Лестница

В последний момент он будто очнулся. Не то понял, что все почти пропало, не то внутренние ограничители, зафиксировав возможную смерть нанимателя, развязали ему руки. Харон понял: пора действовать. Делать хоть что-то. - Приведи помощь, - хрипло бросил он Саре и кинулся к камере. Судя по грохоту брони, девушка рассудила верно и поспешила если не последовать совету, то хотя бы убраться подальше. Затворы не открывались. Он не паниковал. Вообще не думал. Хорошо, что не стал долбить кулаками по всем кнопкам в пределах видимости. Впрочем, еще секунда, и стал бы, и попытался бы разбить ударопрочное стекло… что, скорее всего, оказалось бы бессмысленным. Когда герметичные створки раскрылись достаточно широко, он смог протиснуться внутрь и закрыть камеру изнутри. Прислушался: за биением крови в висках и скрежетом затворов отчетливо проступал стрекот счетчика Гейгера, который наверняка замолк бы навсегда, оставшись без питания. Значит, она еще жива. Казалось, прошла вечность, прежде чем он добрался до нее и подхватил на руки. Радиационный фон внутри оказался отнюдь не смертельным, и, краем глаза заметив скопление незнакомых устройств на полу, гуль предположил в этом заслугу ученых из Анклава. Давление ощущалось очень отчетливо, от него не только закладывало уши, но и кружилась голова. Радиация же его пока не беспокоила. Он успел только вынести девушку из камеры, когда послышался хлопок и так резко сдавило виски, что у него побелело в глазах. Останавливаться Харон не стал - ноги все еще исправно несли его к выходу, ступни нащупали порог, и, когда помутнение прошло, гуль уже двигался по некогда выставочным залам, усыпанным осколками стекла, обломками мебели, заваленным поврежденной техникой и громоздкими, закованными в силовую броню телами. Девон открыла глаза еще до того, как он доставил ее к врачу. Веки слабо дрожали, она поморщилась, будто не веря, и одними губами произнесла: - Ну и к-какого хрена?.. Я же… Видя, что девушка вот-вот отключится, Харон отрезвляюще похлопал ее по щекам - как давно хотелось это сделать - и, снова подхватив на руки, вынес из комплекса на воздух, где уже работали писцы-медики. Вокруг сновали люди в броне: перетаскивали раненых и убитых, убирали с дороги обломки техники, обменивались докладами и соображениями, рассчитывали дальнейшие действия. Огромная машина с гудением и плеском выпускала первые потоки чистой воды. Мечта Джеймса наконец воплотилась - ценой стольких жизней и немалых усилий. Там, возле изрядно побитого годами и войнами мемориала, вверяя свою главную проблему заботам врачей и кратко объясняя, что случилось, он и увидел Мэдисон Ли, которая тут же выхватила его в толпе цепким взглядом темных глаз и едва уловимо качнула головой. Харон не мог вспомнить, отключила ли Сара Лайонс интерком, получив указания от ученой. Если нет - Ли могла слышать последние слова дочери Джеймса, и тогда, без всякого сомнения, своим жестом она рекомендовала ему повременить с исполнением приказа. Только это был не приказ, а просьба. Харон отвлекся, бессознательно восприняв резкое движение одного из медиков как угрозу жизни нанимателя, а когда вспомнил о Ли - ее в пределах видимости уже не было. Девон все еще держала глаза полуоткрытыми. Она не кашляла, не стонала от боли и жара, но явно пребывала в шоковом бессилии. Гулю показалось, что девушка шевельнула пальцами, слегка развернула ладонь, надеясь дотронуться до него, и когда он ничем не ответил на этот жест, ее запястье покровительственно сжала чужая рука в перчатке. Врач, взявший на себя основную работу, не уставал комментировать каждое свое действие, будто проводя урок по оказанию первой помощи. Не раздражать эта поучительная неторопливость не могла. Если бы не особое положение наследницы проекта, подарившего Столичной Пустоши чистую воду, ее бы наверняка просто обработали медикаментами и отпустили на все четыре стороны. От Братства Стали Харон ожидал именно этого, но теперь молча следовал за людьми, переправляющими Девон на носилках в Цитадель. Как только перед ним закрылась дверь палаты, он оказался отрезан от хозяйки контракта и до следующего утра терялся в догадках относительно ее самочувствия. Беспокойством этот напряженный перебор фактов и предположений можно было назвать с большой натяжкой, но ни о чем другом он не мог думать, как ни старался. Следующим утром он едва не столкнулся с дежурным врачом возле палаты. Женщина держалась с гулем сухо и официально, возможно, прикрывая этим понятную брезгливость, и сообщила, что антирадин и стимуляторы сделали свое дело, ранения обеззаражены, воспаление спало и температура в норме, только вот девушка безостановочно плачет, и поить ее приходится втрое чаще, чтобы не допустить обезвоживания - благо, чистой воды теперь хватает на всех. В проеме приоткрытой двери он и увидел ее впервые после всего случившегося. Зрелище оказалось неутешительным. Гуль даже подумал, что его подопечная лишилась рассудка: она не обращала на происходящее вокруг никакого внимания, а в ее рыданиях он мог разобрать только одно слово - “зачем”. Харон стоял на месте, как вкопанный - просто застыл, не отрывая глаз от ее сжатого в комок дрожащего тела, и чувствовал, что в груди становится немного тяжелее, будто внутри что-то ноет в ответ на эти до неприятного откровенные звуки. Что-то держало его в те секунды, когда она набирала код - и что-то не давало сойти с места, повернуться и уйти теперь, несмотря на то, что Харон вовсе не хотел видеть, как она воет, уткнувшись в подушку. Она, может быть, и не заслужила авторитета, но приказывала ему, вела его, а теперь обратилась в жалкое подобие мыслящего существа - он не должен этого видеть, что отчетливо понимал, но стоял, пока дверь не захлопнулась. По словам врачей, следовало подождать с неделю, пока Девон не придет в себя. На вопросы о том, нельзя ли выделить для дочери славного ученого отдельное помещение или хотя бы вернуть девушку в их комнату, врачи разводили руками: после масштабной бойни, которой обернулся штурм очистителя, им уже пришлось расширить медицинское отделение, ранее состоявшее из единственного кабинета с парой коек и роботом-помощником в роли доктора. Дальнейшие перемены требовали больших ресурсов. В течение обозначенной недели Харон все время проводил возле дверей клиники. Он не донимал сестер вопросами и не рвался в палату, но вел себя достаточно красноречиво, чтобы все новости ему сообщали в первую очередь. Конечно, делала свое дело и собственная репутация его подопечной: все знали, что Девон приходится дочерью тому самому Джеймсу из Убежища 101, носит на правом запястье наручный компьютер и никогда - или почти никогда - не расстается со своим телохранителем. Ему не удивлялись, не прогоняли. Поэтому, когда вокруг стал ошиваться крайне взволнованный Дэниэл, Харон смог дать ему исчерпывающий ответ. Ли так и не появилась - по словам парня, после запуска очистителя она вовсе исчезла, оставив только записку о том, что направляется в Содружество. Таким образом, продолжал Дэниэл, на его плечи ложилось еще больше работы. Неудивительно, что скоро он перестал составлять Харону компанию и появлялся лишь изредка. Гуль воспринял перемену с облегчением: ситуация выглядела крайне глупой. Он заметил, разумеется, что этот парень сменил гнев на милость в отношении его подопечной, но никак не думал, что между ними образовалась такая закадычная дружба. Участвовать в этом Харон не желал. Когда ему позволили взглянуть на Девон снова, она уже не рыдала без остановки, но выглядела по-прежнему измученной. Как только он вошел, девушка встрепенулась, задергалась, попыталась отвернуться и спрятаться. - Не надо на меня смотреть, - бормотала она и ожесточенно терла глаза. - Мне уйти? Она глухо буркнула в сторону: - Нет, черт возьми. Просто... смотри куда-нибудь еще. Не хочу, чтобы ты меня такой видел. - После того, что ты устроила в очистителе, хуже уже не будет, - заметил Харон и в очередной раз убедился, что утешительные слова - вовсе не его конек. - Я так люблю, когда ты меня упрекаешь, - ядовито протянула Девон и шмыгнула носом, - прошу, не останавливайся. Гуль понял, что говорить с ней сейчас бесполезно, и замолк, потому что озвученная просьба никак не могла быть приказом. Молчание, нарушаемое писком диагностических приборов и дыханием других пациентов, длилось недолго. - Может, я все-таки умерла? Пережитое потрясение не сделало ее покладистее и ничему не научило. Он тихо заворчал. С ее стороны послышался такой же негромкий судорожный вдох, и она заговорила снова: - Еще… раньше. Может, в Убежище с мутантами, или в Рейвен-Рок? Может, все, что случилось после - это мне снится? Ну, знаешь, в последние секунды перед тем, как мозг окончательно будет мертв… - до остатков его ушей донесся всхлип. - Это ведь закончится? Это закончится?.. - Хватит, - озвучил Харон единственное, что пришло на ум. Девон хмыкнула, как ему показалось, возмущенно, и следующая ее фраза была сказана в куда более резком тоне: - Прости, что не заваливаю тебя благодарностями. По правде сказать, я вообще не благодарна. Ему стало неприятно, и ее имя, которое он не привык озвучивать (старый, въевшийся в подкорку, необъяснимый пунктик - не называть нанимателя по имени), гуль назвал с той же легкостью, с какой ложится в руки ружье. - Прекрасно, Девон. - Что? - Я не возражаю, - натянуто процедил он. Он мог бы сказать больше, но не хотел испытывать ее и без того расшатанные нервы, потому что, черт возьми, не собирался платить ей той же монетой. Имея некое представление о том, что есть правильно и справедливо, Харон не обладал инстинктивным пониманием таких вещей, и поэтому его понятия время от времени могли давать сбой. Однако при этом, учитывая к тому же облезшую кожу, зацикленность на контракте и проблемы с памятью, он чувствовал, что даже более нормален, чем она. По крайней мере, он знал, что руку помощи не стоит кусать не только потому, что в ответ та может ударить. Девон упорно прятала лицо и взглянула на него всего раз - когда он обернулся у порога. Выглядела она действительно прескверно, - серая, опухшая, измученная, - но это, как и ее дрянной характер, не могло его оттолкнуть. Ничто не могло. Похоже, это и будет мучить его до самого расторжения контракта.

* * *

Медицинское отделение Цитадели напоминало Девон больницу в Убежище. Сходство проявлялось даже не в деталях, а в вещах неуловимых и довольно субъективных. Общие впечатления сильно разнились: клиника, где работал ее отец, была чистым, светлым и спокойным местом, пусть и становилась иногда источником ненужных сведений и запрещенных препаратов, а лазарет Цитадели казался обычным подвалом, серым, сырым и неприятно тоскливым. Пахло здесь совсем по-другому, пусть за чуждой сыростью и проступал знакомый запах спиртового раствора и лекарств. Зато свет проникал под опущенные веки с той же настырностью, пол так же холодил голые ступни, и, если не обращать внимания на стоны и хрипы соседей, теми же были и звуки - мерный шелест халатов приближающихся врачей, сигнальный писк диагностических приборов, глухой гул, стирающий намеки на то, что мир существует вне этих стен. Открывая глаза на звуки чужих шагов, она немедленно испытывала тоскливое желание закрыть их снова, снова погрузиться в блаженную темноту, потому что уже не могла обманывать себя этим призрачным сходством. Потому что его здесь не было. Она находилась в комнате, до самого потолка покрытой следами других людей: кто-то задел стол с медикаментами или подвинул постель, кто-то кашлянул кровью на свою подушку, не унес тарелку с объедками, прошелся в грязной обуви, уронил одеяло, забыл заменить лампочку или закрыть дверь, оставил в кресле свои вещи, вытер пыль с техники и не убрал тряпку… поэтому ей хотелось закрыть глаза и не открывать как можно дольше. Желательно - никогда. Здесь было слишком много людей - писцов-врачей, сиделок, раненых. Но их следы не могли вытеснить то, чего нет, даже напротив - они подчеркивали это отсутствие, это “ничего”, делая его навязчивым, очевидным и повсеместным. Оно обретало вес и форму, смотрело на нее из темных углов, следовало по пятам, давило со всех сторон и жгло еще больнее, когда она старалась о нем не думать. Просто не думать о том, что ее отца больше нет. Она сумела свыкнуться с тем, что он, как и она сама, идет под тем же солнцем и по той же земле, и его просто нужно найти. Она могла обойтись без папы и уже успела в этом убедиться. Трудность состояла в другом - научиться жить в мире, где его уже никогда не будет. Нет, не трудность - невозможность, убивающая каждой новой минутой. Ее постель, отгороженная ширмой из некогда полупрозрачного, а теперь стыдливо-мутного пластика, находилась в углу. Вначале ее положили рядом с дверью в позорную яму, которая здесь называлась туалетом: преимущество быстрого к нему доступа меркло перед запахом, который оттуда доносился. Потом попросили перебраться на другую койку, между двух раненых новобранцев. В ответ на вполне невинный вопрос о том, не догадывались ли они привинтить к койкам колеса, если уж так любят устраивать больным переезды, одна из сестер наградила Девон неожиданно красочной бранью. И, может быть, из вредности всего через пару дней определила ей новое место - в углу, поодаль от остальных. Проведенные здесь недели дали возможность хорошо обдумать все, к чему она пришла. Этой возможностью Девон не пользовалась. Думать не было сил. Пожалуй, это она и ощущала - бессилие, тяжкое, устоявшееся, обрастающее с каждым часом все новыми оправданиями и железобетонными причинами, из которых выходило, что иначе с ней быть не может. Еще не успев подохнуть, она закопала себя глубже некуда; так старалась обрубить иные пути, избавиться от выбора и сдерживающих факторов, что вовсе перестала понимать, куда это приведет. Конечно, с ней случился форменный срыв, это и дураку понятно. Не думала, что зайдет так далеко, но теперь все немного успокоилось. Лучше, впрочем, не стало - она не чувствовала ни злости, ни досады, только отравляющее каждую минуту новообретенной жизни разочарование. Может, и хорошо, что ее сумасшедший порыв обошелся без серьезных последствий, такие вещи необратимы и особенно трагичны, когда совершаются очертя голову. Ей достался еще один шанс. Но благодарить за него судьбу совсем не хотелось. Проклинать, впрочем, тоже - прорыдавшись до полного опустошения, теперь она пребывала в состоянии шаткого, но все же покоя. Мутного, холодного и обманчивого, как та вода, по которой ходил на своей лодке мифический Харон. В первые дни она не могла смотреть даже на свои руки, страшно хотелось зажмуриться - вместо собственных знакомых до каждой царапинки ладоней ей виделись чужие, мертвые, по какому-то недоразумению прикрепленные к ее телу. Они даже отказывались двигаться - лежали, синие от просвечивающих вен, на затертом изъеденном одеяле, которым ее укрывали. Светились в темноте, будто призрачные, и от их вида Девон почти трясло. Прокрадываясь в туалет, она боялась взглянуть в зеркало - казалось, и там ее встретит нечто безглазое и посиневшее, как уже чудилось в кривом отражении очков медицинской сестры. Глаза на опухшем лице действительно заплыли от слез, сделались маленькими и красными, а еще болели так, что ей не всегда удавалось разлепить веки. Особенно трудно приходилось по утрам, если перед этим случалось поспать. Ночи нередко проходили и без сна, умножая часы и минуты бессмысленного, мучительного ожидания хоть каких-нибудь перемен. В одну из таких ночей ей вдруг невыносимо захотелось узнать, что стало с телом отца, а исчерпывающе ответить мог только взятый под стражу ради ценных сведений полковник Отем. Босоногую и едва одетую Девон поймал на полпути первый же попавшийся паладин. Мигом успокоившись, она не стала противиться возвращению в госпиталь, где ее препоручили заботам сиделок, но вопрос так и остался без ответа. Неопределенность порождала иррациональные страхи, глупые надежды. Редкие подарки в виде успокоительных погружали ее в пустую, холодную дремоту, откуда Девон выныривала, ощущая себя несчастным, забытым существом без лица и имени, запертым в клетке, изувеченным немотой и непониманием, что смотрело из глаз врачей, когда она пыталась спросить их, что происходит, но не могла. Иногда случались просветления, и тогда Девон задавалась другим вопросом: почему, собственно, она так усиленно корчит из себя великую страдалицу, почему так боится - разве не этого хотела? Не наказать себя за то, как дерьмово все сложилось? Не сдохнуть? Но несостоявшаяся смерть пугала не меньше, чем продолжающаяся жизнь, где за ней тянулся целый ворох дурных поступков и нерешенных проблем. И все-таки жизнь продолжалась, возвращала все на свои места, подавляя любое сопротивление. Девон замечала, что здраво рассуждать все проще, от одной мысли об отце не хочется реветь в голос и, кажется, даже пол под ногами уже не так шаток. В голове немного прояснилось. Наверное, она шла на поправку. Снотворные таблетки ей давать прекратили и к тому же грозились в скором времени выдворить из госпиталя. А значит, скоро она будет предоставлена самой себе. Или, возможно, не только себе. В худшие моменты ее ослабший рассудок часто становился пристанищем одной мысли: пора бы уже признать, что их с Хароном сотрудничество изжило себя. Ей теперь не так нужен телохранитель, а он заслуживает клиента получше. Да, если она о чем-то думала, кроме папы, то об этом. Девон оттягивала момент расставания как могла, усиленно делая вид, что эта мысль попросту не приходит ей в голову. Она приходила. Снова и снова. И мучила все сильнее - как будто он уже ушел. Лайонс, заглянувший на днях, уже получил вежливый отказ на свое предложение дальнейшего сотрудничества в деле истребления Анклава. Вежливый, потому что становиться врагом старейшины, кроме всего прочего, контролирующего результаты папиного проекта, ей хотелось меньше всего. И все-таки не пришлось напрягать мозги, чтобы понять: роль солдата не для нее, среди дыма, взрывов и законсервированных в своих доспехах людей она ощущала себя неуютно. Как, впрочем, среди многих других вещей. Она не знала, что делать теперь. Не прямо сейчас - по-прежнему болезненное состояние исключало множество вариантов. Девон не представляла, чем займется после своего выздоровления, когда получит полную и безраздельную свободу действий. Что ей оставалось? Она уныло перебирала варианты, даже не веря до конца, что однажды действительно придется из них выбирать. Воевать с остатками Анклава ей определенно не хотелось, сидеть на шее у Братства, для вида время от времени решая проблемы проекта “Чистота” - тоже. Для организации своего дела и накопления средств недоставало практичности и амбиций. Не прельщал и бесцельный поиск приключений - этого с нее, пожалуй, хватило. Ехидный внутренний голос подсказывал еще один вариант: найти себе кого-нибудь, с кем можно будет забыть все это дерьмо и вместо того, чтобы стыдиться несостоявшегося разрыва с этой жизнью, начать новую, мирную и спокойную. И пусть она сомневалась, что сможет так просто выкинуть все из головы, обзавестись неизменным домом и начать разводить браминов, пусть часть условий была по определению невыполнима… ...кажется, ей уже не нужно искать. К концу недели Дэниэл ворвался в палату с таким видом, словно бежал от самой Мегатонны и только поэтому изрядно припозднился. В своих рассказах о проблемных вопросах проекта он был куда многословнее Харона, и, похоже, говорить о делах ему нравилось больше, чем неловко проявлять заботу и участие, интересуясь самочувствием больной. За это Девон его не осуждала, даже наоборот - понимала. И к тому же его сбивчивые, местами возмущенные, а местами полные гордости рассказы и у нее самой вызывали больше приятия, чем неуместная забота о ее состоянии. Она слушала его и даже непривычно улыбалась, глядя в изрезанный трещинами потолок. Дэниэл - неплохой человек, хотя пытается казаться дурно воспитанным и грубым, отличный специалист в своем деле, а благодаря своему участию в проекте “Чистота” еще и может рассчитывать на постоянную и щедро оплачиваемую работу. Правда, есть одно “но”... - Твой гуль все время торчит возле палаты, - вдруг отметил Дэниэл с неудовольствием. - Откуда он вообще взялся и почему за тобой ходит, как привязанный? Наемник уже давно бы смылся с заработанными крышками. Девон устало потерла глаза слабой рукой. Успокоительное давало такой эффект - мышцы будто обращались в вату, в голове становилось пусто и оттого легко. Ей пришлось сильно приукрасить свое состояние и соврать, что всю ночь ее мучили кошмары, чтобы выпросить пару драгоценных таблеток. - Может, не будем об этом? - Ладно, положим, я немного погорячился, - признал он, - но ты тоже пойми меня. Никому не понравится, что между ним и девушкой, пусть даже такой, э-э… как ты, вечно стоит какой-то облезлый мужик. Особенно сейчас, когда очиститель заработал и можно вздохнуть спокойно. Какой прок теперь от этого гуля, не пора ли его отпустить? Похоже, свое видение грядущего сложилось и у него. Поймав ее тоскливый взгляд, Дэниэл потупился и покачал головой: - Да, я точно не в себе. Прости, не стоило донимать тебя этим. Девон вздохнула снова. Медленно, размеренно, не переставая повторять про себя то, что хотела сказать. - Ты прав. - Слушай, я не настаиваю, не совсем еще из ума выжил, - поторопился он на попятную, но Девон с трудом мотнула головой и криво улыбнулась. - Нет, не в этом смысле. Ты верно подметил. Буду я с тобой или еще с кем-нибудь… Харон всегда будет между нами. Я никогда не смогу отпустить его, не смогу... отделить от себя. Это как... - ей полезли в голову донельзя дурацкие сравнения, касающиеся операций на самом себе, и об этом она предпочла умолчать. - В общем, ты уже понял... это наша с ним проблема, и вовлекать кого-то еще… неправильно. Вот и все. Наверное, с таким же скептическим выражением на лице он внимал указаниям воображал-писцов, о которых недавно рассказывал. - Ты это серьезно? - Да. Прости, Дэни, - она невесело усмехнулась, - похоже, твоя принцесса в другом замке. Она не сомневалась, что Дэниэл ее понял, хотя едва ли мог знать, о чем речь. После долгой паузы он заговорил холоднее: - Что ж, я рад, что мы вовремя все выяснили. - Я тоже. - Выздоравливай, - он протянул руку, не глядя похлопал по ее ладони, встал и вышел из палаты. Девон лежала неподвижно, пока с грохотом не ударила о косяк дверь. Кажется, к ней посетители являются чаще, чем к кому-либо еще, и если бы она верила в дурной глаз, как Беатрис Армстронг, то серьезно обеспокоилась бы: сквозняк, шаги и голоса, должно быть, мешают другим пациентам. В отличие от нее, действительно раненым. А не просто больным на всю голову. Но впервые со дня запуска очистителя Девон чувствовала облегчение. Это казалось странным, ведь к разрешению действительно мучивших ее проблем она не приблизилась ни на шаг. Дэниэл мало ее беспокоил - она знала, что голова у этого парня на месте и неприятностей от него ждать не стоит. Но при всех своих неоспоримых достоинствах он оставался чужим. Как и Бутч, и любой другой человек, ведущий свою жизнь где-то неподалеку, параллельно, не прошедший вместе с ней этот путь. Повернувшись набок, Девон дотянулась до книги на прикроватном столике, но не стала брать ее в руки, а только провела пальцами по потрепанной обложке. Она привычно закрыла глаза, прикидывая, где в этот момент может быть Харон. Возможно, как раз сейчас он подпирает стену с той стороны; ей очень живо представлялись сложенные на груди руки, слегка опущенная голова, глаза, следящие за всеми, кто проходит мимо. Постельный режим играл недобрую шутку с ее воображением. Девон мысленно отругала себя за неподобающие разумному существу выдумки... и, спрятав лицо, попыталась улыбнуться теплому ощущению, которое они вызывали. В конце концов, это лучшее, что приходило ей в голову за последнее время.

* * *

По прошествии недели Харону предложили взглянуть на нее снова. Должно быть, здесь он так намозолил всем глаза, что малоприятная внешность, которая помогала ему избегать докучливых прохожих, перестала служить препятствием. Один из врачей даже обратился к нему лично и после недолгих раздумий предположил, что для визита сейчас самое время. На этот раз Девон сидела на постели, подобрав ноги, и вглядывалась в экран снятого со своего запястья пип-боя. Когда скрипнула дверь, она не шевельнулась, но очень красноречиво замерла, поверх чужих кроватей стрельнув глазами в сторону вошедшего и обнаружив, что это Харон. Она опустила свою игрушку и слегка втянула голову в плечи. Глаза ее уже не были такими красными, а кожа вокруг них прозрачной от постоянных слез, пусть и выделялась нездоровой синевой. Девон смотрела исподлобья, настороженно; гуль не мог не заметить выжидательного напряжения на ее лице - она будто ждала от него удара. Но заговорила первой. - Привет, - сказала она, просто и незатейливо. Лучше в их ситуации не придумаешь. - Привет, - в тон отозвался Харон. - Чувствую себя нормально, - продолжала девушка. - Спасибо, что сказала это сама, и мне не пришлось спрашивать. Она фыркнула - "можно подумать, ты бы спросил". Разговор уже не клеился. Девон взирала на него по-прежнему угрюмо. Кто-то заплел ей пару косичек, которые уже успели растрепаться, но вид придавали необычный, и одну из них она теребила в руках, пока лежащий на ее коленях пип-бой не дерзнул укатиться в складки одеяла. Харон чего-то ждал. Он вдруг понял, что не знает, зачем пришел к ней. Как не знает, зачем приходил каждый день. Кто дал ему такую установку, кто надоумил ошиваться возле палаты практически круглые сутки в ожидании приглашения? Чего он хотел от этой встречи - разговора, объяснений, извинений? Какого черта он вообще об этом задумывается, когда все необходимые аспекты его поведения обозначены в контракте? Нет, он никогда и ничего от нее не хотел. Кроме одного. - Твое намерение расстаться с жизнью противоречит моей главной обязанности. Он заметил, как напряглись и побелели костяшки пальцев, сжимающих пип-бой. Ее глаза округлились, она подозрительно нахмурилась - Харон осознал со всей ясностью, что именно этого Девон и ждала, эти слова и были ударом, которого она боялась. - Харон, я... - она осеклась, принялась кусать губы, затравленно глядя на него. - Моя функция - защита нанимателя, - произнес он с расстановкой. - Если ты хочешь умереть, вначале тебе следует меня уволить. Честно говоря… - он переждал, еще раз уверяясь в том, что не солжет, - я бы хотел этого. Она сжалась. Потемнела. Вся обратилась в дрожь и тихий шепот. Не сводила с него округлившихся глаз. Он чуть наклонился к ней и по движению губ понял, что она беззвучно зовет его по имени. - Ты бы… хотел?.. - Мое участие в твоих суицидальных мероприятиях бессмысленно, - пояснил он негромко, чтобы не привлекать внимания окружающих. - Кроме того... ты знаешь, что насилие с твоей стороны нарушает наш контракт. На этот раз она возразила не думая: - Не было никакого насилия, - голос звучал обиженно. - Да, я успевал тебя остановить или увернуться, - кивнул гуль. - Но ты неоднократно проявляла большое рвение в попытках мне навредить. Растерянность на ее лице близилась к панике. Девон отложила пип-бой, скрестила руки на груди, будто пытаясь защититься. Это было удивительно. Харон никогда не думал, что может оказывать давление на нанимателя, не отступая от буквы контракта. И пусть ему это не нравилось, он смог убедиться, что по-прежнему крепко стоит на ногах и выходка ненормальной девчонки вовсе не выбила из-под них почву. На время он в этом действительно усомнился. - Поразительно, - выдавила она и слегка вскинула голову. Похоже, всерьез надеялась, что ему есть дело до нее и ее состояния, что он немедленно устыдится и примется оберегать ее чувства. Она надеялась не без оснований. - Я знала, конечно, что тебе наплевать, но… - Нет, мне не наплевать, - возразил он резко, разозлившись на самого себя, заталкивая подальше уступчивость и понимая, что от этого ничего не меняется. - Иначе я не вытащил бы тебя из очистителя и уж точно не пришел бы сюда. Довольна? Он поймал себя на том, что наклонился к ней почти неприлично низко, стараясь, чтобы разговор не достиг больше ничьих ушей. Не вышло. На его громкий шепот уже оборачивался медицинский персонал. - Давай пройдемся, - вдруг предложила Девон, которую, очевидно, посетила та же мысль. - Я спрошу у кого-нибудь... Мне разрешат. Давай. Не дожидаясь реакции с его стороны, она сползла с постели, сунула ноги в крайне потрепанное подобие больничных тапочек и уверенно двинулась к занятому сиделкой креслу в углу. После быстрых и, судя по всему, успешных переговоров Девон вернулась к ожидавшему ее Харону. Разница в росте показалась ему ощутимее, чем когда-либо. Вероятно, потому, что раньше хозяйка контракта не разгуливала перед ним в одном халате и без обуви на толстой подошве - так она выглядела совсем щуплой и мелкой. - Пойдешь в таком виде? - Я не знаю, что эти люди сделали с моей одеждой, - мрачно отозвалась она, одернув смятый подол. Едва они вышли за дверь, ее оголенные руки покрылись мурашками. Ежась, Девон потерла плечи. Харон стащил с себя куртку и остановился, полагая, что предложение озвучивать не стоит. Девчонка как будто просияла и протянула руки, но он сам набросил одежду ей на плечи, придержал, когда тяжелое кожаное изделие норовило сползти. До места, где коридор сворачивал влево, они прошли молча и никого не встретили. Шум, указывающий на человеческое присутствие, слышался только из-за закрытых дверей. Девон хмуро пялилась себе под ноги, тапочки на которых раздражающе шаркали по усыпанному крошкой плиточному полу. Она остановилась, оказавшись под светом очередной потолочной лампы, и резко развернулась к нему. Покусала губы, покачалась на месте, отчего тени на ее лице углубились - и разгладились, когда она подняла голову и наверняка приготовилась что-то сказать. - Ты приняла решение по поводу моего увольнения? - опередил ее гуль. Девон опять сжалась, защищаясь, попыталась укутаться в куртку, но та все равно казалась безразмерной. - А я обязана? - Это было бы уместно. - По-моему, ты издеваешься, - Девон поджала губы и нахмурилась. - Не нужно. Ты уже победил, ты во всем прав. Но я не могу тебя уволить. Ты мне… ты мне нужен. Немного судорожными движениями она потерла глаза и лоб, заправила за уши мешающие пряди волос и уставилась на Харона снизу вверх. Смотрела очень напряженно и очень нервно, будто находилась на грани очередного срыва. - Для чего? Я не защищаю нанимателя от него самого. - Да, я в курсе, что сочувствие в твои обязанности не входит, - она прищурилась, опять ощетинившись. Харон отвернулся, чтобы выдохнуть. Несмотря на распирающее желание высказать, что он думает о возомнившей себя центром вселенной девчонке, потакать ей и раздувать ссору он не собирался. - Знаешь что? Я не поддаюсь на провокации. И это действительно не входит в мои обязанности. - А если я внесу поправки в контракт? - А тебе это так нужно? Девон отвела глаза и раздраженно бросила: - Скорее да, чем нет. - Очень забавно, - отчеканил гуль, складывая руки на груди. На самом же деле этот разговор ничуть его не забавлял. Ее тоже. Харон признался себе, что не Девон первой прибегла к провокации - намекая на расторжение контракта, он сам пытался вывести ее из равновесия, пусть и не собирался этим увлекаться. Он уже не мог убеждать себя, что тем самым отлаживает их взаимодействие - здесь и сейчас не было никакого взаимодействия, только видимая и ощутимая агрессивная растерянность слабого, сломленного человека. Девон нервно облизнула бледные губы и пробормотала, глядя куда-то в сторону: - Я, наверное, опять все порчу, да? Ее голос звучал сдавленно и немного виновато. - Определенно, - согласился Харон. - Прости. - Я уже говорил, что твои извинения мне не нужны. - А что нужно? - поинтересовалась она будто механически, без особого интереса. - Ничего не нужно, я не стану думать о тебе лучше. Или хуже. Девон невесело усмехнулась. - Вот мы и вернулись к тому, с чего начинали. Он молчал. Вспомнил, должно быть, то же, что и она: тот день, когда он впервые попытался донести до нее исключительно деловую ориентированность их отношений. Теперь все значительно усложнилось и запаршивело. Тогда он думал, что под действием новой среды и обстоятельств она легко сломается, если не погибнет раньше. Ее способность приспосабливаться Харон преуменьшил, но в конечном итоге оказался прав - ей потребовалось не так уж много пережить, чтобы теперь стоять перед ним со своими проступающими под кожей рук костями и умоляющим взглядом бегающих глаз. Как будто это она зависела от него, а не наоборот. - Харон… - она протянула к нему руку, но не стала дотрагиваться, передумала. - У тебя есть все основания на меня дуться, но, может, все же заключим перемирие и снова... снова будем друзьями? Как раньше. В первую секунду он опешил, а затем едва не ответил давно заготовленной, разменявшей вместе с ним не один век фразой: "Мы никогда ими не были". Ведь наверняка и до нее были те, кто пытался подкрепить предписанную контрактом верность еще и дружбой. А она - не первая и не последняя. - Друзьями, - повторил он мрачно. Девон с задумчивым видом потопталась на месте. - Харон, пожалуйста. Ты… ты мне правда нужен. Я вела себя как дерьмо, знаю. Прости меня. Я прошу у тебя прощения… если ты тоже пообещаешь больше мне не угрожать. Расторжением контракта, я имею в виду… я же с ума сойду, Харон. Под недоуменным взглядом гуля, ошарашенного тем, что ей достало наглости ставить условия, раскисшая Девон опомнилась и выпрямилась, отчего куртка снова едва не сползла с ее тощих плеч. Это начинало его раздражать. Нет, не то, что она вот-вот подмела бы пол его одеждой - та повидала многое и еще больше стерпела бы. Но Харон смотрел на свою подопечную и одну за другой подмечал все эти болезненно трогательные черты в ее облике - дурацкие косички, прозрачно-белая кожа, возмутительная худоба и эта миниатюрность, которой он раньше не придавал особого значения. Он не мог отделаться от мысли, что Девон хочет показаться ему как можно более жалкой, только не знал, зачем. С ней он стал чертовым параноиком. - С твоей стороны тоже было бы весьма любезно не стрелять в мою сторону, когда тебе в следующий раз снесет крышу, - угрюмо пробормотал он. В себе Харон был уверен. В ней - не слишком. - Больше такого не повторится. Я в порядке, поверь мне, - решительность в ее голосе быстро пропала, и продолжала она медленнее и тише, - в полном порядке. Это был п-просто срыв. Ну... случается со слабаками. Теперь я в норме. Правда. Бегающий взгляд, искусанные губы, нервная привычка мять кулаки - признаки, не слишком способствующие вере в стабильность психики. - Значит, договорились? - подытожила Девон, глядя на него с подозрением. Харон покачал головой. - Не будет как раньше. - Почему? - она, похоже, искренне удивилась. - Давай, расскажи мне еще про разбитую чашку, которую не склеишь, и все такое. Отвернувшись и освободив, наконец, свои глаза от выводящей его из равновесия одним своим видом подопечной, Харон некоторое время рассматривал сколы на углу стены. - С этими твоими прыжками по радиоактивной камере мы прошли некую точку невозврата. Это тот момент, после которого уже ничего не будет по-прежнему. Теперь ты - несостоявшаяся самоубийца. А я - тот, кто не смог тебя от этого удержать. Возможно, тебе недостает жизненного опыта, чтобы считать эту ситуацию почти критической, и ты думаешь, что она преодолима. Но ты поймешь свою ошибку, если мы продолжим. Я не хочу и пытаться. Ты понимаешь меня? Шорох одежды и клацанье заклепок с ее стороны вдруг затихли. Девон вдруг выругалась непривычно низким и резким тоном, словно собиралась не то зарычать, не то заплакать, и подняла на него свои почти прозрачные глаза. - Харон, пожалуйста! Пожалуйста. Ты имеешь полное право мстить мне за то, что я вытворяла, но… не надо. Я тебя прошу. У меня остался только ты. Это… имеет для тебя хоть какое-нибудь значение? Харону страшно захотелось в который раз прикрыться контрактом, повторить что-нибудь навязшее на зубах, отгородиться и отмахнуться от всей этой неправильности и бессмыслицы. Действительно вернуться к тому, что было раньше. Потому что положение вещей пошатнулось, и как ему с этим быть, он не знал. Текст договора, который гуль помнил наизусть и легко восстанавливал перед глазами, на этот раз оказался бесполезен. Разговор выходил не слишком конструктивным. Все это принимало... сложный оборот. Потому что они больше не говорили как наниматель и наемник. Они говорили, как два человека. Небезразличных, черт его дери, друг другу. - Имеет, - ответил гуль устало. Он уже не видел смысла отрицать. Он мог понять, что ей сейчас жизненно необходим друг, надежное плечо или вроде того, он видел, что эта история выпила, обессилила и, как и его самого, доконала Девон, отчего из нее и посыпались эти двусмысленные жалобы. И, худо-бедно осознавая, как все обстоит на самом деле, Харон предпочел бы, чтобы это оказалось игрой. Не только потому, что не хотел разбираться с этим, но и потому, что был почти уверен: с проблемами такого тонкого уровня он не справится. Слушатель из него неплохой, а вот утешитель откровенно паршивый. Если раньше он пытался оправдывать ее, то теперь понимал куда отчетливее, что нельзя сочувствовать человеку, который этого ни черта не ценит. И уж тем более - нельзя жалеть того, кто с радостью ухватится за повод потакать своим слабостям. Возможно, сейчас ей и в самом деле паршиво, но она сама виновата - до этого не дошло бы, не поведи она себя как истинная ненормальная, поддавшись одной ей ведомой дурости. И он виноват тоже. Легко закрыться контрактом и устраниться от всех тонкостей, которые он не регулирует, легко притвориться бездушным механизмом, чтобы не брать на себя ответственность за состояние человека, с которым, тем не менее, провел бок о бок полгода. Он виноват в том, что с ней случилось. Просто потому, что был - и не был - рядом. Будто угадав, о чем он думает, Девон уставилась на него и сдавленным голосом попросила: - Скажи еще раз, что тебе не наплевать. - Приказ? - с недоверием поинтересовался Харон, не придумав ничего лучше. Девон округлила глаза, явно возмущенная его склонностью все усложнять, - или, напротив, упрощать, сводя к приказам, - и даже отшатнулась. - Черт, да я же просто прошу... - Тогда я не слишком понимаю смысла этой твоей просьбы. В следующую секунду она сделала неловкий шаг к нему, сложив руки на груди с совершенно не подходящей ее растерянному виду решительностью. Когда он в очередной раз машинально придержал на ней сползающую куртку, Девон быстро дернула подбородком и зажмурилась, а Харон едва успел отвести руку, чтобы не задеть практически склоненное к ней лицо девушки. Он успел. Хотела она этого или нет - дотрагиваться до нее он в любом случае считал недопустимым. Пусть и нарушал это правило столько раз. - Ладно, - она вздохнула, - можешь сколько угодно упираться. Я к этому даже привыкла. В конце концов, ты и твое занудство - единственная постоянная величина в моей жизни. И единственная... причина, по которой эта жизнь еще продолжается. Видимо, я не должна... - Девон запнулась и недовольно мотнула головой, раздраженная своей осечкой, - ...просить большего. Если ты со мной. Ты же..? Он не мог принимать ее слова всерьез, но в них было нечто очень личное. И то, что гуль слышал в приниженном тоне слегка осипшего голоса, приводило его мысли в недопустимый беспорядок. Это слишком тесно касалось его самого, именно его, а не роли наемного телохранителя. И тем самым причиняло огромное неудобство. Харон, не говоря ни слова, символически протянул ладонь навстречу ее руке, в этот момент показавшейся особенно худой и почти синей от вен под тонкой кожей. Как оказалось, тот сон в его памяти еще не затерялся - пришел на ум мгновенно. Девон дотронулась до его пальцев, не сжимая, вздохнула и убрала руку. Своего она добилась, но не выглядела торжествующей - похоже было, что добровольное согласие Харона остаться с ней не затронуло ее вовсе, словно не об этом она просила несколько минут назад. Она тихо откашлялась, отвернулась и так же мрачно проговорила куда-то в сторону: - Хотела объясниться, а получилось как всегда. Видишь, до чего я... - она покусала губы, явно сомневаясь, что начатую фразу стоит заканчивать. - В общем, я пойду. Как-нибудь еще... поговорим. Гуль молча кивнул. Вручив Харону его куртку, девушка поспешила вернуться в палату. Он не пошел за ней до самой двери, но проследил издалека, как нескладная фигурка, удаляясь по коридору, роняет тени от люминесцентных ламп на исчерченный трещинами пол. Потом вернулся в их опустевшую комнату, твердо решив здесь и оставаться. Хотя бы до утра. Он неплохо уживался со своей подавленной привязанностью, давно уже вышедшей за пределы делового такта, он привык, что печется о ней больше, чем она того заслуживает. Девон всегда играла. Она могла говорить что угодно, у него не оставалось сомнений: девчонка просто устраивает представления от скуки, испытывает его, издевается или восполняет ежедневную потребность в пустой болтовне. Он, никогда не уделявший ее подмигиваниям и хвалебным одам особого внимания, казался для этого идеальной целью. И свое неравнодушие держал при себе. А сегодня она, будто решив проверить, что ему действительно не наплевать, влезла в самую глубь, переворошила и перепутала то, что мирно лежало на дне. Без всякой задней мысли, опасений и осторожности, словно по-прежнему считала себя единственной способной на чувства в их паре. Харон понимал, почему: он неплохо постарался почти ничем себя не выдать. Для нее он оставался бездушной машиной. А она для него - легкомысленным созданием, от которого не добьешься ни слова правды. Харон понятия не имел, как эта мысль проникла в его голову, как поселилась со своей слепящей нереалистичностью среди сухого рационализма и непререкаемых ограничений контракта, но и прогнать ее уже не мог: Наверное, они оба в чем-то ошибались.

* * *

Девон прошла последний осмотр, собрала свои немногочисленные вещи и даже навела порядок на месте, надеясь, что после этого избавленные от лишней работы сиделки помогут ей надеть пип-бой. Но у них полно было и других дел, так что возиться с закреплением устройства на руке ей пришлось самостоятельно. Долгожданное освобождение не успокаивало и не слишком радовало. Ничто не держало ее здесь, дни в серой палате прошли угрюмо и бестолково, и все-таки, когда до выхода оставались считанные минуты, Девон замешкалась. Она всеми силами разгоняла подавленность, пытаясь припомнить что-то забавное или просто греющее душу, но на ум упорно шли только события с участием папы. А следом несознательно возникало желание вылететь из палаты и отправиться на поиски Харона - пусть с ним она и чувствовала себя так, будто ногтем пыталась расковырять глухую бетонную стену, общество телохранителя было куда приятнее мыслей об отце. И о том, что ей все равно придется уйти - в никуда. Харон уже ждал ее снаружи медблока, угрюмо подпирал стену, как она и представляла себе. При виде его больше не хотелось улыбаться во весь рот - встреча принесла лишь некоторое облегчение, не слишком приятное, как первые глотки воздуха после долгой задержки дыхания. А еще ее немного трясло, как перед серьезным экзаменом. Мрачная физиономия ее телохранителя, напротив, не выражала никаких эмоций. Как и всегда. Опустив голову и прикрыв глаза на секунду, Девон попыталась вдохнуть медленно, улавливая слабое веяние его запаха, подготавливаясь, приноравливаясь. Она смотрела вниз, на повидавшие виды сапоги и истертые края кожаных штанин, и ненадолго застыла, представляя, как, должно быть, глупо выглядит со стороны. Ладно. Сейчас. Уже чувствуя, что начинает нервничать, она шагнула к Харону и почти неуклюже обняла его, не выпуская из рук свой пип-бой и узелок с одеждой. Вначале он никак не отреагировал, или, возможно, замерев и сосредоточившись на ощущениях, девушка этого попросту не заметила. - Ну и в чем дело? - поинтересовался гуль хрипло после некоторой паузы. Девон уже успела задуматься, не накинулась ли сослепу на опорную колонну. Она стиснула его в объятиях покрепче и едва сдержала вздох. Это было ужасное открытие. Харон был одним из самых высоких людей, знакомых Девон, но так - в обхвате - он казался просто огромным. И горячим, как чертова печка, пахнущая прелой кожей, перегоревшим потом, ружейным маслом и железом. И… она отчаянно понимала, что уже не сможет жить без этого. Не сможет не трогать его. - Я посмотрел бы, как тебе такое понравилось, - сварливо заметил гуль, когда Девон обхватила его руками за спиной и так замерла, пытаясь расслышать, бьется ли у него под одеждой сердце. Ей, черт возьми, очень хотелось это знать. Она с опаской зажмурилась и отозвалась скороговоркой: - Попробуй проверить. - Не хочу случайно переломать тебе кости, - осторожно продолжал Харон, будто уговаривал ее слезть с крыши и не делать глупостей. - Думаю, и ты этого не хочешь. - Как знать, - буркнула Девон совсем неразборчиво. На пару секунд она все же растерялась, когда Харон попытался высвободить свои руки и при этом наклонился к ней, оказавшись слишком близко. Иногда, когда ему приходилось прикрывать ее собой или оказывать помощь, она чувствовала себя неловко, в кои-то веки вспоминая, что они родились разнополыми существами. Но это не шло ни в какое сравнение с тем оцепенением, что прошибло Девон, когда она ощутила на своих волосах его дыхание. Он не стал обнимать в ответ, просто забрал из ее рук вещи. Те выскользнули будто сами собой, и еще пару секунд она оторопело удивлялась тому, что не услышала и не ощутила падения. Ей не стало легче. Ничуть. Дрожь не покидала непослушных, будто обескровленных конечностей. К ним добавилась и дикая жажда сделать это снова - воспользоваться его телом, чтобы согреть свое. Если раньше она не преминула бы опошлить и обсмеять собственную мысль, то сейчас - замерла и уговаривала себя хотя бы просто пошевелиться. - Мы идем? - Д-да, - поспешно выдавила она. Харон кивнул и с долей малопонятной демонстративности двинулся дальше по коридору. Набрав побольше воздуха, Девон последовала за ним, на этот раз не слишком заботясь о том, чтобы выглядеть предводителем их маленькой компании. Ничто не тревожило ее, пока Харон был далеко, но как только он появлялся в поле зрения, Девон терялась. Вести себя как раньше представлялось неправильным, но и альтернатив она не видела. По крайней мере, адекватных. Далеко не впервые с момента папиной гибели ее посещало почти нестерпимое желание употребить что-нибудь, что убило бы навязчивые страхи и отсекло ненужные мысли. И сделать нечто безумное. Но, наверное, свой лимит она исчерпала на много лет вперед. В комнату она вошла первой и аккуратно прикрыла дверь за Хароном, взглянула на него еще раз и поняла: все-таки это была не демонстративность. Он точно так же растерян, как и она, только ищет повод замять и отставить подальше неудобное для себя обстоятельство. - Харон, - позвала Девон тихо. Он только поднял глаза - смотрел испытующе, ожидая, что она выкинет еще что-нибудь ненормальное. - Слушай, я… я это только у тебя могу спросить. Про папу… Его не нашли? - Нет, - ей показалось, что пауза перед таким уверенным ответом вышла слишком долгой. Потом Девон поняла, что безуспешно пытается сделать хотя бы один вдох. Она замерла. Застыла. Со стороны Анклава было бы крайне цинично сбросить тела в реку, чьи воды призвана очищать стоившая ее отцу жизни установка. Впрочем, в этой воде за столько лет определенно сгнила не одна сотня трупов. Он не первый, он не последний... - Нет? Или не знаешь? - Нет. Я… узнавал. Ничего. Она почувствовала, как на вдохе голосовые связки предательски задрожали, и поспешила это скрыть, откашлявшись. А затем одернула себя: это же Харон. Зачем что-то скрывать от него? - Ты узнавал? - Догадывался, что ты спросишь, - он пожал плечами, будто подтверждая, что не такое уж это большое дело. - У Лайонса? - К Отему меня не пустили. Пряча неуместный и не слишком веселый смешок, Девон тихо хмыкнула: - Ты меня вынуждаешь. Но, трусливо дав себе поразмыслить перед тем, как обнять его снова, она оставила эту затею. - Черт, я... - начала она, чувствуя необходимость объяснить и оправдать свое бездействие, - знаешь, я понимаю, что люди в пустоши умирают каждый день, и это просто один случай из многих... я стараюсь держать это в голове и не слишком раскисать. Просто... Может, в этом все дело, подумалось ей, - нельзя подходить к таким вещам с чрезмерной рассудочностью, заставлять себя видеть только факты, игнорировать чувства, которые, в отличие от назойливых гостей, никуда не денутся. Разве легче думать о том, что папа сглупил и виноват сам, а его смерть в масштабах целого мира не имеет значения, если ее мир, в общем-то, пошел ко дну? - Я знаю, - сказал он тихо, не дожидаясь, пока она закончит фразу. Девон в ответ попыталась кисло улыбнуться. Ей хотелось убедиться, что он ее понимает, что он такой же человек, как она, но гуль упорно старался выглядеть существом с другой планеты. Она могла сказать ему о чем угодно, не опасаясь, что он решит разделить с ней ее печали, залезть в душу и начать там хозяйничать, и совсем недавно это казалось ей его преимуществом. Тем не менее, Девон знала, что он ее слушает и слышит - выбирает из получаемой информации ту, что поможет наиболее эффективным образом работать с ней, хозяйкой контракта. И даже оказывать такие одолжения. Харон был чертовски удобным спутником. А она всегда этим пользовалась. Но, может, есть и что-то еще? Должно же у него в голове быть что-то еще?.. - Еще один серьезный вопрос… - пробормотала она, неуклюже запихивая вещи в первый попавшийся под руку карман сумки. - Ты вообще-то хочешь, ну, идти со мной дальше? Он наконец посмотрел на нее, серьезно, внимательно, как и всегда, заставив оторопеть. - Не говори глупостей. - Это “да”? - Ты сама все знаешь. Я никуда не денусь, - Девон предпочла счесть это положительным ответом в духе Харона, понимая, впрочем, что трактует его слова весьма вольно. Пока он не добавил: - И мне не наплевать. Просияв, она все-таки позволила себе обнять его еще раз. Точнее, его руку. И не столько обнять, сколько слегка прижаться к его плечу, совсем ненадолго, просто выразить тихую радость оттого, что лед наконец-то тронулся. Никто не говорил громких слов и ни на чем не настаивал. Старейшина Лайонс сдержанно пожелал ей удачи в любых начинаниях, не став возвращаться к теме их последнего разговора, Сара с некоторой опаской похлопала по плечу и попросила больше не влипать в такие истории. Куда больше ее удивил рыцарь-капитан Колвин, который вместо напутствия прочел ей целую молитву - раньше Девон непременно вставила бы скептический комментарий, но теперь только поблагодарила, беззлобно надеясь скорее отвязаться. Среди ученых не оказалось Дэниэла - Алекс стыдливо пояснил, что коллега остался присматривать за оборудованием. Девон отмахнулась: она почти наверняка знала, что эти оправдания Алекс выдумал сам, а Дэни просто не стал скрывать, что не хочет ее видеть. Пожалуй, это было даже хорошо. Она тоже не хотела. Но все же передала с Алексом и Гарзой наилучшие пожелания для него и всех остальных, кто помог претворить в жизнь дело ее отца. На этом прощания закончились. Закончилось и их пребывание в Цитадели.