-тут кишки растеряю, т-ты, — отрывисто прохныкала она, конвульсивно дергаясь в попытках зажать рану рукой. Харону на миг показалось, что мир потерял устойчивость. В следующий миг он успел рассудить, что им обоим неплохо бы найти укрытие. Спешно, но осторожно он взвалил девушку на себя, с некоторым трудом выпрямился, быстро огляделся — и пошел. Еще немного. Не больше минуты. Меньше, если постараться. Если не жалеть сил. Если забыть о том, что его тоже ранили. Саднящая боль ниже колена заставляла жалеть травмированную ногу, ступать ею осторожно, жертвуя скоростью передвижения. Он стиснул зубы и все же зашагал быстрее. Старался не думать о том, что за след они оставляют за собой — тянущаяся до самого безопасного убежища кровавая полоса. Раздвижная дверь комнаты, которую они обнаружили сразу перед нападением супермутантов и даже не успели толком осмотреть, была открыта, и, войдя, Харон наугад ткнул в кнопку плечом: не закроется — и ладно, потом. Но механизм со скрежетом пришел в движение, а гуль, не теряя времени, уложил напарницу на маленькую постель. Все медикаменты она таскала с собой, в наплечной сумке с молнией, которую, как назло, заело именно в этот момент. Треск разрываемой ткани — придется повозиться с иголкой, но позже. — Интересно, я сдохну? — слабо прокряхтела Девон, пытаясь поднять голову. — Помолчи, — вернувшийся к девушке с аптечкой гуль заметил, что она криво улыбается. Из последних сил прижимает дрожащую ладонь к пробитому боку и улыбается. Чокнутая. — Че-ерт, сколько же во мне к-крови… — бормотала она, не сводя взгляда со своих окровавленных пальцев. Харон приподнял ее до полусидячего положения, быстро стянул с плеч напарницы куртку, убрал руку, которой она закрывала рану. Тупое, пустое спокойствие. Вытащить пулю, вколоть стимулятор. На деле все было не так просто. Харон боялся навредить своими неумелыми врачебными экспериментами, но все же рискнул взять пинцет. Кровь заливала рану, не позволяя ни оценить тяжесть положения, ни разглядеть пулю. Пальцы его осторожно отодвинули окровавленную белую майку, скользнули к пробитому снарядом отверстию, прощупывая его в бьющейся темной крови. Девушка вздрогнула с неловким хриплым стоном. Придерживая ее, чтобы не дергалась, гуль щедро полил рану спиртом, и ослабшая, почти неподвижная, Девон заорала что было сил. Вспышка боли притупила сознание — совсем не отдавая себе отчета, она с силой ткнула Харона локтем в висок. Гуль, выругавшись, прижал ее предплечье к постели и сунул ей в зубы первое, что попалось под руку — футляр от очков. В голове у него промелькнуло, что столь явное стремление навредить ему, в бессознательном состоянии проявившееся уже не раз, что-то должно означать. Эта мысль тут же забылась: глаза его чокнутой подопечной закатывались, футляр укатился под кровать, на губах выступила кровавая пена. — Эй, ты, — он похлопал ее по грязным щекам. — Не вздумай отключаться, очнись! Девон болезненно поморщилась, промокшие ресницы слабо задрожали, слабый писк — единственный ответ, на который она оказалась способна — застрял в горле. Харон потряс ее еще немного, пока она не открыла глаза, вперившись в него пустым, стеклянным взглядом. Пулю он вынул, но теперь кровь текла не переставая. Напарница снова начинала терять сознание, ее маленькое лицо то серело, то бледнело. Харон даже усомнился в том, все ли правильно сделал, и решился потратить еще пару стимуляторов. Игла мягко вошла под кожу рядом с раной; для надежности он вколол еще один, прекрасно помня, какие неприятные ощущения вызывает ускоренная регенерация серьезно поврежденных тканей. Но медикаменты явно пришлись кстати, кровь уже не била с такой силой, а плотная перевязка должна была усмирить ее окончательно. Все это время девушка тихо ныла, большего она себе не позволяла — не то от бессилия, не то, напротив, напрягая волю. Харон поражался своему спокойствию. До этого он нередко отмечал, что состояние напарницы ему небезразлично и в менее критических ситуациях. Но не сейчас. Где-то глубоко внутри, возможно, прятались переживания вроде страха и волнения за ее жизнь, но они были совершенно неощутимы. Ослабли, лишились голоса и бились о стенки своей темницы, оставаясь неуслышанными. Впрочем, что-то ведь толкало его продолжать работу. Гуль перешел к ранениям попроще, коих оказалось не так уж мало. Порезы, нанесенные палкой с ржавыми гвоздями, приходилось промывать дополнительно. Освободил от одежды, продезинфицировал, забинтовал, вколол стимуляторы из собственного запаса — в ее сумке больше не нашлось. В завершение операции гуль побрызгал на напарницу очищенной водой из бутылки. Реакция оказалась вялой: она попыталась поднять руку, но сумела лишь пошевелить пальцем и нахмуриться. Остатками воды Харон умыл ее лицо, покрывшееся засохшей кровью, как маской. — Мне холодно, — вдруг пробормотала она одними губами. Задержавший руку над ее лицом Харон выдохнул и убрал со лба напарницы промокшую прядь волос. Потеря крови уже начала сказываться — девушка резко побледнела и осунулась, на коже выступил холодный пот. Пару лишних минут гуль потратил на то, чтобы промыть зараженной водой и перевязать свою раненую ногу. Тратить на такую царапину последнюю пару стимуляторов он не решился. Потом вернулся к Девон, молча глядевшей на него с каким-то несознательным ужасом. Пришло время сменить пропитавшиеся кровью бинты… Он не успел осознать, на каком этапе его вдруг охватила неподъемная усталость, когда пришло чувство запоздалого нервного волнения. Некий душевный механизм внутри него, правящий мыслями и чувствами, будто понял, что главная опасность миновала. Его руки дрожали, когда он разворачивал походное одеяло, которым собирался укрыть девушку. Харон не помнил, как это сделал; момент расставания с сознанием и подавно оказался упущен — он очнулся, сидя на заляпанном кровью полу. Прежде всего гуль проверил наличие пульса у напарницы и вздохнул с облегчением, обнаружив, что Девон вполне себе жива, а кожа ее потеплела. Обратно в забытье он провалился, не потрудившись даже отпустить ее руку. Дремлющее сознание обманывало его: казалось, что все произошедшее было только сном, а в иной, более разумной и правильной действительности их вторжение в облюбованный супермутантами Мемориал Джефферсона закончилось гораздо меньшими потерями. Он сумел уберечь хозяйку своего контракта и от пуль, и от ударов, ей не пришлось испытать такой боли, ко множеству шрамов на ее теле не прибавилось новых. И уж точно она не лезла на линию огня, чтобы укрыть его. Он сделал это сам. Он брал удар на себя, и боль была почти настоящей, почти ощутимой… Вспышка. Мутные пятна света, забирающегося под веки. — Эй, эй, Харон? — голос из-за его плеча звучал испуганно. Гуль тихо заворчал, открыл глаза и обернулся. Мысль о том, какую неподобающую вольность он допустил, прежде чем заснуть, пришла только теперь. Впрочем, хозяйка не выглядела недовольной — может быть, переходя из одного бессознательного состояния в другое, он все же успел разжать пальцы. — Привет, — Девон улыбнулась без особой радости, скорее, с облегчением. Она все так же полулежала на маленькой постели, разве что слегка отодвинулась к изголовью и убрала одеяло. Крови на бинтах было немного — выделялось небольшое, уже подсохшее пятно на боку. Стимуляторы сделали свое дело. Вместо ответа на дурацкое приветствие Харон кивнул и неохотно поинтересовался: — Чего тебе? — Еще немного, и я бы начала дергать тебя за волосы, чтобы разбудить, — хмыкнула девушка и с неудовольствием повела затекшим плечом. Чуть приподняла руку, вероятно, чтобы показать, как именно собиралась дергать, но остановилась на полпути. — Больно немного. — Вколоть еще стимпак? — Нет, н-не надо, — она приподнялась, скривила лицо, быстро облизнула потрескавшиеся губы. — Не стоило так спешить, это точно… — Ты серьезно сдала в последнее время, — произнес гуль негромко и отвернулся. — А то я не знаю, — судя по оборвавшемуся вздоху, Девон явно хотела добавить что-то еще, но промолчала. Харон догадывался, о чем она думала. Вместо ожидаемого спокойствия день и ночь в безопасном Ривет-Сити принесли им обоим только новые неприятности. Особенно ночь. — Слушай, уж прости, я… — Только не снова, — буркнул гуль, прерывая чрезвычайно искренние извинения напарницы. События прошедшей ночи оставили ему на память вполне ощутимую аллергию на слово «прости». — Все. Забыли. Можешь считать, что получила свое, — он кивнул на ее забинтованный живот. Жестоко, но она не обидится. Девушка пожала плечами: — Ладно. — Ладно, — согласился с ней Харон. Только в этот момент до него вдруг дошло, что леди вообще-то не одета. В условиях оказания экстренной медицинской помощи это обстоятельство утратило важность, но теперь следовало бы вспомнить о правилах приличия. Его не слишком волновало соблюдение правил, — все равно что играть спектакль в пустом зале, — и уж точно было плевать на присутствие поблизости полуголой женщины. Но черт знает, какая еще блажь заберется ей в голову. Он поспешно отвернулся. — Встать сможешь? Найти тебе одежду? В ответ она глухо рассмеялась. — Что? — недовольно осведомился Харон. — Думаю, справлюсь, — судя по скрипу и старательному сопению, Девон все же села. — Ты такой забот… Ох. Чувство такта немедленно ушло на второй план. Гуль торопливо поднялся; его напарница хмурилась, держась за раненый бок. Когда он протянул ей руку, девушка попыталась встать сама. Получилось. — Осторожнее, не торопись, — посоветовал Харон. Она потянулась к обрывкам своей майки, но остановилась, послушавшись. Нога у него слегка ныла, самую малость. Извлечь из сумки футболку на замену это не помешало. Девон избегала встречаться с ним глазами, когда гуль освобождал ее от испорченной одежды и помогал влезть в новую. — Зря, наверное… надо было сначала обновить перевязку, — бормотал он, подхватив от нее ощущение некой неловкости. С которым, впрочем, Девон справлялась буквально на глазах. Как только с надеванием футболки было покончено, она победно ухмыльнулась и на нетвердых ногах, опасливо избегая резких движений, прошлась по комнате. Огляделась. Харон, перетряхивая сумки в поисках чего-нибудь съестного, заметил, что Девон уже с минуту пялится куда-то, не шевелясь. На линии ее взгляда висела рамка с каким-то текстом. — Это, в общем, — она замялась, когда обнаружила, что за ней наблюдают, — цитата из Библии, которую отец постоянно повторял, если вспоминал о маме. «Аз есмь Альфа и Омега, начало и конец, жаждущему дам даром от источника воды живой». Ну, т-ты понимаешь… в каждой семье заводятся такие… штуки. Традиции. — Я понимаю, — без особого энтузиазма согласился Харон. Не то чтобы он относился наплевательски к моментам откровений своей спутницы, просто подобные вещи всегда ставили его в тупик. Он мог понять и внутренне посочувствовать — пожалуй, даже увлекся, — но выражать поддержку попросту не умел. Не помнил, как это делается, а если и помнил, то считал непозволительным такого рода вторжение в личное пространство хозяйки. Все, на что его хватало — какая-то скупая банальщина в ответ, и не чаще, чем пару раз в год. — Ну еще бы, — девушка фыркнула. — Слушай, я предлагаю немного переждать. Не уверена, что от меня будет много толку в таком состоянии. Спорить Харон не стал, только заметил: — В здании еще остались супермутанты. — Нет, мне не нравится этот намек, — хмуро покачала головой Девон. — Ты никуда не пойдешь. Останешься здесь и будешь развлекать меня. Гуль хмыкнул, садясь в скрипучее кресло с пачкой печенья: — Да уж, знатное развлечение. Она вредно ухмыльнулась и, покачиваясь, вернулась на запятнанную ее же кровью постель. — Ну, вдруг ты помнишь массу хороших шуток, но до сих пор не находил повода их озвучить? — Придется тебя разочаровать, — Харон смерил ее испытующим взглядом, — нет. — Ну и ладно, — она жизнерадостно похлопала себя по коленкам, — все равно вместе веселее. Целая куча поводов для веселья, как же. Гуль хотел сказать, что излишнее усердие в поисках этих самых поводов к добру не приведет, но вслух только буркнул: — Конечно. Получилось не слишком почтительно, но она, кажется, не была против. Девон отодвинулась дальше, к стене, уперлась в нее спиной и с нарочито хитрым прищуром уставилась на телохранителя. — Поделись печеньем. — Подойди и возьми, — ответил гуль, но после картинного вздоха разочарования с ее стороны поднялся и протянул напарнице пачку. — Садись, — она указала на место рядом с собой. Выудила из готовой развалиться картонной упаковки пару кусочков печенья, подозрительно их обнюхала и осторожно попробовала. Потом оглядела выцветшую от старости картинку на пачке, нахмурилась, пытаясь разобрать в поблекших линиях название продукта. — Мне вот любопытно, давно не могу понять: как они, — она потрясла коробкой печенья, отчего та действительно едва не развалилась, — дожили до наших дней? Двести лет ведь прошло. — Консерванты, — лаконично отозвался Харон. Что навело его на эту мысль? Он попытался проследить цепочку, ухватиться не только за холодные факты, но и за связанные с ними события собственной жизни, — просто из любопытства, — но уже не смог. — Ну-у, — протянула Девон задумчиво, — это должны быть какие-то убийственные консерванты. Гуль кивнул, уставившись в стену: — Точно. — Что? — Их ввели в производство незадолго до того, как началась война. Разрабатывали специально для долговечных армейских припасов, но испытывали на продуктах общего пользования. На некоторых. Девушка понимающе покивала, прикусив губу. Потом пристально взглянула на него, нахмурившись. Харон ждал, что за этим мимическим изменением последует что-то еще и был вполне готов к любой чуши, которую могла ляпнуть его напарница. Но она молчала. Правда, загадочно пялиться на него все-таки перестала, похоже, даже смутилась. Прошло около минуты. Она неподвижно держала на коленях пачку печенья. Он искоса посматривал на нее, так и не сумев почувствовать себя непринужденно. В какой-то момент Девон осторожно осведомилась: — Так ты родился еще до войны? — Не знаю, — честно ответил Харон. — Не уверен. Чертова память. — Не хочешь говорить? — Не помню, — чуть резче, чем следовало, сказал гуль. Девон медленно втянула воздух носом и опять поерзала на матрасе. — Эй, — зачем-то она поскребла короткими, изломанными ногтями его плечо — точнее, кожу куртки. — Откуда-то ведь взялись в твоей голове все эти вещи, правильно? Про консерванты с продуктами, про военную технику — помнишь, нам попадался кусок винтокрыла? — О винтокрылах ничего не знаете только вы, жители Убежища, — хмуро отозвался гуль. — И винтокрыл — это не торт и не рулет, от него нельзя отрывать куски. Девон поморщилась. — А как я должна была сказать? — Останки, — предположил гуль не совсем уверенно. — Или обломки. Заметив его сомнение, девушка вредно прищурилась. — Учту ваше замечание, мистер Умник. — Может, помолчишь уже? Ты меня достала. — Я очень надеюсь на это, — ее маленькое лицо все расплылось в улыбке, даже глаза превратились в щелочки. — Но ты ведь не уйдешь? — Если бы я мог, — пробормотал гуль совсем тихо, прекрасно зная, что она услышит его. Девон ухмыльнулась — приняла эти слова за обычное ворчание своего вечно недовольного напарника. — Вот. Вот в этом весь смысл, — хмыкнула она, — ты не можешь уйти, хоть я тебя и достала. Это так греет мне душу. Харон машинально кивнул. Со дня найма он узнал о Девон, пожалуй, даже больше, чем хотел — до того усиленно она стремилась стать для него самой открытой из всех книг, атакуя гуля все новыми идеями и наблюдениями. Он начинал подозревать, что даже папе-доктору не приходилось так много от нее выслушивать. Но сколько бы он ни узнал о хозяйке контракта, — от нее ли самой или по собственному опыту, — все сводилось к одному. Маленькой, незначительной детали, которая никак не желала забываться. Которая пускала разрушающую трещину по образу слабой, изо всех сил храбрящейся девочки. Тот взгляд. То, как она на него смотрела, сидя за стойкой в «Девятом круге», снова и снова возвращало к мысли, что даже после затяжных откровений, даже после скандала вчерашней ночи он знает о ней не все. И, возможно, никогда не узнает. Человек, с таким удовлетворением оценивающий перспективу завладеть одушевленной собственностью, не может быть чистым. Не может быть хорошим. Это можно простить ребенку, но она не ребенок. Заметив его задумчивость, Девон тут же сказалась взволнованной. — Эй, да я же шучу, — она приподняла одну бровь и слегка толкнула его локтем. — Ты тоже никуда не денешься, так что не слишком-то задавайся, — с натянутой ухмылкой заметил Харон, на что Девон отозвалась неожиданно серьезно: — Я никогда с этим не спорила. — Хорошо. — Ладно, — в тон ему ответила девушка и потупилась. Затем опять уставилась со своим невнятным прищуром. — И все-таки, что с твоей памятью? — Я не знаю. — Харон, — она попыталась изобразить укор во взгляде, что получалось презабавно. Гуль хмыкнул, отворачиваясь. — Я помню только то, что необходимо для исполнения условий текущего контракта. Если в моей голове задержались какие-то сведения, значит, шестеренки там, внутри, — он ткнул пальцем в собственный висок, — сочли, что так надо. — Шестеренки, — с сомнением повторила Девон. — Ага. Это образно, понятное дело. Просто… — он осекся, и сам не зная, что побудило его наконец отойти от односложных ответов — момент сложился подходящий, что ли? — Я давно перестал об этом задумываться. Не помню даже, когда именно, но знаю, что давно. Бесполезное это занятие. — Почему? — Потому что сейф заперт на сложнейший замок, не поддается никаким инструментам и не горит, — почти издевательски отрезал гуль. — Я не склонен все усложнять. Особенно если условия и так не из приятных. — И что, никогда не хотелось найти, э-э-э, свои корни? Вопрос странным образом вызывал чувство, похожее на умиление. Девчонка — ей впору думать о “корнях” и прочей романтической ерунде. — Это бы мне ничего не дало, — ровно ответил он, не испытывая особенно трагического сожаления от мыслей о своих предполагаемых родственниках. — Но некоторое время я пытался вспомнить, кто сделал меня таким… кто внес коррективы в психику, с какой целью, при каких обстоятельствах. В памяти мелькает что-то смутное… даже в слова сложно собрать. А потом начинают ныть мозги, поэтому я предпочитаю не задумываться об этом вовсе. Нет у меня потребности искать правду. Ему ответ показался исчерпывающим, но Девон продолжала допытываться: — А о другой жизни никогда не думал? — Нет, — он покачал головой с некоторым удивлением. — А ты думала, живя в Убежище? Девушка приглушенно хохотнула и даже немного покраснела. — А то, мне вечно хотелось переселиться в чужое тело, лучше — мужское, и попробовать эту другую жизнь. — Ну, ты — особый случай, — гуль вздохнул, с неохотой вообразив такую возможность. — Я не могу сказать, что меня все устраивает. Обратного сказать тоже не могу. Но, по крайней мере, у меня есть цель в жизни. Я при деле, я на своем месте. Оба некоторое время молчали. — Если честно, я даже завидую тебе, — созналась Девон затем. — Иногда лучше ничего не помнить. — Как знать. Глубоко вздохнув, девушка потрясла пачку с печеньем и с тоской отставила ее в сторону. — В твоем случае — особенно, — пробормотала она. — Сложно смириться с мыслями о том, что уже безвозвратно потеряно. Я имею в виду… ты же живешь очень долго, очень давно. Ты ту самую войну пережил... На всякий случай гуль прислушался к своим ощущениям. Никакого отклика — и он выдохнул с некоторым облегчением. Даже решился полюбопытствовать: — А в твоем? — Психика человека — хрупкая штука, — неопределенно отозвалась она и помолчала. — Мне кажется, если я решу перебрать в подробностях все последние события, то сойду с ума — как меня вообще угораздило во все это вляпаться? Еще год назад ни за что бы не поверила. Харон не сразу нашелся с ответом. Если до этого в его голове еще теплились огоньки каких-то мыслей, то теперь, когда Девон вдруг уложила голову ему на плечо, все они мигом угасли. Никаких особенных ощущений, только ступор и растерянность. Что, получается, они теперь приятели? Пора плести бумажные браслеты и обмениваться в знак вечной дружбы? — Можно? — запоздало спросила она. Гуль только проворчал: — Валяй. Так ты… — он замолк на секунду, чтобы в очередной раз мысленно ужаснуться, насколько непривычные складывались обстоятельства, — не всегда была такой чокнутой? После вчерашней ночи запрет на это слово был снят — и Харон, пользуясь отпущенной ему щепоткой наглости, больше не считал себя обязанным извиняться. — О, я сейчас тебе расскажу, держись. У меня целый пучок отклонений. Ну, там… медлительность, неконтактность, малоэмоциональность, задержка созревания и прочая ерунда. Папа прятал от меня свои медицинские записи, отказывался признавать диагноз. Никогда не пытался меня лечить. Если на малейшую неполадку в мозгах другого резидента Убежища у него находилась особая таблетка, то я… я обходилась без этого. — А был диагноз? — недоверчиво нахмурился Харон. — В том и дело, что не было, — она улыбнулась, но невесело, как-то потерянно. — Папа очень старался дать мне понять, что я нормальная, окружал заботой, если и делал поблажки — то только потому, что я его дочь и девочка, а не из-за того, что чокнутая. Но как-то я успела заглянуть в его дневники. Он писал об аутизме, задержке развития, еще о чем-то; я не поняла половины слов, но, видимо, так впечатлилась, что потом и сама отмечала у себя эти симптомы. Знаешь, может, даже неосознанно следовала тому, что папа там писал в своих книжках... А он ломал голову, как со мной быть. — Актриса хренова, — буркнул гуль тихо. — Ты не пропустил слово «неосознанно»? — она приподняла голову, чтобы наградить гуля хмурым взглядом, и тут же уложила ее обратно. Так торопливо, будто ей хотелось скорее убрать из поля зрения его облезлую морду. — Я была мелкой и впечатлительной. А еще тормозной, пугливой и слабой. Но нормальной — пока не выдумала себе нарушение психики. — Вот потому я и не хочу забивать голову всякой дурью. Вдруг тоже так впечатлюсь, что начну охать и падать в обмороки. — Да пошел ты, — фыркнула она, но с места не сдвинулась. — Достал. На секунду Харону захотелось передразнить ее писклявое «ты ведь не уйдешь?», но он быстро понял, насколько это негодная мысль. Да и к тому же — довольно двусмысленная. Достаточно уже на сегодня глупостей для одного гуля-телохранителя. — И как ты поняла, что сама все это выдумала? — поинтересовался он затем. — Ну, сейчас я сижу тут и разговариваю с тобой, а не служу пищей диким псам, валяясь в какой-нибудь канаве. Была бы действительно нездорова — не смогла бы приспособиться. Хотя иногда мне кажется, что я просто сдвинулась еще… дальше. — Вот это уже похоже на правду, — хмыкнул Харон. Она рассеянно покивала, отодвигаясь, и вдруг взглянула на него. — Знаешь, о чем я подумала? — Понятия не имею. — Если папа думал, что я нездорова… п-почему он меня бросил? — она явно всеми силами старалась говорить спокойно, но в голосе звенело беспомощное непонимание. Ему даже стало немного жаль Девон: быстро же она соображает, если этим вопросом задалась впервые. Харон примирительно предположил: — Может, тоже догадался, что ты симулянтка? Она поерзала на месте, зачем-то подвигала ногой, тихо вздохнула. — Поменяем бинты? Он кивнул и неохотно поднялся с кровати следом за ней. Глаз опять зацепился за обширное кровавое пятно на простыне. Неловко хмыкнув, Девон попыталась поднять футболку. Гуль остановил ее, очень надеясь, что девушка уберет руку, пока он не успел до нее дотронуться. Нет, не убрала. С течением времени что-то произошло. Что-то крайне серьезное и ощутимое, какой-то долбаный феномен. Она замерла, как только он коснулся ее руки, замерла и округлившимися глазами уставилась ему в лицо — и тут все вокруг тоже будто остановилось. Будто во сне, его пальцы скользнули по ее запястью, сомкнулись и крепко сжали. Девон вцепилась в край своей футболки так, что костяшки ее пальцев побелели; она изумленно пялилась в мутные глаза телохранителя, пока он не заметил, как на бинтах расползается кровь. — Да что за дерьмо, — почти рыча, выругался он и осторожно подхватил ее, пока девушка не осела на ослабших ногах. Пришлось вернуться к постели, по пути раздавив упавшую коробку с печеньем. Харон уложил напарницу как можно бережнее, задрал ее футболку, принялся разматывать и разрывать старые, стремительно пропитывающиеся свежей кровью бинты. — Эй, Ди, — он похлопал ее по щеке, искренне надеясь, что она услышит. — Давай, очнись! Какого черта ты такая слабая? Он все-таки пожалел, что не настоял на использовании еще одного стимулятора — теперь придется потратить оба оставшихся, а за остальными идти в город. Девушка болезненно нахмурилась. Оставалась надежда, что хоть какая-то часть ее сознания еще не отключилась. Харон быстро, не теряя лишнего времени, вколол стимулятор и обтер края раны. Напарница в самый неподходящий момент завыла от щиплющего неприкрытую ткань спирта — все-таки не отключилась, значит. Вовремя спохватилась и реветь начала сквозь зубы, стараясь не напрягаться. — Меня так папа называл — Ди, — пролепетала она, еле шевеля губами, и судорожно вздохнула. — Ага. Очень интересно, — буркнул в ответ гуль, пропуская ленту бинта под ее спиной. — Ее зашить надо… рану, — продолжала бормотать девушка. Мысленно перебрав необходимые условия для успешной операции и придя к неутешительным выводам, он отозвался: — Обойдешься стимулятором. Затянется — вколю еще. Она вздохнула и стиснула зубы. На пару пугающих секунд прикрыла глаза. Харон изо всех сил сохранял спокойствие. Вид трясущейся, бледнеющей, покрывающейся ледяным потом подопечной за прошедший день успел порядочно его достать. Второй ошибки он допускать не собирался, однако уже начинал отвратительно нервничать. Главным образом потому, что подверг риску ее жизнь, а следовательно, паршиво выполняет свои обязанности; но и не в последнюю очередь его беспокоил этот идиотский ступор, туман в голове. Серьезно сдавать позиции начала не она одна. Он тоже расслабился, не имея для этого никаких оснований. И теперь, осторожно придерживая голову своей чокнутой подопечной и отпаивая ее очищенной водой, Харон решил, что следующего раза не будет. С подобными проблемами надлежит справляться, пока не стало поздно. Он телохранитель, а не приятель. И все. Гуль придвинул кресло к ее постели, со скрежетом прочертив дорожки на пыльном полу, и сел. Без ее болтовни стало совсем тихо. Иногда она судорожно вздыхала и ворочалась, заставляя старую кровать нудно поскрипывать, но молчала. Пялилась то в потолок, то на него. Он отводил глаза. Смешно. И что же будет, когда «станет поздно»? Странно, как эта бессмыслица вообще закралась ему в голову. Скорее машинальная, автоматическая, чем осознанная. При попытке ее развить, придумать хоть какой-нибудь возможный исход, воображение спотыкалось и безнадежно отказывало. Ничего. Пусто и глухо. Он гуль, а она нормальный человек. И все-таки говорить с ней ему было намного легче, чем истязать свою плешивую голову подобного рода размышлениями. В какой-то момент даже показалось, что так и должно быть. И было. Всегда. — Эй, — снова коря себя за все мысли, слабости и глупости, обратился он к хозяйке контракта. — Тут какие-то голодиски…

17 сентября 2277 года

Прежде чем войти, она попыталась причесать растрепавшиеся волосы пальцами в надежде вернуть им мало-мальски ухоженный вид. Лучше не стало. Следовало бы давно плюнуть на аккуратность, которая на Пустошах мало ценилась, пусть и значительно выделяла из общей массы, но с привычками бороться сложно, а пряди так и лезут в глаза. Девон вздохнула. Дверь открылась с протяжным скрипом. Воздух в салуне Мориарти был удушливый, насыщенный сигаретным дымом и застарелым запахом крепкого алкоголя. Перекладины пола скрипели под их шагами, складывались в некий монотонный ритм. Ему вторили негромкие голоса посетителей, отражавшиеся от стен мерным гулом. Время от времени слышался неровный рокот: ветер, неохотно забредавший в окованную листами покореженного металла Мегатонну, трепал лопасти старого вентилятора, закрепленного над входом. Заметили ее только тогда, когда она уверенно шагнула к барной стойке и беспечно улыбнулась: — Привет, Харя. Гуль, старательно протиравший стаканы, на пару мгновений прервал свое занятие, чтобы оторопело кивнуть. Большего в присутствии хозяина он себе не позволил. — И вам п-привет, Мориарти, — добавила Девон слегка напряженно, исподлобья взглянув на мужчину. Она старалась сохранять равнодушный вид, но мысленно уже наградила себя всевозможными ругательствами за то, что не сдержала нервное заикание. Изменившееся выражение лица хозяина заведения говорило о том, что лишь благодаря дефекту речи он узнал в гостье девочку из Убежища. — А, ты, — с нарочитым пренебрежением прокомментировал Мориарти. — Что, надоело скитаться по Пустошам? Ответа он дожидаться не стал и изучающе воззрился на Харона; оглядел его быстро, не проявляя излишнего внимания, и едва заметно качнул головой: — Надеюсь, это не твой папочка так изменился за лето? Удивленная таким умозаключением, Девон приподняла брови и коротко рассмеялась — скорее от легкой нервозности, чем от того, что шутка была нестерпимо удачной. Сильного страха она не ощущала. Она пришла, чтобы отдать долг и уйти. Если повезет — поболтать с кем-нибудь из местных: впереди долгий путь, и информация пригодится, но обойтись можно и без нее. — Я пришла вернуть долг. Сколько? Мориарти лениво расправил плечи, вздохнул, разыгрывая недюжинную усталость, медленно обвел взором скучающий зал салуна. Да, этого она и ждала. Теперь, почуяв в ней желание поскорее расквитаться и забыть, он будет тянуть время и трепать нервы. Смаковать свое превосходство. Весьма шаткое, если подумать: она могла бы уйти в любой момент, и у него не хватило бы сил задержать ее. В прошлый раз он этого не сделал, и Девон подозревала, что вовсе не из милосердия. Просто ни он сам, ни Харя и Нова, находящиеся в его подчинении, не слишком годились для убеждения силой. Вероятно, именно на малодушие и подверженность своему мифическому влиянию Мориарти и рассчитывал. Пока он размышлял над ответом, Девон взвешивала «за» и «против», пытаясь решить, стоит ли ему подыгрывать. Ситуация не такая уж критическая. Коленки не дрожат, рассудок относительно холоден, хотя могло быть и хуже. Некоторая робость вполне объяснима, если напротив куда более взрослый и опытный в денежных делах человек, каким бы сомнительным ни было его самопровозглашенное главенство над городом. — Пять, — наконец ответил он. Вначале девушке показалось, что она ослышалась. — Пять? Мориарти удовлетворенно кивнул. — Да, пять — во столько раз вырос твой долг, пока ты пропадала в Пустошах. Радуйся, что я не начислил лишнего за нашу радостную встречу. А ведь уже и надежду потерял тебя увидеть. Наблюдавшая за разговором из своего угла Нова делала вид, что совсем не заинтересована; Харя поглядывал с сочувствием, которое, возможно, на поверку оказалось бы привычным для него затравленным выражением; остальные посетители замерли в последней надежде на что-то зрелищное. Харон, как всегда, всем своим видом выражал полнейшее равнодушие к мирским делам хозяйки. — Так сколько в крышках? Явно наслаждаясь замешательством гостьи, Мориарти потер подбородок, имитируя задумчивость. — Вас в Убежище что, совсем не учили счету? Ты занимала комнату, причем круглосуточно, в течение шести дней, мой бармен кормил тебя с ложки и подтирал за тобой, а посетители терпели… неприятный шум. Или, думаешь, когда тебя выворачивало, вокруг собирались ангелы и принимались сладко петь? За ангелов я бы назначил отдельную плату. А пока — не меньше тысячи крышек. Или… — он ухмыльнулся, — мы можем договориться на пятьсот и гуля-вышибалу. Мне как раз не помешает. Не самому же дебоширов гонять, в конце концов. Она приподняла брови и фыркнула, несколько удивленная такой наглостью. В мешке у нее скрывалась сумма, раза в три превышавшая ту, что назвал Мориарти. Но и назначение у этих денег было вполне определенным. Выкидывать их на ветер, просто чтобы предупредить неприятные для себя последствия, Девон вовсе не планировала. И уж точно не собиралась даже обсуждать возможность любой сделки, включающей в себя Харона. И как Мориарти догадался, что сопровождающий ее гуль — не простой вольный наемник? — Семьсот, и больше вы меня здесь не увидите. — По-твоему, я похож на базарного торгаша, девочка? — владелец салуна картинно возмутился. — За кого ты меня принимаешь? — А вы, вы за кого меня принимаете? — она сощурилась и склонила голову набок. — Это предложение н-насчет вышибалы… оскорбительно, если хотите знать. Он не продается. Искоса глянув в сторону флегматично наблюдавшего за разговором Харона, она выдохнула. Хотела сказать еще что-то, но вовремя осеклась. Приравнивание верного напарника к товару было неприятным, но не возмущало настолько, чтобы пуститься в громкие протесты: «он мой друг, он сотни раз спасал мне жизнь, у нас добровольное сотрудничество»… Врать ни к чему. Никакое оно не добровольное. — Значит, ты, как и я, поняла, что лучше гуля послушного слуги не сыскать. Глубокий вдох. Девон повела плечом, удобнее расположила локти на столе и пристально уставилась на Мориарти, подумав, что заплатила за контракт Харона куда больше, чем пятьсот вшивых крышек. — Разговор на эту тему окончен. Б-будем считать, что я поддалась вашему красноречию, — хмурясь, она достала мешок с крышками и показательно принялась отсчитывать необходимое количество. Хозяин салуна следил за процессом с нескрываемым удовлетворением, а под конец подсчета фамильярно бросил Харону: — Поосторожней с ней, парень, рабский ошейник не всегда разглядишь даже ты сам. В качестве ответа она сунула ему в руки заботливо подвязанный мешочек с крышками и заметила: — Сюда входит еще и сегодняшняя ночь. Перечить Мориарти не стал, только осуждающе покачал головой: такая мелочь едва ли омрачала факт солидного поступления в бюджет. Позже, впрочем, он заметно повеселел и даже пожелал ей удачи, пусть и в своей типичной едкой манере. Торжествующий вид хозяина салуна заставил Девон подумать, что она сдалась слишком легко. Местную воду она пить опасалась, помня реакцию своего организма на перенасыщенную радиацией жидкость, и попросила только стакан. Решив пренебречь деликатесами из кротокрысов, заказала пару крупных кусков браминьего стейка — для себя и для Харона. Мориарти еще немного покружил по залу с видом бдительно следящего за своими владениями хищника и скрылся за дверью личного «кабинета». Это событие заставило ее почти непроизвольно выдохнуть с облегчением. Харя тоже заметно приободрился. — Ну, готов выслушивать жалобы на жизнь? — Девон потянулась, расправляя плечи, и заметила краем глаза, что Харон, слегка повернувший голову в ее сторону, еще более хмур, чем обычно. — Хотя я даже не могу придумать, на что бы пожаловаться. На середине фразы Харя уставился куда-то за ее спину. Как подсказывали шаги и нарочито сладкий тон женского голоса, Нова вела очередного клиента в номер. Оглядываться Девон не стала, предпочтя не проявлять интереса к делам проститутки. Выражение лица гуля говорило о многом: на короткое время поднимавшаяся по скрипучей лестнице женщина завладела всем его вниманием. Да, похоже, ему жаловаться действительно не стоило. В возникшей недолгой тишине Девон успела вспомнить, как Харон еще в первые недели их сотрудничества советовал ей поменьше откровенничать с незнакомцами, поясняя, что не стоит раскрывать свою слабость кому попало. Возможно, он просто хотел прекратить ее нескончаемую болтовню, но Девон не видела в откровенности ничего дурного. Ей казалось, что раскрытая слабость таковой уже не является. Что удар должен быть неожиданным — а предупредив все возможные неожиданности, получаешь, в некоторой мере, иммунитет. Времени прошло не так много, но теперь сообщать о своих проблемах даже, в сущности, симпатичному ей гулю-бармену вовсе не хотелось. Вряд ли из опасений — просто некоторые мысли она предпочла бы оставить при себе. — Хорошо, если так. Тебя и правда не ждали обратно, — поделился Харя, оглядываясь на дверь каморки. — Но это не значит, что никто не рад. Она растянула губы в улыбке. — Очень мило с твоей стороны. — Ты была в Подземелье, да? — нетерпеливо спросил гуль. Взгляд его мутных глаз метался между девушкой и ее телохранителем — вероятно, именно присутствие Харона и натолкнуло его на эту догадку. — Как там? У Кэрол все в порядке? — Да, я даже передала ей твой привет, — Девон пожала плечами, пошевелила вилкой кусок браминьего мяса на тарелке и, многозначительно сузив глаза, покосилась на Харона: — Дела у нее идут неплохо, тем более, что конкуренции стало меньше. Не думал снова туда перебраться? Занял бы освободившееся местечко Азрухала… главное, чтобы не продолжил его дело, — фразу она завершила уже тише, почти бормоча. Сверху послышались приглушенные общим шумом голоса. Гуль вздохнул, неопределенно уставившись в сторону. — Я рад бы, но положение не то. Ну, ты же знаешь, Мориарти меня так просто не отпустит. Я все еще ему должен… На ней взгляд Хари остановился совсем ненадолго, но промелькнувшая в нем мысль показалась Девон до странного отчетливой. Он видел, как она отдает свой долг. Он знает, что у нее есть деньги. И не может не надеяться — просто потому, что помощи ждать больше неоткуда. — Жаль, что я ничем не могу помочь, — получилось холоднее, чем она хотела, но ее умение выбираться из щекотливых ситуаций всегда оставляло желать лучшего. — Ты знаешь Харона? Да, отличная идея — спросить о гуле, которого она выкупила, у гуля, которому помогать не желает. Просто блестяще. — Могу сделать вид, что меня тут нет, — буркнул Харон, прервав свою трапезу. — Ну, мы… вроде как, виделись в Подземелье, — пробормотал Харя, глядя то на них двоих, то на кружку, которую старательно натирал покрытой коричневыми разводами тряпкой, — но не знакомы. Девон хмыкнула и перевела взгляд с одного гуля на другого: — Я бы удивилась обратному. Он не очень расположен к беседе, да? Она некстати подумала, что эффект значительно усилило бы замечание: «пришлось выкупить его контракт, чтобы разговорить», и ухмыльнулась глупости собственной мысли. — Меня нет. Продолжайте. — Ну… вроде бы, — помялся гуль-бармен. — Слушай, по-моему, ему не нравится, когда его обсуждают. Напарник что-то недовольно проворчал, пережевывая очередной кусочек мяса. — Все в порядке, — девушка слегка ткнула Харона локтем в бок. — Мы друзья, а у друзей запретных тем не бывает, правда? — Наверное, — Харя пожал плечами. Казалось, что он немного растерян и толком не понимает, к чему ведет этот разговор. Он ни к чему и не вел. Но неприятная тема осталась позади, а иной цели Девон не преследовала. Девушка еще немного бездумно потрепала языком: поинтересовалась, где он готовит браминье мясо и как его маринует; в продолжение мясной темы рассказала историю о рейдере, что на ее глазах случайно распорол себе живот крюком; подметила пару новых пятен на футболке Хари и спросила об их происхождении. Никакой захватывающей истории с ними связано не было — обычная кухонная грязь, но Девон изрядно повеселилась, наблюдая за реакцией гуля на свой вопрос. Определенно, до этого спрашивать его о подобном никто не догадывался. Нова вернулась примерно через час. К тому времени тарелки успели опустеть, настрой Харона сменился с раздраженно-настороженного на относительно спокойный, а Девон прекратила считать, сколько раз Харя нервно дергался, заслышав фальшивый стон из номера на верхнем этаже салуна. Остальные предпочитали не обращать внимания на подобного рода шум, и едва ли из деликатности — скорее всего, просто привыкли. Хотя некоторые из посетителей, как удавалось расслышать, отметили выносливость нового гостя и даже начали гадать, сколько еще он продержится. Сам клиент так и не спустился. Проститутка на первый взгляд сказалась спокойной и беспечной, но по ступеням передвигалась, то и дело склоняясь к стене в поисках опоры. Девон справедливо рассудила, что если она сумела это заметить, то Харя, не сводивший глаз с Новы, и вовсе не мог упустить явной перемены в ее самочувствии. Сперва это трепетное внимание гуля к проститутке вызывало сочувственное любопытство, а теперь стало раздражать. Девон отставила стакан в сторону, напоследок взглянула на Харона, уже заметившего, что хозяйка собирается уходить, и спрыгнула со стула практически синхронно с ним. Ужин она уже успела оплатить, а потому лишь кивнула Харе, отвлекшемуся от зачарованного наблюдения за Новой. Что-то подсказывало, что гуль не стал бы ее останавливать, даже если бы она решила оставить его без заслуженных крышек. Он бы просто не вспомнил. Не подумал. Не распознал подвоха. Сумку и оружие — не считая ножа — она решила оставить в комнате. Харон не проявил видимой радости, но все же согласился последить за вещами, пока хозяйка прогуливается и дышит «свежим воздухом» — как это словосочетание умудрилось пережить ядерную войну, оставалось загадкой. На прогулку она задумала потратить не более получаса. Вечер принес в Мегатонну нечто вроде прохладного ветерка. На дне кратера он наверняка не ощущался, но возле возвышавшегося над городком (чем наверняка страшно гордился Мориарти) салуна вполне явственно обдувал лицо. Уровнем ниже, среди ломовых ограждений и просто ветхого довоенного мусора, из которого был выстроен весь этот город, прогуливались мужчина и держащая его за руку маленькая девочка. Вцепившись в непрочную ограду, Девон самую малость перевесилась через нее. Она припомнила, как в прошлый раз, готовясь покинуть Мегатонну, неуклюже столкнулась с незнакомым мужчиной и, разумеется, упала, запутавшись в собственных ногах. Мужчина помог ей встать, назвался Билли Крилом, догадался о ее происхождении по цифрам на комбинезоне и зачем-то начал рассказывать о своей воспитаннице — та тоже вечно падает на ровном месте, и для таких случаев он всегда носит с собой бутылочку с йодом, которую выторговал у забредшего в город каравана. Теперь же, даже слабым зрением различая пятна на коленках девочки, сложить два и два не представило сложности. Подобные сцены заставляли в очередной раз вспоминать об отце. Возможно, сила многократно посещавших ее голову мыслей понемногу истаяла, или же она просто устала от поисков, но набраться решимости теперь было негде. Воспоминания о прежней жизни поблекли до неузнаваемости и стали, вот забавно, даже неприятны. Откуда-то доносилась музыка. Отличие от своеобразного трескучего звучания довоенных радиоприемников показалось столь разительным, что Девон невольно заинтересовалась. Захотелось спуститься и взглянуть поближе. Странное, определенно странное явление в пыльной, потной, скрипучей Мегатонне — живая музыка. Играл мужчина средних лет. Судя по виду, путь ему пришлось проделать неблизкий. Девон почти пожалела его — едва ли тут хватало ценителей искусства, на звенящее в карманах внимание которых он надеялся. Шляпа, несколько неуместная при отсутствии палящих солнечных лучей, то и дело сползала ему на нос, одежду покрывал слой дорожной пыли. Ни усов, ни бороды музыкант не носил, отчего выглядел несколько моложе. Но гораздо больше внешности о возрасте говорил голос — хорошо поставленный, звучный, почти как у певцов на радио. Только живой. Публика, вставшая перед ним полукругом, была немногочисленна, и Девон легко заняла место среди них. Думать, планировать, просчитывать она сегодня невыносимо устала. Слабая надежда на помощь Мойры с починкой транспорта, который позволит скорее преодолевать большие расстояния на Пустоши, обернулась очередным взрывом ее безумных идей. Отдаваться на волю случая и испытывать на себе необыкновенные разработки мисс Браун, которые, конечно же, ждали именно этого дня, вовсе не улыбалось. Бездумно тратить все отложенные деньги Девон, разумеется, не хотела. Но пожертвовать совсем немного — почему нет? Она бесцеремонно шагнула к музыканту и, продев руку под локоть, обняла его. Ни цели, ни смысла — но что может быть забавнее, чем огорошить незнакомого человека внезапным вниманием? Стройная мелодия невольно прервалась. Секунды замешательства ушли на то, чтобы высыпать около сотни крышек в раскрытый футляр гитары — название инструмента, равно как и его изображения, встречались ей только в книжках. Ее пожертвование было не первым, но определенно самым крупным. Девон расслабила руки, собираясь уйти, но он удивил ее в ответ — уверенно притянул к себе и поцеловал. Ничего омерзительного, ничего такого, что заставило бы отбиваться пинками и громко звать Харона, Девон не ощутила, но отозваться сообразила не сразу. Ее бросило в жар, как и полагается в таких случаях. Пахло табаком и колой. На привычные до тошноты запахи пота и песка она уже не обращала внимания. Среди собравшихся — «толпа» казалась для них слишком громким словом — слышались как возгласы одобрения, так и ворчание представителей старшего поколения, возмущенных безнравственностью развернувшейся перед ними сцены. Закончилось все так же быстро и неожиданно, как и началось. Еще раз прижав ее к себе, музыкант выдохнул в ухо девушки: «спасибо» и отпустил. Она отерла губы и, нервно посмеиваясь, на нетвердых ногах отошла в сторону. Незнакомая старушка гневно бормотала под нос нечто о развязной молодежи; увиденное окончательно отбило у нее желание наблюдать за выступлением музыканта дальше. Тем не менее, он как ни в чем ни бывало продолжил играть. Подмигнул Девон, когда она, из осторожности не поворачиваясь к скоплению впечатленных зрителей спиной, пятилась к ветхим перекладинам, ведущим обратно к салуну Мориарти — и только. Но кого она не ждала встретить на своем пути, так это Харона. Девон с неудовольствием отметила, что за спиной у него виднеется приклад ее винтовки, а на плече висят сразу две дорожные сумки. Судя по недвусмысленной возне с дробовиком, гуль все видел и не оставил бы затруднительную ситуацию, если бы таковая возникла, неразрешенной. Выглядел он так же устало, как Девон себя ощущала. Небольшая встряска помогла ей справиться с переходящей в заунывную тоску скукой, но не более того. — Развлеклась? — ворчливо поинтересовался гуль, будто невзначай направляя дуло дробовика в сторону, откуда слышалась музыка. Порой ей казалось, что у Харона все-таки есть чувство юмора. — Не завидуй, — хмыкнула она и тут же скривилась от того, насколько гнусно и самодовольно это прозвучало. — Ладно, прости. Что-то случилось? Почему ты ушел? — Хочу заранее попросить тебя не делать глупостей, — с неохотой начал Харон. Она кивнула, мысленно готовясь к худшему. — К Мориарти нагрянула крупная компания. В общем, мы должны освободить двухместную комнату и занять ту, в которой ты жила… в прошлый раз. Деньги не вернут. Девон хмыкнула — вероятно, Мориарти такой расклад показался необычайно ироничным. — И что из этого должно толкнуть меня на глупости? — Что, совсем ничего? — он ухмыльнулся. — Неа. К чему лишние конфликты, — пробормотала девушка, фамильярно подхватывая напарника под локоть. В самом деле, почему бы не потерпеть. Время тишины в салуне Мориарти еще не пришло, и пол в номере буквально дрожал от шума с нижнего уровня. Усталость, вопреки ожиданиям, не валила с ног: Девон успела подготовить постель, а затем принялась методично стаскивать с себя небогатое боевое обмундирование. Телохранитель долго сидел на колченогом стуле в углу. Наблюдая за ним краем глаза, можно было заподозрить, что он заснул, но ловящий любое резкое движение взгляд и далекая от сонной расслабленности поза говорили об обратном. Да и в целом по части сна гуль был крайне вынослив. Девон подозревала, что есть в этом и заслуга мутации. — Он был прав, Мориарти, — вдруг ровно произнес он. От неожиданности Девон вздрогнула. — А, чего? — Про ошейник. Вздохнув, — покидать теплое насиженное место вовсе не хотелось, — она поднялась, подошла к нему и пристально, с ехидным прищуром осмотрела его горло со всех сторон. — Что-то не вижу никакого ошейника. Его взгляд удалось поймать не более, чем на секунду. — Забудь, — сердито буркнул гуль. Девон упрямо села на угол постели напротив него и склонила голову набок. — Да чушь собачья, Харон. Эта речь даже для него выглядела жалко. Маленькая и неудачная попытка строить хорошую мину при плохой игре, — попыталась отмахнуться она. — Хотя такой ли плохой? Свои деньги он получил, я больше ничего ему не должна… — Ладно, — почти бесцеремонно оборвал ее гуль, воспользовавшись затянувшейся паузой. — Ты права. Она вздохнула, закидывая ногу на ногу, расправила плечи, оглядела прискорбную окружающую обстановку. Запах рвоты и нечистот, душивший ее в течение долгих дней в этой комнате, припоминался до противного живо. — Думаю, на самом деле ты так не считаешь, если даже решился заговорить. — Ты забавна, когда умничаешь, — буркнул Харон, заставив ее примирительно улыбнуться в ответ. — Все, все. Ты самый умный, ты самый грозный, а я слушаюсь и повинуюсь. Изучая меняющееся выражение его лица, девушка удивлялась тому, как оно, лишенное кожи, способно передавать эмоции настолько ясно. Харон пребывал в замешательстве. Как Девон успела обнаружить, он относился к числу тех, чье доверие проявляется в безбоязненной грубости — что-то вроде тех дружеских оскорблений, которыми награждали друг друга Бутч и его приятели по банде. Со временем подобное входило у Харона в привычку, но теперь, похоже, он понял, что несколько переступил границу. — Я не должен был этого говорить? — Ты можешь говорить все, что хочешь, — со вздохом повторила она в очередной раз. Фраза, настолько же надоевшая слуху, насколько малоэффективная. Вот и теперь гуль, как всегда, принял невозмутимый вид, будто заявляя, что вспомнил о своем положении и уж теперь-то не позволит себе ничего лишнего. Так они сидели в течение нескольких минут — ее преисполненный суровости и укоризны взгляд против его, бесстрастного и спокойного. — Спать, — буркнула Девон наконец, признавая за собой поражение в этой дурацкой игре. Харон шевельнулся, усаживаясь на своем стуле удобнее — покидать его он, по всей видимости, не собирался. — Слушай, я понимаю, каждому мужчине хочется, э-э-э, оседлать чудовище, — она хохотнула, поражаясь чуши, которую несла, — но удобными они бывают только в сказках. Вставай. Можешь его пнуть хорошенько, чтобы показать свое превосходство, только не прикасайся к нему больше. Пожалуйста. Харон, казалось, пропустил весь этот бред мимо остатков ушей и только покачал головой: — Я ценю личное пространство и не хочу нарушать твое. — Брось. В первый раз, что ли? Ты с одного края, я с другого. Если закрыть глаза, можно представить, что ты тут один. Гуль оставался непреклонным. — Нет. — Знаешь что? — медленно, многозначительно вздохнув, она поднялась и шагнула к двери. — Если ты такой принципиальный, я сейчас возьму и уйду. Серьезно. Уйду… предаваться греху с Новой. Ты сможешь спать спокойно, зная, что столкнул своего работодателя с края нравственной пропасти? К концу тирады она не удержалась и рассмеялась. Харон старательно отводил глаза — теперь уже оттого, что суровая невозмутимость никак не желала возвращаться в черты изуродованного лица. — Я вот думал: ты всегда была такой болтливой? Девон прошлась по комнате, вокруг чрезвычайно знакомой постели. — Ага, — хмыкнула она. — Потому меня и выгнали из Убежища. Начинало казаться, что тот тошнотворный запах никуда не делся. И даже где-то внутри, в животе, неприятно закололо, заставляя думать, что вот-вот вернется почти забытая, дикая, выворачивающая боль и сотрясающий все тело ужас. — Это многое объясняет, — Харон вздохнул. — Ладно, черт с тобой. Он встал и обернулся, очевидно, проверяя, не развалилось ли «чудовище». Стул мог бы навевать мысли о довоенных временах, если бы не представлял их в худшем виде — проржавевший, шаткий, действительно в последнюю очередь годившийся для комфортного отдыха. Уже укутавшись своей курткой на постели, Девон глубоко вдохнула, надеясь убедиться, что ей просто показалось, и пахнет здесь чем угодно, но только не ее собственной рвотой. Харон открутил лампочку, плотно облепленную дохлыми мелкими насекомыми и оттого тусклую. Свет продолжал пробиваться в щели стен, как и незначительно приглушенные голоса обитателей ближайших комнат. — Я соврала, — пробормотала Девон, когда кровать беспомощно скрипнула под весом гуля. Устраиваясь с другого края, Харон недовольно отозвался: — Ну что еще? — Нет, я никогда не любила поговорить. Сама себе удивляюсь, — она тихо хмыкнула и немного помолчала. — Может, дело в том, что мой ненаглядный напарник ужасающе молчалив и приходится болтать за двоих… хотя, знаешь, в последнее время ты прямо-таки показываешь чудеса разговорчивости. Неужели ко мне привык? — Наверное, — ответил он совсем уж угрюмо, понятнее любых слов обозначая нежелание продолжать дурацкие разговоры. — Хорошо. Я тоже устала. Он промолчал. Она перевернулась на другой бок и подождала, пока скрип возмущенной кровати не утихнет. «Да, черт возьми, как же я устала».