Весна 2278-го года
– У меня тоже есть предложение, мистер Локхарт, – Девон обезоруживающе улыбалась, широко, во все зубы, как она умела. Харон не переставал удивляться тому, как улыбка преображала ее лицо. Секунду назад рядом с ним стояла обычная невзрачная девчонка, но стоило ей улыбнуться – и в чертах появлялось нечто чарующе хищное, подспудно неприятное и вместе с тем привлекательное для глаз. Чертова маленькая гарпия. И все-таки ему было почти жаль свою подопечную: уж он-то знал, что Девон старается впустую. Уболтать Десмонда Локхарта – задача практически невыполнимая, на этот счет сомнений не имелось, пусть Харон едва понимал, что подсказало ему эту мысль. Он просто знал. И не мог отделаться от странного ощущения… – Лучше говори побыстрее, – вяло отмахнулся от нее Десмонд, – пока я не выпроводил тебя ко всем чертям. ...что это происходит уже не впервые. Достигнута еще одна контрольная точка. И это должно что-то значить. – Дом завален трупами, – Девон быстро сменила тактику, перейдя от обаятельных, но бесполезных увещеваний к неоспоримым фактам: после налета дикарей в особняке действительно воцарился страшный бардак. – Трупы гниют, дурно пахнут, портят вид и привлекают ненужную живность. Вам наверняка не хочется с ними возиться. Мы этим займемся. Идет? С ответом старый гуль медлил. Сложно было сказать, какого он обо всем этом мнения: скупая мимика, способная только на сжившееся с лицом выражение презрения, не выдавала ровным счетом ничего. Он скрестил руки на груди, демонстрируя едва ли заботившие его потертости на рукавах некогда светлого пиджака в блеклую полоску. – Ну и что ты пытаешься у меня выпросить? – Немного еды и кровать. Хотя, думаю, тут и целая комната найдется… все, все, – Девон оборонительно приподняла ладони, – понимаю, мы вас и так сильно тесним. Десмонд хмыкнул. – Я позволил тебе побыть пушечным мясом в этой маленькой неприятности. Но не воображай о себе слишком много. – Ну что вы, я прекрасно знаю, что не могу настаивать, – отозвалась девушка удивительно нагло, ничуть не растеряв решимости. – Но и вам наверняка не слишком-то хочется самостоятельно заниматься таким утомительным делом, как уборка. А мы готовы помочь в обмен на ма-аленькую любезность. На приют. Да, Харон? – она слегка задела напарника плечом, напоминая, что пора бы выказать солидарность, и он машинально кивнул. Возможно, ему привиделось, что Десмонд слегка переменился в лице – Харон ждал хоть какого-то подтверждения своих догадок, но света в холле не хватало, чтобы различать такие тонкости безошибочно. Ничем более не проявив заинтересованности, Локхарт покачал головой, а его безгубый рот искривила слабая усмешка – знак того, что, вопреки всем ожиданиям, у Девон есть некоторый шанс получить желаемое. В течение нескольких последующих часов они вдвоем оттаскивали трупы дикарей к илистому берегу. Отправлять тела в последнее плавание не требовалось – здесь их без особых препятствий употребят в пищу местные звери или болотники, в очередной раз доказав всю условность теории о пищевых цепочках. Кое-кого пришлось оставить питомцам Локхарта. Застав их за удивительно мирной дележкой добычи, Девон не преминула обратиться к хозяину, опасливо кивнув в сторону псов: – Давно они у вас едят человечину? – Они едят то, что я им скажу. В этом вопросе у нас полное взаимопонимание. Как и у тебя с твоим приятелем. – Да, пожалуй, – протянула она с легким разочарованием, будто ожидала ответа более язвительного и интересного, и, улучив момент, нарочито беззаботно подмигнула Харону. Нервозность ее выдавала. Признавать собак друзьями человека Девон до сих пор затруднялась и боялась их – диких и прирученных, мирных и бешеных – едва ли не наравне с яо-гаями. От скуки Харон высказал идею развести костер, которую тут же вполне справедливо оспорили: гора трупов не сгорела бы до утра, а густой дым к тому же привлек бы чье-нибудь внимание, чего Десмонд с его интригами наверняка не хотел. Не хотел он и впускать их с Девон под крышу своего жилища на ночь. Но если за особняком следили, то заметили и то, как они вошли, а значит, запоздалая конспирация была бессмысленной: даже дикари смогли бы связать одно с другим и догадаться, что девушка и гуль могут работать на ненавистного им “непросвещенного”. Какие-то подробности она надеялась обсудить с хозяином за ужином, но Харону эта затея представлялась, мягко говоря, неисполнимой. Видимо, ей вскружили голову интерьеры и экстерьеры особняка, за потрепанностью которых былая роскошь угадывалась невооруженным взглядом. Девочка увидела что-то из красивой жизни, о которой читала в книжках, и теперь думает, что вопросы можно разрешить, вооружившись одним лишь подобающим поведением. Тем не менее, она нашла общий язык с Десмондом Локхартом и даже согласилась выяснить, кто или что стоит за нападениями дикарей. Как именно Девон планирует влиться в секту, Харон не спрашивал, видя, что ей сейчас не до этого. Она раскраснелась и взмокла, помогая ему выносить из дома худые, но изрядно потяжелевшие в смерти тела. Девушка сняла куртку, повязав ее на бедрах, и, в очередной раз возвращаясь от особняка к берегу, зацепилась за острый куст. Колючки расцарапали кожу сквозь тонкую ткань майки, и теперь она пыталась извернуться так, чтобы оценить повреждения в нижней части спины. – Что? – спросила Девон мрачно, оторвавшись от своего занятия и взглянув на стоявшего рядом без дела Харона. Он и сам не знал, что. Поэтому молча поднял очередной труп, чьи вывороченные внутренности тянулись по песку, и поволок к остальным. Горка набирала высоту. Харон предложил еще раз: – Может, все-таки поджечь? – Я тоже думаю, – Девон пожала плечами. – Или, знаешь… у Десмонда я видела огнемет. Если очень захочет, развлечется в наше отсутствие. Она помолчала, изучая его. Выглядела обеспокоенной, и не без повода: гуль уже не впервые одергивал себя, замечая, что впадает в бесцельную задумчивость. – Да что с тобой? Отмена режима ожидания, – она помахала рукой у него перед глазами. Это раздражало. Руку хотелось сжать и убрать, но он, конечно, себе не позволил. – Надо закончить до темноты, – отозвался Харон не слишком уверенно и, заметив, что она уже набирает воздуха для ответа, добавил: – Не спрашивай. Ничего не спрашивай. – Вот теперь я не могу не спросить. – Потом, – выдавил он и, убедившись, что она закончила себя осматривать, двинулся к особняку. Он действительно не думал, что ни к чему не обязывающее путешествие в парк Пойнт-Лукаут, с которого начиналось исполнение плана “убраться подальше от столицы”, обернется для него такой встречей.* * *
Первые месяцы после запуска очистителя выдались нелегкими. Всеобщая радость быстро сменилась беспокойством: люди начали понимать, что даже перемены к лучшему неизбежно влекут за собой массу проблем, а кое-кто и вовсе считал, что стоило оставить все по-старому. Жить без чистой воды, но независимо от Братства Стали, которое клещом засело на побережье и держало в руках лакомую для иных развивающихся сил власть. Ситуация определенно предвещала передел влияния. Не меньше чем через десять или двадцать лет – но точно. И, как Харон и предполагал, его хозяйка не пожелала иметь с этим ничего общего. Девон сочла, что ее дело сделано, уступила Братству все то, над чем работал ее отец, и отказалась от дальнейшего участия. Остановкой на новом пути стал Ривет-Сити, где они решили перезимовать. За это время Харон не единожды думал, что их отношения меньше всего напоминают деловое сотрудничество. Он чувствовал себя ее сиделкой. Девон снова начала заикаться – иногда она тратила несколько минут на то, чтобы произнести короткую фразу, и потому чаще молчала; о том, что с ней происходило, он только догадывался – по сдавленному кашлю, бледному лицу, клокам волос на расческе. Бывали дни, когда слабость не давала ей даже подняться с кровати, и ночи, когда он не слышал ни единого звука с ее стороны. Она не шуршала ворохом одеял, в которые куталась при ознобе, не вертелась, заставляя скрежетать шаткую конструкцию кровати, даже, кажется, не дышала – и тогда Харону приходилось прислушиваться. Тревога выбивала его из колеи ничуть не меньше, чем бездействие. Возможно, он сгущал краски, и за этот нетрезвый интерес почти себя ненавидел, но действительно беспокоился о ней. Настолько, что взял на себя ответственность печься о ее самочувствии и регулярно отправлял Девон в клинику. Никаких усилий не требовалось: по первому же намеку она молча поднималась и шла. Иногда просила составить ей компанию. Не выказывая особой охоты и тем более энтузиазма, она тем не менее легко соглашалась на все, что бы он ни предложил. И очень кстати Харону случилось услышать где-то на рынке о том, что некий Тобар снова пустил на воду свой паром и берет на борт до Пойнт-Лукаута всех, у кого хватит крышек на билет. Идея увезти Девон подальше от намозоливших глаза окрестностей Вашингтона показалась ему заманчивой. Именно это явилось целью поездки – сменить обстановку, выкинуть из головы последние события, сбросить напряжение, от которого уже физически ломило кости. По крайней мере, у него. Его кости уже очень давно не находили отдыха в бою. Девон же после своей неудачной попытки отхватить смертельную дозу радиации превратилась в потерянное, выпитое до капли существо. Она не болтала без умолку, как раньше, ни к чему не проявляла интереса, даже не огрызалась – по этому проявлению худшей стороны ее характера гуль не скучал, но все же привык и не мог не отметить перемену. Конечно, он не ожидал, что напарница мгновенно оживет, только шагнув на причал в незнакомых для себя землях. Семена тоже не сразу дают всходы. А после того, как дождь из бомб лишил землю плодородия – и подавно. В пути Девон будто стало еще хуже: не оправившийся до конца организм ощутил на себе все прелести морской болезни. Большую часть плавания она провела, перевесившись через хлипкие прутья за борт. Харону приходилось держать исторгающую из себя кашель девушку, потому что ее побелевшие кулаки могли разжаться в любой момент, а она – рухнуть прямо в пенящуюся ледяную воду. Кашляла желчью, потому что, как он знал, не завтракала. – Что, здоровье подводит? – жизнерадостно поинтересовался Тобар, заглянувший в каюту, когда паром достиг берега в Пойнт-Лукауте. Девон подняла опухшее лицо и наградила его донельзя мрачным взглядом. Сходить она долго не решалась, будто думала, что в последний момент доски причала уйдут у нее из-под ног. Место выглядело очень тихим и в этом нерушимом спокойствии даже немного зловещим. Туман размывал границу между белым небом и отражающей его водной гладью, стелился по земле, окутывал, казалось, весь полуостров, отчего пейзаж делался ирреальным. Впереди просматривались торговые павильоны причудливой архитектуры, выкрашенные когда-то яркой, а теперь безнадежно облупившейся краской, а за ними – возможно, зрение его обманывало – высилось нечто, подозрительно напоминающее колесо обозрения, но определить точно мешал туман. Девон застыла посреди пути. Почти неосознанно придерживала свои вещи одной рукой. Не оборачивалась. Подойдя к ней, он понял, что она стоит с закрытыми глазами. Понаблюдав еще немного, обнаружил, что она медленно, глубоко дышит – не иначе как пробует незнакомый воздух и пытается перевести дух после утомительной поездки. Довести ее до гостиницы, о которой упоминал Тобар, оказалось делом несложным. Девон уже не глядела только прямо перед собой, как кукла со стеклянными глазами. За то время, что они прожили в Ривет-Сити после ухода из Цитадели, он успел насмотреться на эту ее прострацию и усвоить, что ничего хорошего в, казалось бы, молчаливой и беспроблемной напарнице нет. Но, несмотря на нетерпимость к бездействию и обеспокоенность глухим молчанием, которое хранила девушка, будто пребывающая в каком-то ином мире, Харон не испытывал желания оставить ее. К тому же, первые минуты на новом месте уже внушали надежду. Если к пристани на Столичной Пустоши она плелась, как хромая, то теперь ее движения вернули себе прежнюю осознанность и относительную плавность. Почти живой человек. Пока все шло как надо. Единственная пристойная комната в заброшенном местном мотеле имела маленький недостаток: полуистлевший скелет, занимавший всю постель. В сравнении со следами кровавых бесчинств и ритуальных умерщвлений, которые сразу бросались в глаза в других номерах, эта опрятная куча костей казалась просто ерундой. Тем не менее, гулю пришлось завернуть их в покрывало и вынести во двор. Вернувшись в комнату и захлопнув за собой дверь, Харон ненадолго застыл на пороге. Девон сидела на освобожденной от третьего лишнего постели. Сидела и не двигалась. На секунду ему показалось, что девчонка, просто говоря, усохла от горя – такой маленькой и несуразной она выглядела. Следующий момент принес другое ощущение: она не шевелилась, на бледных руках проглядывали синие узоры вен, на локтях – белизна просвечивающих костей. Он был почти готов к тому, что снова встретит пустой, мутный взгляд, если попытается заглянуть ей в лицо. Харон сел с другой стороны. – Здесь, похоже, еще глуше, чем в столице. Она промолчала. Возможно, в такой щедрости стоило винить намерение встряхнуть и вернуть к жизни напарницу, но Пойнт-Лукаут Харону пришелся по душе. Само собой, здесь не рай на земле, но для того, чтобы собраться с мыслями и развеяться, что сейчас просто жизненно необходимо Девон, место вполне подходящее. Холодное спокойствие с налетом мистики, туман над болотами... и практически никаких людей. Тобар что-то говорил о контрабандистах, вывозящих отсюда довоенные ценности, но по пути в мотель они не встретили и намека на их присутствие и деятельность. Мотель, кстати, тоже был давно брошен, и выгрести из комнат хлам, чтобы сдавать их туристам, никто не спешил. Стало быть, отсутствовал спрос. На его предложение навести здесь порядок Девон ответила растерянностью, словно об условиях проживания до этого момента не задумывалась. Впрочем, промедление длилось недолго – пока он обследовал содержимое комода и прикроватных тумбочек, которые впервые за долгое время получили возможность выдохнуть вековую пыль, она добыла в крошечной ванной рассохшуюся швабру с приросшими к ней обрывками материи. В комнату Девон вернулась с кислой гримасой отвращения и, хотя запахов Харон не чувствовал, он вполне догадывался, какой дух может источать заброшенная на сотни лет канализация. Одежда комнатного постояльца в шкафу годилась в качестве тряпки, а вот заросшее паутиной ведро, не сразу заметное в пыльном углу, давно прохудилось, так что из номера пришлось отлучиться на поиски замены. Приемную мотеля, такую же покинутую и запыленную, населяли одни только радтараканы. В отсутствие людей ждали своего часа стойка регистрации с примитивным терминалом, остановившиеся на четырех с небольшим стрелки часов, пара кресел и кофейная чашка на столе, поблекшие плакаты с некогда красочной рекламой и словно для контраста – так же изрядно потускневшие фотороботы разыскиваемых преступников, из подписей к которым постояльцы могли узнать, что может ждать их в Пойнт-Лукауте помимо достопримечательностей. Нашлось место даже объявлению о розыске китайской шпионки, к которому Девон приглядывалась особенно внимательно, прежде чем приняться за обследование шкафчиков под стойкой администратора. Харон заглянул в подсобку. Распахнув дверь, он обрушил на пол чей-то намертво прицепившийся к ручке полуистлевший скелет, но в подсобке нашлось и то, что они искали. Пару стоявших там ведер пришлось очистить от паутины, но в остальном они вполне подходили для бытовых нужд. На пути к причалу, куда они решили вернуться, чтобы набрать воды, Девон впервые за много дней пошутила: сказала, что они могут отвлекаться на другие занятия сколько угодно, но уборка так и останется их главным призванием. Шутка была не слишком смешной, но именно после этих ее слов Харон задумался, окинул мыслью месяцы, прошедшие с того момента, когда он покинул Подземелье с кровью Азрухала на руках, будучи уже ее наемником и телохранителем. Не прошло и года, ничтожная дата при его жизненном сроке – но как же крепко она вросла в его мир и вжилась в свою роль. Первый день закончился без происшествий, не считая краткой встречи со сворой одичавших собак возле мотеля. Харон и Девон не уходили далеко, прогуливались вдоль причала, где над покосившимися швартовочными столбами реял густой, как дым, туман, а промозглый ветер гонял по пристани пыль и мусор. Несмотря на влажность, полноценного дождя здесь, судя по всему, уже давно не было – бумажные стаканы и пакеты от быстрой еды успели подсохнуть. Не выдавали своего присутствия и люди. Тобар уверял, что ведет в Пойнт-Лукауте дела с местными, но за весь день так и не сошел со своего судна и ни с кем не встречался. Единственным обитателем довоенного парка развлечений, представшим глазам путешественников, оказалась смуглая женщина неопределенного возраста по имени Панада. Тобар порекомендовал ее как своего "друга", занятого торговлей непосредственно на территории парка, тогда как сам паромщик то и дело курсировал между прибрежными городами. О самой Панаде он не сказал ни слова, даже не намекнул, что речь идет о женщине, видимо, сочтя, что и остальное должно стать сюрпризом. Панада говорила с отчетливым южным акцентом и первой же фразой дала понять, что верит в далекие от разумения столичных жителей сказки о духах – а может быть, такие приветствия были традиционны для этих мест. Но Девон удивила Харона: вместо того, чтобы выдать неуклюжий сарказм, как она делала раньше, или угрюмо промолчать, как в последние месяцы, девушка явно заинтересовалась. – Вы серьезно? Духи предупреждают вас о посетителях? – Ты ведь интересуешься не без причины, верно, юная странница? – она перекладывала товары с прилавка в деревянный ящик, как делала, по всей видимости, каждый вечер перед окончанием своего рабочего дня. Харон невольно задумался, есть ли смысл торговать на постоянной основе в этом всеми забытом месте. – Н-ну да, – Девон замешкалась, будто вполне предсказуемый вопрос оказался для нее внезапным, – интересно, это просто фигура речи или имеет под собой какое-то… основание. – Хочешь узнать о духах? Я вряд ли смогу рассказать тебе много. Эти болота расскажут больше, – она слегка подмигнула, – в них верования древности переплелись между собой и в долгом союзе породили множество детей, подчас довольно жутких. Тебя сложно испугать? Панада не отрывалась от своего монотонного занятия, продолжая складывать в ящик древнюю на вид жестяную посуду, и как только женщина отвернулась, Девон состроила Харону жуткие глаза. Он пожал плечами: сама ввязалась. – Смотря чем, – вздохнув, медленно отозвалась девушка. – Человек, который ничего не боится – мертвый человек, разве нет? – Возможно, юная странница. Возможно и то, что мы смотрим на вещи по-разному. Мир не един, его раздробленность – естественное и неизбежное явление, ведь не могут же люди, находясь по разные стороны земного шара, делить одни и те же мысли? Или могут? Девон не слишком уверенно мотнула головой. – Ты пришла из того мира, где страх помогает выжить. Я знала людей, которые считали, что он изъедает душу, портит ее, обрекает на мучительную гибель, которая куда страшнее гибели тела. Если ты боишься – ты сдаешься своим фантазиям, шепоту недобрых духов. Когда ты окажешься в их власти – ты мертвец. – Ладно, я поняла. Мне интереснее другое… – Что же, Девон? – О. Здорово. Вам мое имя тоже духи подсказали? – Вовсе нет, твой спутник звал тебя по имени, а ветер донес его голос, – и Панада учтиво кивнула Харону, будто он подошел только сейчас. Он ничем не ответил. Девон покусала губы, многозначительно глянув на гуля, и попыталась улыбнуться, но не потрудилась стереть с лица растерянность. – Я просто читала... ну, в общем, неважно, что я там читала. Как-нибудь еще поболтаем, я обязательно зайду за припасами, вы же каждый день здесь?.. Как только ритуалы прощальной вежливости подошли к концу, Харон, не дожидаясь приглашения, двинулся вдоль занесенного пылью и мусором ряда прилавков в сторону мотеля. – Странное место, и люди странные, – негромко заметила Девон чуть позже, обгоняя его у гремучей двери в гостиничный номер. Они так и не нашли ключей ни на стойке регистрации, ни среди вещей последнего постояльца, и за неимением лучших мест для ночлега обходились тем, что есть. Импровизированный запор в виде продетого в дверную ручку деревянного бруска никто не тронул, в округе до сих пор стояла тишина. Этой тишиной заразились и они сами. Харон и Девон почти не разговаривали и в Ривет-Сити, но город-авианосец нельзя было назвать тихим. Прогуливаясь по его оживленным коридорам, бесцельно или же с намерением, гуль напитывался шумом чужих голосов и возвращался к своей сумасшедшей, точно зная, как общаются нормальные люди. Тем не менее, к ее молчанию он привык и мало-помалу сообразил, как различать его оттенки. Палитра выходила небогатая: большую часть времени она проводила за разглядыванием потолка и ничем не выдавала своих мыслей и настроения. Сейчас Девон вела себя совсем иначе. Она будто покончила с затянувшимся осмыслением какого-то важного вопроса и теперь неуклюже пыталась перейти к действию в соответствии с тем, что надумала. – Давай... пока никуда не ввязываться, – предложила девушка, неуверенно покачиваясь на носках. – Будем осваиваться понемногу. Мы же здесь задержимся? – Это тебе решать. Я не знаю, как скоро ты захочешь вернуться. Девон хмыкнула, плюхнулась на кровать и принялась копаться в своей сумке. Гуль решил, что на этом разговор окончен, но не прошло и минуты, как она, не отрываясь от поисков, забормотала: – С чего ты взял, что я вообще захочу? Вроде бы все долги оплачены, меня ничто не держит, никто не ждет. – Разве? – отозвался он с сомнением. Харону живо вспомнилось, как он впервые понял, что Дэниэл Эджинкорт навещает его хозяйку не просто так. Не составило труда признать возникновение неких отношений между двумя молодыми людьми вполне естественным. О том, что, выбрав мирную жизнь, Девон наверняка избавится от него, Харон тоже думал. Она этого не сделала. Наконец выудив со дна сумки свой набор инструментов, Девон приподняла бровь и уставилась на гуля испытующе. – О. Ты считаешь иначе? Он не знал, о чем она подумала, совпали ли их мысли, но в выражении ее лица раздражение угадывалось так ясно, что Харону оставалось только примирительно развести руками: – Это не мое дело. – Да брось, – протянула она нараспев, сощурившись. – И хватит смотреть на меня так, бу-будто я вот-вот впаду в истерику. – От тебя всего можно ждать, – гуль постарался ответить как можно спокойнее, без намека на враждебность, хотя ощущение прогулки по минному полю его по-прежнему не оставляло. Чтобы им не приходилось мелькать друг у друга перед глазами, Харон сел с той же стороны постели, в некотором отдалении от девушки. – Пять месяцев прошло, – глухо сказала она, не то оправдываясь, не то просто заполняя тишину. – Сегодня ровно. Угадать, о чем она говорит, не составляло труда, и Харон решил, что молчать не стоит: – Я могу что-то сделать? – Ты уже делаешь, - неопределенно ответила Девон. - Ты здесь. Она протянула к нему руку - и, как бы бессмысленно это ни было, Харон не стал уклоняться от прикосновения, принял его. Они сидели так, молча, не глядя друг на друга, еще некоторое время. Девон поднялась первой; скрип пружин и ветхого каркаса кровати стал для Харона сигналом последовать примеру хозяйки и тоже найти себе занятие. Пока она прикручивала к двери добытую где-то погнутую щеколду, он разбирал сумки и готовил себе постель. Потом был как всегда скромный ужин и ночной отдых на одной постели, но под разными одеялами, а утром все начиналось сначала: они завтракали вчерашними объедками, наводили порядок в номере – каждый на своей половине комнаты, бродили по некогда оживленному парку и брошенным магазинам, спускались к берегу в надежде подстрелить на ужин что-то посытнее плешивой собаки, а к вечеру неизменно возвращались в мотель. Любая встреча с Панадой, Хэйли или Тобаром - больше они здесь никого не видели - становилась событием. За скучными, но на удивление легко убивающими время делами проходили их дни, пока однажды Девон, щурясь на белизну утреннего тумана, не спросила Харона: – Ты же понимаешь, насколько это странно? Этим утром топор развалился у него в руках при замахе. Вряд ли девушка имела в виду колку дров одним лезвием, поэтому Харон уточнил: – Что именно? – Мы. Здесь. У нас с тобой ведь деловое соглашение, правильно? И вот ты, наемник, помогаешь мне варить похлебку из чего попало и подметать пол в номере. Я, наниматель, подшиваю твои ботинки и чиню двухсотлетний радиоприемник. Нет, я вовсе не против. Мне нравится наше с тобой бытовое братство и все такое... – она не слишком естественно усмехнулась. – Но, может, ты недоволен? Может, хочешь настоящей работы?.. Нет, – поймав какое-то изменение его мимики, Девон поморщилась, будто Харон предлагал ей миску нашинкованных радтараканов, – тихо, я не хочу опять слушать о твоих обязательствах по контракту. Лучше скажи мне: ты вообще чего-нибудь хочешь? – Дай подумать, – только и смог ответить гуль. Вопросы о его личных желаниях звучали в последние месяцы рефреном, будто Девон всерьез вознамерилась вытащить из него когда-то подавленную волю. И сейчас она подавила раздраженный вздох и отозвалась со всем возможным спокойствием: – Подумай. Ну, вдруг я смогу изменить твою жизнь к лучшему, раз уж не могу решить, что мне делать со своей. Это было вполне в ее духе – стремиться помочь не из искренне добрых побуждений, а просто от безделья и растерянности. Но Харон ничего от нее не хотел. Все пожелания, что приходили в голову, сводились к тому, чтобы работа не трясла его, как поездка на американских горках. Правда, если покопаться в себе, то и это он находил неискренним. Он мог сколько угодно жаловаться на непредсказуемость нанимателя, но не стал бы ничего менять, будь у него такая возможность. Даже теперь, когда вокруг них, кажется, царил покой, Харона не оставляло ощущение, – и в чем-то даже надежда, – что это затишье перед бурей. Встряски, вынуждавшие поддерживать постоянную готовность, напоминали ему, что он все еще жив. Не такой уж малозначительный аспект для того, кто только и делает, что подчиняется приказам вместо того, чтобы принимать собственные решения. Забавно. Все это время он только и ворчал на нее, чудаковатую, несобранную, но при этом всем был доволен. Даже перестал мысленно припоминать ей ту выходку в очистителе, а если и припоминал, то не из-за того, что она чуть не убила его – нет, куда больший вред Девон нанесла себе. Последствия давали о себе знать до сих пор и, Харон не сомневался, так просто она от них не избавится. Он не лез в ее дела, не интересовался, что показали осмотры у доктора Престона и на какие препараты Девон потратила солидную часть своих крышечных сбережений. После еды ее уже не тошнило, и это следовало счесть хорошим знаком, но он все еще замечал, как у нее дрожат руки, стоит взять что-то тяжелее револьвера. Впрочем, скоро и это сделалось совсем незаметным. Тогда Харон понял, что и ему стало легче дышать.* * *
Необычайно радостная после принятого душа Девон носилась по кухне, заглядывала во все шкафы, стряхивала вековую пыль с полок, изучала пачки с довоенными продуктами. Те из них, что оставались закрытыми, вполне можно было употребить в пищу. Прежние владельцы дома, к довольству нагрянувших ныне, позаботились о запасах еды на черный день. Всего несколько минут назад она пыталась затолкать Харона в ванную комнату. Не слишком уверенный в необходимости этих процедур, гуль упорствовал, но в итоге послушался. Функционирующий, чтоб его, водопровод – вот где лежал путь к сердцу его напарницы. Кое в чем, впрочем, Харон проявил свою непобедимую упертость – наотрез отказался надевать один из тех костюмов, что Девон обнаружила в шкафах. Она настаивала на этом маскараде явно не из любви к изысканной одежде и не слишком огорчилась, когда гуль не поддержал ее затею: похоже, веселило ее даже то, в каких выражениях он ей отказывал. До знакомства с ней Харон никогда не видел, чтобы люди становились такими счастливыми, просто получив возможность вымыться. Он не слишком разделял ее радость. Казалось, что каждая пылинка, поднятая активной деятельностью девушки, оседает на нем и въедается в его кожу, вызывая зуд. Чесаться хотелось так, что он то и дело дергал плечами, поводил челюстью и не мог устоять на месте. – Посмотри, что на во-он той полке, – Девон привстала на носки и вытянулась, чтобы показать, что имеет в виду. Харон охотно воспользовался возможностью размяться. Добычей оказалась пара пачек пюре быстрого приготовления. – Ты серьезно думаешь взяться за эту работу? Девон старательно расколупывала картонную пачку и даже не взглянула на него. – Да. А что не так? – Уверена? Она молча пожала плечами и принялась за вторую коробку, уже не глядя. Пока ее пальцы с изломанными ногтями препарировали упаковку, взглядом девушка нацелилась куда-то за спину Харона. – Смотри, видишь вот ту кастрюлю? Дай ее мне, пожалуйста. Гуль, находившийся куда ближе к указанной посудине, выполнил просьбу почти машинально. Его продолжал беспокоить столь скорый переход от постепенных попыток реабилитироваться к активным действиям. И чертов зуд. – Я думал, ты собиралась отдохнуть и никуда не ввязываться. – Да, собиралась. Но толку? Я должна... что-то делать. Ну, если еще жива. Мне кажется, – она словно неосознанно положила ладонь себе на горло, – что если я буду сидеть на заднице и наслаждаться своими нервными расстройствами, все станет только хуже. Я должна что-то делать. Он столкнулся с ее исполненным решимости взглядом и не стал спорить. Если подумать, объяснение было вполне исчерпывающим. Харон хорошо понимал, что это такое – мучиться бездействием. Набег дикарей не затронул вторую, меньшую столовую – в роскошном особняке, впрочем, ее следовало бы называть обеденной залой или как-то вроде того. Не так часто Харон бывал в зданиях, где не приходилось бы пригибать голову под каждым дверным проемом, а таких высоких потолков в жилом доме он и вовсе уже давно не видел. Особняк определенно переживал не лучшие дни, но с долей фантазии, которой, в чем гуль не сомневался, хватало у его подопечной, не составляло труда представить, как он мог выглядеть пару сотен лет назад. Потому, думал Харон, она и глазела по сторонам так увлеченно. Будто они снова оказались в музее. Локхарт появился, когда они почти прикончили свой нехитрый ужин. Девон как раз отскабливала с краев тарелки остатки субстанции, лишь отдаленно похожей на тушенку – размякшую и посеревшую. – Долго ты еще будешь шнырять по моему дому? – поинтересовался Десмонд, недобро щурясь; наверняка на языке у него вертелась масса куда более резких замечаний, но он ограничился этим, и Девон уже напряглась, хотя и старалась этого не показывать. – А вечер только начался, – вздохнула она картинно. Немного переигрывала. – Если хотите, можете… Договорить он ей не дал. – Вечер начался, когда – бах! – твой приятель разнес башку последнему из этих выродков, – жест, которым Десмонд проиллюстрировал сказанное, был эффектным; не хватало только настоящего, не воображаемого оружия, чтобы старательно прячущая напряжение Девон вздрогнула. Но она сдержалась, улыбнулась, и Локхарт, кажется, тоже – только выглядела его ухмылка в разы безобразнее. – А закончился – когда я позволил вам двоим найти себе угол и переждать здесь ночь. Так какого черта… – Какого черта мы не забились в этот самый угол подальше от вашего гнева? Ну, вероятно, – она невинно пожала плечами, – вы не настолько... страшный. Локхарт, остававшийся поодаль, вполголоса проскрипел какое-то ругательство, видимо, заменявшее ему выражения вроде "понятно" или "я так и думал", сложил руки на груди и, поразмыслив немного, заметил: – Девчонка и гуль. Интересно. По-моему, я о вас двоих что-то слышал. – Только не говорите, что сюда долетает вещание "Новостей Галактики", – пробормотала Девон и тут же поморщилась, не то ожидая немедленного разоблачения, не то кляня себя за то, что дала такую явную подсказку. Еще до отбытия в Пойнт-Лукаут Харон заметил, что его подопечная не просто растеряна после гибели Джеймса и свалившейся на нее славы дочери того самого ученого, что сумел построить сверхмощный водный фильтр, так сильно необходимый страдающему от радиоактивного заражения столичному округу. Она будто даже стыдилась этой известности, уходила от разговоров, отказывалась отвечать на вопросы. И, хотя на пустошах личные потери давно стали обыденностью, ее жалели – бедную девочку, ушедшую из теплого и безопасного убежища на поиски любимого отца, бросившую все силы на то, чтобы довести до конца его дело – и не слишком упорствовали с расспросами. А вот Десмонд способным на сочувствие отнюдь не выглядел. Даже напротив: скорее всего, он не упустит возможности пройтись по чужим слабостям. Харон точно знал, что Девон не станет обсуждать дело своего отца с незнакомцем – особенно с тем, кто не стесняется в выражениях. Но стоит ей потребовать сменить тему, – а она непременно это сделает, – и обстановка накалится до предела. Неприятная ситуация. – Детка из убежища, да? – Десмонд кивнул на ее пип-бой. – Значит, это тебя недоноски со Столичной Пустоши славят за реки чистой воды для всех и каждого. Девон замерла, сжала губы, слегка выставив подбородок, только что уши не прижала, глядя на Локхарта исподлобья. После недолгого молчания она отозвалась сквозь зубы: – Думаю, вам лучше присесть, потому что история будет долгая, но да, я принимала самое активное участие. Вам рассказать все в подробностях? Это я запросто, вы даже пожалеете, что спросили, только уточните, с чего… – Я уже жалею. Избавь меня от идиотских историй и особенно от подробностей. – Но вы же спросили. – Предположил. А ты ответила и теперь уткнешься в свою тарелку и замолкнешь. – Да как скажете. Я рада, что мы друг друга поняли. Локхарт смотрел на нее с полминуты, а потом вдруг кратко рассмеялся – не слишком искренне, не слишком дружелюбно. Он определенно принадлежал к тому типу людей, чей смех щекочет нервы, а не разряжает обстановку, но Девон и это успокоило: она выдохнула, закатила глаза и мимоходом подмигнула Харону. – Да, с дурацкими ужимками у тебя перебор, но язык подвешен. Это хорошо, – отметил Локхарт, и на этот раз в тоне его сиплого голоса послышалось нечто, похожее на одобрение. – Даже не знаю, обольщаться мне или оскорбляться. – Сгинуть с моих глаз. – С вашего позволения, – Девон с усмешкой склонила голову, поднялась, собрала свою пустую тарелку с приборами и кивком подала Харону знак последовать ее примеру. Вдвоем они вернулись в кухню, где, если устранить беспорядок, вполне мог бы развернуться небольшой автомобиль. За всеми открытиями, коих он никак не ожидал совершить в Пойнт-Лукауте, Харон чувствовал себя на редкость глупо и к тому же едва стоял на ногах от усталости. Как и его подопечная: она буквально чуть не свалилась на пол вместе со всей своей посудой, оступившись на ровном месте, и в попытке удержать равновесие вцепилась в локоть немедленно оказавшегося рядом гуля. И улыбнулась, хотя обычно собственная неуклюжесть страшно ее раздражала. От прикосновения и этой чертовой улыбки будто шевельнулось под ребрами, расточая тепло, то, что он так упорно старался держать на привязи. А сейчас у Харона были и более серьезные проблемы. Ему стоило кое-что обдумать. – Я тебе еще нужен? – смог спросить он, только когда она отвернулась. Он смотрел на ее затылок, на растрепанный пучок еще влажных волос. – Устал? Иди, я скоро. Побуду хорошей гостьей, все здесь приберу, потихоньку набью карманы печеньем... Гуль замешкался, думая, какое напутствие будет подходящим, и не нашел ничего лучше: – Постарайся не задерживаться. – Хорошо, строгий папоч... – взглянув на него, она осеклась, кашлянула, ухмылка смягчилась до невеселой полуулыбки. – Спокойной ночи, Харон. На уже заученном пути в их комнату он слышал шорох шагов в эркере – хозяин особняка ходил, не скрывая своего присутствия. Поднимаясь по лестнице, Харон краем глаза заметил движение его фигуры возле телеэкранов, но так и не нашел убедительной причины остановиться, вернуться и расспросить. Он не умел говорить ни с кем, кроме своих нанимателей. И что бы он ему сказал? "Я потерял обоих, и сына, и мать, я не помню их имен и понятия не имею, как вы с ними связаны, но какое-то дерьмо в мозгу требует отчитаться"? В его голове роились не мысли – бессвязные обрывки выцветших страниц памяти, страниц из его собственной кожи, то отмирающей, то откуда-то снова берущей жизнь, чтобы гнить вечно. Кажется, он даже чувствовал, как в этой бестолковой массе роятся падальщики – оттого возник и шум в ушах, нахлынувший потоком, чтобы поглотить его волю, чтобы снова привязать к памяти, заставить служить ничего не запечатлевшей пустоте. Он даже не знал, к чему его призывает этот импульс, родившийся так много лет назад в искалеченном мозгу и ничуть не потерявший, только набравший силу теперь. Что-то происходило с его головой и, похоже, он был в шаге от того, чтобы воссоединиться с какой-то – крайне мизерной, если представить временные масштабы – частью своего прошлого. Но шагать в эту вредоносную реку Харон не торопился, понимая, как шатко его положение, как легко рассыплется хрупкая конструкция, пока еще хранящая баланс между разумностью и неведением. Неведение было ему привычно. От попыток войти в поток болела голова. Куда проще было, закрыв за собой дверь и отгородившись от звуков извне, от металлического грохота кастрюль, шума помех и лая, думать о единственном настоящем смысле его пребывания здесь, о широкой улыбке, царапинах на болезненно бледной коже и об ощущении, от которого Харон иногда не мог отделаться – будто Девон о нем известно куда больше, чем ему самому. Она ввалилась в комнату, когда он как раз начал достигать некоторых успехов в попытках заснуть. Память оставалась несговорчива: он только сильнее самого себя запутал и уже сомневался, не играет ли с ним воображение, не шалят ли нервы. Дурной признак, так недалеко и до помрачения рассудка, которое перечеркнет всю его профессиональную пригодность. Харон отодвинулся, когда почувствовал, что Девон села на край постели. О том, что напарница даже не достала свое одеяло, он не успел подумать – ее возвращение окончательно его успокоило. Гуль закрыл глаза и приготовился к отключке. Но вместо блаженной пустоты в голове, поглощающей и мысли, и время, он ощутил настойчивые прикосновения к своей спине. – Не спится? От такой наглости он даже не сразу нашелся с ответом. Обернулся и некоторое время смотрел на нее – а она на него, приподняв брови. – Уже нет. Освободить кровать? Девон отрицательно помотала головой, отчего выпавшие из пучка волосы разметались по лицу. – Вот еще. Не бойся, приставать я к тебе не буду. – Еще бы, – устало проворчал гуль, отворачиваясь. Она коварно хмыкнула и наклонилась прямо к нему, оказалась слишком близко. Почувствовав теплое дыхание на остатках своих ушей, Харон непроизвольно дернулся. – Тут повсюду камеры, – он едва разобрал ее шепот даже не потому, что тот был тихим. Просто колебания воздуха чертовски неприятно щекотали оголенные нервы и отвлекали – хотелось ерзать и чесаться, а не слушать. – Мы же не хотим, чтобы нас засекли?.. Затем пытка прекратилась. Он мог бы попросить не делать так больше, но этим бы подыграл Девон с ее глупыми шутками, тогда как стоило бы просто не обращать внимания. Ей нужно внимание – без отклика она быстро теряет интерес. Это Харон хорошо знал. – И о чем вы говорили? – после сгладившей неловкость момента паузы поинтересовался он. – Немного о том, немного о сем, – отозвалась Девон пространно. Судя по легким покачиваниям матраса и скрипу чудом уцелевших пружинам, она разувалась, сидя прямо на постели. – Про папу и проект я все-таки рассказала. В общих чертах, конечно. – Ну и что он? – Он... – Девон прервалась, чтобы продолжить с мечтательным придыханием: – Он ласково потрепал меня по голове и сказал, что все мы в этой жизни что-то теряем… – Как смешно, – буркнул Харон, слушая, как она сопит и фыркает в попытках перестать хихикать. Его что-то настораживало, и тут он понял, что: Девон не просто открыто говорила о вещах, которые, как ему казалось, были для нее священны – она позволяла себе над ними иронизировать. Дурной это признак или нет, он пока не решил, но было ясно как день, что общество Локхарта уже вносит свои коррективы в поведение его подопечной. И вот это уж точно не могло радовать. – А еще я немного пьяна. Заметил?.. Хмыкнув, Харон кивнул: – Да. – Так я и думала. В общем, – она понизила тон, будто из опасения, что комната действительно прослушивается, – Локхарту вздумалось взять кое-что из запасов в подвале, ты же видел, там просто свалка сокровищ, так вот, сам он ничерта не пьянеет, зато если не пьешь вместе с ним – словесно размажет так, что жить больше не захочется. И вот… Она замолчала. Стаскивала с себя куртку, ремень, штаны – рокот молнии, звяканье пряжки, шорох плотной ткани. От этих звуков где-то в дальних отделах подсознания зашевелилось неуютное чувство. – То есть, вы вдвоем пили двухсотлетнее вино, – подытожил Харон, на что Девон поспешила уточнить: – Это была вынужденная мера для укрепления знакомства. – Что еще? Ужин при свечах под аккомпанемент воя его псов? – Если бы я не знала тебя, то решила бы, что ты, ну... – она приглушенно хохотнула и продолжила, откашлявшись: – Нет, не было ни свечей, ни ужина, мы просто обсудили кое-что по поводу этих дикарей. Он поделился своими наблюдениями, я высказала пару мыслей, все такое. Вообще, Десмонд довольно скрытный. Но, знаешь, в определенный период зрелости наступает такой момент, когда знания и опыт хочется не только накапливать, но и передавать… – Не забывай, что он гуль и умирать, унося эти знания с собой в могилу, пока не собирается. – Ну да, но мне все-таки показалось, что он был бы не прочь поделиться... с кем-нибудь, кто не погнушается по команде сгонять в подвал за выпивкой. И не обидится, если его назовут, например, безмозглой скотиной. Харон хмыкнул: уже в первые полчаса знакомства с Десмондом Девон успела наслушаться от него такой отборной брани в свой адрес, что, возможно, только поэтому решила навязаться в наемники. Она всегда питала странный интерес к разнообразию обсценной лексики и просто крепким выражениям, хотя сама ругалась редко и почти всегда одинаково. Черт знает, чего ей не хватало – фантазии, злобы, уверенности; не исключено, что здесь приложил руку и Джеймс с его воспитанием. – Я бы сказал, – вздохнул гуль, понимая, что вот-вот отключится, – что ему бы скорее пригодилась еще одна собачка на цепи. – Когда это одно мешало другому? По крайней мере, может быть интересно. У меня хорошее предчувствие. Знаю, аргумент не очень, но будем действовать по обстоятельствам, да? – Да, – без особого энтузиазма согласился Харон, успокоенный тем, что о его опрометчивом обещании девушка не вспомнила. – Давай спать. Постель тихо скрипнула – Девон упала на нее и некоторое время не шевелилась. – Под одним одеялом, ладно? У меня уже сил нет лезть за своим. – Ладно. Кажется, ночью она бурно ворочалась, но он едва ли что-то слышал. Утренний свет уже проникал в щели ставней, располосовывая бликами узорчатые и местами рваные обои на стенах, когда Харон проснулся. Он не помнил, снилось ли ему что-нибудь, и был этим весьма доволен. В свое время именно кошмары – в числе прочего – стали причиной для экспериментов над собой с целью выяснить, как часто ему нужно спать, чтобы не валиться с ног. Минимальный вариант, конечно, был предпочтительнее и, помимо избавления от неприятных, действующих на нервы картин, сулил лучшее исполнение обязанностей. Телохранитель, который почти не спит и не теряет бдительности – это хороший телохранитель. Человеческую потребность в регулярном сне Харон с тех пор считал несправедливым атавизмом. Он привык держаться на ногах несколько суток кряду, чтобы потом в измотанном бессонницей мозгу не всплывали никакие воспоминания. С одним побочным эффектом – иногда было тяжело просыпаться. И сейчас он скорее ощутил, как на границе сознания маячит некое неудобство, чем заметил и зафиксировал его умом. Тепло растекалось по левому плечу и руке, шею что-то навязчиво щекотало. Он попытался открыть глаза – веки слегка загноились, обычное дело, просто промыть, когда представится возможность. В конце концов, Девон же не зря… Девон. Харон дернулся и машинально потянулся к дробовику, сработал рефлекс: видишь странное – хватайся за оружие. Оружия он так и не коснулся, в том не было никакой необходимости. Потревоженная девушка неохотно приподняла голову с его плеча, сонно прищурилась, а потом глаза ее округлились. Довольно очевидным изменением мимики на долю секунды она в очередной раз доказала, что его вид вызывает чувства, бесконечно далекие от эстетического удовольствия. Как будто он без нее не знал. – Слушай, а где... где моя одежда? – вместо того, чтобы повести себя соответственно и куда-нибудь сгинуть, что избавило бы от неудобства их обоих, она вдруг широко улыбнулась и уронила голову ему на грудь с вредным смехом. Харон попытался сдуть ее волосы, лезущие в лицо, высвободил руку и приподнялся, вынуждая Девон с него слезть. Перед сном он не снял куртку; заклепки и швы отпечатались на коже девушки красноватыми контурами там, где он бы предпочел их не видеть. Так что глаза гуль демонстративно прикрыл ладонью. Она хихикала. – Неловко получилось, да? – Да, – отозвался он ворчливо. – Неловко. Плечо по-прежнему горело, хотя она давно от него отцепилась. Он не брался угадывать, что за дерьмо поселилось в голове девушки, и раньше не брезговавшей соприкосновением с изуродованным радиацией существом, но понял в очередной раз: это неправильно. Ей приходится это видеть, но пусть не трогает. Пусть держится подальше, как все нормальные люди с подсознательной неприязнью к носителям уродств, которых себе бы не пожелали. Ему это не нравилось, потому что не должно нравиться ей. Это неправильно, черт побери. – Ты какой-то очень горячий, – невпопад заметила Девон. Она притянула к себе сползшее на пол одеяло, торопливо в него завернулась и принялась выискивать что-то из своей одежды под подушками. Что именно она потеряла, Харон знать не хотел вовсе, а потому освободил ей пространство для поисков и поднялся с кровати. – Какое своевременное открытие. Раньше не замечала? – Это как... как после серебряной свадьбы обнаружить, что у жены усы, да?.. – она кратко рассмеялась. – Я не била тебя во сне? Ничего не кричала? Он застегивал ремни, фиксирующие наплечники, почти готовый к отбытию из особняка, в то время как Девон все еще скакала по комнате, обернутая одеялом. – Не знаю. Нет. – Мне давно ничего не снилось, а тут... – Харону не понравилась затянувшаяся пауза; он взглянул на девушку, ожидая продолжения, и она тут же принялась тараторить: – в общем, то ли пожар, то ли взрыв, я горела, было страшно, хотелось кожу с себя содрать, а вышло... вот что. Прости. – Ты теперь за любую мелочь будешь извиняться? – Ну да, – Девон пожала плечами и запустила свою находку – безнадежно разорванную майку – в приоткрытое окно. Он вздохнул и запоздало подумал, что описанное ею звучало знакомо. Он знал это ощущение. Из памяти стерлось многое, но не оно – невыносимое желание голыми руками разодрать собственное лицо, сорвать с себя нестерпимо зудящую раскаленную кожу. Девон только неприятно поморщилась, описывая то, что ей приснилось, но мог ли этот образ быть отголоском начинавшегося в ее организме процесса? Все-таки она получила приличную дозу радиации. Помощь пришла вовремя, но… – Девон. – Что? – она уже натянула другую майку, взятую из рюкзака, ужасно замятую, с невыводимыми пятнами крови на спине. – Ты нормально себя чувствуешь? Только теперь она обернулась, изображая не то удивление, не то возмущение в лучших чувствах. – Прости? – Я спросил, нормально ли ты себя чувствуешь, – повторил Харон, с тоской думая, что сегодня его попытка проявить небезразличие явно не найдет благодарности. Потому что, судя по тому, как старательно Девон по-змеиному щурилась, ей вздумалось паясничать. – Думаешь, если мы проснулись в обнимку – сразу надо окружить меня вниманием? На что ты надеешься, м? – О, хватит. – Знаешь что? – она натягивала штаны на ходу и, оказавшись напротив гуля, несильно ткнула его в грудь пальцем. – Эта ночь была ошибкой. Прости, но у нас ничего не выйдет. Ты больше не в моем вкусе. – Взаимно. Еще несколько секунд Девон взирала на него исподлобья, пытаясь придать расползающейся ухмылке хоть сколько-нибудь зловещий вид, но в конце концов со смешком отвернулась. – Иногда мне кажется, что я схожу с ума вместе с тобой, – заметил он в сторону. Девон в ответ пробормотала: – Очень мило. Ну, пойдем?..* * *
Попытки прислушиваться к звукам в округе, а не к хлюпанью промокших сапог и ворчливому бормотанию своего телохранителя ни к чему не приводили. Харон мог бы бурчать себе под нос, но носа у него не было, и посему безрадостные комментарии он отпускал в сторону и как можно более невнятно – по всей видимости, ради того, чтобы Девон, боявшейся пропустить мимо ушей что-то важное, приходилось переспрашивать. Определенно, возможность лишний раз отозваться мрачным "что слышала" или, к примеру, "да ничего" сильно скрашивала для него промозглое утро. Она разгоняла скуку, запрокидывая голову к небу, где с каждым часом все выше поднимался размытый туманом и совсем не слепящий солнечный диск. Так она шла некоторое время, делая вид, что не смотрит по сторонам – и в какой-то момент Харону приходилось брать на себя роль героя и спасать зазевавшуюся подопечную, готовую столкнуться с деревом или вступить в лужу. Казалось, он давно раскрыл ее притворство и молчит только из тактичности. Как она без словаря понимала, о чем говорит отец, изредка ронявший фразы на латыни, так и Харон будто видел ее насквозь. Девон этого не умела, и ей оставалось только догадываться, что он думает насчет маленького утреннего представления. Ведь она соврала ему. Не было никаких кошмаров, и без одежды она оказалась не поэтому. Ей нельзя пить. Прочитать хоть что-то по его лицу она не могла, как ни ломала глаза, косясь в сторону гуля. Он даже не смотрел на нее, хотя Девон казалось, что ее щеки горят не хуже сигнальных огней, особенно когда так знакомо похлюпывает почва под ногами. Ей. Вообще. Нельзя. Пить. Испытав очередной приступ непобедимого стыда, она скривилась, зажмурилась и буквально через несколько секунд оказалась спасена своим телохранителем в очередной раз. Харон без церемоний дернул ее за локоть и наставил на истинный путь, буркнув уже не без раздражения: – Да о чем ты думаешь? Девон виновато улыбнулась, не найдя слов. Вряд ли ему действительно хотелось знать. Давно она не проводила под открытым небом так много времени и успела, похоже, отвыкнуть от безграничного пространства, давящего со всех сторон и наполненного гнетущей тишиной, спокойствие которой не нарушал даже еле заметный природный шум – шорох и шелест ветра в деревьях. Настораживало и явное отличие местности от Столичной Пустоши: вместо потрескавшейся земли и мертвых деревьев – сырой мох и многолетние ивы. Небывалое разнообразие в глазах человека, выросшего в убежище из железа и бетона. И все же, несмотря на нетронутый вид, в болотах Пойнт-Лукаута водилась кое-какая жизнь. Немного о местном населении Девон рассказали Хэйли и Панада – оба сходились во мнении, что болотных жителей стоит остерегаться. В остальном Девон делала выводы самостоятельно, опираясь на свой скромный опыт и некоторые познания. Одинокие фермерские угодья посреди болот они с Хароном старались обходить за милю, ориентируясь по куколкам и костяным тотемам, гирляндами развешанным на деревьях, остовах строений и уцелевших столбах линий электропередач. Но наблюдение издалека – даже с ее слабым зрением – все же позволяло кое-что выяснить. Первой попадалась на глаза выраженная в тех же тотемах приверженность какому-то верованию, в представлении Девон мгновенно низводящая местных жителей до опасных и неуправляемых дикарей. Она мало знала о довоенной религии и еще меньше – о мелких культах, так что не могла даже предположить, по какому принципу развиваются убеждения оторванных от цивилизации и общества людей. Ясно было одно: в головах существ, облекающих свою веру в такую странную форму, может твориться что угодно. При этом для неразумных дикарей они были на удивление хорошо вооружены, и здесь явно не обошлось без чужого вмешательства. Угадать, кто снабжает местных оружием, было проще, чем предположить, зачем ему это нужно. Может, обитатели окрестных ферм неплохо справлялись с отстрелом болотников или других тварей, в истреблении которых кто-то поумнее видел выгоду? В любом случае, на болотах едва хватало пищи; возможно, их обитатели были не столь брезгливы и полакомились бы скудным мясом с костей одичавшего пса, но охота на болотников все же представлялась лучшим источником пропитания. Местные не разводили скот, даже вездесущих и безусловно необходимых приличной общине браминов сюда не завезли, так что о разнообразии говорить не приходилось. Не стоило и искать здесь заговоров, но Девон не могла не задаться вопросом: что делает горстка способных к внятному диалогу людей на развалинах заброшенного города? Тобар, Панада и Хэйли держались отстраненно и явно не планировали возрождать и заселять полуостров, если вообще имели что-то общее, кроме торговли – тоже, между прочим, совершенно бесполезной в этом безжизненном месте. Если бы мир жил по законам и запретам, Девон предположила бы, что в глуши, вдали от чужих глаз, можно проворачивать темные дела – но в мире, где рейдеры подвешивают на крюки обезглавленные трупы, блюсти образ и излишне скрытничать ни к чему. Разве что если они здесь выдумали нечто похуже чучел на крюках. Тряпичные куклы на эту роль не слишком годились, пусть и навевали какую-то смутную жуть. Все ее рассуждения спотыкались об одну довольно абсурдную мысль: окруженный болотами прибрежный городок своей сумрачной атмосферой – прямо как в старых книжках – напоминал призрак, воспоминание, замкнутое на себе, живущее одним днем – днем, который никогда не закончится. Единственным, кто, помимо них с Хароном, существовал вне этого замкнутого круга, казался Десмонд Локхарт. Поэтому, должно быть, она им так заинтересовалась. Девон не питала излишних надежд и вовсе не думала, что поход к собору "Ковчега и Голубя", где, по словам Локхарта, засели дикари, пройдет легко, как прогулка под чистым небом. Не в этой жизни, уж точно. И все же поначалу дорога не оправдывала мрачных ожиданий. Они вполне успешно избегали встреч с местными, а прочие препятствия можно было пересчитать по пальцам одной руки и устранить еще до того, как придется перезарядить оружие. Слишком просто, чтобы быть правдой, и поэтому первую неудачу Девон приняла едва ли не с гостеприимной радостью: в стены собора ее не пустили. Харон, в свою очередь, будто сделался еще мрачнее. Он знал: если она чему-то рада – быть беде. Тем не менее, с трудностями и неприятностями, в отличие от уж точно не вечной и потому обманчивой удачи, Девон работать умела. – Мне одно непонятно: кто прицепил им на ворота интерком? – спросила она у Харона, когда они удалились на достаточное расстояние от пристанища дикарей. На ответ девушка не слишком рассчитывала, но все же гуль пожал плечами: – Может, он был там всегда? – Тогда как эти пугала в лохмотьях сообразили, что в него надо говорить? Разве они не должны были, ну, закидать камнями мерзкое техническое приспособление... помнишь, как их разозлили камеры в доме Локхарта? – Слушай, если так хочешь докопаться – иди и спроси у них, – буркнул Харон, и стало понятно, что свежих мыслей на этот счет он не имеет. Обессиленно вздохнув, Девон прибавила шагу по той же заросшей дороге прочь от холма, где высился разваливающийся не по вине войны, но от времени собор. Задача немного усложнилась, но этого и стоило ожидать. Пожалуй, она даже погорячилась, посчитав это неудачей: впереди наверняка таилось что-то похуже, чем пустячное поручение от кучки поклонников болотного фрукта. Ближе к вечеру начал барахлить пип-бой: навигатор водил их кругами. Происходило это уже не впервые, так что Девон почти не удивилась. Где-то отошел контакт, какие-то данные излишне нагружали систему, самовольно сбились какие-нибудь настройки – скорее всего, она исправит проблему на ближайшем же привале, а пока придется обойтись в ориентировке своими силами. На болото спускалась вязкая темнота, когда они с Хароном в попытках миновать поросшую ряской топь наткнулись на чьи-то жилые владения. Давать задний ход едва ли имело смысл. Они и без того достаточно петляли вокруг разросшегося поперек пути озера и уже поняли, что другой дороги просто нет. Вокруг дома, скромными размерами и ветхостью напоминавшего скорее лачугу, наблюдалось некоторое оживление, и если вначале собравшуюся во дворе толпу можно было принять за гостей, то буквально через пару минут стало ясно, что цель их визита не имеет ничего общего с добрым соседством. Девон предположила, что они успели к самому началу уютной деревенской междоусобицы, и, кивнув в знак согласия, Харон продолжил ее мысль: – Пошли. Есть шанс, что нас не заметят. В ту же секунду металлический грохот заставил обоих вздрогнуть и обернуться. В свете раскачивающейся под навесом лампы Девон видела только размытые фигуры. Одна из них энергично молотила другую о голый кузов автомобиля. Прочие роились вокруг, и, кажется, намечалось нечто шумное. – А можно подождать, пока все не перебьют друг друга, – она улыбнулась уголком рта, глядя на Харона снизу вверх. Не слишком проникшийся ее полушутливым предложением гуль покачал головой и двинулся к дому. Он обходил сухо шуршащие кусты, предпочитая удлинить путь, но не шуметь, шел медленно, постоянно оглядывался по сторонам, и Девон следовала его примеру. На них никто не обращал внимания, ожесточенная возня у дома продолжалась: люди носились друг за другом, с криками сливались в тучные пятна и катались по земле; время от времени раздавались выстрелы, невнятные визгливые проклятия и грохот потревоженного на бегу хлама. В какой-то момент ей даже показалось, что опасность миновала, и до успешного побега в камышовые заросли, где их уже никто не найдет, осталась какая-то пара шагов. Что-то хрустнуло совсем рядом, когда они уже были у дороги. Харон обернулся резко, с написанным на лице раздражением, наверняка подумав, что его подопечная опять пренебрегла осторожностью. Но Девон точно знала и могла поклясться на своем пип-бое, что хруст возник не под ее ногами. Их окликнули лающим шепотом: – Эй! Пс! Вы, двое... Вам помочь? От неожиданности Девон даже остановилась, оторопело оглядываясь. Создание в одних спадающих штанах двигалось к ним вприпрыжку до того жизнерадостно, словно встретило давних друзей, а за спиной его разворачивался веселый праздник, но никак не бойня. В этот момент она поняла, что не все уродства одинаково неприятны. В том, кто вызвался им на помощь (с чем?!), отчетливо угадывалось родство с человеком разумным, но так же явно бросалась в глаза вопиющая диспропорция. Часть лица его буграми сползала к толстой шее, искривляя линию посадки глаз и обнажая верхние зубы, зато ниже пояса он был ненормально, почти до излома худ и нешуточно рисковал споткнуться в разношенных ботинках без шнурков. – Вы уходите? Возьмите меня с собой! – продолжал он, сгорбившись и неестественно выгнув шею. – Тут творится какая-то жопа! – Ты… эээ… серьезно? – выдавила из себя Девон и бросила беспомощный взгляд на Харона, губы которого едва заметно шевелились в наверняка не самых нежных выражениях, а руки держали дробовик наготове, чтобы в случае чего стрелять без потери времени. – Вы же эти… эти, котра... пра... бан… Контрабандисты. – Вон, там, - он неопределенно махнул кривой рукой в сторону дома, – баба путалась с неместными. Показывала, где копать клад. С ней такое сделали! У-у-у! Я не с ними, я не хочу, заберите ме... В следующую же секунду из изумленного ступора Девон вывел шум в ближайших кустах. Едва Харон успел оттащить ее, как оттуда вывалилось грузное нечто и обрушило увесистое подобие кувалды на голову незадавшемуся беглецу. С треском расколотого черепа оборвался его удивленный взвизг. Вот и познакомились. Следом грянули выстрелы. Вначале Харон перекрыл ей обзор собой, укрывая от нацеленного в их сторону огня. Потом отпихнул от себя так, что она не устояла на ногах, рухнула носом в землю, оцарапав щеку сухой веткой и чудом не выколов себе глаз. Кто-то бежал. Кто-то бешено орал дурным голосом. Когда Девон подняла голову, Харон уже пропал из ее поля зрения, да она бы и не увидела его: ее заботила в первую очередь самозащита. На этот раз руки среагировали раньше мозга – она уже смотрела в прицел, держа палец на спусковом крючке. По другую сторону стекла точно так же целился в нее болотный уродец. Несказанная удача привела пулю прямо в его голову, и Девон немного отвлеклась, привстала и отползла, поискала взглядом Харона. Грохот выстрелов удалялся, но куда больше ее нервировало то, что с простреленной головой это существо все еще стоит на ногах. Ржавый кузов автомобиля, на который она натолкнулась спиной, не мог служить надежным укрытием от свинца, но других поблизости просто не было. Пуля чиркнула по хрупкому железу, пролетела невдалеке от плеча девушки, горячей иглой рассекая воздух. Следующая оцарапала ей бок – его обдало резкой болью. Прикинув, Девон пришла к выводу, что бежать нет смысла, хотя трусливое сознание об этом просто молило. Она выстрелила еще дважды, попав уроду в голову и горло. Тот захрипел, потерял равновесие и упал, его свисающий с тощих ребер живот задергался, как желе, в спазмах последних вдохов. Ею он больше не интересовался, в одной руке преданно держа ружье, другой, бугристой и пузырящейся, пытаясь унять кровь. Потом он затих. Только тогда Девон поняла, что не слышит ничего. Прекратились выстрелы, пропал шум несмолкающей драки, бульканье пробитого горла, шорох травы и скрип цепи, на которой болталась под ветром чаша для уже потухшей лампы. Беззвучно она переступала через распластанные у дома тела, ощущая, но не слыша хруст под подошвами. Хуже всего – она не слышала Харона. Воздух стал подозрительно вязким, будто поглощал все звуки, не давая ей расслышать даже намека. Все трупы для нее были одинаковы, и даже вдумавшись, она не смогла бы отличить один от другого или сказать, человек это или болотный мутант. Важнее всего, что ни один из них не принадлежал ее напарнику. – Харон? – крик потонул в тумане. Никто не ответил. Страх мигом вымел из головы все мысли, будто их и вовсе не было. Она позвала еще раз и напряженно сглотнула: голос сорвался в вопль, ноги, несущие ее в обход дома, стали ватными, руки и шея мерзко взмокли. Сумасшедшая тревога удавкой впилась в ее горло и лишь ненадолго ослабла, когда Девон споткнулась в окропленной кровью высокой траве о нечто, похожее на грузный труп одного из местных. Узнаваемый хрип заставил ее затихнуть, прислушаться, идти на звук. Стебли травы, с шорохом раскрывшиеся на манер театрального занавеса, явили ей торчащие из земли обломки некогда белого забора, рассохшийся ящик, какой-то садовый инструмент, заросший мхом и плесенью подвальный люк… И его голову. Неведомым образом отделенную от тела совершенно без крови, совсем рядом, на расстоянии нескольких шагов. Но зрение – или, может быть, сердце – ее уже обманывало. Казалось, что он отчаянно смотрит на нее поблескивающими в сумерках глазами, что стискивает зубы от боли и даже дышит... Вдох застрял в горле, вцепился в его стенки, будто с воздухом она случайно заглотила ворох игл. Ей показалось. Это была первая мысль. Следующей Девон хлестнула себя, обругала самыми злыми словами и сорвалась с места, едва не забыв поискать, где обрывается земля. – Эй, ты... – каркнула она, подбегая, подлетая, падая коленями в хлюпающую почву, и запнулась. Стенки ямы щерились ржавыми жестяными зубьями, по счастью, недостаточно прочными, чтобы располосовать тело гуля со стопроцентным смертельным исходом – кое-какие он погнул в падении или вовсе выворотил, но и на них чернели пятна крови. Спрашивать, в порядке ли он, уже не стоило. От одной мысли о том, каково ему сейчас, на глаза едва не наворачивались слезы, и Девон умоляла себя, приказывала уняться и не терять долбаного самообладания. Харон прохрипел: – Помоги, – и протянул к ней обе руки, из правой выронив блеснувшую в темных разводах пулю. Девон подавила невольное желание отшатнуться и сжала его запястье – то, с которого не текла кровь – но потянуть, что было заведомо проигрышной затеей, даже не успела. Харон обошелся и без этого. В попытке выбраться он едва не вывернул ей руку, приложив к ней всю свою силу, отчего у Девон на секунду побелело в глазах. Не рухнуть к нему в ловушку стоило неимоверных усилий, и, когда он ненадолго прекратил тянуть ее за собой, она всерьез сомневалась, что ее хватит на вторую попытку. Но вмиг набравшийся какого-то сумасшедшего упорства Харон оттолкнулся ото дна, уцепился за ее руки – Девон зажмурилась, стараясь не думать о том, как ржавые шипы процарапывают борозды на его коже – и после тяжелого, как удар суперкувалдой, провала, которым ознаменовалось новое усилие вытянуть гуля из ямы, они оба свалились у края и некоторое время пытались отдышаться. Перед глазами у Девон плясали пятна, а на бледном небе, кажется, уже собирались звезды. Здесь видны звезды. Впрочем, моргнув, она поняла, что ей это только привиделось: между ней и небесными телами лежал слишком плотный покров тумана. Харон зашевелился. – Да ты рехнулся? – закричала она беспомощно, когда он, пошатываясь и заходясь хрипом, как самый настоящий чертов зомби, перевалился за редкую, пораженную гнилью ограду. Оторвав от земли свое обессиленное гудящее тело, Девон прыгнула следом в надежде, что ей хватит сил смягчить его неизбежное падение и не сломаться под его весом. С кряхтением и титаническим трудом она подхватила уже начинавшего терять равновесие гуля и скорее благодаря удаче, чем умыслу помогла ему приземлиться на подвернувшийся край деревянной террасы у дома. – Что с тобой такое? – она потрепала Харона по воротнику куртки, не осмелившись прикасаться к нему самому из опасения потревожить больное. – Сиди, как нормальный раненый, и не дергайся, какого это черта тебе захотелось погулять? – Там... в доме... – он повел шеей и судорожно скривился. Девон притихла, вспомнив, что так и не уследила, остался ли у дома кто-то живой; вжала голову в плечи, вслепую роясь в своем рюкзаке в поисках стимпаков, оглядела ближайшие окна – никакого движения. Нашла, отвернула полу продырявленной куртки, убрала мешающую ткань. Рана выглядела скверно, как и все, что вокруг нее, как и сам гуль, но обнаженная и потревоженная извлечением пули плоть все же отличалась от мешанины выгоревших до красноты кожных слоев. Харон дернулся, невольно отстраняясь, как только почувствовал, что его раздевают и трогают – какому гулю такое понравится? Наклонившись к нему, Девон едва могла думать – тяжелое дыхание, хрипы, отдающаяся в воздухе дрожь мешали сосредоточиться и отвлекали от мыслительного процесса не хуже, чем комиксы от домашнего задания. У нее тряслись руки. Было страшно. Зря они сюда сунулись. Зря вообще пошли этим путем. "Ладно, хватит", – сказала себе Девон, выводя иглу стимпака, которая проткнула загрубевшую кожу Харона, как шило, и его рукой прижимая пульсирующую кровью рану. Чего ей хотелось? Чтобы он не умирал. Совсем. – Я посмотрю, что там. Посмотрю и вернусь. В худшем случае, – она попыталась растянуть в улыбке дрожащие губы, – умрем в один день, романтичней некуда. – Мгм, – буркнул Харон и проводил ее хмурым взглядом. ...чтобы он ни за что не умирал. Истекал кровью, тяжело дышал и надсадно хрипел, нуждался в ее помощи и уходе. Пугал ее до трясучки и онемения, заставлял испытывать чувства, доставать откуда-то из душевных глубин почти незнакомое стремление заботиться и опекать. Только вот умирать ему нельзя. Проскользнув в дом и убедившись, что в неухоженной тесной кухне никого нет, она одними губами сказала себе: – Я больная. Будь она чуточку более сумасшедшей – охотно ранила бы его сама, только чтобы долго и обстоятельно выхаживать и трогать, трогать, трогать. Дом походил на множество тех, что они видели в районе столицы – обычное жилище маленькой небогатой семьи, за десятки лет превращенное забывшими об аккуратности обитателями в свалку. Единственный этаж Девон обошла быстро, но без результатов. Здесь имелась целая гора пустых бутылок из-под самогона, несколько как не доживших до сборки, так и готовых зубчатых капканов из жестяных банок, телевизор на телевизоре, заплеванный ковер с бахромой и привязанные к кровати жгуты, кажется, из детского постельного белья – на ткани проглядывали изображения забавных зверят. Ни люди, ни их подобия в доме не прятались. Совершенно точно: Девон прислушивалась и присматривалась очень старательно, пусть и в спешке. Никого. – Тебе показалось, – сообщила она тихо, вернувшись к гулю. Харон сидел у стены, слегка запрокинув голову, и на звуки ее голоса отреагировал вялым кивком. Девон наклонилась к нему, не сразу решившись, осторожно приподняла его подбородок. Гуль уставился на нее. Значит, еще соображает. Нужно что-то делать. Найти безопасное место... Напоследок мысленно поблагодарив случай за все хорошее, что было в ее жизни, она поправила на плече лямку рюкзака и обхватила своего напарника подмышками, чтобы по занозистому настилу террасы протащить к двери в дом. Четырежды она в бессилии останавливалась, давая передохнуть мертвеющим от такой нагрузки рукам. На неаккуратное обращение Харон отзывался горловыми всхрипами, и, когда они наконец добрались до кухни, он со всей оставшейся силой мстительно сжал ее запястье. Девон пискнула, ей живо вспомнилось, как однажды, еще в первые дни их знакомства, она подобралась к телохранителю слишком тихо и в попытке привлечь внимание тронула его плечо. Не ожидавший вторжения в свое личное пространство, он резко, не дав опомниться, схватил ее за руку. Потом отпустил с сухим пояснением: рефлексы. Запястье болело с неделю, а синяк держался и того дольше, но было это так давно, что успело забыться. В этот раз ей пришлось хуже – казалось, что его пальцы оборачиваются вокруг руки тесным жгутом, сдавливают сухожилия, перекрывают ток крови и с хрустом смещают кости. – Ты, скотина, – проныла Девон, выдергивая ладонь из слабеющей хватки и уже готовясь увидеть на ней начальные признаки гангрены или еще какое-нибудь дерьмо, – я тебе помочь пытаюсь! Харон посмотрел ей в глаза, затем на пострадавшую руку, которую девушка осторожно трясла и пыталась размять. Он ничего не сказал, а она и не надеялась пробудить в нем чувство вины, но приятного здесь было мало. Местом вынужденного привала она выбрала, пожалуй, самый пыльный угол маленькой кухни. Девон прислушивалась и прикидывала, много ли времени займут необходимые медицинские мероприятия. В округе все еще стояла тишина, но это вовсе не значило, что дом отныне в их с Хароном распоряжении. Больше всего ее беспокоила пулевая рана, но кровь идти прекратила, и для очистки совести оставалось разве что обрезать опаленные порохом участки кожи и промыть. Он точно выкарабкается: его малоприятный внешний вид компенсировался завидным здоровьем. Девон представлялось, что иммунитет у облученных созданий должен был резко снизиться, дойти до критического дефицита, но, похоже, финальная мутация перевернула жизнедеятельность всего организма с ног на голову. Девон заставила его прилечь, чтобы не тратить силы, и, игнорируя недовольное сбивчивое шипение, принялась тщательно обрабатывать несколько особо глубоких порезов, в любой из которых без особого труда могла вложить мизинец. Благодаря Харону и его пальцам-тискам работать приходилось правой рукой, полноценно владеть которой она так и не обучилась. К тому времени, когда Девон закончила сшивать разошедшиеся края последней раны, ее уже трясло от напряжения: усилия требовались немалые и становилось лишь сложнее оттого, что Харон оставался в сознании и явно мучился ее вмешательством. Больше всего ей хотелось не преодолеть этот кошмар беспомощности перед его болью, не перенестись в тот момент, когда ему станет легче, не успокоиться и начать действовать разумно и взвешенно, а отключить подсветку пип-боя, уронить голову на плечо своего гуля и просто ни о чем не думать. Что она и сделала, все еще держа кривую иглу в одной руке и избегая шевелить другой – похоже, от недавнего пожатия Хароном она начала припухать, а может быть, это просто казалось. Все, что Девон чувствовала в этот момент – как эта слабая, вялая боль оттягивает ее руку и как медленно пробирает до самых костей тепло чужого тела. Спустя пару минут, когда буря в голове немного успокоилась и прекратилась дрожь, – от страха ли сделать ему еще хуже, еще больнее, или просто от холода, который улетучивался в близости с его горячей кожей, – спустя пару минут полной тишины и темноты пришло это тоскливое, тягучее ощущение. Девон выдохнула тяжело и с усилием, будто впервые за все это время получила возможность дышать. Ее мутило и бросало в озноб от мысли о том, что она, возможно, рискует жизнью единственного близкого существа во вселенной, готовясь потерять сознание от неподъемной усталости и свалившегося покоя. Она едва ли не цепенела от смущения, думая, сколько таких минут пропало. Сколько упущено возможностей быть ближе. Ее пугала неестественная тишина и, кажется, она даже пискнула в его шею какое-то "Эй, ты жив?", но не расслышала ответ, хотя могла поклясться, что Харон отозвался. Туман в ее сознании сошел на нет в тот же момент, когда послышался сдавленный треск где-то неподалеку. Девон показалось, что Харон опять собирается травмировать ее руку – она дернулась, попытавшись отпрянуть вместо того, чтобы вырваться. Но захват оказался мягким, даже деликатным, и вместе с тем отстраненным. Так не трогают то, чего хотят касаться – так возвращают к реальности человека, заснувшего в соседнем кресле, когда он начинает вторгаться в зону комфорта своим похрапыванием. Треск усилился, недвижимая тишина наполнялась и другими звуками: шорох травы не то от поднявшегося ветра, не то от чьих-то шагов, глухие деревянные удары, голоса. Голоса. Она вздрогнула и уставилась на Харона, до неприятного широко распахнув глаза – видеть в темноте это, впрочем, не помогало. В его горле затих хрип, пальцы гуля кратко и слабо согнулись, захватывая ее ладонь и быстро отпуская. Затем он резко выдохнул, будто поперхнулся, пытаясь что-то сказать, и наконец выдавил: – Пошла отсюда. Возникло неудержимое желание забыть о том, что лежачих не бьют, и хорошенько пнуть его, но так же быстро оно и утихло, сменившись почти детской растерянностью. Как раз в этот момент потянуло дымом, и в щелях заколоченных окон мелькнул золотистый свет. Этого хватило, чтобы понять: кто-то вернулся сюда с огнем. – Т-ты что? – Можешь оставить мне стимпак. И проваливай. Я тебя догоню. – Ты совсем с катушек съехал? Хотелось добавить, что он немного опоздал – мельтешение теней, уловимое за неаккуратно прибитыми к окнам досками, намекало на бурную деятельность снаружи, но от растерянности и возмущения Девон так и не смогла собрать мысль воедино. – Здесь нельзя оставаться, – продолжал он с усилием, сбивчиво, но терпеливо. – Со мной ты далеко не уйдешь. – Да черта с два! – вскинулась она и тут же замолкла, слабо понимая, что заставило ее повысить голос. Стало не по себе от мысли, что Харон может оказаться прав? Или от наглости, с которой он полагал, что она оставит его на съедение? – Я такой бред только в кино слышала – "оставь меня, спасайся сама..." Собираешься проходить пробы на главную роль? – А ты боишься остаться одна? Даже когда я на ноги встать не могу, чтобы тебя защитить? Казалось, что среди пятен содранной и уцелевшей кожи, корок ожогов и оголенных сосудов он прячет слабую и неприятную ухмылку, такую неуместную в этот момент. Отползая от него, выбираясь из блаженного тепла, которое окутывало его тело, она торопливо подбирала свои вещи, прислушивалась к отдаленному шуму. Харон прав в одном – надо уходить. Надо исчезнуть отсюда как можно скорее. И как можно скорее придумать способ вытащить и его. Вставая, Девон неудачно ссадила колено об острую неровность пола, тихо охнула и снова села, ладонью нащупывая что-то ровное, металлически-холодное, с прямыми углами и болтающейся ручкой. Люк. Замечательный, спасительный люк черт знает куда. Если повезет... Сухой треск снаружи заставил ее вздрогнуть и тут же выдохнуть непозволительно медленно. Девон подползла к гулю, потрясла его плечо. – У меня есть шприц с мед-икс, – зашептала, едва заботясь о том, чтобы Харон разбирал ее речь. – На крайний случай. Не надо так на меня смотреть. Мы вряд ли найдем здесь светящегося гуля, или фонящую лужу, или воронку от бомбы... Он будто поморщился, если с его лицом это было возможно. – Это было бы... странно. – Смотри. Здесь люк. Если повезет, – Девон продолжила свою недавнюю мысль вслух, – если тебе станет легче, мы переждем и выберемся с другого хода. Я видела. Снаружи. Под чьими-то ногами скрипнул настил террасы. В голову пришла мысль опрокинуть стол и блокировать дверной проход, но после двухсекундных раздумий Девон решила, что оно того не стоит. Без шума эта затея не обойдется и в худшем случае не спасет. – Слишком много "если", – ожидаемо буркнул гуль. Она пожала плечами: – Жизнь состоит из вероятностей. Харон что-то неодобрительно, но вполне мирно проворчал. На счастье, он даже не представлял, что она ему готовит. Не говоря больше ни слова, Девон нащупала внутри своей сумки зашитый кармашек, где держала дозу мед-икс, и сорвала шов. Вколола весь шприц – голоса и топот приблизились, стали отчетливее: судя по всему, дом обходили по периметру. Откинула люк – послышался треск, будто кто-то снаружи ломал сухие ветки. Спихнула Харона вниз и упала следом. Когда она попыталась подняться, чтобы захлопнуть крышку люка, стало ясно, что подвал строили карлики. Может быть, садовые гномы. От затхлой вони внутри у нее заслезились глаза и мгновенно скрутило желудок, так что страх темноты отошел на второй план. Но у Харона она, откашливаясь, все-таки поинтересовалась: – Ты случайно не страдаешь клаустрофобией? – А ты? – парировал гадкий гуль. Иногда она так его ненавидела. Удушливая тошнота не дала ей подобающе ответить. Девон зажала нос и попыталась дышать ртом. Не слишком помогало: воздух, если эту пыльно-зловонную субстанцию можно было так назвать, до того насытился неизвестной науке дрянью, что ее привкус оседал на языке, зубах, небе, вставал комком в глотке. У нее разболелась голова. Сильно, до шума в ушах и приступов тошноты, заставивших забыть о том, что она здесь не одна и лежит на груди своего телохранителя, которому еще как-то придется смотреть в глаза. Когда ее обоняние немного смирилось с недружелюбной средой и не без труда, но стало возможно дышать, на смену пришла новая неприятность. Она забыла, как они здесь оказались. Нет, конечно, память подсказывала, что не далее четверти часа тому назад она столкнула вперед себя Харона и последовала за ним в черноту тесного погреба. Люк захлопнулся – и исчез. Выхода больше не было. Девон почти ничего не знала о довоенных традициях захоронения, с ними ей пришлось познакомиться чуть позже, чем с наземным миром и пустошью. Но если у нее и имелись представления о том, каково это – лежать в могиле, то именно такие. И, как ни странно, от этой мысли ей сделалось гораздо легче. Только в груди снова заныло – сильнее, чем в прошлый раз, когда она прятала лицо на плече Харона. Но это была приятная, заслуженная боль. Тоска по близкому и несбыточному покою. Хоть в чужом тепле, хоть в пыли и вони сырой могилы. Все, чего ей хотелось. Все, о чем можно мечтать. "Итак, дети, никогда не пытайтесь переждать пожар в подвале, шкафу или даже холодильнике. Вы можете задохнуться!" – жизнерадостно продекламировал голос из роликов по технике безопасности от Волт-Тек, которые часто показывали в убежище. Девон успела подумать, что ни о каких подвалах там не упоминалось, а интонации диктора еще никогда так не издевались над ней.