***
Он прибыл в Гусу за сутки до начала совета, заранее, конечно же, уведомив Верховного Заклинателя и временного главу Лань об этом, как и о том, что свита прилетит на день позже — сейчас она была Цзян Чэну без надобности. Хотя, наверное, мог бы и не дёргаться, ведь ранний приезд был просьбой Вэй Усяня, который надеялся поговорить с ним без лишних ушей. Цзян Чэн позволил себе закатить глаза и ответить в весьма саркастичной манере; но отказывать не стал, потому что брат в своем письме был нехарактерно серьезен. (Как показали дальнейшие события, причины к этому у него были). Чего Ваньинь НЕ ожидал, так это того, что Цзинь Лин прибудет ещё раньше него. И что они вчетвером самым глупым образом столкнутся прямо у стен Облачных Глубин: он, только прибывший, и дети. Цзинь Лин, Лань Цзиньи. И Лань Сычжуй. Трепыхнулось в груди беспокойное сердце: что теперь, что?.. Цзян Чэн не успел ни запаниковать, ни принять какое-то решение, ни определить, что за чувства отразились на лице Сычжуя при встрече. Потому что первым делом, вместо приветствия, Цзинь Лин обернулся и воскликнул крайне возмущенно: — Дядя! Ты подарил Сычжую колокольчик клана Юньмен Цзян — И НИЧЕГО МНЕ НЕ СКАЗАЛ?! Навряд ли существовал более верный способ вывести главу Цзян из себя, чем обратиться к нему в подобной манере. — Во-первых, где твое воспитание, засранец ты мелкий?! — ответил Цзян Чэн, огромным усилием воли не смотря на Сычжуя (нельзя, нельзя!!!). — Во-вторых, с каких это пор я должен тебе отчитываться? И в-третьих, каким образом это вообще касается тебя?! Цзинь Лин возмущенно поперхнулся воздухом. — Ах значит, меня не касается, что ты признал моего лучшего друга членом семьи? Действительно, причем же тут я! — Цзинь. Лин! — процедил Цзян Чэн, чувствуя, как бегут искры по холодному пока ещё Цзыдяню. — Для начала, прекрати девчачью истерику, пока тебе не всыпали за нарушение правил ордена Лань! А затем вспомни, будь любезен, о манерах и дай мне пройти, потому что меня. Вообще-то. Ждут! И учти, что в таком тоне я с тобой разговаривать не собираюсь, и тебе не позволю! Цзинь Лин, кажется, наконец-то опомнился и, со стуком захлопнув челюсть, сжал зубы. А затем ушел — молча, с оскорбленным видом, не оглядываясь. Его друзья, отделавшись торопливыми поклонами, поспешили за ним. Ну, вот мы и встретились, невесело хмыкнул Ваньинь про себя. Не обмануло предчувствие — он ещё даже не в Глубинах, а всё уже пошло к гуям. И Цзян Чэн не то чтобы не понимал чувств племянника. У Цзинь Лина было много родственников, это верно; но членов семьи — по пальцам одной руки пересчитать можно, и ещё останется. Когда, спустя пару месяцев после событий в храме Гуаньинь, Цзян Чэн и Вэй Усянь помирились (что включало в себя пару очень громких ссор, с десяток кувшинов вина, несколько запоздавших на годы, но искренних извинений с обеих сторон и слишком много слез) — пожалуй, больше всех рад был именно А-Лин. Ваньинь почти завидовал его способности прощать — единожды приняв как данность, что Вэй Усянь, по сути, не виноват в гибели его родителей, Жулань нашел в себе силы переосмыслить и свое отношение к Старейшине Илин, и мировоззрение в целом. Мальчишка был очарован новым родственником, а ещё — и это было наиболее показательно — несмотря на громкие возмущения, позволял о себе заботиться и беспокоился в ответ. Как следствие, сблизился он и с Сычжуем, и даже, кажется, с Ханьгуан-цзюнем, во что Цзян Чэну было особенно сложно поверить. Да, Ваньинь понимал, что в глазах Цзинь Лина его молчание выглядело, по меньшей мере, недоверием, а то и предательством. И в то же время, рассказать о произошедшем он не мог. Более того, считал, что поступил правильно. Не мог — потому что не сумел бы найти нужные слова, а если бы и нашел, то в них было бы слишком много искренности, к которой Цзян Чэн ещё сам не был готов. Ну и наконец, решение — носить или не носить колокольчик, рассказывать о нем или сохранить в тайне — должно было исходить от Сычжуя, и только от него. Словом, Цзян Чэн не чувствовал за собой вины. Однако в этот момент он отчётливо осознал, что просто вести себя как раньше не получится.***
Сказать по правде, всё это изрядно раздражало: думать Цзян Чэну стоило бы совсем не о личной жизни или семейных драмах. Причина проведения внеочередной конференции была более чем серьезной. Заключалась она в том, что Вэй Усянь, с его неизменным везением, как-то раз вышел на ночную охоту и, как и Цзян Чэн с, кхем, детьми, наткнулся на существо, блокирующее светлую ци в некотором радиусе вокруг себя. Будучи, как ни странно, в одиночестве, Вэй Усянь отбился, но не без труда. А затем, не будь дурак, поднял тревогу, осознав, что рядовому светлому заклинателю повезло бы куда меньше. Из переписки с братом Цзян Чэн уже знал, что Сычжуй поделился со старшими подробностями их приключений в Юньмене, после чего бывшему Старейшине Илин стало очевидно, что несколько схожих случаев — это уже закономерность. Которую стоит вынести на обсуждение, и желательно — прежде, чем кто-нибудь серьезно пострадает. Ну, а поскольку Вэй Усянь был (удобным образом) замужем за Верховным Заклинателем — которым Лань Ванцзи всё ещё являлся, ведь Цзэу-цзюнь только недавно вышел из многомесячного уединения и перенимал свои обязанности постепенно — главы кланов были вызваны в Гусу для обмена мнениями и опытом. Заклинатели не слишком любили советы в клане Лань — они всегда проходили слишком уж чинно и церемонно. Цзян Чэн не был исключением. Но увы, как бы он ни злился на необходимость переться гуй знает куда по первой просьбе Лань Ванцзи, приходилось признать, что принятое им решение пригласить всех в Глубины было единственно возможным. Перекладывать организацию такого мероприятия на Цзинь Лина никто не собирался. Отправляться в гости к Не Хуайсану многим тоже не слишком хотелось — его непонятное поведение все ещё вводило заклинателей в ступор, в немалой степени, потому, что с некоторых пор глава Не резко перестал демонстративно выставлять себя на посмешище. Ну а сам Цзян Чэн просто никогда не был любителем подобных сборищ на своей территории. В общем, Облачные Глубины оказались единственным выходом. Однако это понимание не меняло того факта, что Цзян Чэн чувствовал себя так, будто Небеса сговорились, желая выбить его из равновесия. Он буквально предвидел, что этот совет просто не мог пройти спокойно для него! Слишком много всевозможных чувств были связаны с Гусу Лань. Чувств и людей. Удивительно ли, что его пессимистичная мысль в который уже раз оказалась пророческой?***
А началось всё — если не считать той сцены у ворот, конечно же — именно со странного взгляда Вэй Усяня. Он, разумеется, встретил Цзян Чэна привычной болтовней ни о чём. Не преминул повеситься на шею, не забыл пожаловаться на жизнь, пока они шли до отведенных Ваньиню покоев. Но Цзян Чэн видел, что за всем этим театром что-то кроется. То, зачем старший брат, собственно, ему и написал. (Хотя с некоторых пор письмами они обменивались достаточно часто, пусть и нерегулярно). Это письмо было первым после возвращения Сычжуя из Пристани, и Цзян Чэн не знал, чего ему ожидать. Не то чтобы он считал, что Лань Юань расскажет Вэй Усяню или Ханьгуан-цзюню что-то неуместное. Сычжуй вообще не казался болтливым. И всё-таки Ваньинь подозревал… Как оказалось, не зря. По своим меркам, Усянь перешёл от трёпа к делу невероятно быстро. — Ты подарил Сычжую колокольчик, — негромко произнес он, пытливо смотря на Цзян Чэна. — Ты имеешь что-то против? — вскинул бровь тот. Даже несмотря на ожидание подвоха, сердце все равно дёрнулось. Чувства — это так… неудобно! — Нет, нет, что ты! — тут же замахал руками Вэй Ин. — Я просто… Не ожидал, что мой сын… Наш сын… Что ты считаешь его тоже… Цзян Чэн закатил глаза и оборвал это жалкое бормотание. — Вэй Усянь, они с Цзинь Лином целую кампанию развернули, чтобы нас помирить. Хочешь сказать, ты не заметил? — Э… Я думал, что тебя это раздражает, — нервно ответил Усянь. — Раздражают меня твои отсутствующие манеры, а желание мальчишек иметь крепкую большую семью — это, гуй побери, нормально! — припечатал Ваньинь. — Им обоим не досталось нормального детства, но что касается Вэнь Юаня, я вообще узнал о том, что он выжил, только спустя несколько лет после… штурма. Когда случайно увидел его здесь, беседующим с бесстрастным Лань Ванцзи. Который в то время мало кому говорил два слова подряд. Сначала я думал, что мне показалось. Но… — Так ты знал, кто он? Все это время?! — Цзян Чэн невольно подумал, что Усянь отреагировал почти так же эмоционально, как сам Сычжуй. — Вы идиоты, что ли?! — взорвался он. — Ты тоже, как и Сычжуй, считаешь, что я мог бы убить невинного ребенка?! Что я мог бы ненавидеть его за грехи взрослых, большинство из которых он даже не встречал никогда?! Вопреки ожиданиям Цзян Чэна, Вэй Усянь не ответил в том же тоне, а внезапно успокоился. — Кажется, я опять ошибся, да? — произнес он с горечью. — Я думал, что ты не захочешь видеть меня, но оказался неправ… И полагал, что ты пожалеешь, что, фактически, принял Сычжуя в клан, когда узнаешь, кто он… Но ты знал об этом задолго до меня самого. — Он опустил голову на руки, скрыв лицо за лохматыми прядями. — Я действительно… Действительно несправедлив к тебе, Цзян Чэн, диди, да? Прости меня. Прости! Цзян Чэн не знал, что можно ответить на это, так что воспользовался возможностью договорить. — Я бы и раньше подарил Сычжую символ Юньмена. Но я прекрасно знал, что Лань Ванцзи не подпустит меня к своему сыну и на расстояние выстрела из лука. К тому же, я не был уверен, что сам Лань Сычжуй оценит такой подарок. — О, он оценил, — фыркнул как-то странно Вэй Усянь, который, кажется, успокоился, но взгляда не поднял. — Он был невероятно растроган. И я тоже. Спасибо, что приглядываешь за ним, Цзян Чэн. Это странно вообще-то, — он издал смешок, в котором было всё, что угодно, кроме веселья, — А-Юань ведь сейчас старше, чем были мы, когда все это… свалилось на наши плечи. И все равно я не могу прекратить думать о нем, как о ребенке. Не могу прекратить защищать его. Хотя он уже прекрасно может постоять за себя сам. О, Цзян Чэн понимал это чувство. Даже слишком хорошо понимал. — Нет ничего странного в желании защищать тех, кто тебе дорог, независимо от возраста, — глухо отозвался он. — И правда, — хмыкнул Вэй Ин. И улыбнулся своей искренней, немного шальной улыбкой: — Я рад, что А-Юань тебе дорог, Цзян Чэн. — Это ты сейчас что имел в виду?! — возмущённо вскинулся Цзян Чэн, искренне надеясь, что не покраснел. И старательно отгоняя от себя мысль о том, что гуев брат, вообще-то, попал в точку со своими шуточками. Однако Вэй Усянь не был бы Вэй Усянем, не разверни он абсолютно любой ответ в нужную ему сторону. — А почему ты так резко реагируешь, диди? — утрированно вскинул брови он. — Разве я сказал что-то неуместное? Цзян Чэн сжал зубы, понимая, что эту тему он развивать, определенно, не намерен. По иронии судьбы, однако, спасение явилось в облике Ханьгуан-цзюня, который постучал в дверь, желая пригласить своего мужа и главу Цзян на обеденную трапезу. После обеда — как всегда, бедного на оттенки вкуса и на события, если не считать таковыми обмен вежливыми приветствиями с Лань Сичэнем и Лань Циженем — Усянь пригласил Ваньиня в гости. «Обсудим до совета кое-какие мои идеи, хочу услышать твое мнение» — сказал он. Очевидной ложкой дегтя было присутствие на обсуждении Лань Ванцзи, который, видимо, даже нашел возможность оторваться от всех вопросов, связанных с организацией завтрашнего совета, ради сомнительного удовольствия пронзать Цзян Чэна взглядом после каждой более-менее резкой реплики в адрес его ненаглядного Вэй Ина. И конечно же, это не могло закончиться хорошо. Справедливости ради — им действительно удалось толково обсудить многое, а заодно договориться о линии ведения завтрашнего обсуждения. А затем, как Цзян Чэн и полагал, разговор споткнулся о тему сражения без использования ци. — Ты тренировался в этом? — поинтересовался, как всегда, адски проницательный Вэй Усянь. — Естественно, — пренебрежительно откликнулся Цзян Чэн. — Я должен быть уверен, что больше никогда не буду бессилен, неважно, есть у меня золотое ядро или нет. Не все могут просто взять и прибегнуть к темному заклинательству! Откровенно говоря, Цзян Чэн понимал, что он неоправданно язвителен, но он вовсе не хотел, чтобы эта фраза прозвучала настолько резко! В конце концов, он не мог осуждать брата за его выбор, теперь уже нет. Да и Вэй Усянь наверняка понял, что Цзян Чэн имел в виду, однако ответить не успел. — Как ты можешь напоминать Вэй Ину об этом? — процедил Ханьгуан-цзюнь, который, по большей части, в обсуждение не вмешивался, за исключением односложных ответов, если муж интересовался его мнением. — Я всего лишь констатировал факт, — с демонстративной небрежностью пожал плечами Цзян Чэн, за одно мгновение вспыхнувший огнем раздражения. Ну конечно, у Вэй-гуева-Усяня же есть личный охранник, по мнению которого, весь остальной мир должен им обоим в ножки кланяться! (Да гуй побери, Цзян Чэн первым бы сказал спасибо человеку, который был всегда готов вступиться за его старшего брата! Если бы этот человек не был в своей защите столь демонстративен!) — Лань Чжань, я в порядке! — наконец вмешался Усянь. — Цзян Чэн, кажется, нам стоит сделать перерыв. Самое главное мы обсудили, остальное можно и завтра решить. — Если это все, то я пошел, — однако Цзян Чэн не успел даже подняться, удерживаемый ладонью Вэй Ина. — Давай не будем расходиться на такой ноте, диди, — примирительно воззвал он. — Позволь мне сходить за чаем, и давай просто посидим, хорошо? Когда ещё выдастся возможность… Ладно? Спасибо! Я сейчас!!! Не дожидаясь ответа, он вылетел из цзиньши, будто сбегая от стаи собак. Едва Вэй Усянь скрылся за дверью, как Лань Ванцзи снова подал голос. — Зачем. Цзян Чэн редко когда мог расшифровать язык этого странного человека, но сейчас его мысль была абсолютно очевидна. Вот только Ваньинь был за многие годы их враждебности по горло сыт этими упрёками, чаще всего, невысказанными, но всегда ощутимыми. И объясняться не имел ни малейшего желания. — Не лез бы ты, куда не просят, а? — устало отмахнулся он. — Мы как-нибудь сами разберемся. — Вэй Ину больно, — увы, остановить Лань Ванцзи, если он что-то вбил себе в голову, мало кому удавалось. — Ну разумеется, а я-то только удовольствие получаю, вспоминая, как едва не погиб и лишился всей семьи, — огрызнулся Цзян Чэн, стремительно теряя терпение. — Ты сам виноват, — был ответ. — Да что ты говоришь?! — взвился Цзян Чэн, но тут же сбавил тон до шипения. — Хотя, с кем я вообще разговариваю… Ты же и так знаешь, кто прав, а кто нет, верно, Ханьгуан-цзюнь, несущий свет туда, где хаос? (Вряд ли хоть кому-либо ранее удавалось произнести этот титул с таким сарказмом, Цзян Чэн собой почти гордился). — Я не позволю причинить боль Вэй Ину, — процедил Лань Ванцзи. — Это наше с ним общее прошлое, — огрызнулся Цзян Чэн. — Тебе-то какое до этого дело? — Буду защищать Вэй Ина. — Вот и защищай, а ко мне не лезь. К тому же, как показала практика, хорошо, что я тогда потерял ядро, — криво усмехнулся Цзян Чэн и хотел добавить что-то ещё про пользу для их нынешней ситуации, но не успел. — Хорошо?! — голосом Лань Ванцзи можно было бы морозить лёд из теплой речной воды. — Вэй Ин поплатился за твою неосторожность жизнью! И тогда Цзян Чэн сорвался, полностью понимая, как глубоко может ранить правда, и все равно желая вонзить ее, как клинок, прямо в сердце этого клятого праведника. Потому что НЕ ТОЛЬКО ОН был готов пойти на всё ради Вэй Усяня! Пусть не мнит себя таким мучеником, заколебал! — Да, гуй побери, я не жалею об этой своей «неосторожности», потому что иначе Вэй Ина постигла бы не менее трагическая, но куда как более быстрая смерть! Ты бы предпочел такой вариант?! Лицо Лань Ванцзи закаменело. — Что ты имеешь в виду, — это не было вопросом — Какое твое собачье дело? — сказал Чэн почти спокойно (по крайней мере, внешне). — Что. Ты. Сделал? — казалось, вечно невозмутимый Ханьгуан-цзюнь готов был вцепиться пальцами в его ханьфу. — То единственное, что мог! — выплюнул Цзян Чэн. — А ты бы стоял в стороне и смотрел, если бы Вэни пытались поймать Лань Сичэня на твоих глазах? Впрочем, нет, не просто поймать, а почти наверняка мучительно убить?! Во взгляде Лань Ванцзи отразилось нечто… непередаваемое. — Объясни, — страшным голосом проговорил он. Ну и… Цзян Чэн позволил себе быть мстительным. — В тот день Вэни схватили меня только потому, что я решил отвлечь их внимание от Вэй Ина, — процедил сквозь зубы Цзян Чэн, медленно и четко. — Я потерял ядро, защищая брата. И об этом я не жалел. И не жалею сейчас. Потому что иначе его бы убили. И мы бы никогда не вернули Пристань Лотоса. И не победили Вэней. А именно это — самое важное в итоге. Мои личные чувства, как и твои, в конце концов, не играют роли. Хочу ли я жить с пониманием того, что могу быть заклинателем только благодаря великой ЖЕРТВЕ Вэй Усяня? Нет! Понимаю ли я, что любое другое развитие событий, вероятно, закончилось бы победой Вэней? Да! Жалею ли я, что хотел защитить своего брата? Ни капли! Собираюсь ли я рассказать ему об этом, чтобы он мучался чувством вины? Ни за что! Но ты, почему ТЫ считаешь себя вправе судить других? Или все эти годы не научили тебя тому, что попытка судить, не зная обстоятельств, приводит к трагедии? А затем случилось одновременно слишком много всего. Лань Ванцзи отшатнулся с ужасом в глазах. Хлопнула дверь за спиной Цзян Чэна. Что-то с лёгким звяканьем опустилось на пол. — А-Чэн… — донёсся от входа невыносимо, нестерпимо знакомый дрожащий голос. Он едва успел обернуться, чтобы поймать в объятия рыдающего, как младенец, старшего (или теперь уже младшего, кто разберёт?) брата.***
Лань Сычжуй не любил нарушать правила. Но он не позволял им быть своим единственным моральным компасом. У него для этого была собственная совесть, воспитанная папой и отцом. Которые, если задуматься (и если близко знать каждого из них, конечно), действовали точно так же. Но обычно на это имелась причина. Когда Лань Юань, возвращаясь после тренировки с друзьями, услышал, как выбегает из цзиньши учитель Вэй, то сразу понял, что это не к добру. А когда учитель Вэй, возвращаясь, столкнулся с ним на дорожке и пояснил, что к ним «на чай и просто поболтать» зашёл Цзян Чэн, то Лань Юань уверился в своих подозрениях. Ещё более настораживающим было предложение папы присоединиться к их приятной (ох, Сычжуй в этом сомневался) беседе. Неужели Цзян Ваньинь рассказал что-то?.. О них?.. Да нет, вздор, не может быть! Или… Или может? Но ни согласиться, ни отказаться Сычжуй не успел. Потому что стояли они довольно близко. И голоса услышали одновременно. Сычжуй мог и должен был уйти. Потому что подслушивать — подло. И недостойно наследника Лань. Но он обязан был знать. Просто обязан. Потому что говорил Цзян Ваньинь. Потому что он… скучал. Потому что хотел услышать правду. Хотел ее знать. Потому что он хотел помочь. Потому что он не нашел в себе сил сдвинуться с места. Ну, он услышал. Узнал. Похолодел. Испытал сразу сотню противоречивых, мучительных, раздирающих изнутри эмоций. Сколько ещё тайн хранит этот невероятный человек? Сколь многим он готов пожертвовать ради своих близких? Подпустит ли хоть кого-то, позволит ли себе помочь? И что он, Лань Сычжуй, может сделать прямо сейчас?