Прощальные письма

Она гасила свечи в каждом доме. Растирая огонь между пальцами, Язва чёрной тенью скользила по опустевшим коридорам, полной грудью вдыхая запахи разложения и чужой невысказанной горести. Костяные ноги едва касались потемневшего пола, плащ облизывал пыльные углы, собирая паутину и смазывая смолистые красные пятна, сыпью покрывающие стены. Никого не осталось в Сырых застройках, кончились все, ушли в вечность и обратились серокрылыми жаворонками да синицами, по сей день летающими над тысячеглазой степью. Остановившись у окна, Песочная Язва повернула голову к потемневшему стеклу. Подняла скованную судорогой тонкую руку и когтем кротко отстучала незамысловатый ритм, отдающийся в груди Исидора ритуальным бубном прямо в сердце. Звала его. Звала. Взором огненным высматривала мясника за высоким забором заколоченного наглухо квартала бедняков. — Ну же, менху. Иди ко мне. Закричала в степи одинокая пустельга. Всколыхнулась кровавая твирь, зазвенела голосами погребённых узников земли. И Язва вздыбилась костяными перьями, заскрипел смех над мертвенной тишиной Сырых Застроек. Шёл к ней менху. Шёл Исидор, под ногами его распускался молодой савьюр, очи горели отчаянно, решительно. От боли дрожало сердце, и мелодии этой Чума любовно подпевала, отдаваясь в каждой косточке Бураха, в каждой душевной ране. В каждой потере. В каждом вдохе и выдохе. Летя навстречу, Песчанка просочилась сквозь оконные щели и рухнула оземь, разрывая длинными пальцами-крючьями высушенную землю. Она подползла к высокому забору и прислонилась к тёплому дереву, вслушиваясь в шуршание травы. Он. Ну точно он. Исидор замер в нескольких шагах от заколоченного квартала. Она не видела, но чувствовала уничтожающий взгляд, преисполненный вины, которую следовало раздавить и закопать далеко в степи. Вместе с ней. — Привет, Исидор, — прохрипела Песчаная Чума. — Я ждала тебя. — Я знаю. Менху протянул руку к витающему в воздухе чёрному пёрышку, коснулся пальцами и мгновенно отпрянул, словно обжёгшись. Он мрачно оглядел замолчавшие дома и померк от еле сдерживаемого раскаяния. Огромная чумная птица Му Шубуун улыбнулась. По крайней мере это звучало в её скрипучем жутком голосе, не то мужском не то женском. — Что же ты пригорюнился, Бурах? Неужели пожалел о том, что запер меня? — Песчанка выпрямилась, силясь разглядеть собеседника за забором. — Сердце твоё бьётся так яростно, того гляди проломится сквозь клетку рёбер, прыгнет прямо ко мне. — Замолчи. Исидор процедил этот приказ сквозь стиснутые зубы. Любопытно поглядывая на него сквозь щель между досками, Песочная Язва и вправду послушалась менху. Не даром говорят, что голосом те могли останавливать стихию и обращать солнце луной. — Я пришёл не разговаривать. Раскрыв холщовую сумку, знахарь вынул сплетённое из веток и савьюра птичье гнездо и, сев на колени, положил прямо перед собой. — Я пришёл унести тебя туда, где ты была рождена. Чума мягко оттолкнулась от забора и прошла вдоль него, прекрасно зная, что Исидор следил за ней волшебным взором, видящим Линии в каждом живом существе. А она ведь… Живая. Она дышит. Она питается. Она оставляет споры отходов своей жизнедеятельности и даже умеет любить. По-своему. Трепетно. Да, она всегда любила птиц. — Ты знаешь, Исидор, — сипло начала Песчанка. — Я ведь вернусь, непременно вернусь. Тебе не спрятать меня под землёй. — Знаю. Я знаю. Бурах кивнул и протянул дрожащую руку и подтолкнул гнездо ближе, спокойно опуская глаза. — Но ещё я знаю то, как ты умрёшь. И от этого мне тоже нестерпимо больно. Ведь ты… — Живая, да. Как пульсирующая плоть Удурга. — Чума любопытно склонила костяную голову. — Ты это хотел сказать? Бурах ничего не ответил. Он молчал долго, терпеливо. Потом вынул из сумки острый перст мясника и разрезал испещрённую шрамами ладонь, чтобы окропить гнездо собственной рубиновой кровью. — Вот значит, на какие жертвы ты готов пойти, — оценивающе проскрипела Песочная Язва, почувствовав манящий запах разрезанной плоти и мяса. — Так хочется тебе связать этот мир заново руками драгоценного сына, хм? Что ж. Она шагнула к нему легко, словно ничто её никогда тут не сдерживало. Прижала ладони к щекам, поглядела огненными глазами внутрь головы и рассеялась в степном ветре, оседая в гнезде комьями угольного пепла.

***

Симон заметил Исидора издалека. Махнув рукой, он подхватил прислонённую к высокому чёрному камню лопату и, когда менху приблизился, с любопытством взглянул на бережно завёрнутое в тряпки гнездо. Под тканью что-то шевелилось. — Ты уверен, Исидор? — тихо спросил знахаря Каин. Бурах безмолвствовал, прижимая к груди израненную ладонь. Встретив ясный, как весеннее утро, взгляд бессмертного колдуна, он грустно улыбнулся и решительно кивнул в ответ. — Да, Симон. Так предначертано. А значит, так и будет.