Среди стен белых теплится надежда

      День сменяется вечером, а тот, в свою очередь, ночью. Наступает утро, которое вновь перетекает в день. Это замкнутый круг, по которому ходит Се Лянь, будто по ковру из ножей. И пускай меняются лица, темы для разговоров и бытовые дела, это нисколько не спасает от угнетающей меланхолии, которая нарастает с каждым днём. Если изредка случается так, что на лице проскальзывает улыбка, а голова не занята печальными мыслями о потере чего-то важного, то боль в колене заботливо напоминает о том, что не стоит размениваться на мимолётные моменты отрешённости.       На все уговоры друзей сходить в больницу прилетает уверенное «нет». Просто потому что ничего нового он не услышит, а подтверждение своей болячки всегда можно прочесть в бумагах, что покоились в пыльном комоде в комнате матери. Что ещё хуже: если учащённая боль связана с излишним напряжением, существует вероятность, что его заставят на некоторое время перевестись на домашнее обучение. Остаться дома означает умереть от давящих стен. При таком раскладе лучше покинуть мир смертных в невероятных муках, но ни в коем случае не идти на попятную.       От Фэн Синя и Му Цина Се Лянь стал хранить единственный секрет: в его ежедневный рацион добавились сильные обезболивающие таблетки. А ещё почему-то ему не хотелось рассказывать о своём новом знакомстве, так что он лишь кратко кивал Хуа Чену в знак приветствия, если встречал его в коридоре. Тот делал ровно тоже самое, после нарываясь на шутки от друга. — На старшеньких потянуло? Что дальше? С ним будешь таскаться все перемены?       Хуа Чен устало прикрыл глаза и тихо процедил: — Если я буду таскаться с ним, тебя будет некому кормить. С детства меня учили тому, что мы в ответе за тех, кого приручили.       Со счётом один-один они оба усмехаются (Хэ Сюань уже привык скрывать свои внутренние негодования, касательно данной темы), и продолжают свой путь сквозь толпу учеников. И всё же фавориту средней школы безумно льстило то, что Се Лянь не забывал здороваться с ним, хотя после той беседы в библиотеке они больше совсем не разговаривали.       Однажды Хуа Чен решает подойти к старшему ученику, поскольку становится невольным свидетелем весьма неприятной сцены. Се Лянь, сильно зажмурившись, буквально виснет на дверце от своего шкафчика в пустом коридоре. На тот момент было достаточно тихо, потому что звонок прозвенел уже примерно пять минут назад. Хуа Чен же ходил в кладовку, чтобы принести кое-какие вещицы для кружка скульптуры. В этой звенящей глухости отчётливо слышно болезненное шиканье. Чего-то опасаясь, парень осматривается по сторонам, а после отправляет в рот таблетку, запивая водой. И всё же это не помогает так быстро, так что ему остаётся «нырнуть» головой внутрь ящика, чтобы скрыть гримасу, искажённую неприятными ощущениями.       Уже намереваясь во второй раз примерить роль спасителя, Хуа Чен уверенно подаётся вперёд, как слышит тяжёлые шаги за своей спиной. Вот и две тени, что без устали следовали за Се Лянем. — Долго будешь копаться? Нам ещё на этаж выше подниматься, а мы тебя потеряли, — недовольно цедит Му Цин, подходя ближе.       Се Лянь, будто его прошибло током, резко вытаскивает голову из шкафчика, не забывая удариться затылком о верхний край, а вместе с тем и просыпая половину содержимого на пол. Фэн Синь устало вздыхает, тут же принимаясь подбирать канцелярию с пола. — Химик нас с землёй сровняет. Мы постоянно к нему опаздываем. — Простите… Я скажу, что это я виноват.       Му Цин закатывает глаза, так же подбирая вещи с пола, а после как попало запихивая их обратно в ящик. — Мы сами пришли за тобой, так что вина общая. Хватит делать из себя мишень для неприятностей.       Друзья настороженно переглядываются, когда Фэн Синь поднимает упаковку таблеток. Все трое (поправка: четверо, если считать Хуа Чена, наблюдающего со стороны), молчат какое-то время, после чего Се Лянь отбирает упаковку, убирая её в шкафчик, а после отрешённо цедит: — Я не обязан отчитываться в этом, — он уже готов взорваться от злости, если услышит ещё хоть слово о походе в больницу. — Не нужно так смотреть на меня.       К счастью, друзья молчат, глотая негодование и смешанные эмоции. Они обязательно поговорят об этом, но явно не сейчас. Как и Хуа Чен… Он точно подойдёт к нему, чтобы поговорить. Только позже.       Но это «позже» всё никак не наступает. Вероятно, из-за того, что вокруг Се Ляня всегда вьются люди. Если Фэн Синя и Му Цина он ещё мог проигнорировать, то вот когда подле старшего ученика Хуа Чен заметил развесёлого громкого парнишку из своего класса, желание подойти ближе снизилось примерно на половину.       Этот звонкий юноша был так же довольно известен. Он легко заводил друзей и с каждым находил общие темы. Кроме того, от него буквально веяло природным обаянием. Ши Цинсюань. Он же — брат одного из опухолей, Ши Уду. Отчасти по этой причине большинство учеников желали завести с ним крепкую дружбу. Кому не нужна такая подушка безопасности?       Итак, Цинсюань с абсолютно увлечённым видом рассказывал что-то, изредка затихая, чтобы придать своей истории колоритности. Фэн Синь и Му Цин внимали его словам, буквально не дыша, как и сам Се Лянь. После театральной выдержки задорный мальчишка вновь повысил голос, что-то выкрикивая и экспрессивно взмахивая руками. Вся компания залилась задорным смехом. Фэн Синь даже облокотился о стену, чтобы не упасть. Из глаз его потекли слёзы, он буквально задыхался. Впрочем, он в целом смеялся так почти с каждой шутки.       Се Лянь так же искренне хихикал, прикрывая рот рукой, будто улыбаться слишком явно и откровенно было преступлением. На мгновение он отводит взгляд в сторону, и Хуа Чен ловит его, улыбаясь и кивая. В этот раз он решает даже приподнять руку, чтобы помахать. Сейчас хотя бы поздороваться будет уже хорошо. Но Се Лянь просто смотрит на него, не совершая никаких ответных действий. Дело в том, что после смеха он не сразу смог сообразить, кто же его поприветствовал, а когда осознал, на его плечи закинули руку, притягивая обратно в тесный круг любителей послушать шутки Ши Цинсюаня.       Хуа Чен слегка расстроился, что не получил желаемого внимания, но тут же погнал эти мысли прочь. Чтобы выйти из этого ужасно глупого и до боли нелепого положения, он заправляет рукой за ухо волосы, будто не собирался махать вовсе. Кто он вообще такой, чтобы с ним здоровался Се Лянь, говоривший с ним лишь раз? С какой стати такому искреннему открытому человеку иметь интерес к какому-то там парню из младшего класса? — Вот ты где! Я безумно хочу есть, — Хэ Сюань возник рядом с другом, будто посредством телепортации. — Пойдём в столовую?       Хуа Чен тяжко вздохнул, прикладывая два пальца к точке меж бровей. — Ты ел буквально на прошлой перемене. Мне подарить тебе клей на рождество, чтобы ты мог заклеить им свой ненасытный рот? — Лучше подари сертификат в лапшичную.       Се Лянь же успел уловить мимолётное расстройство Хуа Чена, от чего в горле стал завязываться ком. Вот тебе и посмеялся… Казалось, уровень его неудачи был и так выше некуда, но нет. Как можно было так взять и расстроить человека? Подсознание мягко напоминает о том, что сейчас нельзя выпадать из реальности. Это сразу заметят, а значит, заведётся старая шарманка. Решив, что после уроков он точно заглянет в библиотеку, чтобы извиниться перед Хуа Ченом, парень легонько встряхнул головой, вновь включаясь в беседу с друзьями.       Под предлогом сдать прочитанные книги, старший ученик приходит к бабуле, чувствуя себя внезапно крайне неуютно. Это вовсе не потому что постоянные посетители читательного зала смотрели на него с нескрываемым осуждением (опять он пришёл книги с полок ронять), а потому что Се Лянь точно знал, что среди этих людей Хуа Чен, которого он ненароком расстроил. Но никогда не поздно искупить вину, верно? Позволив себе чуть больше, юноша заглядывает за стойку и видит, что прошлую порцию печенья библиотекарь ещё не съела. Значит сегодняшнюю порцию он может даровать другому человеку. А что, вдруг и ему понравится!       На сей раз Се Лянь намеренно идёт в другой конец библиотеки, где ему деликатно предоставили место на том самом мероприятии, и он не ошибается, увидев там Хуа Чена. Тот сосредоточенно читал книгу, но стоило чужой тени мелькнуть на страницах, как темноволосая макушка тут же поднялась. Он посмотрел на новоприбывшего с нескрываемым удивлением. — Привет, — шепнул Се Лянь, отодвигая стул, стоящий рядом. — Могу я присесть с тобой?       Хуа Чен сдержанно кивнул, хотя всё ещё был крайне обескуражен внезапным появлением его знакомого. — Я не буду отвлекать тебя слишком долго, — он присел за стол, неловко скрепляя руки в замок перед собой. — Я лишь хотел извиниться, что не поздоровался с тобой сегодня. — А? — правая бровь младшего ученика взмывает вверх.       Сказать, что он не ожидал подобного — ничего не сказать. С какой стати перед ним извиняются? Он и не был обязан здороваться, раз уж на то пошло. Се Лянь так не думал, поэтому уже рассыпался в длинной речи из оправданий и заверений в том, что ему искренне жаль. Хуа Чен осознал смысл происходящего лишь тогда, когда чужие тонкие руки протянули ему свёрток с печеньем. — Вот… Возьми пожалуйста в качестве извинений. Впредь я буду более внимателен.       Это уже второй раз, когда Се Лянь ставит Хуа Чена в подобное положение. Что за привычка дарить столько подарков? Это приятно, безусловно, но реагировать на подобные жесты тоже нужно научиться. (Стоит отметить, что многочисленные подарки от поклонниц он просто игнорировал. Если это было что-то съестное, то тут же отдавалось Хэ Сюаню, а если же это были письма с признаниями, то они так и не открывались.). Старший окончательно настаивает на своём, кладя печенье на страницы книги, чтобы у его знакомого точно не осталось путей для отступления. — Се Лянь, — тихо и вкрадчиво начал Хуа Чен. Его собеседник замер на пару секунд. Он вообще не ожидал, что тот удостоит его хоть словом. — Ты не обязан был извиняться передо мной. И здороваться тоже. — Почему же?       Меж зубов застряла фраза «потому что я для тебя никто», но это крайне грубо. Хуа Чен не хочет прослыть резким невеждой. Мозг отчаянно пытается придумать причину, но это уже не требуется, ведь Се Лянь продолжает: — Если я решил, что мне стоит извиниться, то я сделаю это. И меня не волнует обязан я или нет, — он говорил это крайне серьёзно, но в конце монолога улыбнулся. — Более того, я уже давно хотел побеседовать с тобой после уроков, но наши расписания не совпадают.       Младший ученик заинтересованно поднимает взгляд с печенья на собеседника, кратко покривив улыбкой. — Правда? О чём? — Ну как же? — Се Лянь довольно ткнул пальцем в раскрытую книгу. — Разумеется, о книгах. Вот сейчас, например, ты что читаешь? — О, это, — убрав печенье со страниц и вкладывая ту самую подаренную закладку, Хуа Чен закрыл книгу и подвинул её требующему объяснений. — Безумно интересная, — он помолчал с секунду, после добавляя. — Как я считаю…       Глаза Се Ляня моментально вспыхивают дьявольским огоньком. Это же… — Мой любимый автор! — он повышает голос от переизбытка эмоций, тут же прикрывая рот обеими руками. Хорошо, что они сидят достаточно далеко от основной массовки, хотя с большой вероятностью люди в читательском зале уже закатили глаза, недовольно цокая. Уже с контролированием своих децибел, парень продолжает. — Я читал её. Замечательная, просто замечательная. Более того, я читал почти всё, что есть у этого автора, ха-ха, — на мгновение чувствуя себя глупым фанатиком, парень неловко почёсывает затылок. — Были бы деньги на новые издания, то точно бы купил и прочёл их. В онлайне выкладывают позже, а мне уже так не терпится, ты бы знал.       Младший в очередной раз не смог сдержать улыбки. Да, действительно, книги сейчас стоят неприлично дорого. Если для Хуа Чена не проблема пойти в ближайший магазин и просто оплатить то, что хотелось, то для Се Ляня, вероятно, это неподъёмная сумма. Особенно, если автор не очень известен и спрос на книги не так высок (хотя и мировые бестселлеры не дешевле).       Медленно переведя взгляд с книги на собеседника, Хуа Чен осторожно осмотрел его (он старался смотреть мягко и непринуждённо, чтобы не доставлять дискомфорта противоположной стороне). Судя по тому, как на старшем мешковато смотрится одежда, волей-неволей думается, что тот сбросил пару килограмм (может быть даже от того, что он не доедает), однако это неверный довод. Во-первых, он не был хиляком. Даже под тканью можно было иной раз разглядеть ровные изгибы мышц. Во-вторых, он и впрямь не выглядел так, как выглядят голодающие люди. Но разве может человек с первого взгляда утверждать что-то наверняка?       На самом деле, семья Се Ляня действительно не располагает излишними финансами, и поэтому у него с детства осталась привычка покупать одежду на пару размеров больше. Таким образом даже школьная форма заведомо бралась «на вырост», хотя внутренне парень понимал, что навряд ли он внезапно начнёт активно расти или же поправится (хотя после ухода из спорта это довольно частое явление, но не в его случае). Один и тот же комплект одежды мог носиться по два, а то и три учебных года. Благодаря золотым рукам его матери, одежда не выглядела застиранной и достаточно долго сохраняла «товарный вид».       Хуа Чен запрещал себе «судить человека по одёжке», но в этом случае мозг сам собой сопоставил видимое и словесное. Почувствовав, как ему самому противно от таких мыслей, юноша решил, что лучше переключиться на разговор, а не размышлять о том, как ему выразить искренние сожаления собеседнику. Опять же, поинтересоваться будет крайне грубо, а хвастаться тем, что он не испытывает подобных проблем слишком омерзительно. Пожалуй, нужно ознакомиться с парой книг о самоконтроле, а не уходить с головой в фантастику. — Я, вероятно, очень напряг тебя, — Се Лянь смущённо подвинул книгу обратно. — Мне…       Его оборвали на полуслове. — Вовсе нет. Я прочёл всего пару книг у этого автора, но хочу больше. Посоветуешь что-то? Какие истории твои любимые?       Ровно после этого вопроса было посажено семя дружбы между неуклюжим старшеклассником и популярным мальчиком из средней школы. Не стоит думать, что всё произошло в одно мгновение ока, потому что это не так. Сначала были лишь неторопливые разговоры конкретно об этом авторе и его историях. После темы утекали далеко за пределы стен библиотеки, теряясь где-то между шкафчиков в узких коридорах школы. Мнения часто не сходились в чём-то, но это не было яблоком раздора, а даже напротив подогревало обе стороны. Каждый мог обосновать свою точку зрения, что ещё больше подстёгивало на поиск новых провокационных тем для обсуждения.       Стоит так же отметить, что для приличия разговор всегда начинался именно с литературы и всего из неё вытекающего, но как только переступался порог уютной библиотеки, каждый из них озвучивал заранее подготовленные сомнительные вопросы, которые определённо точно они бы ни стали обсуждать с кем-то другим, заведомо зная, что закончится это ссорой.       Больше не происходило недоразумений, в ходе которых приходилось бы извиняться, потому что Се Лянь строго каждый день приходил в библиотеку после уроков, чтобы поздороваться не только с бабулей, но и с Хуа Ченом. Это происходило абсолютно внегласно, потому что младший всегда следовал личному расписанию. А по его ходу между окончанием уроков и началом занятий в литературном или скульптурном клубах было полтора часа свободного времени, которые можно было ловко занять чтением, кое постепенно сменилось беседами с Се Лянем. Они искренне пытались молча изучать строки книг, но по прошествии пятнадцати минут осознавали, что «просто почитать» можно и дома.       Хуа Чен намеревался продлить эти беседы, перенося их в более неформальную обстановку, например, разрешив себе прогулять какое-либо занятие и вместо этого позвав Се Ляня на прогулку, как вдруг тот пропал. Просто перестал приходить не только в библиотеку, но и в школу. Его друзья всё так же маячили, среди множества лиц, но подойти к ним и спросить напрямую было неловко. Да и не хотелось связываться с этими двумя. В конце концов они нисколько не интересовали Хуа Чена, а значит и вести беседы с ними не имело абсолютно никакого смысла. Какое-то время, сидя на своём излюбленном месте и бездумно втыкая в страницу книги, младший в слепой надежде поднимал голову вверх: а вдруг Се Лянь незаметно подошёл? Хотя, зная его крайнюю неуклюжесть, о тихом приближении и речи идти не могло. Ожидание порождало тревогу, а меж тем хитро укалывало за бок скользкой мыслью о том, что должно было случиться что-то действительно серьёзное.       Прошла неделя с тех пор, как Се Лянь отсутствовал в школе и наконец появилась связующая нить. Из-за стойки библиотекаря послышались радостные возгласы бабули, и Хуа Чен уже успел расслабиться, ведь подобная реакция женщины могла означать, что старшеклассник вновь в строю. Стоило ему выглянуть из-за полки, как былое напряжение вернулось, окатывая парня с головой.       Напротив бабули стоял один из двух апостолов, тот, что поменьше. Му Цин что-то долго и упорно объяснял буквально на пальцах, после отдавая уже знакомый свёрток. Там точно печенье, иначе быть не может.       Лицо женщины мгновенно мрачнеет, но она принимает подарок. Их краткий диалог был вне зоны досягаемости ушей Хуа Чена, но для тех, кто сидел ближе, он закончился так: — Печенье я возьму, но пожалуйста, добрый юноша, передай внучку, — она слегка засмущалась, пряча это за лёгким театральным кашлем. Никто не должен знать, что она так называет его! — Передай Се Ляню, чтобы он больше не напрягался так сильно. Раз уж болеет, то пускай лежит. Молодой организм очень хрупок, а он…       Не обладая достаточным количеством времени, чтобы утешить растроганную старушку, верный гонец поспешил заверить: — Обязательно передам. Спасибо Вам, — парень кратко улыбнулся, чуть склоняясь, после чего перешёл в отступление.       Он и без этого задержался и теперь опаздывает на фехтование. Придётся хватать ноги в руки и бежать со скоростью света.       Собрав всю свою наглость, а вместе с ней и книги, Хуа Чен проследовал к стойке, чтобы убедиться, что он был верен в своих суждениях. Это точно весточка от Се Ляня. Библиотекарь отвлекается на оформление какой-то бумажки для школьника, что пришёл вслед за Му Цином, в то время как хитрый взор ярких глаз главного красавчика средней школы устремляется ей за спину. Ага. Всё же это то самое печенье. Хорошо, что он уже встал на ноги и может готовить. Значит, есть вероятность, что в понедельник его милая улыбка осветит эту серую школу вновь. Подумать только, прошла всего неделя, а Хуа Чен преисполнился чувством волнения. Когда он успел переступить через свои принципы и так быстро привязаться к новому человеку?       Если для Хуа Чена эта неделя прошла в томительном ожидании, то для Се Ляня она была покрыта пеленой белёсого тумана, который рассеивался лишь на время, чтобы освободить место, пригретое для отвращения к самому себе из-за обременения родителей заботой о себе.       Тишина отдаётся неприятным писком в ушах. Тиканье настенных часов так же раздражает своей монотонностью. Тошнотворно.       Се Лянь сидит на полу, прижавшись спиной к холодной стене. Медленно прикрывает глаза, голова гудит. Кубки и медали в коробке под столом напротив противно поблёскивают под светом настольной лампы. Хуже этого всплески воспоминаний, которые никак не желали отступать прочь. — Се Лянь, сколько лет, сколько зим! Вроде учимся вместе, а почти не видимся!       Память воспроизвела этот краткий диалог настолько внезапно, что парень содрогнулся всем телом. В области груди стал образовываться крепкий тяжёлый ком.       Цзюнь У улыбается, хлопая ладонью по плечу Се Ляня, будто они старые друзья, которые не виделись двадцать лет, но случайным образом встретились в неожиданном месте. На самом же деле диалог происходит у выхода из школы. — Привет, — приходится тактично убрать чужую руку со своего плеча, поскольку силу шлепков старый знакомый не умеет рассчитывать, а это доставляет крайний дискомфорт. — Бывает и такое. Видимо, в этом году у нас совсем разные расписания. — Ага, — он убирает руку только тогда, когда улавливает чуть заметное раздражение на лице Се Ляня. — Как поживаешь? Нога сильно болит?       Зубы крепко сжимаются, что тогда, что сейчас. Кто угодно мог спросить об этом так прямо, но не Цзюнь У. Он точно не дружит с чувством такта или просто не понимает, что тема во всех отношениях больная. Хотя должен знать, как никто другой. В конце концов когда-то они стояли бок о бок на тренировках. Более того, он был рядом в тот самый роковой день. — Я в порядке, — и это, на самом деле отчасти честный ответ. Новое знакомство и впрямь пошло ему на пользу. — Болит, но не сильно. Не хочу говорить об этом. Что насчёт тебя? — Рад, что ты спросил. Столько всего нового! Наш ансамбль всё же прошёл отборочный тур на аккредитацию. Теперь готовимся в поте лица к показательным выступлениям. Выберут лучшего из нас и продвинут в трупу на международные. Как тебе?       Тогда Се Лянь смог скрыть за улыбкой пронзающую боль, а сейчас без капли стеснения схватился за горловину футболки, крепко сжимая её до бледности костяшек. Почему? Почему он так открыто напоминает обо всём этом? (На самом деле ответ понятен Се Ляню: их не связывает ничего, кроме того, что они ранее занимались вместе танцами. Разумеется, тем для разговоров не так много). Подливая масла в огонь, Цзюнь У продолжает: — Недавно тренер вспоминала тебя. Просила передать привет, как я тебя повстречаю. Говорит, мы всегда ждём тебя на наших тренировках… В качестве зрителя.       Се Ляню тогда стало крайне гадко на душе, он мгновенно изменился в лице. Сначала побледнел, а после преисполнился праведным гневом, что заставило щёки вспыхнуть красными пятнами. Хотя обычно парень пытался сдерживать в себе негативные эмоции, сейчас он вознамерился грубо послать того куда подальше с такими передачами приветствий, но его опередили, вновь с особым энтузиазмом стуча по плечу. — Ладно, был рад с тобой поговорить, Се Лянь, но к сожалению, очень спешу. Ни секунды свободной нет! До встречи!       Не оборачиваясь тот удалился прочь по скользкой плитке. — Катись ты к чёрту, — процедил несчастный, отпуская воротник собственной футболки.       Тогда он сказать этого не смог. Шоковое состояние было выше его сил, и всё, что оставалось, это опереться о стену от резкой боли. На этот раз не в колене, а в области, где, вероятно, покоится душа. Если от физических недугов существуют таблетки, то в этом случае доступных лекарств просто нет. В голове вертелся вопрос: зачем он вообще подошёл ко мне? Ангел на левом плече подсказывал, что тот, вероятно, не специально, а вот чёрт на правом поддразнивал: конечно, не специально, а нарочно. Но Се Лянь верил в чистоту и доброту людей, так что склонялся к светлой стороне суждений. Впрочем, в его случае не важно, что ты выберешь, ведь поток мыслей настолько быстр и ярок, что его уже не остановить простыми убеждениями.       Сейчас важно глубоко дышать. Нужно успокоиться. Вдох-выдох, раз, два три.       Прикрытые ранее глаза оказались предателями, ведь на фоне темноты теперь он видел освещённую яркими фонарями сцену. В толпе, в самых передних рядах ему улыбались Фэн Синь и Му Цин, а рядом и мать с отцом. Позади него в правильном построении стояли товарищи по трупе. Если бы Се Лянь окончательно тронулся умом, то его слуховой галлюцинацией была бы мелодия, под которую они выступали с танцем. А сейчас внутренний голос вторил: раз, два, три… раз, два, три… раз, два, три…       Сердце начинает колотиться так же, как и тогда: с волнением, но быстро усмирённое концентрацией на счёте собственных шагов. Это становится невыносимо, от чего парень хватается за голову, склоняясь к полу. Он больше не хочет вспоминать об этом, не хочет! — Да катись оно всё к чёрту!       Се Лянь резким рывком встаёт на ноги, абсолютно игнорируя боль. Сейчас его голова занята лишь гневом. Гневом на самого себя, на то, что он такой неудачник, на сложившиеся обстоятельства, на весь этот чёртов мир.       Не помня себя, он бежал домой на всех парах, а оказавшись в своей комнате ему окончательно снесло разум. Сначала с полки срываются медали. Ткань шёлковых красных лент трещит, поскольку их не просто снимают с гвоздиков, а буквально стягивают рывком вниз. Куски позолоченного металла летят в стену. Вслед за ними отправляются грамоты в стекольных рамках. Теперь на полу россыпь из мелкой стеклянной крошки. Одним взмахом руки кубки падают на пол, ну, а самый ненавистный из них (тот, что остался с последнего выступления и был принесён ему в больницу) вылетает через открытое окно на улицу.       Этого недостаточно, чтобы выплеснуть весь гнев. Он просто больше не может смотреть на эти ужасные вещи. Столько раз он прятал их по шкафам, столько раз намеревался просто выбросить в мусорную корзину, но мать продолжала бережно стирать с них пыль и разводы, после устанавливая на полку.       Всё. Абсолютно всё полетит в окно и смешается с грязью после дождя. Пусть это втопчут в выцветшую траву, лишь бы не мозолило глаза. Когда в руках вновь оказываются медали с порванными лентами, на лице юноши застывает безумная улыбка.       Дальше только тёмный гараж, пахнущая сыростью балка под потолком и красные ленточки, связанные меж собой узлами. Табуретка, которую, будучи ребёнком, он испачкал противной зелёной краской, на пару с Фэн Синем. Ужасно нелепо, что он стоит в этой алой победной петле в одних домашних шортах и растянутой старой футболке. Отдалённо слышно журчание стекающей дождевой воды по стокам от карнизов. — Ненавижу, — цедит Се Лянь, глотая ком в горле. Никаких слёз сейчас, ему не страшно и не жаль. — Ненавижу…       Помутневший взгляд отчётливо видит яркие огни фар от машины. Уши всё ещё слышат скрип резины. Мама с папой вернулись с работы. Как жаль, что он не успел сделать этого раньше, ведь тело не успеет ещё остыть. Мама сильно расстроится. Если раньше это останавливало, то сейчас уже всё равно.       Глубоко вздохнув, он пинает табуретку под своими ногами и чувствует неприятное удушение, после чего грузно падает на пол...       Какого чёрта он слышит истерические крики матери? Почему он ещё что-то осознаёт? От чего по телу расползается ноющая боль?       Женщина на трясущихся ногах вбегает внутрь, тут же падая на колени рядом с сыном и судорожно обнимая его. — Се Лянь… Се Лянь, сынок…       Она прижимает его к себе и буквально ощущает, что тот даже не хочет сделать что-то подобное в ответ. Отец вбегает следом. Он мыслит более трезво и поэтому видит, что на балке развиваются несколько связанных лент. Оставшаяся часть повисла на шее сына. На языке ни одной цензурной фразы не вертится, поэтому он отмалчивается, слегка раздражённо отпихивая старую табуретку в сторону, с глаз долой. Он мгновение размышляет, стоит ли ему сесть рядом и так же утешить своё отчаянное дитя, но буквально впервые в жизни слышит, как тот поломанным осипшим голосом срывается на рыдания. Пожалуй, здесь всё и без него обойдётся… — Я так… ненавижу… всё это, — Се Лянь наконец находит в себе силы вцепиться в спину матери. Тонкое поношенное пальто чуть не трещит под натиском худых, но сильных рук. — Мама… Почему я даже… — он берёт огромную паузу, поскольку из-за истерических рыданий не может сообразить как бы набрать побольше воздуха в лёгкие. — Почему я даже не могу умереть… Сколько…       Мать успокаивающе гладит его по макушке, хотя ей и самой сейчас не помешала бы поддержка извне. Главное, что всё обошлось. Воистину веление судьбы быть ему таким невезучим. В голове женщины вертелось лишь одно: он жив. Всё могло закончиться иначе, завяжи он эти ленты между собой туже. — Сколько… мне ещё… терпеть всё это?       Вопрос остаётся без ответа. Можно было сказать ему о том, что он недостаточно прожил и от того, его душу не забрали на небеса. А смысл? Всё равно тот сейчас ничего не понимает и лишь сильнее срывается на новую волну рыданий.       И вновь четыре стены. Тиканье часов. Першение в голе. Сухость и раздражение в области глаз. Вероятно, от потока солёных слёз. Опять тишина, режущая слух. Но теперь рядом сидят поочерёдно то мать, то отец. Следят за ним, как лаборанты за веществами в колбах. Унизительно. Парень пытается подняться, чтобы сходить на кухню и выпить воды. Если хватит сил, он бы желал умыться. — Чего ты хочешь? Воды? Я принесу, ты лучше лежи, — говорит отец, укладывая сына обратно на футон. — Хотя бы до утра. — Я могу сам. — Нет.       Прекрасно! Теперь он ещё и считается немощным. Хотя, по правде говоря, так и было. Чтобы приподняться на локтях, он приложил неимоверное количество сил. Попробует встать — упадёт тут же. Взрослый лоб, которому подносят водичку в постель родные родители. Ему противно от самого себя.       Забота о нём не была чрезмерной. Напротив, это было абсолютно оправданным деянием со стороны родителей. Всеми правдами и неправдами Се Лянь пытался убедить их в том, что ему это не нужно, но оставить в покое ребёнка те смогли только к концу недели. Парень вздохнул с облегчением и написал сообщения друзьям о том, что с новой недели уже будет в строю. Те, не веря своему счастью, готовы были запеть серенады под его окнами (всю неделю он не подпускал их к себе, даже когда те приходили в гости, чтобы проведать, он велел уйти им прочь).       Се Лянь вновь не был честен с ними: сказал, что у него сильная простуда, но мать не могла видеть расстроенных Фэн Синя и Му Цина и по секрету рассказала о случившемся. Следует отдать должное, верные тени приняли информацию и нисколько не обиделись на друга за сокрытие сего факта. Как великие актёры, они ежедневно интересовались его состоянием в общей беседе, будто их действительно заботила температура его тела и прошла ли боль в горле. Чуть позже они проигнорируют рубец на шее. Просто потому что самым важным здесь было то, что ему не удалось совершить задуманное. Кто они такие, чтобы осуждать его за это?       Приятный прохладный воздух освежает забитую информацией голову. Хуа Чен с особым наслаждением глубоко вздыхает и решает пройтись до дома пешком, несмотря на моросящий дождик. Хэ Сюань уже давно ушёл домой, поскольку его не интересовала ни одна клубная деятельность и единственным наслаждением в жизни для него были две вещи: еда и сон. Хотя он и мечтал найти подработку, всё это обычно заканчивалось тем, что ему было лень выходить из дома и он не приходил даже на собеседование. Но друг ценил его и таким: ленивым и прожорливым.       Что же касалось Хуа Чена, то изобилие внеурочной деятельности для него было спасением от неуютной обстановки дома. По правде, сам он никогда не мог назвать это настоящим домом, потому что вместо матери, что суетилась бы вечерами у плиты, их хоромы всегда были наполнены абсолютно незнакомыми людьми из клининговых компаний. Ходили легенды, что отец вылезает из своего рабочего кабинета и тоже посещает стены «дома», но видел его Хуа Чен от силы раз в две-три недели. Несомненно, они обеспечивали ему шикарную жизнь в достатке, но чисто по-человечески хотелось, чтобы мать хоть раз спросила, как дела в школе. Поправка: искренне поинтересовалась. Потому что за успеваемостью она всегда успевала следить, но почему-то у неё никогда не возникало желания узнать, какими силами всё это было получено. Отчасти, это было даже нормально, потому что как таковым воспитанием она так же не занималась. Зачем, если есть квалифицированные люди?       Лишь няня, с которой Хуа Чен провёл добрую половину жизни, разочарованно вздыхала, когда видела кислую мину уже выросшего ребёнка. Она понимала, что тому на самом деле не нужны дорогие игрушки и поездки за границу три раза в год.       Впрочем, сейчас он не зацикливался на каких бы то ни было обидах. Не имеет смысла, да и зачем?       Медленно вышагивая по ровному асфальту и слушая любимую песню, Хуа Чен брёл по узкой улочке, освещённой тусклым фонарём, под светом которого проглядывались мелкие капли, падающие с неба. По этой улице редко проезжали машины, так что было большим удивлением услышать приближающийся звук достаточно тяжёлого транспорта. То была грузовая газель, вероятно, везущая продукты в какой-то частный магазинчик неподалёку. Рефлекторно прижимаясь к краю тротуара, парень спотыкается о что-то увесистое, запрятанное в сумраке вялой пожелтевшей травы. В любой другой раз он бы просто прошёл мимо, но сейчас его взор привлёк довольно приятный золотистый отблеск.       Парень нагнулся, чтобы получше разглядеть предмет и тут же застыл от удивления. Чтобы лучше осознавать действительность происходящего, он поставил музыку на паузу. — Что…       Под его ногами лежал миниатюрный кубок, запачканный грязью и прилипшей жёлто-коричневой листвой, но неописуемое волнение вызвало совсем другое. Потерев указательным пальцем медную табличку снизу, он увидел того, кому принадлежала данная награда. В жилах застыла кровь. — Се Лянь, сынок, как ты? — донеслось из-за приоткрытого окна дома напротив. Женщина вошла в комнату. — А… Я в порядке, — Се Лянь, прежде читавший книгу у приоткрытого окна, слегка нервно задвинул шторку. — Как дела на работе?       Мать вздохнула так, что было трудно понять, был ли это вздох облегчения или наоборот принятие тяжести бытия. Она скользнула вглубь комнаты, осторожно присаживаясь на стул и прикладывая ладонь ко лбу. На лице застыла вымученная улыбка. — Как и всегда: потно, но уютно. Просто немного устала.       Се Лянь кивнул, понимая. Бедная женщина всегда работала в поте лица. Помимо основной работы у неё были бесконечные подработки. Всё это, чтобы «жить не хуже других». Более того, теперь её сыну требовались бесконечные обследования в мед клинике, так что жаловаться на усталость не было никакого права. Что же касалось отца, то обычно он имел стабильный заработок, но буквально пару дней назад Се Лянь абсолютно случайно услышал разговор за стеной. Мужчина попал под сокращение.       Если обычно парень испытывал крайнее чувство вины, что он буквально сидит на шее у родителей, то после этих событий, всё стало ещё хуже. Справедливости ради стоит добавить, что он пытался найти подработку, но любой вид деятельности для школьников или же студентов всегда подразумевал чрезмерную физическую активность. Проще говоря, это была «работа на ногах». Не трудно догадаться, к какому итогу пришёл юноша после таких неудачных поисков.       Итак, родителей Се Лянь любил. Он действительно ценил их заботу, но это своеобразная медаль с двумя сторонами, где первая — благодарность, а вторая — чувство собственной ущербности. Не найдя ничего лучше, кроме как ведения домашнего быта, парень довольствовался тем, что его мама могла действительно отдохнуть в идеальной чистоте после тяжёлого рабочего дня.       Попытки готовить строго пресекались после пары семейных ужинов, на которых родители улыбались, жевали содержимое своих тарелок, а в душе обливались слезами. Так как мать сама работала поваром (и следует отметить, очень любила своё дело), ей не составляло труда приготовить ужин ещё и для семьи. — Хорошо. Ложись сегодня спать пораньше, — Се Лянь с трудом встал со своего футона, чтобы обнять женщину, что он любил больше жизни. — Мой сынок такой заботливый, — улыбнулась она. На этот раз мягко и искренне. — Как раз об этом я и хотела поговорить. Ты уверен, что уже готов выходить в школу со следующей недели? — Уверен, — ещё семь дней в четырёх стенах он не вынесет. Мать хотела было что-то возразить, но у Се Ляня были свои тузы в рукаве. — Тем более, если я буду много пропускать, то мне будет сложнее подготовиться к выпускным экзаменам.       Хуа Чен ещё какое-то время бездумно пялился на когда-то изящный кубок, после чего пришёл к выводу, что это вовсе не его дело, да и вообще подслушивать чужие разговоры не очень хорошо. Подумать об этом ещё будет время, а сейчас дождь, как на зло, усилился и теперь неприятно пропитывал ткань куртки и затылок тяжёлыми каплями.