Не та Харуно

— Ну и чего пялишься-то? — хмуро выдаю я, подпирая подбородок запястьем и скашивая взгляд на кошака. Тот в ответ только сверлит меня немигающим взглядом, усевшись возле лежащего на земле тела и благовоспитанно прикрыв лапки хвостом. Уже почти час так сидит, мелочь мохнатая. И явно смотрит именно на меня — реагирует на каждое движение, провожает глазами с интересом и даже не шевелится. Вот и верь после этого, что они порой так зависают, глядя на пылинки в воздухе, а не на всякую нечисть. Тяжело вздыхаю и, продолжая висеть в воздухе, перевожу взгляд на себя. Серая шапка и снег пропитались кровью, тело уже запорошило снегом, лицо с застывшим выражением стало мертвенно бледным… меня передернуло, и я торопливо отвела взгляд, непроизвольно поморщившись. Ладно еще хоть бродячие псы убежали, непонятно чего испугавшись, а ведь могли соблазниться запахом крови и начать обгладывать труп… не думаю, что смогла бы пережить такое зрелище спокойно, а отлететь дальше чем на десять метров не получается никак. Вновь тяжело вздыхаю, и уже обреченно вопрошаю в воздух, поднимая глаза к небу: — Ну и где вас носит? Опаздываете уже на час! Мне надоело тут висеть! Конечно, никто мне не ответил и не явился. Даже элементарно средний палец, мол, жди и не выпендривайся никто не показал. Закатываю глаза, уже в который раз мысленно костеря тех, кто всем этим смертным процессом управляет. Не то, чтобы я так уж торопилась на тот свет, но раз уж умерла, будьте добры отвести туда, куда полагается, а не оставлять на земле шататься бренным духом. Сжимаю губы в тонкую линию, с тоской окидывая взглядом окрестности. Ну что за хрень, а? Я, может быть, не хочу тут быть. Тут все в снегу, крови, мой труп валяется, собаки наверняка еще где-то рядом бродят… а еще кошак этот странный, что даже не пытается под коробки забраться, а все сидит и сидит, смотрит на мои мучения, наблюдатель фигов! И я уж молчу про то, что это вообще мусорка, и пахнет тут далеко не розами! Шмыгаю носом, прерывисто выдыхая. Все-таки быть вечно привязанной к трупу не хотелось, да и смотреть на то, как убиваются родные, то еще удовольствие. Так что я бы с удовольствием свалила туда, куда надо, а не оставалась тут неприкаянной душой. А еще спустя некоторое время понабежали люди, среди которых я с содроганием узнала и свою перепуганную тетку, и зареванную Ленку с Димкой, и бледного братца, и еще, еще, еще какие-то люди. Врачи, что ли? Нет, понимаю я, когда спустя буквально пару минут подъезжает машина скорой помощи. И вот тут-то и выясняется, что я, оказывается, каким-то чудом все еще жива… Наверное, потому и не могла отлететь, догадываюсь я быстро, старательно не глядя на плачущую Ленку, что схватила мохнатого чудика на руки и почему-то не отпускала, судорожно наглаживая того за ушами. …ненадолго, впрочем. Все-таки большая потеря крови, мороз, снег… и едва бьющееся сердце останавливается, когда мы выезжаем со двора. Удивительно вообще то, что я так долго смогла пролежать в таких условиях и не помереть сразу, рассуждаю я с еле уловимой грустью, наблюдая за всхлипывающей Ленкой, плачущей и судорожно молящейся тетей Оксаной, успокаивающим ее братцем. Было ли мне грустно? Да. Все-таки смотреть на то, как тебя пытаются откачать, спасти, вытащить с того света, когда ты уже одной ногой там, а в это время рядом рыдают твои близкие… тяжело. И смотреть на дальнейшее мне не хотелось. Кто-то может быть остался бы рядом, посетил свои похороны, да и просто приглядывал бы за ними, но я не считала это хорошей идеей. Сколько было всяких историй про то, что мертвые духи одним только своим присутствием не давали жить спокойно живым родным? По незнанию свести с ума и так горюющих людей — дело не трудное. И я, одарив их напоследок долгим взглядом, рывком вылетаю сквозь дверь, чувствуя, как рвется какая-то нить внутри меня. В это же время приборы издают последнее пиликанье.

***

Вообще, со своей смертью я смирилась быстро. Не было какого-то отрицания, истерик, попыток восстать или чего-то подобного. После смерти родителей пару лет назад я вообще относилась к ней как к явлению заурядному и обычному, которое рано или поздно случится со всеми. Да и, чудом избежав гибели в той аварии, я не надеялась прожить особо долго — смерть все равно бы настигла. Так что умереть было неудивительно. Тем более, погибнуть, пусть и по нелепой случайности, но при спасении живого существа — благородно. Не то же самое, что умереть, просто поскользнувшись. И я ничуть не жалела об этом, даже проследила за тем, чтобы тот самый котенок по-глупому не пропал — его после некоторых размышлений забрала к себе Ленка, а уж она, несмотря на все свое ворчание, точно сумеет позаботиться о нем, как надо. И таким образом прошла неделя, месяц… а за мной так никто и не пришел. Даже белого света или чего-то подобного видно не было. Так что я с чистой совестью принялась за то, что не могла сделать при жизни. О да, я развлекалась. Если уж я мертва, то почему бы и не сходить в театр-музей-цирк-концерт-зоопарк? Вход-то бесплатный. Конечно, я понимала, что рано или поздно мне это надоест, но пока мои развлекаловки неплохо так убивали время и не давали скучать. Да и просто наблюдать за людьми было интересно — они меня не видели, но явно чувствовали прикосновения или холодное дыхание, начиная дергаться, оглядываться и ежиться. Доводить тех было по-своему забавно, особенно, когда я таким нехитрым способом спасла уже несколько человек от незадачливых грабителей. Те, подергавшись немного, начинали креститься и скидывать все на шестое чувство или интуицию, уходя со своего места и решая, что сегодня неудачный день или что-то в этом роде. Это, кстати, было единственное, что я могла сделать в таком состоянии, потому что с материальным миром воздействовать не получалось от слова «совсем». Только такое легкое и косвенное влияние на живых существ, которому и поддавались-то, в большинстве своем, люди чувствительные и… верящие во все это, что ли? Потому что некоторые, просто передернув плечами, уходили или же и вовсе ничего не чувствовали, а кто-то от такого касания впадал едва ли не в панику. И в зеркалах я, к слову, не отражалась. Как и в воде, бликах, тенях. Даже свою руку я видела как полупрозрачную, чуть святящуюся и при этом просвечивающую почти насквозь конечность. В принципе, это даже не сильно меня расстроило, но обидно было — все-таки увидеть себя в полный рост было бы интересно. Единственными существами, кто меня видел, как ни странно, оставались животные и маленькие дети лет до трех-четырех. И если животные просто следили за мной внимательными глазами, шарахаясь при этом, как от прокаженной, и вздыбливая шерсть (после долгих размышлений на эту тему я, кстати, осознала чего именно тогда испугались бродячие псы. И это же, кстати, навело на мысль о том, что обо мне там, наверху, попросту забыли — все-таки в новостях иногда мелькало, что собаки кого-то загрызли, так что там явно оставалось лишь одно тело, не то, что у меня), то мелкие дети совсем не имели страха или предубеждений и норовили поймать или, как минимум, поболтать. Чем вводили своих родителей в ступор, недоумение или даже ужас. После пары таких неоднозначных реакций и одного вызова священника я старалась больше рядом с ними не появляться. По крайней мере, когда рядом родители. Еще одним плюсом была даже не телепортация, а что-то вроде очень быстрого перемещения в те места, в которых я периодически бываю. Наверняка я оставляла что-то вроде своей ауры или, может, невидимой эктоплазмы, что помогала ориентироваться в пространстве и не теряться в пути. Потому что передвигаться так на незнакомой или малознакомой местности — то еще удовольствие. В дерево или стену, конечно, не врежешься, скорее пролетишь мимо, но без какого-либо маяка остановиться вовремя крайне трудно. Да и выматывало похлеще любого кросса. И в каком-то смысле мне даже нравилось такое существование — отсутствие сна, свободный проход, быстрое перемещение, а в каком-то раздражало до безумия. Потому что я была существом общительным, любящим людей и веселье, а все время развлекаться одной, не в силах даже поболтать с кем-то… в общем, ничего удивительного в том, что вскоре я начала болтать с животными и даже додумывать за них фразы, не было. Кто-то бы может попытался провернуть то же с детьми, мол, те хоть ответить пытаются, но… серьезно, какое удовольствия от общения, когда твой собеседник не выговаривает добрую половину алфавита и коверкает слова, как его душе угодно? И понимает только простые фразы. Так что да, ничего в этом удивительного не было. Кошки хоть могли умный вид сделать и посмотреть на тебя довольно осознанно и умно. Так, словно все прекрасно понимают. И, как бы я ни искала, но не нашла никого похожего на себя — зависшего в таком полупрозрачном состоянии. Даже возле больниц или кладбищ. Понаблюдав так за парой смертей в реанимации и быстрым вылетом чего-то светло-светящегося куда-то в небо, я попыталась последовать за ними или, наоборот, задержать, но ничего не выходило — что-то отталкивало меня в сторону. Спустя еще пару таких безуспешных попыток пришлось мрачно констатировать, что про меня, походу, действительно забыли в небесной канцелярии. И смириться, потому что дать о себе как-то знать я не могла. Спустя несколько месяцев такого времяпровождения я была готова уже вешаться. Мне было невыносимо скучно, уныло и безрадостно. Я даже дошла до той степени отчаяния, что навестила своих родных, глянув на них с улицы и буквально одним глазком. Тем, конечно, было до безумия тяжело — это было видно по глазам, напряженным улыбкам, периодическим зависаниям, но жизнь продолжалась. И они жили. Визит к ним заставил расслабиться внутри невидимую пружину и перестать мучиться редкими всплесками вины. Они жили дальше. И я была этому безумно рада. А потом, валяясь как-то на одной из крыш, внезапно в глаза бросилось то, на что не обращала внимание ранее — я начинала тускнеть и бледнеть. Сравнить то, как я светилась сейчас, с тем ровным сиянием, что от меня исходило в первые дни, было нельзя. Понаблюдав за этим какое-то время, я с озадаченностью признала, что ничего не понимаю. Может, мое время в таком виде заканчивалось? Вернее, это было как раз тем, что было понятно и не подлежало сомнению. Мое время заканчивалось. А что потом? Я все-таки перенесусь туда, куда надо? Или просто растворюсь в этом мире? Что меня ожидает? Из любопытства и еле уловимого страха я в краткие сроки начала вспоминать все, что смотрела про так называемых призраков, когда-то читала или слышала. И везде упоминалось, что призраки питаются чем-то эфемерным, вроде эмоций или энергетической оболочки людей. Где-то и вовсе, мол, они сами кормятся и даже становятся сильнее со временем. Но по тому, что видела я, я могла точно сказать — нет, не становятся. А вот восполнять свою энергетику за счет других людей… это решение вызывало внутреннее отторжение и неприязнь. В жизни такое существование называлось просто — паразитизм. И становится кем-то вроде тех же глистов мне не хотелось категорически. Конечно, вспоминая свои первые дни, я смогла вспомнить, что была очень взбудоражена и возбуждена своим попытками контактов с людьми, а потому почти не заметила легкий прилив сил. Но вот не заметить то, что после этого они становились совсем не своими было невозможно. И, проверив все это в реальности, я с неудовольствием признала свою правоту. Мое влияние вовсе не проходило так уж бесследно — если мимолетный контакт вызывал дискомфорт, страх или панику, то после длительного воздействия на тех наступала апатия, депрессия или и вовсе желание свести счеты с жизнью. Благо заметить удалось это быстро, как и торопливо свалить из их пространства. Впервые в жизни собственная правота не приносила мне никакого удовлетворения. По правде сказать, я была почти в ужасе. Такое существование мне грозило вместо тихого и мирного посмертия? Быть каким-то ментально-потусторонним паразитом? Ох, нет. Нет, нет, нет! Ни за что! Может, я и относилась к смерти довольно нейтрально, но это не значит, что я собиралась собственными руками подталкивать к ней людей. И ограничиться легкими контактами мне вряд ли бы удалось надолго — аппетит, знаете ли, приходит в процессе. И однажды слишком увлечься и, потеряв контроль, довести кого-то до самоубийства меня вовсе не воодушевляло. Как и вообще такое существование. Устроившись на перилах крыши одной из многих высоток, я медленно болтала ногами в воздухе, смотря вниз и раздумывая над своей не-жизнью. Вообще, такое существование в долгой перспективе меня не интересовало. Конечно, может, со временем у меня бы и появилась возможность влиять на материальный мир, не-жизнь заиграла бы новыми красками и все было бы чики-пуки, но до этого надо было неизвестно сколько ждать. И я скорее бы свихнулась от одиночества, превратившись в какую-нибудь потустороннюю жуть из ужастиков, чем дождалась этого светлого момента. Да и смысл в таком существовании? Я же ничего не могу. Меня никто не видит. Не слышит. Никакого развития, никакой жизни… что должно меня удерживать? Боязнь неизвестности? А так ли все известно сейчас? Что, если спустя какое-то время мою личность ждет забвение и я действительно превращусь в какого-то монстра? Проще тогда уж действительно смириться с тем, что происходит и не предпринимать ничего. Потому что иные варианты меня совсем не устраивали. Черт возьми, нервно усмехаюсь я. — Я действительно собираюсь убиться во второй раз, — произношу вслух с тихим смешком. Рядом слышится вдруг тихое мяукание, и я, скосив взгляд, без удивления вижу спасенного ранее мной кошака. Только уже значительно подросшего. Тот периодически сбегал от Ленки и присоединялся ко мне, когда я была не так далеко от ее двора. Чувствует, что ли? — Ты опять сбежал, — с укором вздыхаю я и продолжаю болтать ногами в воздухе, не пытаясь тянуть к нему свои лапки — все равно не смогу нормально пощупать. Кошак в ответ только тихо фыркает, сверкает насмешливым взглядом и вольготно разваливается рядом. Даже что-то тихо мурлыкает, заставляя неосознанно расслабиться. Идиллия, с умиротворением думаю я. Вот бы так и закончились мои последние дни.