По следам воспетой ночи

Лань Ванцзи не умел просить прощения. Не то чтобы ему часто приходилось: будучи человеком своего статуса и обладая идеальной репутацией, не пошатнувшейся даже невзирая на брак с Вэй Усянем, он мог позволить себе всё и ещё больше. Сам Лань Ванцзи был прекрасно осведомлен о своих недостатках, спасибо большое. Он знал, что злопамятен и даже мстителен — в особенности, если дело касалось Вэй Ина. Не заблуждался на счёт отношения людей к нему — почти раболепное поклонение было взращено, скорее, на страхе, чем на любви. Был в курсе, насколько нетерпим и неспособен идти на компромиссы, в чем его так часто упрекал брат (и что, во многом, стало причиной его личной трагедии много лет назад). Наконец, он попросту был невыразимо упрям. Как-то так сложилось, что большую часть этих недостатков в нем будило общение с Цзян Ваньинем. Само по себе это его не слишком удручало, но — Лань Ванцзи не любил терять над собой контроль. И считал это ниже собственного достоинства, если честно. Однако намеренно никогда себя не одергивал, считая, что находится в своем праве. Что ж, стоило бы раньше сообразить, что поспешно вынесенные суждения не всегда оказываются верными. И кстати, он понимал, насколько иронично то, что праведному второму Нефриту Лань оказалось проще смириться с темным заклинательством, чем с недостатками Цзян Ваньиня. Казалось бы, какая же тут взаимосвязь? Тем вечером, обнимая вымотанного, потрясенного до глубины души Вэй Ина, Лань Чжань не мог не проследить параллель. Однажды он сделал далеко идущие выводы относительно причин, побудивших Старейшину Илин поступать так, а не иначе. Не сумев увидеть истину, он не успел помочь, не успел спасти, не успел… Так ли это отличается от того, что однажды он не увидел за резкими словами Цзян Ваньиня любви к Вэй Усяню и с тех пор не мог ему этого простить? Он опять поспешил с выводами. И опять ошибся. И совершал эту ошибку снова и снова. Не подумайте: Лань Ванцзи вовсе не считал, что он единственный, кто виноват в конфликте. Цзян Ваньинь умел бить словом в самое больное место, и, не отличаясь излишней терпимостью, редко упускал такую возможность. Но — теперь Лань Ванцзи это понимал — возможно, у Цзян Ваньиня были на это причины? Причины, над которыми Лань Ванцзи не давал себе труда задуматься до сих пор. Впрочем, Лань Ванцзи простил бы желание задеть его самого. Ладно, вряд ли простил бы, но и не раздражался бы так сильно. Просто стал бы игнорировать, как всегда. Но когда Цзян Ваньинь своим поведением причинял боль Вэй Ину — этого Ванцзи стерпеть уже не мог. Вот только — можно ли было вменить Цзян Ваньиню в вину то, что он был сам по себе резок, порывист и вспыльчив? Лань Чжань помнил это ещё со времён юности и видел по сей день. Но — ему ли судить о чужих недостатках? Притом, что и его собственный характер отнюдь не совершенен? Всё же он в молодости и он сейчас мыслили по-разному. Полтора десятилетия одиночества сломали ледяную невозмутимость Ханьгуан-цзюня, заставив его понять, что он не выше прочих людей. А ещё научив смотреть не на слова, а на поступки. Несколько лет счастья закрепили эти достижения, добавив терпимости. Лань Ванцзи вспомнилось, как Сычжуй вернулся из Пристани сам не свой. Нет, со стороны это мало кто заметил бы — но Лань Чжань знал собственного сына, он не мог не увидеть. И, конечно, задал вопрос, найдя для этого подходящую возможность. А когда спросил, то услышал много неожиданного. Например, ложью оказались слухи, что Цзян Ваньинь пытает и мучительно убивает любых темных заклинателей без оглядки. Да, он уничтожил нескольких из них — свернувших на дорогу безумия, ставших маньяками и убийцами. А ещё некоторым дал второй шанс, заставив отречься от темного пути. Шанс жить — пусть и под неусыпным надзором. Эту — лежащую на поверхности — тайну Сычжую открыли старшие адепты клана Цзян. Ещё Сычжуй узнал, что, оказывается, все в Пристани знали два дня, когда не следует тревожить Цзян Ваньиня. День гибели его родителей и сожжения Юньмена был днём всеобщего траура. Но гибель Цзян Яньли и Вэй Усяня глава клана Цзян переживал всегда в одиночестве, не подпуская к себе даже племянника. Об этом Лань Юаню поведал Цзинь Лин. Наконец, Сычжуй рассказал Лань Ванцзи и Вэй Ину про свое пребывание в Пристани — и про подаренный ему колокольчик. Последнее потрясло Лань Чжаня больше всего. К тому же, он полагал, что Цзян Ваньинь, вероятно, не знает о происхождении Лань Юаня, а если и в курсе, то не в восторге от этого факта — но сын заверил Лань Чжаня, что это не так. Правда, не стал объяснять, как это выяснилось. Сычжуй вообще говорил очень обтекаемо, явно не желая делиться деталями, но это было вопросом для совсем другого дня. Как бы то ни было, Цзян Ваньинь оказался совсем не тем человеком, которым его считал Лань Ванцзи, и никто, кроме него самого, не был виноват в этой ошибке. А ещё он едва не отдал жизнь за Вэй Ина. И это стало решающим аргументом. Весь вечер, до ссоры, Ванцзи смотрел на Цзян Чэна и за ширмой невозмутимости размышлял, согласен ли он отдать пост Верховного Заклинателя в руки этого человека. Сам он тяготился и должностью, и своими обязанностями, которые на девяносто процентов состояли из общения с людьми, в чем Лань Ванцзи никогда не был и вряд ли когда-нибудь стал бы силен. Понимая это, Лань Сичэнь давно предлагал ему отказаться от несомненной, но утомительной чести. Однако просто скинуть опостылевший долг на первые попавшиеся плечи явно не было разумным решением. Поэтому, выслушав брата и даже согласившись с его логикой, Лань Чжань решил не торопиться. Совет должен был продлиться несколько дней, у него были как минимум сутки на размышление… Так он думал, пока не произошёл тот самый разговор. В общем… Лань Ванцзи не умел и терпеть не мог просить прощения, но прекрасно знал, что задолжал Цзян Ваньиню, как минимум, извинения за вчерашнюю безобразную ссору. А возможно, и за все предыдущие, но не раньше, чем Цзян Ваньинь докажет, что и сам готов пойти на уступки. Потому что Лань Чжань был мстителен и мелочен больше, чем кто-либо мог себе представить. Но ещё он согласен был поступиться практически чем угодно, если это порадует мужа. И, кажется, сына тоже, хотя тут ещё стоило подождать и посмотреть…

***

Всю ночь Цзян Чэн видел яркие, хорошие сны. Это было в его жизни событием настолько редким, что в него даже верилось с трудом: поэтому, распахнув глаза следующим утром, он первым делом попытался уцепиться за ускользающие картинки. Попытка успехом не увенчалась — если не считать того факта, что Цзян Чэн мог смутно вспомнить образы Сычжуя и кроликов. И — ладно, может, и хорошо, что память решила его подвести, так оно всяко спокойнее будет, подумал Ваньинь. А потом услышал чириканье птиц. И резко сел на кровати, осознавая, что он проспал. Вчерашнее ночное совещание с Цзинь Лином затянулось, потому что Цзян Чэн не мог позволить себе принять подобное решение второпях, не обдумав всех плюсов и минусов этой интриги. Впрочем, даже после обдумывания ему представлялось, что недостатков у данной крайне сомнительной идеи куда больше, нежели достоинств. Так что, возможно, стоило просто последовать первоначальному желанию — послать всех и вся к гуям и лечь спать вовремя. Определенно, стоило, думал Цзян Чэн, спешно облачаясь в практичное, но достаточно торжественное, согласно случаю, ханьфу. Завтрак точно уже миновал, но, судя по положению солнца, у него было достаточно времени на спокойные сборы, прежде чем Нефриты, чтоб им хорошо жилось, захотят с ним побеседовать. Хорошо бы, впрочем, братья Лань не слишком затягивали со своими интригами, ему, в конце концов, предстояло ещё успеть до начала совета встретить у границы Облачных Глубин свою свиту. Размышления Цзян Чэна были резко прерваны стуком в дверь. Полагая, что это племянник — кто ещё стал бы ломиться к нему с утра пораньше? старшие Лани не стали бы тревожить покой отдыхающего гостя даже возникни такая необходимость — Цзян Чэн, как раз успев завязать ремень на ханьфу, распахнул дверь. Чтобы тут же осознать свою ошибку, потому что за порогом обнаружился Лань Сычжуй, застывший от неожиданности. — Доброе утро? — вышло как-то вопросительно, но Цзян Чэн был и сам изрядно удивлен. (Мысли о том, что ТАК удивляться он согласен хоть каждый день, Ваньинь тщательно проигнорировал). — Доброе… — ошалело пробормотал юный Лань, почему-то смотря не в глаза, а как бы чуть-чуть мимо, немного ниже и правее. Это было ему несвойственно, а поэтому — крайне странно. Цзян Чэн оправился от удивления первым. — Ты что-то хотел? — поинтересовался он, стараясь не звучать откровенно грубо — что было довольно сложно, потому что грубость была для Цзян Чэна любимым способом скрыть замешательство, о чем он и сам прекрасно знал. — А… Я… Да, — наконец, Сычжуй моргнул пару раз и сумел-таки выдать связное предложение, — Цзинь Лин сегодня проспал завтрак… И так как вас тоже на нем не было… Я решил, что лучше я… Что надо проверить, — Сычжуй скривился, явно недовольный собственным неуклюжим объяснением, но Цзян Чэна оно, как бы то ни было, вполне удовлетворило. — Да, я тоже проспал, — буркнул он, чувствуя себя довольно-таки глупо. — Меня потеряли? — Нет-нет, вроде бы, не успели, — неуверенно улыбнулся в ответ Сычжуй. — Ты какой-то сегодня странный. Все в порядке? — нахмурился Цзян Чэн. А вот реакция Сычжуя на такой, казалось бы, вполне невинный вопрос, оказалась действительно странной: парень дернулся, наконец перевел взгляд на лицо собеседника… и покраснел. Цзян Чэн, осознав очевидное, закатил глаза (чтобы не выдать, чтобы не показать, как дрогнуло внутри — да ладно, неужели из-за меня?) — и это, кажется, помогло Лань Юаню собраться, так как он резко мотнул головой и протарабанил на максимально возможной скорости: — Я сейчас найду что-нибудь к чаю и вернусь! — после чего испарился прежде, чем все ещё заторможенный Цзян Чэн успел издать хоть звук против. Вздохнув, Ваньинь отправился обратно внутрь комнат, чтобы выудить из мешочка цянькунь нефритовый гребень. Стоило привести себя в порядок, чтобы не смущать невинных юнцов… иначе гуй его знает, чем это кончится, Цзян Чэн ведь, увы, тоже не железный. К моменту возвращения Сычжуя Ваньинь успел расплести небрежно собранный перед сном (и перекинутый ранее на плечо) хвост, а затем расчесаться и заплести свои обычные косички по бокам. Когда уже знакомый стук прозвучал ещё раз, он как раз был занят тем, что подкалывал пряди наверх, намереваясь закрепить заколкой, ввиду чего к двери не пошел, ограничившись кратким: — Заходи! И лишь потом сообразил свою неловкую оплошность. Дверь отъехала в сторону, являя Лань Юаня с подносом, на котором обнаружились чайные принадлежности и мисочка с чем-то, что Цзян Чэн опознал как орехи и сухофрукты. Замерев на пороге, Сычжуй моргнул, а затем, к смущению Цзян Чэна, попытался скрыть улыбку. Впрочем, неудивительно, подумал тот, раздосадованный на свою гуль знает откуда вылезшую открытость и доверчивость — немногие люди имели шанс наблюдать грозного Саньду Шэншоу с заколкой в зубах (детская привычка, от которой Ваньинь так и не избавился, и которая сейчас казалась ему верхом тупости). Впрочем, преодолев очевидную растерянность, Сычжуй все же улыбнулся и, пройдя внутрь, осторожно пристроил поднос на низкий столик. — Не стоило, — буркнул Цзян Чэн негромко. Увы, из-за шпильки в зубах упрёк прозвучал совершенно неразборчиво. — Я не понял, — честно признался Сычжуй, моргая своими невозможно огромными глазами. Цзян Чэн отвёл взгляд раньше, чем успел окончательно в них утонуть. Он издал явно раздраженный вздох, но убрать хотя бы одну руку от волос сейчас значило собирать почти всю прическу заново, так что он решил подождать с претензиями пару минут. А вот Сычжуй ждать, как оказалось, не намеревался, притом единственным предупреждением для Ваньиня послужила мелькнувшая в серых глазах искра, разгадать которую тот сумел не сразу. А затем было уже поздно — Лань Сычжуй подошёл и, стремительно протянув руку, вытащил шпильку из зубов Цзян Чэна. Пальцы не коснулись чужих губ; и все же движение было настолько внезапно смелым, что Цзян Чэн, забыв суть своего прошлого возмущения, отреагировал нелепым: — Ты что творишь? — которое прозвучало не грозно, а растерянно. Сычжуй моргнул и, закусив губу, отступил назад на шаг, краснея от запоздалого осознания своей дерзости. — Я… Простите! — пискнул он, и Цзян Чэну ничего не оставалось, кроме как снова закатить глаза. Как в этом невозможном создании стеснение умудрялось сосуществовать с настоящим коварством? Цзян Чэн этого просто не понимал. Впрочем, как реагировать на подобное, он понимал ничуть не больше. — Я сказал, что не стоило беспокоиться, я привык обходиться без завтрака, — наконец неловко ускользнул от темы он, оборачивая почти законченную прическу лентой и забирая наконец-то у неловко застывшего Сычжуя шпильку. (Чьи-то пальцы дрогнули.) — Вы же… тогда, в Пристани… принесли мне еду, — с заметным трудом выдавил из себя Лань Юань, полыхающий щеками так, словно съел целый острый перец. На это Цзян Чэн мог только вскинуть бровь. Вот, значит, как? Всё-то он помнит… Ну, посмотрим, насколько твоей решимости хватит, крольчонок!.. Хмыкнув от этой откуда ни возьмись промелькнувшей мысли, Цзян Чэн опустился за стол, разливая чай на две пиалы. Закончив, он вскинул голову на Лань Юаня, взглядом спрашивая, чего тот ждёт. — С-спасибо, — явно растерявшись, Сычжуй, тем не менее, не отказался от приглашения, с удовольствием отпивая из пиалы ароматный чай. При этом он упорно не отрывал глаз от стола, явно мучительно смущаясь. Цзян Чэн мысленно вздохнул. Как же сложно быть молодым парнем, когда тобой владеет порыв, эмоция и чувство. И как же не менее сложно быть взрослым и, предположительно, опытным мужчиной, которого зачем-то выбрал своей жертвой такой вот пылкий юноша. Когда Лань Юань наконец-таки подал голос, то невольно подтвердил последнюю мысль Ваньиня. — Не подумайте, что я ищу незаслуженной похвалы, — проговорил он, всё ещё не поднимая взгляда дальше пальцев Цзян Чэна (у того руки чесались спрятать кисти под стол, но это было бы равной степени невежливо и слишком очевидно). — Но мне необходимо знать, работает ли сделанный мною ловец снов. Цзян Чэну потребовалась всего пара мгновений, чтобы осознать вопрос, а вот на обдумывание верного ответа ушло времени куда больше. Не мог же он сказать правду, в конце концов, которая заключалась в том, что кошмары Ваньиня действительно беспокоить перестали, сменившись снами совсем иного толка. Впрочем, Цзян Чэн не мог быть уверен, что в этом в принципе есть вина Сычжуя или его амулета. (Не то чтобы ему было комфортно признавать подобное, но ложь самому себе ещё никому не приносила пользы). — Насколько я могу судить, твой амулет выполняет свою роль, — наконец обтекаемо сформулировал он. Сычжуй моргнул, затем расплылся в своей неповторимо искренней улыбке. — Как же я рад это слышать! Цзян Чэн не удержался и неверяще покачал головой. А затем сменил тему от греха подальше (в последнее время он прямо-таки натренировался уходить от неловких разговоров про чувства!) — А Цзинь Лина вы разбудили? — Цзиньи должен о нем позаботиться, — кивнул Лань Сычжуй. — Но я обязательно проверю тоже. Цзян Чэну одновременно и хотелось, и не хотелось поинтересоваться, что знает его замечательный племянник об отношениях своего дяди с Сычжуем. Но спросил он совсем о другом: — Вэй Усянь. Ты его видел? Казалось бы, так легко произнести: «Он в порядке?» — но на это Цзян Чэну сил не хватило. И слава небожителям! — Как мило, что ты беспокоишься, диди! — проворковал из-за окна очень знакомый голос, лишь на миг предваряя не менее знакомое лицо. Ещё мгновение — и вот уже весь Вэй Усянь материализовался в комнатах Цзян Чэна, который был слишком занят паническими мыслями в духе «как много он услышал?!», чтобы как следует возмутиться таким самоуправством. — Папа? — Сычжуй, кажется, был ошарашен ничуть не меньше. — Извините, мальчики, но придется мне прервать ваш душевный перекус, — развел руками Вэй Ин. — Лань Сичэнь попросил найти тебя, Цзян Чэн. Он передает, что хотел бы с тобой побеседовать. — Да, я в курсе, что он хотел бы, — поджал губы Ваньинь. — И где же он меня ждёт? — Я проведу! — расплылся в улыбке Вэй Ин. — Сычжуй, а тебя, сын мой, искали твои друзья. Найди их, пожалуйста, прежде, чем они найдут неприятности на свои задницы. Лань Цижень сегодня… На взводе. Ты знаешь, как он «любит» собрания глав… — Да, пап, уже иду, — кажется, смущённый тем фактом, что его застали в комнатах Цзян Чэна, Сычжуй испарился мгновенно — даже чайник не забрал. — Какой же славный парень, — улыбнулся Вэй Ин ему вслед. — Правда, Цзян Чэн? Цзян Чэн был уже лет двадцать как слишком умён, чтобы отвечать на подобные вопросы. — Мы идём или нет? — даже почти без раздражения в голосе спросил он. Было не очень понятно, стоило ли как-то менять манеру их общения. Хотя, судя по поведению Вэй Ина, тот явно решил, что ничего из ряда вон выходящего не произошло и можно быть как всегда раздражающим поганцем. — Надеюсь, что Сычжую очень повезет в жизни, он достоин всего самого лучшего, — никак не отреагировав на реплику Цзян Чэна, продолжил, как ни в чем не бывало, Усянь. — Ты же согласен, Цзян Чэн? В этот момент Ваньинь медленно начал подозревать, что зря недооценил способность брата приходить к логическим выводам. — Я рад, что он может чувствовать себя как дома не только в Гусу, но и в Юньмене, — продолжал тем временем Вэй Ин, давая подозрениям Цзян Чэна все больше оснований. — К тому же, зная, что там ты, я всегда смогу отпустить Сычжуя в Пристань безбоязненно. Ты ведь позаботишься о нем, верно, Цзян Чэн? Третий вопрос подряд, на который все ещё не хотелось отвечать — особенно потому, что подозрения оформились в твердую уверенность. Чтоб ты в отношении своей личной жизни был так проницателен, зараза, — подумалось Ваньиню. Брат замолк и перевел на него взгляд очень внимательных глаз. Цзян Чэн задумался, куда бы его поизящнее послать. А с другой стороны… Сгорел сарай, гори и дом! — или как там говорят? — Я тоже буду рад, если однажды Сычжуй сможет назвать Юньмен своим вторым домом, — ровно, очень размеренно произнес он. Глаза Вэй Усяня удивлённо расширились на миг, чтобы затем коварно прищуриться. — Цзян Чээээээээээн, — протянул он. — А мне ты будешь рад? — Ну, не знаю, — проговорил Цзян Чэн, закатывая глаза, — а у тебя разве есть колокольчик, чтобы ты мог считаться жителем Юньмена? — Ты удивишься, но да! — воскликнул Вэй Ин. Цзян Чэн, действительно, удивился. — Лань Чжань нашел его много лет назад и сохранил, — пояснил Усянь, сверкая ничем не прикрытой любовью в глубине глаз. — Правда, — тут же смущённо почесал затылок он, — я как раз Лань Чжаню его и оставил на хранение. В конце концов, он куда аккуратнее меня! С другой стороны, и традиция предписывает, — улыбка Усяня стала ехидной. — Кстати, а колокольчик Сычжуя новый?.. — Естественно, что за чушь ты городишь! — возмутился Цзян Чэн, чувствуя, что кровь, помимо воли, приливает к щекам и шее — особенно от воспоминаний об одном конкретном диалоге. — И хватит трепаться, нас там, вроде бы, Лань Сичэнь ждёт? — с нажимом поинтересовался он. — Да-да, конечно, — ответ Вэй Ина не давал усомниться в том, что их разговор не окончен — но, видимо, сейчас он и сам не мог позволить себе заболтаться. — Пойдем, что ли, а по дороге я тебе расскажу кое-что, до чего додумался этой ночью. И думается мне, ты не будешь рад услышать это только на совете…