Прощальные письма

Она раскрывает руки-крылья навстречу чумному путнику. Касается когтистой ладонью покрытого капюшоном затылка, прижимается клювом-маской к взмокшему виску и смотрит приторно-нежно, так взглядом ласкают маленьких детей. Все заражённые для Песочной Язвы — птенцы. Они льнут к гнилому телу, ищут успокоения, прячут боль в складках одеяния Мy Шубyyн. Для них Чума — жуткое божество. Явление пугающее и всесильное, непременно знающее, когда настанет твой смертный час. Стоит отдаться во власть влекущих объятий, и всё закончится. Не будет больше ничего. Язва утробно стрекочет голосами степных птиц. У ног вьётся полчище крыс. Заражённый хнычет, слепо шаря скрюченными пальцами по костяной груди, терпит крысиные укусы, но не отстраняется. Он будто ищет утешения у той, что погубит его. — Ну-ну, — Песчанка разглядывает перебинтованное лицо, потерявшее краски, и берёт в бледные ладони. — Не надо плакать. Скоро ты уйдёшь со мной, как ушли многие до тебя, и уйдёт ещё больше, поверь мне. Чумного мучает лихорадка. Он хочет пить, но под взглядом Песочной Язвы не смеет жалобно просить, заворожённый переливами её многоголосия. Огненные провалы глаз гипнотизируют, обещая вечную жизнь в обмен на небольшую услугу. — Смотри на меня. Впитывай меня. Носи меня под бинтами, будто любимые шрамы. Разноси слово моё простым касанием. И боль утихнет, я тебе обещаю. Язва поднимает клюв к нависшему над Городом пасмурному небу и иронично усмехается. — Они нарядили вас в жуткие костюмы, чтобы люди могли отличить своих от чужих. Как прокажённых, — она невесомо гладит больного по щеке, оставляя на бинтах чернильный отпечаток. — Выдумщики. Театралы. На всех бы напялили маски, дай только волю. Так упраздняется любовь. Дружба. Слабеют проведённые предками Линии. Предсказуемый спектакль. Противно смотреть. Чума отпускает заражённого и аккуратно подталкивает в сторону пустынной улицы, как неразумного младенца. Одурманенный жаром и болью, он заламывает руки, корчится, превозмогая мучительные спазмы, и наконец делает один неуверенный шаг. Единственная мысль — разнести благую весть о Море, но язык отсох, чтобы говорить. Он раскрывает объятия навстречу заражённому воздуху и бесцельно бредёт вверх по почерневшей брусчатке. Крысы следуют за ним. — Вы будете моими вестниками. Человеку в беде ведь так просто довериться. Предложить помощь. Коснуться его, погладить, утешая, — стрекочет Песчанка вслед птенцу. — И тряпки эти не оградят тебя от заражения. Ведь я буду повсюду. Да, Бакалавр? Она поворачивает к столичному доктору клювастую пасть, хрипло смеётся и протягивает тонкую бледную руку. Даниил стоит, не двигается, наблюдает, в глазах — решительное несогласие. — Коснись и ты меня. Зачем бояться неизбежного? Хм?