Лестница

7 апреля 2272 года

– Пап, поможешь? Он только улыбнулся. Добрый, понимающий папа. Мог бы отмахнуться от нее, изобразить, что весь увяз в делах или что его крайне беспокоит остывающий кофе, но не стал. Даже такую обыденную процедуру, как расчесывание волос, она предпочитала доверять отцу. Со стороны виднее, и к тому же у папы, привычному к работе с людьми, это получалось легко и совсем не больно. Простые манипуляции с расческой не представляют сложности для того, кто приноровился ставить людям уколы. – Надеюсь, ты вчера не решила забросить уроки подальше, когда я ушел? – поинтересовался папа, аккуратно заплетая косу. Она хотела было возмутиться, потому как с косой выглядела еще глупее обычного, но портить тихое утро показалось плохой идеей. – Нет, пап. Там ерунда была. Я б-быстро справилась. – Какая ты у меня сознательная, – тон его голоса выдавал улыбку. – Умница, дочка. Папа всегда по-особенному улыбался. Даже когда делал это исключительно из вежливости, даже когда из-за работы не спал несколько ночей подряд. Все распространенные эпитеты тут были бессильны, любая попытка описать этот завораживающий, добрый свет в его глазах казалась заведомо неудачной. Она даже попыталась улыбнуться в ответ – вышло как-то кисло и виновато. Хорошо, что он не увидел. – Как п-прошла встреча с мисс Уилкинс? – О, – только и смог сказать папа, прежде чем смущенно рассмеяться. – Мы с ней друг друга немного... недопоняли, солнышко. Как оказалось, она была настроена весьма серьезно... слишком серьезно. – Н-надеюсь, не пришлось звать охрану, – хихикнула Девон. Итог папиного свидания ее обрадовал: не хотелось и представлять, что в их доме поселится какая-то женщина. Иногда казалось, что даже чудесным образом воскресшая мама пришлась бы некстати. – Хм… нет, конечно, но похоже, что мисс Уилкинс немного разочарована. – Лучше так, чем ждать не-несбыточного, правильно? – Да, правильно, – папа почему-то вздохнул. – Я предпочитаю во всем быть честным. Уж лучше кого-то разочаровать, чем жить в мире из чужих домыслов. Тебе тоже советую над этим подумать! Она активно закивала, не сразу сообразив, что, между прочим, мешает отцу приводить в порядок ее голову. И только внутренне согласившись с папиным вполне разумным высказыванием, Девон засомневалась. Домыслы? Кто же станет что-то домысливать о ней? Все ее знакомые ограничивались поверхностной оценкой и едва ли обдумывали ее персону на досуге, сочиняя все новые и новые невозможные подробности. Даже представить смешно. Многие, как она знала наверняка, считали ее чокнутой, что было не так уж далеко от правды. Это и есть правда, если вдуматься. Если не делать себе поблажек и не пользоваться менее обидными, вежливыми синонимами. А что еще? Что еще о ней могли выдумать? Кому это нужно? – Вечером я снова не работаю, – сообщил папа, когда Девон, настороженно ощупывая прическу, направилась в соседнюю комнату за тетрадями. – Хочешь, сходим вместе в кафетерий? Мы давно уже там не бывали. Она остановилась на полпути. Оборачиваться не стала. – Я, ну... п-посмотрим. Не знаю. У нас скоро к-контрольная, я могу задержаться на занятиях, буду готовиться... – Вечером? – подозрительно переспросил папа. – П-посмотрим, пап, – пробормотала Девон, все-таки оглянувшись. – Вообще я не против. – Хорошо, солнышко. Буду рад, если выкроишь для меня время. Она незаметно вздохнула, когда вошла в комнату и оказалась вне отцовского поля зрения. Задумчиво ощупала стол, отыскала в аккуратной стопке нужные для предстоящих по графику занятий тетради, к обложке прикрепила ручку, чтобы уж точно не забыть. Перед выходом Девон оглянулась на их с отцом фотографию, сделанную в день ее десятилетия. Не слишком много изменилось с тех пор, подумалось ей. Голова выросла, а остальное... Ха. Беатрис Армстронг как-то поведала ей сказку про гадкого утенка – вероятно, желая таким образом внушить надежду на лучшее. Именно после этого Девон осознала особенно четко, что так благополучно завершаются только сказки. Об этом она не решалась заговорить ни с кем, даже с отцом. И не испытывала особой потребности – все необходимые аргументы и рассуждения свободно развивались у нее в голове. Как только мысленный диалог с самой собой приходил к очевидному выводу, она успокаивалась. Сомнения мучили, а определенность, пусть и надуманная ею же, пусть и неприятно правдивая, вносила некое равновесие. Навевала спокойствие. В конце концов, именно это спокойствие поможет прожить целую жизнь в лабиринте из бетона и железа.

26 сентября 2277 года

Он несколько часов кряду бродил вокруг шезлонга, под стеклянной крышкой которого замерла его напарница, уставившись вперед пустым, ничего не выражающим взглядом. Вся эта затея казалась ему паршивой с самого начала. Теперь подавленное ощущение тревоги по некоторым причинам упрочилось. Во-первых, Харон уже не был уверен, что получит свою чокнутую подопечную обратно: обход зала с шезлонгами, на вид напоминающими гигантских жуков, показал, что таких же погруженных в виртуальную реальность здесь немало. Во-вторых, ему было решительно нечем заняться. Двери на Пустошь оказались заблокированы, что помешало бы гулю уйти, имей он такое намерение; в комнатах и кабинетах Убежища 112 не нашлось ничего, что помогло бы скрасить скуку. Единственным происшествием за последние несколько часов явилось то, что Харон неосторожно задел открытый рюкзак напарницы, и его содержимое вывалилось на пол. Небрежно смятая одежда, которую она поспешно запихнула в сумку, когда облачалась в комбинезон Убежища; пара бутылок с очищенной водой, баночки с рад-Х и антирадином в таблетках – тихо ворча под нос, гуль складывал вещи обратно, пока ему не попались очки без стекол. Их он немного покрутил в руках. Девон категорически не везло с очками; череда несчастных случаев, что приключались с каждым целым экземпляром, являла собой историю, достойную целой повести. Правда, написать такую могло прийти в голову только Мойре Браун. Следующей оказалась книга в потрепанной, истерзанной временем обложке. Не пришлось даже угадывать, откуда она взялась – в лавке у Тюлип хранилось немало таких. Название удалось узнать только на третьем развороте. Харон нашел странным и вместе с тем забавным, что его напарница, всем своим видом демонстрирующая убежденность в главенстве науки, интересуется древнегреческими мифами. Помнится, совсем недавно она пренебрежительно называла их глупыми сказками. А он совсем недавно говорил, что никак к ней не относится. Наверное, так оно и было. Он предпочитал думать об этом как можно меньше. Заставил себя вспомнить, что, между прочим, копается в чужих вещах. Но книгу не убрал: за неимением лучших вариантов можно развлечься хотя бы чтением, надеясь, что хозяйка простит. Сколько уже он не притрагивался к книгам?.. Сон в неудобном упоре на основание шезлонга принес ему ломоту в костях по пробуждении. В зале не происходило ровным счетом ничего, и гуль позволил себе размяться, расправить плечи, после чего снова принялся кружить возле шезлонга своей напарницы. Он заглядывал за толстое стекло – девушка так и сидела, не шевелясь и лишь изредка механически моргая; он пытался что-то разглядеть на внутреннем экране, обходя капсулу с разных сторон; он даже попытался влезть в связанный с шезлонгом терминал, но не узнал ничего, кроме того, что все физические показатели его хозяйки находятся в пределах нормы. Часы тянулись один за другим. В “Девятом круге” и то было веселее, здесь же – пустота и тишина. Как в могильнике. Но в какой-то момент его слух, необычно чуткий для гуля – далеко не каждый из ему подобных мог похвастаться тем же – уловил какое-то шевеление, быстро перешедшее в скрежет. Тревожащим обстоятельством явилось то, что звуки доносились отнюдь не от шезлонга, отделявшего от него Девон. Без лишних раздумий Харон выхватил дробовик, только потом осознав, что любой из запертых в капсулах людей не представляет для него никакой опасности. Это был Джеймс. Перед тем, как устраиваться на шезлонге, Девон осмотрела заключенных внутри похожих аппаратов резидентов Убежища 112. Среди них оказался и ее отец – это стало последним неоспоримым аргументом в пользу прыжка в неизвестность, коим являлась вся эта затея с виртуальной реальностью. Но Джеймс, по крайней мере, выбрался живым. Он вел себя странно, заставляя сомневаться в собственной вменяемости: покачнулся, нагнулся, будто собираясь встать на четвереньки, и все это время шумно втягивал воздух носом. Но не прошло и минуты, как доктор оклемался. На его лице понемногу проступало изумление, вызванное, по всей видимости, не только присутствием гуля. – Ты с ней? – быстро спросил он, в начале фразы запнувшись, будто с непривычки забыл, как произносить слова. Харон кивнул, не глядя в его сторону: стеклянная крышка шезлонга Девон откинулась с тем же скрежетом, и гуль поспешил подхватить буквально вываливающуюся из капсулы девушку. Пока он держал ее под мышками, Девон долго кашляла и кряхтела, будто готовясь исторгнуть на идеально чистый пол Убежища содержимое своего желудка. Вместо этого она с чувством выругалась. Гуль на секунду ощутил нечто вроде гордости: о бранных словах, равно как и о стрельбе из настоящего оружия, до их знакомства она имела весьма смутное представление. Джеймса, напротив, это проявление искусства речи не обрадовало. – Дочка? – осторожно позвал он. Девон потерла глаза и выдохнула: – Ну и д-дерьмо. На фоне всех предыдущих это высказывание звучало на удивление скромно и прилично. Слегка покачнувшуюся девушку немедленно, как и следовало ожидать, перехватил отец. Из порывистых объятий она осторожно выскользнула, все еще хмурясь и хлопая глазами. – Здравствуй, папа, – в очередной раз кашлянув, сказала она. Так, будто за этим не стояли месяцы тяжелых, действительно тяжелых поисков. – Я рад тебя видеть, дочка, но почему ты не в Убежище? – Харон заметил, как резко взлетели ее брови, и прекрасно понял удивление хозяйки: фраза отнюдь не относилась к числу самых уместных. – И… я так понимаю, это твой… друг? Может, ты нас представишь? Требовательность в его голосе звучала почти укоризненно, но гуль не ожидал, что Девон растеряется. – Это мой, э-э-э, ну… мой… Харон, – его имя она выпалила резко, разом прерывая свое невнятное бормотание. – Его зовут Харон. Мы с ним… он мне помогает. – Что ж, – Джеймс окинул гуля придирчивым взглядом отца, крайне озабоченного компанией своей дочери, но не преисполненным отвращения, и вдруг шагнул к нему и протянул руку. – Думаю, ты уже знаешь, как меня зовут. Если моя дочь меня не обманывает и ты действительно ей помогаешь – я искренне рад знакомству. – Взаимно, – хрипло ответил Харон и осторожно пожал его ладонь, мельком глянув на Девон. Ее губы искривила знакомая улыбка – он видел ее каждый раз, когда девушка праздновала очередную маленькую победу. Судя по всему, она тоже не ожидала от папы такой толерантности. Все разрешилось благополучно, но подобные моменты всегда заставляли Харона испытывать напряжение, предчувствуя подвох. Такового не последовало, однако кое-какое “но” все-таки изъедало его мысли. Спросить ее об этом удалось только вечером, когда они устроились на ночевку в ветхой хижине, едва пригодной для того, чтобы защититься от радиоактивной непогоды. Харон не ждал, что после всего Девон так легко согласится помогать отцу в его утопических исканиях, и оказался прав. Он шел впереди, когда отец и дочь обменивались впечатлениями, оставленными временным заточением в виртуальной реальности. Но стоило Джеймсу упомянуть проект “Чистота”, как Девон неожиданно резко потребовала отложить беседу на потом. В самом деле, им предстоял неблизкий путь до развалин Вашингтона, разделиться на котором было бы чертовски дурной затеей. Времени, чтобы обдумать дальнейшие действия, будет достаточно. О настоящих планах девушки гуль имел весьма расплывчатое представление: за весь день она практически не сказала ему ни слова. За исключением, конечно, тактических советов вроде “прикрой меня, черт бы тебя побрал”. Она была сегодня удивительно, небывало молчалива и даже на расспросы отца реагировала вяло, с неохотой выбираясь из своих мыслей. На Харона, когда тот оглядывался, смотрела хмуро, но старалась держаться поближе. А он-то думал, что после всех утомительных поисков она не отойдет от папы ни на шаг. Ветер становился все более ледяным и колючим, гоняя по пустоши клубы пыли, неизменно скрипевшей на зубах и лезущей в глаза. Их Харон пытался прикрывать ладонью, опасаясь, как бы песок в глазницах не привел к воспалению и прочим неутешительным последствиям. Терять зрение ему не хотелось. Девон пониже опустила козырек кепки, которую реквизировала у какого-то торговца. Она ежилась от холода, но, что удивляло, не ныла. Раньше гуль не замечал за ней подобной стоической сдержанности. Чье-то брошенное жилище, сложенное из побитых ржавчиной листов железа и трухлявых досок, они нашли уже после захода солнца. Враждебных существ в округе не наблюдалось, и решено было развести костер с подветренной стороны хижины, чтобы согреть еды и не замерзнуть самим. Пока на огне булькал мясной суп, источая привлекательный для незваных гостей, но неощутимый для Харона запах, отец и дочь удалились в дом, где требовалась небольшая уборка. Просто ради того, чтобы не задохнуться от вони и пыли, прочно обосновавшихся внутри – как долго лачуга стояла закрытой, оставалось только догадываться. Харон, занятый чисткой оружия возле костра, слышал их, скрывшихся за тонкими стенами покосившейся лачуги, более чем отчетливо. Он ждал, что Джеймс снова попытается внушить дочери, как важна его работа над очищением воды в приливном бассейне Потомака, но речь пошла вовсе не о проекте. – Ты точно в безопасности? Мне не стоит волноваться о твоей… компании? – Что? – до ушей Харона доносились грохот мелких жестянок и шуршание; очевидно, свою первоочередную цель эти двое все-таки не позабыли. – Думаю, ты прекрасно все слышала. – Я не переспрашивала, - ответила Девон слишком уж резко - Харон впервые слышал в ее голосе такие нотки. - Я пыталась дать тебе шанс подумать, не глупый ли вопрос ты задал. Гуль тихо выругался и забормотал одну из тех песен, что крутили по радио, лишь бы только не быть невольным свидетелем семейной сцены. – Где ты его нашла? – Купила. Бесплатно со мной бы никто не стал дружить, правда? – Купила?! Ты серьезно? – Да, я серьезно. – Господи, Девон… ты связалась с работорговцами? – Кто говорил о рабстве? Харон работает на меня по контракту. Устав слушать, гуль собрал дробовик, поднялся и отправился на обход территории. Голоса зазвучали глуше. К его возвращению, впрочем, разговор не окончился, зато вскипевшая похлебка попыталась убежать и залила без того слабый костер. Гуль выругался снова. Пришлось потратить еще одну драгоценную спичку. Он знал, что существует немало способов добывания огня подручными средствами, но ни один из них не задержался в его голове – в большинстве случаев прежние наниматели разжигали костры сами, имея неплохие навыки выживания в недружелюбных условиях пустоши или располагая довоенными зажигалками. Подумать только, как он зависим от владельца контракта – даже в мелочах. Кстати, о владельце – разговор, который он старательно игнорировал, определенно близился к своему окончанию: голоса затихли, дверь слегка приоткрылась. Именно потому последнюю, запоздалую реплику своей подопечной Харон услышал особенно четко: – Нет, знаешь что? К черту это все. Я тебя прощаю. И бу-буду надеяться, что мы разойдемся в Вашингтоне и больше никогда не увидимся. Она спешно выскользнула из лачуги, выдохнула и поежилась, плотнее запахивая куртку, после чего быстро осмотрелась и двинулась к костру. Харон заметил у нее в руках бутылку ядер-колы. После нескольких секунд тишины он поинтересовался: – Это и ко мне относится? – Ну конечно, ты все слышал, – Девон вздохнула. – Только последнюю фразу. И то – поневоле. Снова вздохнув, девушка вытянула руки к огню. Немного помолчала. – Я даже не понимала до этого момента, насколько на него обижена. Он предпочитал вовсе не знать, о чем они говорили. Обостренным любопытством гуль не отличался, да и упущенная информация едва ли могла пригодиться ему в дальнейшем. Проще говоря, кому нужны подробности семейных споров?.. – Так что теперь? – гуль переждал немного, прежде чем спросить – так переход на интересующую его тему выглядел менее резко и бесцеремонно. – Тебе требовалась помощь в поисках отца. Ты его нашла. Куда я..? Девушка рассеянно ощупала свою голову и покусала губы. – Дай мне об этом подумать, ладно? – она говорила тихо, вполголоса, то и дело косясь в сторону лачуги. – В него я могу сгоряча бросаться обвинениями, но ты здесь ни при чем. – Я подожду, – легко согласился Харон. Он терпеть не мог неопределенности, но сейчас даже сомневался, к чему тяготеет больше: к скорейшему разрешению вопроса его дальнейшей занятости – или, напротив, к тому, чтобы оттянуть это на как можно более долгий срок… что относилось к разряду тех самых неопределенностей. Ди нравятся парадоксы и прочая подобная чепуха. Поделиться с ней?.. – Одно ясно, с приключениями и опасностями теперь покончено. Может, – Девон опять закусила губу и сощурилась, – ты хотел бы работать на Сидни? У нее интересный… род деятельности. Не придется скучать. – Лучше все-таки подумай. Совсем недавно он мог бы назвать Сидни хорошим вариантом. Девушка и впрямь занималась интересным делом – искала довоенные реликвии среди развалин, получала за них немалые деньги и этим жила, а с недавних пор, не без их помощи, решила заняться торговлей оружием и нуждалась в надежных людях. В бою она показала себя опытной и умелой, в быту, пусть их совместная работа не продлилась долго, действовала практично. Толковая, сообразительная, грубовато-веселая. Из нее вышла бы неплохая напарница. Один серьезный недостаток перекрывал все возможные достоинства и навевал отвратительно личное, своевольное нежелание переходить под ее начало. Она не была щуплой, бледной, заикающейся сумасшедшей девчонкой. Ее не пришлось бы настойчиво будить каждое утро, она не теряла вещи, не употребляла наркотики, не стала бы надоедать ему параноидальными идеями, не издевалась ради забавы над неспособными достойно ответить людьми и над ним самим, превращая обычный день в идиотское представление. Сидни не нуждалась в его тренировках. И ее, практически равную по силе, не хотелось оберегать. Впрочем, он подозревал, что контракт в ее руках мгновенно изменил бы все. Свою привязанность гуль полагал естественным последствием безотказной лояльности, предписанной условиями договора. Не самый плохой способ примириться с обстоятельством, которое не можешь устранить. – Не хочешь подраться? – вдруг с ухмылкой спросила Девон. В последнее время он пытался передать ей еще и некоторые навыки рукопашного боя, делая, впрочем, скидку на то, что со своей хилой комплекцией оказать хоть сколько-нибудь серьезное сопротивление она не сумеет. – Чего бы мне там ни хотелось, твое слово будет решающим, – отозвался он глухо. Девушка в ответ невнятно хохотнула и, едва не угодив в костер, прыжком подлетела к нему и повалила на землю. Прямо в пыль и скопище иссушенных кустиков дикой травы. Харон первым остановил ее руки. Она пискнула, но продолжила улыбаться и покусывать губы. Он увернулся от ожидаемого пинка в живот и подыграл ей: отпустил и сделал вид, что собирается ударить. Они договорились не бить всерьез, прерывать атаку, когда кулаку оставалось не больше дюйма до тела. Девон еще и пыталась ткнуть пальцем в место предполагаемого удара. Она любила точность. Как он и думал, девушка поспешно отклонилась, уверенная, что избежала атаки, и почти подставилась под новую. Спохватилась лишь тогда, когда в реальном бою уже получила бы хороший удар в живот, отползла в сторону, вскочила на колени. – Устала? – Да как бы не так, – хмыкнула она и опять бросилась на него, но опрокинуть, как плюшевую игрушку, уже не сумела – он снова перехватил запястья девушки и в противовес ее грубому наступлению уложил на лопатки почти бережно. Кто знает, какие будут последствия, если он не рассчитает силу. Гуль замер над ней в упоре на ладонях. Девон расхохоталась, опять сбив его с толку. Они катались по земле еще около получаса. То наращивали темп и осыпали друг друга мнимыми пинками, то уходили в глухую оборону – страшная скука. Его советом в основном орудовать локтями и коленями она не пользовалась, хотя давно успела его усвоить – слабые тычки кулаками не приносили особого результата. На тренировку все это походило мало, скорее – на детскую потасовку. Харон подозревал, что это понимали они оба. Так почему она не командует прекратить? Или только ему кажется, что это тянется уже черт знает сколько? Гуль предпочитал думать, что позволил ей уложить себя на спину только потому, что отвлекся. Задумался, пытаясь угадать, давно ли за ними наблюдает доктор. Девон устало выдохнула, что должно было сигнализировать об окончании “тренировки”; Харон ждал этого и испытал бы облегчение, если бы следом она не уронила голову ему на грудь, будто не замечая отца, сидящего у костра с таким же натянуто непринужденным видом. – Я тебе не мягкая перина, – буркнул он, аккуратно спихивая с себя девушку. Показалось, что видимый краем глаза Джеймс покачал головой. – Ну и ладно, – ничуть не огорчилась Девон. – Поищу другую. Она поднялась, широко улыбаясь, поблескивая глазами и молнией расстегнутой куртки. Одно было хорошо в этой псевдотренировке – обоим стало гораздо теплее. Джеймс выглядел… интеллигентно. Даже находясь посреди мертвой пустоши, сидя возле пожирающего уродливые поленья огня, он копошился погнутой вилкой в походном котелке со спокойным достоинством. Его дочь от хороших манер отказалась куда быстрее. – В детстве ты не затевала драк, – заметил он флегматично, когда Девон, даже не взглянув на него, уселась возле костра. – Где прошло мое детство, и где я сейчас, – в тон отозвалась девушка. – Хочешь перекусить? – осведомился Джеймс. Девон первым делом повертела головой, выискивая Харона. Он опустился рядом, на некотором расстоянии, но рядом. – Я не голоден, – пробормотал гуль, прочитав обращенный к нему немой вопрос – он успел кое-что перехватить, пока эти двое выясняли отношения. Девон пожала плечами: – И я тоже нет. Он едва не рассмеялся, наконец догадавшись, в чем причина такой трогательной солидарности. Заметившая это Девон вопросительно вскинула бровь; Харон ухмыльнулся и покачал головой, понимая, что Джеймс наверняка чувствует себя лишним, как и рассчитывала его дочь. Девушка увлеченно возилась с бутылкой ядер-колы – напитка, который, если верить неоднократным признаниям, она терпеть не могла. Однако ничего другого в лачуге не нашлось, а изводить запасы воды, не преодолев и половины пути, она не отваживалась. Гуль протянул ей свой боевой нож. – О, благодарю, – обрадовалась Девон и взялась за вскрытие с удвоенным энтузиазмом. – Где твой? Она едва заметно пожала напряженными плечами, когда вскрывала бутылку. Из освобожденного от крышки горлышка с пшиком вырвался воздух. – Надо думать, где-то обронила. Я еще и книгу потеряла. Ту, что мне давала Тюлип, – она сощурилась, приглядываясь к нему, склонила голову набок. – Почему ты так смотришь? – Я взял почитать, пока ты торчала в своей виртуальности, – буркнул Харон, силясь отделаться от ощущения, что участвует в какой-то глупой пьесе. – Забыл вернуть на место. Она в моей сумке. – Потом отдашь, – милостиво разрешила Девон. – И как, узнал что-то новое? – Нет. Вспомнил старое. Джеймс аккуратно вытер рот откуда-то взявшейся чистой салфеткой. С его ужином было покончено. – Кто-то должен остаться снаружи и последить за окрестностями, – заметил гуль, готовый к тому, что коротать бессонную ночь у затухающего костра придется ему. Не в первый раз, в конце концов. Девон только поначалу корчила из себя невесть что и с невероятным занудством отмеряла время каждой смены. Со временем ей надоело. Гуль стерег ее почти каждую ночь – случай выспаться выдавался крайне редко, обыкновенно он довольствовался парой часов в сутки или обходился вовсе без отдыха, а отсыпался при возможности. Изменившийся под воздействием радиации организм каким-то образом это выдерживал. Особой слабости от недостатка сна он не ощущал, блаженный отдых в постели считал чем-то вроде кексов – вкусно, иногда питательно, но не слишком необходимо. – Я мог бы взять первую вахту на себя, – внезапно вызвался Джеймс. – Честно говоря, о сне после симулятора даже думать не хочется. Он замялся, явно готовясь что-то добавить, но тут Девон спешно поднялась и потянула Харона за плечо: – Вот и решено, идем. Останавливать ее и пререкаться он не стал, хотя и не слишком понимал, почему девушка так подчеркнуто стремится скорее сбежать. Джеймс проводил их, неподвижно и безрадостно глядя вслед. – Спокойной ночи. – Угу, – лаконично ответила на пожелание Девон, распахивая дверь на шатких петлях. Внутри лачуга оказалась до того крохотной, что Харон едва смог бы растянуться на полу во весь свой рост. Источником освещения, хотя и слабым, послужила старая лампочка, подключенная к переносной батарее. В рассеянном свете плыли густые клубы пыли, поднятые при попытке навести порядок. Осторожно прикрыв дверь, Девон подобрала кусок грязной мешковины, набросила на кучу мусора в углу и отряхнулась. Пока гуль располагался, она, в свою очередь, разулась, стянула куртку, наспех ее сложила и сунула под подушку спальника, расстегнула ремень; затем, отвернувшись к стене, юркнула под одеяло и только после этого – какая непоследовательность – принялась вытаскивать заколки из волос. Действовала не глядя, не поднимая головы, просто находила в прическе железку, тянула и складывала во внешний кармашек сумки. Харон подумал, что она бы непременно попросила его помочь, будь здесь ее отец. Ему не слишком нравилось играть вместе с чокнутой подопечной в игру “разозлим папочку”, но… Но сейчас он с трудом сдержался, в последний момент остановил спешившее слететь с языка предложение помощи. Гуль поерзал на спальнике, через набивку которого вполне отчетливо прощупывались острые камни. Соорудивший эту лачугу не озаботился тем, чтобы настелить пол, и упрекать его было сложно – скорее всего, она служила лишь временным пристанищем посреди пустоши. А прежний хозяин, вероятно, давно ушел. По крайней мере, если его и убили, то не здесь – никаких трупов в хижине не обнаружилось, и поблизости тоже. Усталость так и не пришла. Харон решил дождаться, пока напарница отключится, и составить компанию Джеймсу – ночное время не умаляло вероятности внезапного нападения, и едва ли доктор заметит угрозу раньше него. Костер отпугивал зверей, зато рейдеров и наемников, напротив, мог привлечь. – Ты еще тут? – Тут. Девон вздохнула. Тихо – в треске костра, шелесте сухой травы и вое ветра, которые слышались снаружи, этот звук был почти не слышен. – Почему ты никогда не называл меня гладкокожей? – вдруг спросила она. – Я не зову людей гладкокожими. – Почему? Харон задумался. Но ненадолго: вопрос, вообще говоря, казался ему недостаточно важным, чтобы старательно выискивать ответ среди своих… шестеренок. – Не знаю. – Это слово в ходу у всех знакомых мне гулей, кроме тебя, – заметила Девон. Харон предполагал, что она к тому же делает чрезвычайно умное лицо, глядя в стену бедной лачуги. – Возможно... внутренне ты не признаешь общности с ними? Или не хочешь отделяться от людей? Натянутая серьезность, с которой она пыталась рассуждать, примерив на себя роль пустошного психолога, дала сбой – Девон приглушенно хмыкнула. – Ты меня достала, – вздохнул гуль. – Может, будешь уже смотреть свои сны? – Мне ничего не снится. Уже давно. – И что, ты думаешь, мне так необходимо это знать? – Даже если нет – тебе придется слушать, – кисло отозвалась она, будто проявляя натянутое сочувствие. Харон хмыкнул и вновь попытался усесться поудобнее. – Я рад, что ты это сказала. – Почему? – Обычно после подобных заявлений у тебя заканчиваются идеи. Девушка глухо хихикнула: – Когда не о чем говорить, можно петь... – Этого точно не надо, – гуль ухмыльнулся в темноту. Она сознательно заставила его вспомнить, как недавно они ночевали в брошенном доме на окраине довоенного коттеджного поселка, через который пролегал путь к Убежищу 112. Все то, что осталось от прежних владельцев жилища, теперь было изуродовано, изорвано, безвозвратно испорчено – если не войной, то теми, кто побывал здесь до них. На стенах чернели дрожащие линии слов, когда-то считавшихся бранными, на кольцах упавшего карниза остались только обрывки синих штор, цвет ковра не поддавался определению – до того его истоптало множество грязных ног. Относительно нетронутой была только комната наверху, спальня хозяев с выходом на балкон. На постели, переплетясь так, что не удавалось разобрать, кому принадлежит та или другая кость, уже сотни лет лежали два иссохших, потемневших скелета. Девон аккуратно собрала их в охапку, как ветки для растопки костра, и, уже не морщась, сбросила с балкона. Только затем она обнаружила, что здесь, на столике рядом со сломанным шезлонгом, имеется еще и нетронутое радио. Оно поддалось после замены батареек – впервые пригодился тот хлам, от сбора которого девушка часто не могла удержаться – и нехитрых манипуляций с переключателями. Харон предупреждал ее, что шум может привлечь рейдеров, но Девон только отмахнулась. А когда его угрюмая осторожность окончательно ей надоела, она стала подпевать. Нет, не так. Сначала она уставилась на него, улыбнулась знакомой безжалостной улыбкой и, не сводя с него глаз и почти не моргая, затянула припев к "I Don't Want To Set The World On Fire". Видимо, вдохновилась выступлением того парня из Мегатонны. Пела... нормально. Негромко, лениво, так, как и полагается человеку, никогда не имевшему дела с музыкой и не обучавшемуся пению специально. К звучанию ее голоса он давно успел привыкнуть, напрочь отсутствующим слухом девушка тоже не отличалась. Словом, не приходилось прилагать титанических усилий, чтобы это вынести. Даже наоборот. Он согласился бы слушать ее хоть целый день, если бы при этом она не пялилась на него, как будто... как будто хотела свести с ума, в самом дурном, клиническом смысле этого высказывания. Он, конечно, пережил бы подобное насилие над своими нервами, но лишний раз их испытывать не хотелось. К счастью, ему не пришлось искать слова, чтобы воззвать к ее разуму – песня не успела закончиться, а Ди уже глупо рассмеялась и, вскочив с шезлонга, на краю которого пыталась усидеть, пролезла мимо гуля через балконную дверь в комнату. Она часто вела себя странно. Харон почти научился не придавать этому значения. Человек, проживший большую часть своих лет в тепличных условиях Убежища, именно таким и должен быть – странным. Другая жизнь, другие привычки... – Холодно тут, – вдруг пожаловалась девушка. – Могла бы и дальше греться у костра. Кто заставлял тебя торопиться? Девон тихо хмыкнула. – Вредность. – Ты вела себя как ребенок, – вздохнув, заметил гуль. – Это неправильно? Я подстраиваюсь под обстоятельства и окружение, – сказала она спокойно, почти холодно. – Посреди суровой пустоши стараюсь выживать, как могу, в беседах с нужными людьми изображаю радушие и не лезу за словом в карман. А когда рядом папа, я – ребенок. Что не так? Пока Харон думал, она крутилась, пытаясь найти удобное положение, и, наконец, повернулась к нему. Такой очевидный ответ. Вот откуда это постоянное, продиктованное обостренным восприятием ощущение театральности и фальши; вместо того, чтобы адекватно реагировать на обстоятельства, она становилась их отражением. – И какие же тебе нужны обстоятельства, чтобы быть собой? – спросил он хмуро, помрачнев по мере развития мысли. Она врала постоянно, будто после побега из Убежища получив право на множество новых жизней, врала без тени сомнения, не в силах остановиться и отделить верное от лживого – и Харон тоже не мог. Он был уверен, что не услышит правды и теперь, и не ошибся. Девон выдержала паузу и с наигранным, безошибочно фальшивым придыханием изрекла: – Общество единственного друга, конечно. А потом приглушенно рассмеялась, не сочтя нужным пояснить, какую долю составляла правда в этой ее шутке. Впрочем, не принимать болтовню напарницы всерьез Харон привык уже давно. Но описать ее точнее, чем это сделала она сама, было, пожалуй, просто невозможно. Он поднялся и собрал оружие, когда дыхание девушки стало глубже и размереннее - знак того, что она наконец заснула. И даже скрип двери ее не разбудил, зато привлек внимание ее отца. Харон поймал себя на странном ощущении – ему приходилось старательно сдерживать грозящий сработать рефлекс, который требовал достать из кармана пачку и затянуться сигаретой. Разумеется, в карманах он уже не носил никаких сигарет. Подобные всплески старой памяти проявлялись в последнее время все чаще, но не так отчетливо. Не так, будто обухом по голове, заставляя замирать, отыскивать в себе силы, чтобы вернуть над собой контроль. – О, – только и сказал Джеймс, обернувшись. – Не спится? Гуль кивнул, промямлив что-то неопределенное. Джеймс нахмурился, будто не доверяя своему слуху, но вскоре оставил попытки перевести ворчание Харона в слова и поинтересовался: – С ней все в порядке? “А как иначе”, – подумал гуль недовольно, но вслух сказал только: – Да. Спит. – Харон, да? Мы немного… повздорили, – он вздохнул и задумчиво потер шею. – Жаль, что тебе пришлось стать свидетелем. Я хотел бы произвести… лучшее впечатление. – Все в порядке, – выдавил гуль; слова для продолжения светской беседы он находил с трудом. – В смысле… я много чего повидал, семейные недоразумения – далеко не самое худшее. Он тут же осекся: вероятно, этот Джеймс сочтет, что гуль вовсе не прочь поделиться какой-нибудь занятной байкой о своем прошлом. В действительности же Харону этого не хотелось. – Да, верно, – тот рассеянно покивал. – Восстановить понимание можно, просто поговорив по душам, выяснив все как следует, а вот с войной двухсотлетней давности такой фокус не пройдет... А ты, значит, много странствовал? Откуда ты? Гуль хмыкнул: ему казалось, что Джеймс по несчастливой случайности выпал из какого-то иного, более благополучного мира. Мира, где люди странствуют, а не скитаются по пустоши, пока еще могут отличать один разрушенный город от другого. – Не помню, – сказал он, и Джеймс непонимающе приподнял бровь. Пояснять Харон не стал. – Но на Столичной Пустоши раньше не бывал. Я работал преимущественно в городах. Охранял… нанимателей. Он нахмурился, пытаясь отогнать навязчиво встававшее перед глазами видение города, усыпанного снегом, бескрайне-белого и настолько же мертвого. Память начинала беспокоить его, хотя говорить об этом с Джеймсом гуль, конечно, не собирался. Не собирался ни с кем. Впрочем, не знай он заранее, доктор показался бы ему неплохим парнем. По крайней мере, от него не приходилось ждать бестактности и непредсказуемых поступков. В отличие от ненормальной дочурки, которая могла посреди пути остановиться и серьезно спросить, позволяют ли особенности физиологии гулей посещать туалет. Харон силился понять, что не так с этим человеком. Он не производил впечатления сумасшедшего, циника или клинического идиота. Назвать его единожды оступившимся гуль тоже не мог. Но его умение предсказывать последствия своих поступков оставляло желать лучшего. С такой… отрицательной интуицией ему следовало бы получше продумывать действия, а не бросаться в омут, пока есть решимость, как было с побегом из Убежища. Доктор пошевелил угли палкой. – Я не удивлен, что в попутчики и друзья моя дочь выбрала гуля… хотя что уж там, конечно, удивлен. Надеюсь, это тебя не заденет – я ничего не имею против гулей. Они даже говорили одними словами – отец и дочь. Джеймс вздохнул. – Ничего не имею, но предпочитаю смотреть правде в глаза. – Я тоже. – Честно говоря, мне любопытно было бы узнать, как вы подружились, – Джеймс казался благоприятно настроенным, но о дружбе говорил с едва различимым, возможно, ненамеренным нажимом. – Впрочем, я пойму, если ты откажешь мне в этом праве. Ты вроде не из разговорчивых... Здесь, на этом самом моменте Харон мог бы пойти на попятную, сознаться, что на самом деле всего лишь наемник и не слишком заинтересован в задушевных беседах, темой которых будет девочка из сто первого Убежища, его подопечная. Он мог бы сказать, что с Ди его связывает только договор. Но он действительно старался быть с собой честным. – Ваша дочь – почти ребенок. Таким не место на Пустоши. В одиночку они не выживают. Очевидное обвинение попало в цель - доктор поджал губы и на какое-то время, кажется, ушел в себя. – Девон говорила, что наняла тебя, – заметил он наконец, деликатно обойдя тонкости товарно-денежных взаимоотношений. – Так и есть. – И это не мешает... дружбе? – Как видите. – Понимаешь, когда речь заходит о моей дочери, я перестаю быть тактичным. Мне интересно все, что ее касается, – Джеймс стряхнул со складок комбинезона серый пепел. – Но это не допрос. А впрочем… надеюсь, у тебя нет никаких мыслей насчет нее? Харон даже не сразу понял, что доктор имеет в виду, задавая вопрос шутливо-грозным тоном и многозначительно хмурясь. Совсем не привык воспринимать себя таким образом. – Думаю, ваша дочь взяла в напарники гуля не в последнюю очередь потому, что… – Я понял, не продолжай, – кивнул Джеймс, решив, похоже, что затронул неприятную тему. – Гулификация – такой интересный, хотя и во многом трагичный феномен… если все пойдет по плану и проект “Чистота” заработает, я хотел бы плотнее заняться его изучением. Харон не ответил. Промолчал, полагая, что свое нежелание участвовать в диалоге обозначил достаточно явно. Но Джеймса, как и его дочь, вполне удовлетворял и монолог. Гуль подозревал, что доктор пытается заполучить таким образом союзника в его лице – видимо, он не подозревал, что его собеседник при любых обстоятельствах будет на стороне хозяина контракта. А Девон вовсе не казалась исполненной решимости участвовать в проекте. Поэтому и Харон принимал благородные устремления Джеймса скептически. Именно теперь он вдруг задумался, почему Азрухал угрожал ему расторжением контракта. Ответ лежал на поверхности – Харон не был приспособлен к самостоятельному существованию. Степень его зависимости от нанимателя могла показаться смешной и абсурдной, но такой она и была, пожалуй. И на фоне всего остального бытовые проблемы вроде добывания огня казались незначительными и легко решаемыми. Как только прервется цепь его службы, пропадет и цель существования, и место в по-прежнему огромном, пусть и несколько опустевшем после войны мире. Он не хотел жить без цели. Не хотел во всем следовать личным желаниям, иметь свое мнение, налаживать связи. Нынешнее положение вещей его более чем устраивало. По крайней мере, это лучше, чем оказаться в одночасье пустым, бессмысленным и потерянным. Харон давно об этом не думал. Возможно, и вовсе никогда. Не считал нужным ворошить свою память, не ставил целью докопаться до истины, вполне справедливо полагая, что ничего не выйдет. Стоило же появиться этой докучливой девчонке... а теперь и ее отец, уверенный, что проявляет вежливое любопытство, лезет туда, куда не следует. Образ занесенных снегом улиц разрушенного города, возникший после его вопроса, никак не шел из головы.

27 сентября 2277 года

Утро началось не так, как обычно. Открыв глаза и увидев перед собой лицо отца, а не привычную, обтянутую пораженной некрозом кожей физиономию своего телохранителя, она страшно перепугалась. Потом закашлялась, давя смех: собственная реакция показалась ей в некотором роде ироничной, но еще некоторое время Девон соображала, куда мог деться Харон и что вообще произошло. – Доброе утро, солнышко, – поприветствовал папа, казалось, и не заметив ее смятения. Будто забыл и вчерашний разговор, и все остальное. Девон огляделась по сторонам, примечая грязные, закопченные стены из проржавевших листов металла; пыль, что осела на вещах за прошедшую ночь и была видна даже с ее слабым, а по утрам и вовсе подводившим зрением; прикрытую мешковиной груду мусора, и, вздохнув, села и протерла глаза. Сонная квелость понемногу спадала. – Где Харон? – наконец задала она интересовавший ее вопрос. Отец пожал плечами, помогая ей встать: – Снаружи. Ждет, когда можно будет отправляться в путь. Холод ощущался все острее. Девон подобрала свою куртку, наспех сложила спальный мешок, затолкав в него одеяло, и принялась копаться в сумке. Наблюдая за ее лихорадочными поисками, отец заметил: – Я еще хорошо помню идеальный порядок на твоем столе и в ящиках. Звучало это так, словно они не виделись несколько лет, а не пару месяцев, и многое должно было стереться из ее памяти – но он все помнил и спешил сообщить. После недолгих раздумий она все же с усмешкой заметила: – Теперь этого сложно добиться. – Наконец, отыскав среди своих вещей пакет с зубной щеткой и пастой, она защелкнула замки на сумке и поднялась. – Кстати, спасибо, что вчера здесь прибрался. – В следующий раз твоя очередь, – пошутил папа, открывая перед ней дверь. О, как он был прав. Только выглянув из лачуги, она немедленно поежилась от порыва колючего, пронизывающего ветра. Его направление за ночь сменилось, поэтому, как и следовало ожидать, костер был перенесен. Харон лишь слегка повернул голову, когда они с отцом подошли. Девон же, что стало неожиданностью для нее самой, улыбнулась так широко, что почти заболели щеки. Явно позабавленный этим эмоциональным проявлением, гуль, однако, ничем на него не ответил. К утренним процедурам, требующим беречь предварительно очищенную воду, она уже успела привыкнуть, хотя и по-прежнему страшно тосковала по душевой в Убежище 101. Источники на Столичной Пустоши попадались редко и чаще всего сочились грязной, непрозрачной и насыщенной радиацией жидкостью, которую не хотелось ни пить, ни использовать для умывания. В путь двинулись сразу же после того, как она затолкала в себя завтрак из подстреленного накануне кротокрыса. Мясо не отличалось приятным вкусом, навевало пугающие мысли о последствиях поедания плоти мутантов и к тому же оказалось недоварено, но ничего лучшего Пустоши предложить не могли. Присутствие отца невольно навевало ностальгию и заставляло сравнивать настоящее положение вещей с давно утраченным бытом в Убежище. Мысленно она передала привет Девон-из-прошлого, которая и помыслить не могла о том, что однажды ей придется питаться чем попало. Нынешняя ела всякую дрянь спокойно и почти не давясь. Что это, если не победа над собой? Девон на ходу убирала волосы в пучок, как часто делала и до этого, если приходилось отправляться в спешке. – Поможешь? – зажав в зубах пару заколок и широко улыбнувшись, спросила она Харона – просто чтобы лишний раз позлить папу. Гуль слабо усмехнулся, слегка искривил линию рта. Раньше, еще год назад, она сочла бы подобную картину пугающей и неприятной. Теперь же привыкла, как привыкла к разрухе и пыли Пустошей. – Ты справишься, – уверенно отозвался он, мельком взглянув в ее сторону. Папа, оглядев ее растрепанную прическу, протянул руку: – Давай я помогу. – Я справлюсь, – она улыбнулась чуть сдержаннее, сунула в зубы оставшиеся заколки, пригладила волосы и, действительно, справилась. Попытки поддеть папу, в которых она проявляла все большую изобретательность, уже не приносили никакого удовлетворения. Девон снова заскучала. И все-таки она могла гордиться собой. Главная цель оказалась выполнена, пусть и с небольшим опозданием. Найти папу было нелегко, но у нее получилось. Суметь бы еще отогнать навязчивые мысли о том, что в итоге все вышло не так, как хотелось... прекратить об этом думать стоило как минимум по одной причине: чего именно ей хотелось, Девон не знала, как не знала и того, какой расклад обрадовал бы ее больше. Возвращение в Убежище? Мирная жизнь в собственном уголке Пустошей? Совместные путешествия – вместо обязанности помогать в работе проекта “Чистота”? Или стоило просто его отпустить? В конце концов, он оставил ее одну. Почему бы не поступить так же?.. В том, что они с отцом действительно распрощаются, добравшись в очередной раз до Ривет-Сити, она уже уверена не была. Хотелось, конечно, набраться решимости и показать всем, что есть у нее и гордость, и самодостаточность, чтобы не держаться больше за папу, но дальнейшее одинокое существование в по-прежнему чужом мире она представляла до того смутно, что даже не знала, каков будет первый шаг. Оставалось надеяться, что скоро все само встанет на свои места. Либо нарушится равновесие между обидой на папу и бессмысленностью расставания с ним, либо вкрадется новое обстоятельство, что в нынешних условиях было весьма вероятно. Увольнять Харона ей тоже отчаянно не хотелось. Она привыкла к нему так, что мгновенно начинала нервничать, стоило гулю скрыться из поля зрения. Смешно подумать – проснувшись не от звуков его скрипучего голоса, она уже чувствовала себя так, будто мир перевернулся. Не приходилось сомневаться, что точно так же со временем она привыкнет и к его отсутствию, но Девон предпочла бы не обрекать себя на подобные потрясения прямо сейчас. Большую часть дневного пути проделали в молчании. Папа больше не пытался расспрашивать, а она не находила ничего, о чем могла бы рассказать. Нести сущую ерунду, как она привыкла делать, в присутствии отца казалось неудобным и неправильным, да и Харон не слишком активно поддерживал ее попытки завязать ни к чему не обязывающий разговор. Девон ощущала себя так же, как после покупки его контракта. Тоска и тишина. Главный ориентир – Монумент Вашингтона – показывал, что до города осталось совсем недалеко, не более суток пути в размеренном темпе. На Столичную Пустошь опускались сумерки. Предзакатное солнце пылало единственным ярким пятном в окружающем пейзаже. Ветер становился спокойнее, воздух – холоднее. Уже почти стемнело, когда неподалеку показались развалины Фэйрфакса. В городе предполагалось переночевать, укрывшись от холода в одном из брошенных домов. Доносящийся с дальних улиц шум заставил удвоить осторожность. На горизонте возникла стоянка рейдеров – приличных размеров территория, обнесенная забором из мусора, фанеры и обломков жести. Обойти ее так, чтобы не попасть под выстрелы дикарей, защищенных и готовых к появлению незваных гостей, не представлялось возможным. Пришлось бы вернуться и сделать немаленький круг: ближайшие улицы были наглухо забаррикадированы грудами бетонных обломков. Папа выглядел обеспокоенным. Харон, как и сама Девон, прислушивался, по голосам пытаясь определить примерное количество противников. Пока наблюдения только радовали: разговоры рейдеров в основном представляли собой полупьяное бормотание тех, кто еще был в сознании. – Может, пойдем отсюда? – шепотом предложил папа. Девон высматривала часовых и убеждалась, что эти полудикие идиоты даже не озаботились их назначением. Поэтому вместо ответа отцу она только ухмыльнулась. Слишком просто, чтобы не попробовать. Хотелось размяться. Хотелось показать отцу, чему она научилась – до этих пор на пути не встречалось никого опаснее кротокрыса. Пьяные рейдеры, конечно, тоже не слишком походили на достойных противников, но это уже что-то. Папа остался в стороне, только насторожился, когда она кивнула телохранителю. Харон понял ее без слов и пошел вперед – занимать удобную позицию на той дистанции, где его дробовик будет полезен. Рейдеры не скрывались – жгли костры, презрев осторожность, пошатываясь, бродили по занятой шайкой площадке. И их было меньше, чем она ожидала. Тем лучше. Рейдеры брали не умением, но множеством, беспринципностью, озлобленностью, жадным, животным стремлением к насилию и убийству – и были опасны. Но для тех, кто ничего не мог противопоставить. Она, кажется, могла. Адекватно отреагировать на вторжение никто не успел. Приятно было для разнообразия застать рейдеров врасплох. Все закончилось быстро, после нескольких оглушительных выстрелов. Девон еще немного помедлила – откровенно залюбовалась тем, как ее телохранитель прикладом дробовика свернул челюсть рейдеру, умудрившемуся подобраться к нему практически вплотную. Пристрелив упавшего на землю противника, Девон попрекнула Харона: – Ты его близко подпустил. Гуль кивнул, но не стал отвечать, и она поняла, почему: кто-то из рейдеров мог затаиться и остаться для них незамеченным. Болтовня только помешает вовремя его обнаружить. Обход они совершали вдвоем, оглядывая стоянку с разных сторон. Выживший действительно нашелся, и Девон в который раз поразилась чутью своего напарника, отыскавшему последнего рейдера быстро и безошибочно. Пьяный почти до бессознательного состояния, он прятался под одной из кроватей, судя по аскетичному виду, позаимствованных в ближайшей больнице. Выдернув его из укрытия, Харон привычно поднял дробовик. По округе разнесся гром еще одного выстрела. После него отнюдь не воцарилась абсолютная тишина. Кто-то стонал – возможно, один из недобитых рейдеров. Девон склонила голову набок, изучая открывшуюся картину. Похожим образом описывали ад в тех книгах, что хранили терминалы Убежища: грязь, вонь, кровь, подвергнутые пыткам, расчлененные трупы. Она старалась только не задерживать взгляд, не вдумываться в суть увиденного, иначе к горлу неизбежно подкатила бы тошнота. Держать разум холодным. Она морщилась, оглядываясь по сторонам, пыталась не вдыхать – запах паленой плоти почти обжигал нос – и надеялась уйти как можно скорее. Но оставлять полуживых врагов казалось неправильным. На глаза ей попалась клетка вроде тех, в которых, согласно книжкам с картинками, содержали животных в зоопарках. За ржавыми, тонкими прутьями, измазанными кровью, полулежало то, что осталось от недавнего пленника рейдеров. Они часто ловили случайных путников ради потехи и пропитания – наверняка уже употребили в пищу и мясо этого несчастного. Пленник в клетке был еще каким-то чудом жив, но долго бы не протянул – неаккуратно обрубленные конечности, если их не обработать немедленно, совсем скоро воспалятся и загниют. Он потерял так много крови, что даже воздух вокруг него насытился привкусом железа. Неприятно. Она обошла клетку с другой стороны и нахмурилась. Лицо под маской синяков и побоев стало неузнаваемым, но она запомнила эту красную рубашку, красную не только из-за крови – совсем недавно видела похожую. Приметная вещь, на Пустошах такие носят очень немногие – не всем хочется привлекать излишнее внимание. Только тем, кто этим вниманием зарабатывает себе на жизнь. Вот, значит, куда привела музыка?.. Не хватало инструмента поблизости – Девон огляделась, но не увидела даже разбитой в щепки гитары. Видимо, ее музыкант обронил там же, где его схватили. Израненная, покрытая еще свежими ссадинами грудь мужчины слегка приподнималась. На первый взгляд только это и выдавало в нем живого. Но потом девушке даже показалось, что он сумел что-то разглядеть перед собой сквозь полуслипшиеся от крови веки и слабо, тяжело шевельнулся. Почти незаметное движение молило о помощи громче любых слов. – Твой приятель, – Харон тоже его узнал. Он не выглядел ни шокированным, ни сочувствующим, хотя на изуродованного пытками музыканта глядел так же, как и она – с неприязнью. Потому что зрелище было неприятным, как и сотни виденных до того изуродованных, расчлененных тел. Девон кивнула. Папа суетился вокруг, пытаясь найти подход к клетке. – Боже, этому человеку срочно требуется помощь, – ужаснулся он, когда понял, что клетка заперта на замок, и ни дочь, ни ее напарник не собираются ничего предпринимать немедленно. – Оставь, – тихо сказала Девон и отошла. – Подожди, мы не можем просто так уйти! Он еще жив, – возразил отец горячо. Девушка нащупала на боку пистолет, привычным движением высвободила из кобуры, взвела курок и взглянула в сторону пленника всего на секунду – чтобы направить выстрел. То, что осталось от музыканта, дернулось от той силы, с которой пуля вдавила его голову в прутья клетки. Звон в ушах от выстрела рассеивался. Девон отвернулась и только затем поняла, кто все это время не отводил от нее взгляда. Отец следил за каждым ее движением расширенными от изумления и ужаса глазами, будто увидел в этом простом поступке куда больше, чем она в него вкладывала. Она просто оборвала безнадежную жизнь вместе с неприятным разговором, а отец, казалось, воспринял это как низвержение куда-то в адские котлы по собственной воле. – Ты… ты убила его, – выдавил он, – ты хладнокровно его убила… Девон нарочито громко вздохнула, старательно принимая сочувственное выражение лица вместо раздраженного. – Прости, пап, я не хотела тебя огорчать! – она наклонилась к отцу. – Ты ведь, наверное, думал, что я искала тебя, вприпрыжку скача по дорогам и беззаботно распевая песенки? Кстати, не пугайся, но эти рейдеры – они тоже мертвы. Мне пришлось, понимаешь? Или они, или я. Подняв голову, Джеймс уставился на нее. В глазах у него плескался ужас, лицо искажала бессильная, защитительная злоба. Девон по-прежнему не могла понять, с чего он так взвился. – По-твоему, это хороший повод для шуток? – спросил он наконец слабым голосом, будто цеплялся за какой-то последний шанс. Ответить она не успела – отец встал и, будто найдя вдруг новые силы, почти закричал: – Я могу понять убийство из самозащиты! Этот человек ничем тебе не угрожал, Девон, ОН И ТАК БЫЛ ПОЧТИ МЕРТВ! – Вот именно – почти мертв! – буркнула она, на всякий случай отступая на полшага назад. – Ты же врач, пап. Неужели ты думаешь, что оставлять его мучиться было бы лучше? – Мы могли ему помочь! Я думал, уж ты понимаешь ценность человеческой жизни, – произнес он сокрушенно, припоминая ей ее старые страхи. – Господи, Девон, ты… ты сама понимаешь, что сделала? Ты отдаешь себе в этом отчет? Он… – Я отдаю себе отчет во всем, – бесцеремонно перебила она и мельком взглянула на Харона. Он посреди этого короткого, но горячего спора явно ощущал себя неуместным. – Мне так не кажется, – он покачал головой. Незавершенный, сиротливый жест, будто подразумевающий нечто много большее. Невыразимо большее. – Ты убила беспомощного человека. Раненого человека. Просто так. – Пойдем, – она кивнула в сторону, – нечего задерживаться. Нехотя, но все-таки папа последовал за ней и Хароном, немедленно занявшим свое место рядом с хозяйкой контракта. Ряды домов и оставшихся от них бетонных развалин густели. – Значит, просто так? – поинтересовалась она у замолкшего отца. – И позволь узнать, если бы все было по-твоему и мы решили бы помочь человеку с ампутированными конечностями – кто бы тащил его на себе? И куда? Делать крюк и в Мегатонну? Или в Ривет-Сити, через метро? Джеймс многозначительно и тяжело вздохнул. – Я тоже так думаю, – Девон пожала плечами, расценив это как ответ. – Путь и в том, и в другом случае неблизкий. Я не позволила бы нагружать Харона, потому что он единственный настоящий боец в нашей компании. И сама бы его тоже не потащила, я для этого слишком слабая. Кто остается? Ты об этом думал? – Поразительно, сколько ты успела найти себе оправданий, – заметил Джеймс мрачно. Девон, хмыкнув, подняла указательный палец: – У меня есть еще одно! Представь, что мы действительно его спасли. Что дальше? Какую жизнь в нынешнем мире смог бы вести человек без ног и рук? Он был бы слабым. Лишним. Беспомощным. Никто не стал бы с ним возиться, а выжить сам он бы не смог. – Этого я и боялся, – Джеймс снова вздохнул. Она уставилась на него испытующе, но чем дальше – тем сильнее хотелось спрятать глаза. – Боялся, что ты легко примешь эти… звериные законы. И ведь как складно у тебя выходит, дочка… Но не хочешь же ты сказать, что сделала это исключительно из милосердия? Девон красноречиво промолчала, глядя в сторону и шумно втягивая воздух носом. Нет, она не могла сказать, что чужие мучения оставляли ее равнодушной. Но наиболее близкой к действительности причиной среди всех, что приходили в голову, казалась чрезмерная папина озабоченность судьбой полумертвого пленника; еще чуть-чуть, и он стал бы рвать прутья клетки голыми руками. Забыв о том, что рядом дочь, которую он на несколько долгих месяцев лишил своего внимания. И папа повторил ее же слова: – Я тоже так думаю.