***
Шелби всегда искусно притворялась, будто не знает о существовании Тони в те моменты, когда ей это было нужно. В итоге всё доходило до того, что брюнетка привлекала к себе внимание лишь посредством каких-то пакостных и ребяческих злодеяний, устроенных лишь забавы ради; но, после лета, уровень игнорирования Тони перерос из профессионального в Богемный. Теперь, каждое утро, Шалифо пробегает по пять километров, и всё для того, чтобы не реветь перед очередным школьным днём от холодности и отстранённости Шелби. Однажды она просыпает, от этого пробегает только километра два и, по возвращению домой, кричит в подушку, а потом начинает злостно вертеться и бегать по комнате, сшибая напольный торшер и разбивая в конечном итоге лампочку. Проблемы с неконтролируемой злостью, увы, снова возвращаются (а ещё и ухудшаются; вероятно, от расставания, да ещё и от чувства собственной никчёмности). Худшее в этом всём то, что ей даже не с кем поделиться, некому вылить душу и поплакаться в плечо. Всё это кажется безумно глупым, ведь они с Шелби только спали и один раз сходили на свидание, во время которого что-то между ними поменялось, намекая на настоящие чувства. И, к сожалению, признание в них осталось лишь на бумаге. Шалифо безумно жалко Шелби, ведь ей пришлось пережить нечто ужасное и травмирующее этим летом, но эта грусть и глубокое горе по человеку для Тони кажется чуждым, неожиданным и в какой-то мере даже незаслуженным. Тони и представить не могла, что от произошедшего ей будет настолько больно. Она опустошена и беспомощна, ведь знает, что теперь не сможет просто так подойти к Шелби. Это всё очень рискованно: она не имеет права аутить Гудкинд или устраивать какого-то рода показательное шоу, которое ранит Шелби ещё больше, чем раньше; а сама Шелби больше никогда не осмелится сделать первый шаг. Но брюнетка чувствует себя неугомонным ребёнком, желая внимания к себе и своему существованию. В конце концов она отчаивается настолько, что злостно царапает капот машины Шелби ключами от дома, сразу после двух недель абсолютного бездействия и игнорирования от блондинки; Тони царапает злостно, глубоко, чувствуя тот же пожар внутри, как и при расставании с Риган, где она вдребезги разбила заднее стекло чужой машины. Тони думает, что этого достаточно, чтобы показать Шелби, насколько ей плохо. Эндрю подходит к ней на следующий день, перед уроками; он грубо хватает её за предплечье и крепко впивается в него пальцами, пока злостно цедит сквозь зубы; так, что аж ноздри раздуваются: — Эй, ты. Держись от моей девушки подальше. — Я к твоей девушке даже не подходила, — отвечает Тони, хмурясь; Эндрю, к её удивлению, широко распахивает глаза, как-то неуверенно ёжась. — Ну… она сказала мне, чтобы ты от неё отстала. И добавила, что тебе очень повезло, что она решила не писать на тебя за твои деяния… что бы ты там не сделала. И тут Тони понимает, что Шелби своему парню почти ничего не рассказала. Он смотрит на неё ещё мгновение, явно сбитый с толку и одновременно пытающийся как-то запугать, а затем резко разворачивается и уходит, оставляя Тони одну. Она потирает место его мёртвой хватки и кусает внутреннюю сторону щеки, громко вздыхая. Даже за порчу имущества Шалифо получила только предупреждение, да ещё и от посредника, который и сам особо не понимает, что говорит. И это прекрасно указывает на то, что между Тони и Шелби, по крайней мере в ближайшее время, абсолютно ничего не изменится. Марта с Шелби так и не возобновляют общение; блондинка теперь не разговаривает ни с кем из компании Марты, ибо все теперь безумно разочарованы в девушке, которую в данный момент кличут гомофобкой. И Тони, честно, хочет рассказать им правду о той речи на конкурсе красоты, хотя бы какую-то; чтобы Шелби вновь хоть иногда появлялась на их общих тусовках. Но Шалифо не может, ведь все начнут удивляться, почему эту информацию вдруг доносит до них именно Тони, и почему же она так по этому поводу парится. Именно из-за этого Шалифо молчит и терпит, в лишний раз ненавидя себя за то, как сильно она хочет возобновить общение с блондинкой. В любом случае, Шелби, похоже, и сама не особо заинтересована проводить с ними время; она прикована к «Братству Христианских Спортсменов», вместе с Эндрю и Беккой, и Тони со временем начинает понимать всю суть её плана (если таковой у неё, конечно, имеется). Придерживаться своих старых религиозных друзей, окунуться в рутинность с головой, чтобы в очередной раз попытаться убедить себя, что у них с Тони никогда ничего и не было. Брюнетка знает, что лагерь как-то поменял её, но девушка просто не уверена, насколько: либо Шелби сейчас действительно уверяет себя в том, что больше не лесбиянка, и что, пиздец, как хочет выйти замуж за Эндрю сразу после окончания школы; либо она ждёт своего восемнадцатилетия и просто играет роль этой религиозной гетеро-паиньки, которая рушит её изнутри — но Тони кажется, что ответ на всё это лежит где-то посередине. Брюнетка понимает, что вряд ли Шелби напрямую относится к одной из этих крайностей, но она не может делать какие-то умозаключения, исходя лишь из собственных рассуждений и замечаний; ей обязательно нужно поговорить с Шелби, что в данной ситуации кажется нереальным. Тони чувствует себя безумно глупо, когда понимает, что прошло уже три недели с начала школы, а мысли о способе поговорить у неё начали появляться только сейчас; у неё же есть некое преимущество, да ещё какое. Она, ворочаясь в одну из ночей и думая о Шелби, резко садится на кровати и, мотая головой, грозно шепчет: «Боже, блять, мой» — часто моргая от пришедшей в голову идеи. На следующий день она засовывает в шкафчик Шелби записку со словами: «Я расскажу всем всё, что было, Шелби, я не шучу. Жду тебя сегодня, в 17:00, на том самом месте, где мы с тобой трахались дважды». Она ненавидит угрозы, никогда не использует их, и ей неимоверно стыдно, что она написала это только для того, чтобы вынудить Шелби на разговор. Она прекрасно знает, что это напугает блондинку, отчего она объявится. Шалифо отвозит Марту домой после школы и, под предлогом покататься, приезжает на ту самую стоянку в глуши, пересаживается на заднее сидение и смиренно ждёт. Шелби приезжает ровно в пять часов вечера и резко выходит из машины, хлопая водительской дверью. Тони чувствует, как расслабляется; они наконец-то поговорят. — Ты что делаешь, Тони? — рычит Шелби ещё до того, как подойти к машине, и Тони по-настоящему пугается её резкой агрессии. Она мигом выходит из автомобиля, пока Гудкинд направляется прямо к ней, крепко сжимая скомканную в руке записку. На секунду Шалифо кажется, что Шелби влепит ей смачную пощёчину; так же, как чуть не сделала Риган. — Перестань, — вместо этого говорит Шелби, и брюнетка не верит тому, что вновь слышит её голос так близко к себе, спустя столько времени, — хватит с этим. — А что делаешь ты, Шелби? — спрашивает в ответ Шалифо, стискивая зубы, пока Шелби сердито смотрит ей прямо в глаза. — Живу своей жизнью, — твёрдо говорит она. — И ты должна перестать усложнять мне существование своими выходками. Тони сразу понимает, что окончательно потеряла её; она понимала, что такая вероятность исхода событий есть, и что она достаточно велика, но девушка всё же питала крошечную надежду на то, что Шелби ведёт себя так лишь потому, что она обижена словам, сказанным ей в спальне Тони, прямо перед её отъездом. Но Шелби теперь совершенно другой человек, и Тони становится невыносимо больно даже при взгляде на эту новую версию. Она держится изо всех сил, понимая, что это единственный диалог, который случится между ними. — Они тебя поменяли, — грустно заключает Тони, закрывает глаза и громко вздыхает. Шелби так странно улыбается и хмыкает, будто знает того, о чём ещё не догадывается Тони. Шалифо наблюдает, как девушка напротив собирается с силами и как с каждой секундой гнев в её теле испаряется. — Нет, Тони. Я понимаю, что во мне есть то, с чем мне придётся справляться, и папочка тоже это понимает. Я от своей сущности не отказываюсь. Но это не значит… — Шелби резко вытягивает указательный палец, будто читая лекцию, — что я должна жить в страданиях и одиночестве. Именно поэтому мне нельзя разговаривать с тобой, ты это понимаешь? — И почему же тебе нельзя разговаривать со мной, Шелби? — резко спрашивает Тони, желая, чтобы Шелби разжевала ей всё. Блондинка издаёт нервный смешок, пытаясь выиграть себе время, а потом кратко бросает взгляд на чужие губы, замечая то, как на самом деле близко девушки стоят друг к другу. Она облизывает пересохшие губы и отодвигается немного назад; ровно настолько, чтобы Тони это заметила. — Потому что, — начинает Шелби, и ей, кажется, стыдно продолжать, но она берёт себя в руки и выдыхает, — ты… соблазн и тяга. Мне лучше не подвергать себя этому. — Ну конечно, — саркастично отвечает Тони, кивая и хмыкая; Шелби обречённо вздыхает. — Я не жду того, чтобы ты поняла это, Тони. Но ты же ничего не получишь от того, что всем расскажешь, — Шелби нервно теребит записку в руке. — Однако, если ты всё же решишься… — она вздыхает, обеспокоено опуская взгляд, — мой папочка знает, о чём мы говорили по телефону, но теперь… мне просто придётся перетерпеть то, как он отреагирует на остальное. — Я никогда не аутну тебя, Шелби, — признаётся Тони, и Шелби вновь смотрит на неё, на этот раз с некой надеждой и облегчением. — Я написала это, чтобы ты, блять, со мной поговорила. — Прости меня, — говорит вдруг Гудкинд; так, будто ей действительно за что-то стыдно. — Всё, что между нами было, случалось только из-за меня и моих выборов, никак не из-за твоих. Я продолжала давить на тебя. Сейчас я это понимаю. — Шелби, блять, я не жертва в этой ситуации; я хотела… — начинает Тони, но Шелби поднимает ладонь, отчего девушка замолкает, позволяя блондинке продолжить. — Я не говорю, что ты не… — начинает она, на мгновение перебарывая себя, — и что я не… — и она вновь замолкает и громко сглатывает, закрывая глаза; на секунду Тони кажется, что Шелби теряет свою бдительность. Что-то будто давит брюнетке на грудь, и ей приходится часто моргать, чтобы не разреветься здесь, прямо напротив Шелби; этот разговор приносит ей гораздо больше боли, чем она думала. Создаётся впечатление, что Шелби разрывает её сердце на маленькие кусочки; но Тони не злится и не бесится, потому что видит, что Гудкинд аналогично страдает. Шелби, наконец, находит нужные слова, смотрит Тони прямо в глаза и медленно, с расстановкой, произносит: — Я люблю свою семью, коммуну, церковь и своего Бога, — и её голос предательски дрожит на последнем слове, пока на глаза наворачиваются слёзы; она громко вздыхает, закрывает глаза, чтобы не расплакаться, и заканчивает, — больше, чем я люблю то, что чувствую к тебе. И это, блять, как кинжал в самое сердце. Тони чувствует, как собственные ногти резко впиваются в ладони, но острая боль не помогает ей абстрагироваться от того, как сердце падает в пятки. Она забывает, как дышать. — Вот и всё, — добавляет Шелби, а затем улыбается, глядя на Тони; будто не она сейчас сломала Шалифо, будто не они сейчас расплачутся навзрыд. — И мне безмерно жаль, что я продолжала втягивать тебя во всё это. Но теперь всё кончено, и мы обе знаем, что это ничего не значило. Так что начинай жить своей жизнью, а я буду жить своей. Она поворачивается и начинает возвращаться к своей машине, и Тони смотрит ей вслед, пытаясь вымолвить хотя бы слово — она знает, что может надавить на неё и заставить признаться, она не может отпустить девушку со сказанной очевидной ложью, ведь то, что между ними было, что-то да значило; но грудь, сердце и живот настолько сильно болят от сказанных Шелби слов, что она теряет дар речи: — Ш-Шелби, — хрипит она как-то неестественно, нечеловечески и как-то жалко, даже для самой себя, — …не уходи. Шелби останавливается уже у машины, держась за ручку водительской двери, и даже не оборачивается, но Тони видит, чувствует и слышит, как она глубоко вздыхает: — Мне нельзя оставаться тут надолго, — наконец говорит она. — Пожалуйста, просто больше не подходи ко мне, Тони. Шалифо вдруг вспоминает о Бекке, которая, как она знает, нравилась Шелби уже долгое время; и теперь, после лета, они абсолютно неразлучны. И именно поэтому Тони приходит к выводу, что если ей нельзя общаться с Шелби, то и Бекке тоже. Это ведь так несправедливо: — Твой отец не знает о Бекке? — Шелби на это лишь качает головой. — Разве она не соблазн, не тяга? Шелби немного поворачивается, оглядывается через плечо и тихо, почти невесомо, говорит: — Она не ты, Тони, — и Тони ещё долгое время стоит на парковке, думая о грусти и опустошённости в больших зелёных глазах.***
Фатин исполняется восемнадцать, и в этот раз Шелби не приходит к ней на праздник. Тони не уверена, что Гудкинд вообще теперь имеет право приходить на вечеринки; она, наверное, и так в том году обманула отца, чтоб попасть к Фатин. Она, возможно, могла бы продолжать лгать, но что-то подсказывает Тони, что теперь глава семьи Гудкинд держит собственную дочь в своего рода тисках, никуда её не выпуская. За эти три недели Тони не видела блондинку за пределами школы, даже на боулинге. Тони залпом осушает стакан с коктейлем, где, наверное, и сока уже почти нет, и прижимается к стене в гостевой ванной; именно в той, где они впервые занялись сексом с Шелби. Девушка поджимает под себя ноги, падая на пол и слушая глухо играющую музыку, доносящуюся из гостиной. Она смотрит, как мимо открытой в ванную двери проходят люди; некоторые бросают на неё осуждающие взгляды, и это вполне оправдано. Большую часть времени она хочет кричать, плакать, что-то ломать и биться кулаками в стену, но именно сейчас она не чувствует абсолютно ничего; просто пьёт, пьёт и пьёт, с каждым разом подливая себе в стакан всё больше водки. Фатин находит Тони в ванной минут через пятнадцать, пока та тихо плачет, лёжа на кафеле. Девушка закрывает за собой дверь, присаживаясь рядом с Шалифо на крышку унитаза, и проговаривает: — Тони, я никогда в жизни не видела тебя настолько, блять, убитой. И я говорю не только про сегодня. Ты выглядишь так уже некоторое время. — Есть такое, — хрипит Тони, делая ещё один большой глоток водки из стакана, бездумно смотря на запертую дверь. Фатин машет рукой перед её лицом, возвращая девушку в чувства. — Насколько ты сейчас пьяна? — Фатин вырывает из руки Шалифо стакан, заглядывая внутрь. — Пиздец, Тони, ты уверена, что не ревёшь сейчас водкой? — Можешь принести мне ещё? — спрашивает её девушка. — Нет, — отказывает Джадмани, ни секунды не колеблясь. — Я знаю, что это из-за твоей таинственной девицы. Рейчел сказала мне, что это не она, а Марта сказала, что это не из-за Риган. Мы волнуемся за тебя. — Говоришь в точности, как Марти, — ругается Тони, закрывает глаза и, присаживаясь, облокачивается головой о стену. Она тихо вздыхает и, с закрытыми глазами, продолжает. — Это ты, Фатин. Я так сильно тебя люблю. Давай поженимся. — Это кто-то из баскетбольной команды? — спрашивает Фатин, начиная свои догадки. — Не начинай, — предупреждает Тони и с опаской смотрит на девушку, — я серьёзно. — Это точно не Дороти? — Фатин, отъебись, — говорит Тони. Она наклоняется, тщетно пытаясь отобрать стаканчик из чужих рук, но девушка ставит его на раковину. Шалифо вспоминает, что сегодня праздник, и, хмыкая, продолжает. — Разве ты не должна сейчас трахать Лию? — она всё ещё немного злится на то, что Фатин теперь занята; в такое неподходящее, блин, время. Теперь ей не с кем отвлечься от навязчивых мыслей. Фатин прекрасно дала ей понять, что никакого секса у них с Тони, по крайней мере в ближайшее время, не будет. — Я бы с удовольствием, но если я уйду, ты утонешь в собственной рвоте и слезах на полу моей ванной. Поэтому я, пожалуй, лучше останусь здесь. — Мне жаль, что я такая обуза. Я обуза для всех вас, — бормочет Тони, захлёбываясь слезами, и Фатин смотрит на неё с некой неприязнью. — Перестань нести чушь; мы все тебя любим. Это ведь не Нора? — Нет, — откровенно признаётся ей Тони. — С кем ты, блять, ещё общаешься? — настойчиво продолжает Фатин. — Ты мне, конечно, не скажешь, но бля. Это же очевидно, что ты с этой сукой общалась, раз так паришься. И эта самая сука сто пудово кинула тебя на всё лето, — Фатин задумывается, запрокидывая голову, всего на мгновение, а затем просто вздыхает и чересчур спокойно говорит. — Пиздец, Тони, — и Шалифо понимает, что Фатин обо всём догадалась, — теперь-то всё и понятно, — она оборачивается в сторону сидящей в углу Тони, которая всё ещё находится в неком бреду. — Неправильный ответ, — говорит Тони, качая головой и, наконец, дотягивается до собственного стаканчика, пока Фатин закатывает глаза. Брюнетка хватается за него обеими руками, допивая водку залпом, в это время слушая умозаключение от Фатин. — Тупица, я ещё даже её имени не назвала, — Тони допивает и жестом предлагает ей продолжить. — Это Шелби. — Неправильный ответ, — снова лжёт Тони, на этот раз уже более основательно, и Фатин вновь закатывает глаза, — это не Шелби. — Очевидно же, что это она, — говорит ей Фатин всё так же спокойно, — по многим причинам; включая то, что тебя сейчас не вырвало от моего предположения, — Тони молчит, но оживлённо кивает; соглашается, позволяя Фатин продолжить. — Я с самого начала должна была подумать, блять, на неё; когда мы вместе писали работу по английскому, ещё в прошлом полугодии, она меня, блять, вообще терпеть не могла. Я даже как-то обмолвилась ей, что лучше бы трахалась в это время с тобой, и, чёрт… она так странно на это отреагировала. Тогда я просто скинула это на то, что она шовинистка, — Фатин раздвигает ноги и опускает локти на колени, качая головой и вскидывая брови. — Охуеть, это так очевидно. Кто ещё знает? Глаза Тони вновь наполняются горькими слезами, и она сдаётся, тихо скулит: «её отец» — и начинает рыдать с новой силой, от стыда закрывая лицо ладонями. На людях она никогда так не плачет; Фатин напрягается, с минуту сидит и просто смотрит на неё в полнейшем шоке. Фатин не дура, и Тони понимает, что девушка уже догадалась, где именно Шелби провела своё лето. Пустой стаканчик валяется где-то на полу, и Тони слышит, как Фатин падает перед ней на колени; брюнетка чувствует её тёплые ладони на своих плечах, спине, лопатках и кистях. — Это ничего не значило, — заставляет себя выдавить Тони, и вот теперь она очень и очень пьяная; её слова сливаются воедино, голос срывается, а в голове всё путается, но она знает, чувствует, что Фатин понимает истинный смысл каждой её фразы. — Я просто скучаю по сексу с ней, потому что он был классным. — Окей, Тони, — говорит Фатин, прижимаясь к ней сильнее, и Тони, в потоке хаотичных мыслей, понимает, что девушка ей ни капли не верит.