Не та Харуно

Несмотря на свои самые смелые и глупые ожидания, за моей смертью не было ничего. Ни рая-ада, чистилища, пустоты, окончательного развеивания или полного забвения… Я словно впала в сладкую полудрему и свободно дрейфовала на волнах сна, периодически выплывая на тонкий плот, чтобы восстановить силы, и выхватывая полусонными глазами отрывки только начинающейся жизни одной девочки. Она быстро растет, развивается стремительно и вскоре четко разглядывает мир, вслушивается в посторонние звуки, как-то по-своему различает людей, начинает ходить и болтать-болтать-болтать… все это происходит так быстро, так рано, что я начинаю невольно раздумывать о маленьком гении, но окружающие не проявляют никакого беспокойства или чрезмерного восторга, так что я отбрасываю эту мысль и успокаиваюсь. В конце концов, откуда мне знать, как быстро развиваются дети? У девочки, с самого рождения проявляющей непоседливый характер, были родители, за которыми я наблюдаю с замиранием сердца, узнавая и уже целенаправленно выискивая в этой паре отблески собственной семьи. Молодая блондинистая девушка — едва ли больше двадцати, добродушная и ласковая, с мягкими руками, громким-громким голосом и глубокими зелеными глазами, что, казалось, не упускали из виду ни одного движения своей дочери. Она красиво смеется — мелодично так, широко улыбается и притворно гневно ругается, когда девочка начинает шалить и проверять границы родительского терпения. Отец чрезмерно любопытного и непоседливого ребенка заметно старше своей жены, с заразительным смехом, смешными усами-бородой, уморительными рожицами и безмолвным участием во многих авантюрах дочери — вроде тех же попыток стащить данго из-под бдительного ока матери. Он легко делает вид, что не замечает ее проказ, откровенно балует и ласково-ласково ерошит короткие волосы, но откуда-то приходит четкое знание, что, несмотря на показные уступки жене и дочери, именно он является настоящим главой семьи. На самом деле, я не понимала ни слова, сказанного девочкой или ее родителями, но это совсем не мешало моему интересу, скорее даже подогревало его, заставляя наравне с ребенком учиться простейшим словам, названиям предметов… тем более, пусть я даже и понимала в лучшем случае одно слово из десяти, интонации и выражения их лиц всегда выдавали приблизительное содержание разговоров, что велись на какой-то странной и непонятной смеси языков. Я с ленивым любопытством наблюдаю за развивающейся жизнью этой маленькой семьи, постепенно осознавая, что для сна — это все как-то слишком подробно и детально, моя фантазия на такое явно не способна, а копировать увиденное — я не знала столь близко детей. И вообще мало с кем общалась. Правда, обдумать эту мысль я толком не успеваю, вновь впав в своеобразную дрему и просыпаясь уже спустя несколько недель-месяцев. Девочка растет, и вот ей уже два, три, четыре года… ее неугомонный характер совсем не меняется с течением времени, любопытство не угасает, а оптимизм, казалось, никогда не исчезает. И чем больше я наблюдаю за ней, тем больше проникаюсь искренней симпатией и реже впадаю в ту странную дрему-сон, наблюдая за чужой жизнью все дольше и с каждым разом все ближе всплывая к поверхности. Пока, наконец, не просыпаюсь в один момент и не осознаю окончательно, что этой девочкой являюсь я. Той самой светлой и жизнерадостной девочкой, которой я была еще до аварии, пока не погибли родители, пока я окончательно не закрылась и не отгородилась от всех людей непроницаемой прозрачной стеной, оставив лишь крошечную дверцу для животных и совсем немногих близких. Словно все это время с меня слетали эти наносные черты, оставляя лишь самую суть и заставляя снова почувствовать себя обычным ребенком. Взять свое тело под контроль и управлять им удается слишком легко — стоит мне только этого пожелать. Я с любопытством оглядываю маленькие ладошки, хрупкие пальчики, тонкие запястья… и кучи-кучи царапинок-шрамиков, что невольно вызывает улыбку и желание увидеть собственное лицо. До этого момента я даже толком не осознавала, что всегда видела происходящее со стороны девочки и не знала, как та выглядит. Соскочить с низкой кровати и метнуться к зеркальной дверце шкафа удается так легко, привычно и просто, что это заставляет весело мурлыкать под нос едва знакомый мотив и чуть пританцовывать на месте. На миг удивленно замираю, глядя прямо в широко распахнутые зеленые глаза, и неверяще касаюсь совсем коротких, едва достающих середины шеи волос. Такого… нежно-розового оттенка. И не узнать это сочетание зеленого и розового практически невозможно. С губ срывается смешок, пока я продолжаю разглядывать свое отражение и кусаю изо всех сил губы, чтобы не засмеяться в голос. Серьезно, кто бы мог о таком подумать? В следующий раз я буду более осторожной в своих высказываниях о тупизне некоторых персонажей, которым сахарная вата явно заменила все серое вещество. Качаю головой, усмехаясь, и вновь возвращаюсь к созерцанию своего облика. Розовые волосы, зеленые глаза, пухленькое личико с мягкими чертами и губками-бантиком… девочка явно обещала вырасти красавицей, особенно, если телосложением удастся в фигуристую маму. И никакого чрезмерно широкого лба — да, высокий, но вполне в пределах нормы. Умилительный ребенок, хихикаю я, вспоминая, как действует моя мордашка на родителей и их знакомых. Без сладкого явно не останусь, уже с иронией думаю я и горящим взглядом впиваюсь в свое отражение. Мило улыбаюсь, смущенно заправляю длинную прядь за ушко и прячу застенчивый взгляд за длинными ресницами, сама чуть не растекаясь при этом лужицей от умиления. Ну и какая гадина вообще могла обзывать эту прелесть в каноне? Она же такая лапочка!.. Идиллию, то бишь любование милым личиком и размышления о том, что с такой мордашкой выпрашивать у взрослых книжки и информацию выйдет легко, как, впрочем, и заставлять закрывать их глаза на мои странности, прерывает короткий стук. — Пора завтракать, Сёри! — раздается женский голос за дверью. Мои глаза невольно округляются, и я приоткрываю рот. Как она меня назвала?!

***

Харуно Сэйери. Я задумчиво вожу палочками по рису, больше размазывая его по тарелке, чем действительно поднося ко рту. Харуно… Сёри. Старший ребенок семейства Харуно и сестра той самой Сакуры. Сестра, о которой я ничего не помнила из канона. Прикусываю губу, пытаясь в очередной раз вспомнить хоть что-то полезное о семье Сакуры, но бесполезно — в голову лезли лишь мысли о брате Саске, младшей сестре Хинаты, старшей Кибы… но ничего о Сёри. И это могло значить только две вещи. Первая — я вовсе не в том мире Наруто, о котором знаю, а в одном из его отражений, где у Сакуры есть старшая сестра и как повернется из-за этого весь ход истории — хрен его знает. И вторая — сама Сёри просто не дожила до событий канона или являлась настолько незначительной личностью, что Сакура ни разу о ней не упоминала при своих друзьях. Я хмурю брови, едва сдерживаясь от раздраженного фырканья и желания показать фантомной сестренке язык. Вот уж нет, я не собираюсь оставаться серой массовкой! — Обдумываешь планы захвата мира с таким серьезным видом? — интересуется каа-чан, и в ее глазах сверкают смешливые искры. Я поднимаю задумчивый взгляд на нее, пару секунд сверлю ее стройную фигуру глазами, мысленно сопоставляя даты, числа и свой возраст… и отрицательно мотаю головой, отодвигая тарелку в сторону, четко и крайне серьезно при этом сообщая: — Мир пока подождет. Хочу сестренку! Сидящий рядом то-сан давится воздухом и отчаянно кашляет, пока мама закатывает глаза, прячет собственное смущение за громкими причитаниями и хлопает его по спине. Я прячу довольную ухмылку за волосами.