По следам воспетой ночи

Суть чувств Лань Сычжуя была такова, что он совершенно ни на что не надеялся. Во всяком случае, для себя. Однажды осознав, что именно испытывает, он не без горечи принял очень простое и однозначное решение вечно молчать об этом. Но ведь никто не мог помешать ему пытаться собрать кусочки сложной головоломки под названием «Цзян Ваньинь» – просто для себя? Вот Сычжуй и собирал. Он умел слушать, так что он делал именно это. Люди в Юньмене мало не боготворили своего Главу. Репутация сурового и несгибаемого заклинателя, конечно, не взялась из ниоткуда. Цзян Чэн действительно был безжалостен к врагам, особенно к темным заклинателям. И все же каждый в Пристани Лотоса имел право на справедливый суд, и это право неукоснительно соблюдалось. Цзян Чэн был неподкупен и не отличался снисходительностью к чужим промахам, но и никогда не рубил с плеча, не ломал чью-то жизнь из-за одной роковой ошибки (и Сычжуй, пожалуй, понимал, почему). Немногие в Пристани помнили Цзян Чэна до пришествия Вэней, так что Сычжуй все ещё не мог представить его подростком – хотя один старик рассказал забавную историю про трёх щенков, которую Сычжуй дал себе зарок обязательно проверить... Но вот тех, кто застал детство А-Лина, оказалось много, и люди помнили и с готовностью рассказывали о юных годах Сычжуева друга в Юньмене. А он слушал очень внимательно, надеясь понять ещё что-нибудь важное. И понимал. Понимал, что пропал окончательно, безнадежно, в этом потрясающем человеке, всегда думающем о других и никогда, казалось, о себе. Сычжуй не был до конца уверен, что его не попросят из Пристани, когда самовольно пригласил себя остаться подольше. А ещё он пытался даже не думать, что за выводы из его решений сделают отец, папа и учитель Лань. Однако Сычжуй был не намерен терять такой шанс – который, может быть, никогда не повторится – побыть в Юньмен Цзян без надзора друзей и семьи. Позаботиться о человеке, который так дорог – молча, ненавязчиво, ничего не ожидая взамен, да и в принципе ничего не ожидая – потому что заглядывать в завтрашний день было страшно. Он не пытался навязать свое общество, но наблюдал издалека. В Юньмене правила были куда менее строги, но, конечно, традиция принимать пищу вместе была и здесь. Глава Цзян не каждый раз появлялся на трапезе, и всё же иногда Сычжую везло. Иной раз он видел стройную фигуру в пурпуре на пристани по вечерам, но никогда не пытался подойти. В конце концов, верный своему слову, Цзян Ваньинь неизменно разыскивал его каждый вечер сам. Когда он пришел впервые, Лань Юань был, вообще говоря, вне себя от счастья, поскольку получил в разы больше, чем смел надеяться. Он знал, конечно, что для наилучшего действия лечебных мелодий нужно их... слушать. Осознанно слушать, не просто сидеть рядом, не обращая внимания, занимаясь своими делами – хотя и это тоже было бы небесполезно, и именно на это Сычжуй и рассчитывал. В конце концов, он был решительно не готов объяснять основы музыкального заклинательства по ряду причин, каждая из которых вела к неловкости для него самого. Стоило, однако же, вспомнить, что Цзян Ваньинь и сам получал образование в Облачных глубинах – очевидно, даже не владея музыкальными инструментами, основы он знал, в чем Сычжуй получил возможность убедиться. В первый вечер глава Цзян нашел его уже после восьми часов. Лань Юань не был до конца уверен, что Цзян Ваньинь действительно придет, а даже если и да – что он не выскажет Сычжую все, что думает о нем и его инициативах. И все равно был намерен ждать хоть до рассвета, медитируя, чтобы не тратить время понапрасну. Но, видимо, в слове главы Юньмен Цзян он сомневался зря. Когда раздался стук в дверь, глупое сердце Сычжуя, кажется, рванулось в ответ с тем же звуком. Но он был из клана Лань – а значит, если что и умел, так это брать свои эмоции под контроль. Так что дверь он открыл недрогнувшей рукой. Почти. – Глава Цзян, – и даже произнести это вполне ровно, кажется, получилось. Цзян Ваньинь фыркнул – лёгкий, совсем не обидный звук. Сычжуй не сразу понял причину веселья, но догадался, когда осмелился поднять глаза. Хотя, может, делать этого и не стоило, потому что он был не готов осознать то, что узрел. Просто на пороге стоял не глава Юньмен Цзян, а, скорее, Цзян Чэн: он явился без меча – хотя, конечно, с неизменным Цзыдянем – и в качественном, но удобном ханьфу, которое отличалось от его обычных дневных одеяний, где каждая нить кричала о величии и богатстве Пристани Лотоса. Сычжуй никогда не видел его таким... Открытым. Сычжуй осознал, что будь он хоть тысячу раз Лань, свои способности к контролю собственного сердца он сильно переоценил. К счастью для самоуважения Лань Юаня, Цзян Ваньинь перенял инициативу в разговоре. – Сколько времени занимает та мелодия, что ты намерен играть? Вопрос по делу как ничто иное помог собрать разбегающиеся мысли. К тому же, на это у Сычжуя, действительно, имелся ответ. – Особенность этой мелодии в том, что она весьма коротка, но ее можно играть непрерывно. Ваши лекари предположили, что уже от пары повторений будет бесспорная польза. Я полагаю, что потребуется не меньше четырех, чтобы выздоровление шло так быстро, как возможно, но это лишь теория... – Что ж, я понял, сегодня и проверим, – легко кивнул Цзян Ваньинь. – Тебе нужна ещё какая-то подготовка? Или можем начинать? Сычжуй моргнул. – Здесь? – глупо переспросил он. – Это старая часть Пристани, – пояснил Цзян Чэн, видимо, каким-то образом сообразив суть вопроса. – В ней находятся только покои членов семьи, и это значит, что сейчас кроме тебя и меня тут никто не живёт. В отличие от того крыла, где у меня кабинет, и где твою игру мог бы услышать любой прохожий. Я думал, это очевидно. Сычжуй открыл рот и снова закрыл. Никакое воспитание Ланей не давало ответ на вопрос о том, что можно ответить, когда тебя сначала назвали семьёй, а потом – почти не завуалированно – упрекнули в недальновидности. Это вызывало... смешанные чувства. В итоге он сделал единственно возможное – ответил на, собственно, заданный ему вопрос: – Я могу начинать в любой момент. – Что требуется от меня? – в свою очередь спросил Цзян Ваньинь. – ...Ничего? – не понял Сычжуй. – Я мало сталкивался с целительными практиками клана Лань, – пояснил свой вопрос Цзян Чэн, закатив глаза. – Достаточно просто сидеть и медитировать? – В целом, да, – кивнул Сычжуй и тут же осознал, как можно было бы добиться наилучшего результата, – но вообще-то лучше всего будет, если вы возьметесь лечить свое плечо самостоятельно, а я, скажем так, вольюсь дополнительным потоком ци в этот процесс. Если, конечно, у нас получится... синхронизироваться. Не всегда выходит с первого раза. Цзян Чэн бросил на Сычжуя какой-то очень странный взгляд. Но сказал только лишь ожидаемое: – Что ж, приступим.

***

Если у Цзян Чэна и оставались хоть какие-то сомнения относительно испытываемых мальчишкой чувств, они испарились в тот самый миг, когда он встретился взглядом с Цзян Чэном на своем пороге. Это была невыносимая, гремучая смесь счастья, неверия, надежды и, кажется, чего-то вроде преклонения, которая била в самое сердце наотмашь. И нет, Ваньинь все ещё не был даже близко уверен в том, что поступает правильно – скорее уж, наоборот – но отступать от принятых решений было не в его привычках. А потом неожиданно оказалось, что он получает удовольствие от наблюдения за Сычжуем. Цзян Чэн и под страхом пыток не стал бы этого говорить вслух, но мальчишка был... очарователен в своем смущении. Будь он более расчетлив, и Чэн не смог бы расслабиться, ожидая подвоха. Но Сычжуй действительно хотел только помочь, не тая за душой никаких собственнических мыслей. Это было неожиданным, но приятным контрастом после общения, ха-ха, абсолютно со всеми остальными людьми. Отчасти именно поэтому Ваньинь, невзирая на полное понимание ошибочности его и своих действий, не мог найти в себе силы это резко прекратить: было совершенно очевидно, что Сычжуй ничего не хочет лично для себя. Он, кажется, даже не понимал, что буквально любой другой человек, узнай он про эти вот сеансы лечения, подумал бы о чем-то совсем неправильном. Особенно если учесть то, как именно парень свои мысли выражает: будто не про музыку говорит, а... Впрочем, вот эту мысль Чэн был решительно не намерен развивать (само ее появление, если честно, уже настораживало). Так вот, да, дразнить мальчишку оказалось забавно. Его искреннее недоумение и изумление, пожалуй, стоило тех неловких размышлений, то и дело всплывавших в сознании на протяжении последних часов: Что ты, старый дурак, творишь? Зачем обнадеживаешь? Чтобы потом было ещё больней? Так это не милосердие, это чистой воды эгоизм. Увы, было так просто поддаться искушению хотя бы раз в жизни...

***

Сычжуй сел прямо на пол, устраивая гуцинь на коленях. Может быть, стоило сначала устроить гостя, но так как хозяином – и положения, и всей Пристани – был Цзян Чэн, то Лань Юань не стал даже пытаться следовать этикету. И правильно сделал: стащив из стопки в углу пару подушек, Цзян Чэн кинул одну в Сычжуя, а на вторую, скрестив ноги, уселся сам. Ровно напротив, в какой-то паре цуней. – Начинаем? – поинтересовался Цзян Ваньинь. Сычжуй кивнул немного рвано – последствие взгляда глаза-в-глаза в на одном уровне – и, отодвинув все посторонние мысли, извлёк первый звук. Цзян Ваньинь напротив прикрыл глаза и ушел в медитацию. Играя, Сычжуй чувствовал течение его потоков ци: может, Цзяны и не владели музыкальным заклинательством, но конкретно их глава компенсировал это потрясающим контролем над своей энергией. Такое было возможно только для человека с железной волей и таким же несгибаемым самоконтролем. Лань Юань в очередной раз был очарован. Он подозревал, не в последний. Сам он обнаружил, не то чтобы неожиданно для себя, что искренние чувства, вложенные в игру, усиливают действие. Это, в принципе, было общеизвестно, но, как правило, адептов Лань учили действовать наоборот: отстраняться от эмоций, потому что они могли помешать увидеть настоящее положение вещей. Сычжуй до этого дня не понимал, почему. Пока в тишине его комнаты не прозвучало решительное: – Достаточно. И он не осознал, что по собственной вине едва не выжал себя досуха, увлекшись испытанием новых возможностей. Лечить кого-то вот так, «в четыре руки», ему раньше тоже не приходилось, и это ощущалось как... как... ох, кажется, теперь он понял, что означал тот странный взгляд Цзян Ваньиня, и отныне он, вероятно, никогда не сможет спокойно смотреть главе Цзян в лицо. А может, это и не будет проблемой – тут бы вообще, для начала, глаза открыть, потому что он, дурень, выложился куда сильнее, чем стоило. Вот тебе и эмоции... Кажется, не зря учителя предостерегали... – Эй, Сычжуй, ты жив? – раздался совсем рядом обеспокоенный голос. – Да... Прошу прощения... Переусердствовал с непривычки, – скрепя сердце, ответил он честно. Искушение соврать было велико, но состояние Сычжуя говорило само за себя. И хорошо ещё, что Цзян Ваньинь вовремя это все остановил, с Лань Юаня бы сталось плавно перейти из медитации в обморок. Тоже ещё, нашелся лекарь... Посмешище. Но кстати... Интересно, а результаты хотя бы есть? Спросить он не успел. – Тц, вот же придурок, – вздохнул рядом до боли знакомый голос. – И что с тобой теперь делать, а? – Да я сейчас... извините! – неубедительно пробормотал Сычжуй, все ещё пытаясь хотя бы открыть глаза. Его несколько... Шатало. И, кажется, всё-таки повело, но вместо пола он наткнулся на... Руку. Конечно, не свою. Шока от прикосновения оказалось достаточно, чтобы глаза распахнулись сами собой. Цзян Ваньинь, который, в отличие от некоторых глупых Ланей, выглядел посвежевшим, здоровой рукой удерживал его в более-менее ровном положении. Сычжуй вспыхнул, как сухой лист, брошенный в костер, и постарался упереться в пол собственными ладонями. Головокружение, к счастью, продлилось не долго, оставив после себя лишь некоторую слабость. – Ты же себя практически до нуля выжал! – рука Цзян Чэна не спешила покидать его плечо – наоборот, сжалась сильнее, хотя и не до боли. – Неужели не знаешь меры? – Виноват... Не повторится, – прошелестел Сычжуй, которому действительно было стыдно. Ошибка была детская, оставалось надеяться, что Цзян Ваньинь хотя бы не понял, почему именно Сычжуй ее совершил. С другой стороны, а пусть бы и понял, может, было бы проще? Э, нет, не было бы. А вот максимально неловко – это запросто. Ой, ему же что-то говорят! – Надеюсь, что не повторится, потому что лечиться за чужой счёт я не намерен, – отчеканил Цзян Ваньинь, лишь теперь убирая ладонь. – Встать можешь? Давай сюда гуцинь... Ты дал ему имя? Сычжуй резко распахнул глаза ещё шире, не успев проконтролировать этот порыв. Он совершенно не ожидал такого вопроса – не в последнюю очередь, потому, что вопрос был, вообще-то, довольно личным. Заклинатели обычно не скрывали имён своего оружия, но и любопытствовать было не принято. Что до Сычжуя, свой собственный гуцинь он получил в подарок от обоих отцов совсем недавно на свой восемнадцатый день рождения. И гуй его тогда дёрнул подумать, что «Воспевающий Ночь» – это прекрасное имя для прекрасного инструмента. Который с готовностью на это имя отозвался. В общем, Сычжуй, определено, НЕ МОГ ответить на этот вопрос. А промолчать казалось странным. И хотя лгать Ланям запрещено, Юань выдавил из себя совершенно неубедительное «нет». Цзян Ваньинь хмыкнул, но допытываться не стал. – Давай инструмент, будет печально, если ты упадешь с ним вместе. Если уж на то пошло, то и отдать собственное духовное оружие в чужие руки – знак безусловного доверия, о чем Цзян Ваньинь не мог не знать. Но изображать сомнения Сычжуй был не намерен – с готовностью протянув инструмент, он не без труда поднялся следом сам. Ладно, есть небольшая слабость, но... – К утру я буду в норме, благодарю, что остановили меня вовремя, – озвучил Сычжуй свою мысль вслух. – Я слишком поздно тебя остановил, но теперь буду знать, к чему нужно быть готовым, – недовольно откликнулся Цзян Ваньинь, который изучал его подозрительным, сомневающимся взглядом. – Тебе нужно что-то поесть, чтобы восстановить силы. А потом как следует выспаться. Не по вашему ланьскому расписанию, понял? – Да, – честно говоря, Сычжуй так и не решил, на каком обращении было бы уместно остановиться, поэтому не слишком вежливо избегал всех обращений разом. Можно было, конечно, опять вернуться к «дяде Ваньиню», но это почему-то не казалось верным здесь и сейчас. Сычжуй отказывался задумываться, почему. – Да, я понял, прошу, не беспокойтесь, я буду в порядке, – добавил он. – Конечно, будешь, – фыркнул Цзян Ваньинь. А затем внезапно приказал: – Жди. И резко, быстро вышел.