Сны Дерри

Под домашний арест Билла и правда посадили. На дороге ему повезло. Он встретил фермера, который ехал в Бангор, но, узнав про перелом, согласился подбросить мальчишку до городской больницы. Там администратор позвонил Биллу домой. Когда хирурги закончили собирать его руку — по ощущениям это длилось вечность — Билла отправили отдыхать. В больничной палате мама кинулась к нему, осторожно обняла и сказала: «Ты так нас напугал, Билл, мы с отцом позвонили всем твоим друзьям. Я подняла на уши весь участок. Они позвонили в больницу. Где ты был?» Она замолчала, изучая его обеспокоенным взглядом. Серо-зеленые глаза ярко блестели в дневном свете. Веки припухли. Она плакала, догадался Билл. Проплакала всю ночь из-за него. Он набрал в легкие воздуха, готовясь к долгому разговору. И ответил, что катался на велосипеде, заехал не туда и упал, не разминувшись с автомобилем. «Не там» ему встретился паренек с фермы, который помог перевязать Биллу руку. У этого парня дома никого не было, поэтому он дождал… — Так, хватит, — мама остановила его. — Что ты делал на Бангорском шоссе? Тебя не было всю ночь. Нельзя было позвонить? Пока он говорил, лицо ее становилось все более хмурым. Но лучшей истории Билл придумать не смог. Может, мистер Стивенс все-таки прав насчет его талантов. Не так уж и правдоподобны его рассказы. — Я катался на в-в-велосипеде. У-упал. Я го-оворю, как есть. — Ну, конечно, — мама шумно выдохнула и повернулась к Заку Денбро, который мрачной тенью стоял у окна. — Поговори с ним ты. Меня он больше не слушает. Расспросы прервал доктор. Он попросил родителей Билла выйти и пообещал, что они смогут вернуться после обеда. Когда они остались одни, он ободряюще улыбнулся и велел Биллу не расстраиваться. Перелом неприятный, но заживет. Кто бы ни занимался его рукой в полевых условиях, он сработал хорошо. И если Билл вытерпел это, ему полагаются сон, уважение и бойскаутский значок. Билл понуро хмыкнул, представив вендиго рядом с наградой за коллекционирование монет. Но насчет сна он был согласен. Прошедшая ночь давала о себе знать, и тревожная немота в руке туманила голову. Заснул он быстро и проспал одиннадцать часов глубоким сном без сновидений. К тому времени, как родителям позволили увезти его домой, из несчастного замученного ребенка Билл превратился в парня, который готов принять наказание. Комендантский час до тех пор, пока не снимут гипс, никакого подарка на день рождения и «посмотрим еще насчет твоего общества». «Объясни, Билл, ну ради Бога, что ты забыл на шоссе за городом? Какого черта тебя туда занесло? Эдди сказал, что вы не виделись всю неделю. У тебя новая компания? Какие-то дети с ферм? Я не хочу тебя ругать, я просто хочу знать, в чем дело». «Уильям». Это уже был отец. «Билл, тебе четырнадцать. Через два года ты будешь получать водительские права. Пора научиться ответственности». И только Джи все это не заботило. Он повис на его здоровом плече и принялся расспрашивать, а как оно сломать руку и не испугался ли Билл, и как он пережил операцию, и много ли было крови. — А открытый перелом — это как? — спросил Джордж. Билл поднял загипсованную руку. — Это когда у тебя к-кусок кости т-торчит наружу. И твоя ру-ука будто ломается надвое. Я мог потерять ее. Так сказал в-врач. Еле спасли. Это была ложь. Но невинная ложь — неизменная часть братского хвастовства. Джорджи ахнул одновременно от отвращения и восторга. Его глаза лучились обожанием, пока он слушал рассказ Билла. А уходя из комнаты, он обернулся, подбежал к нему и крепко обнял еще раз. — Рад, что с твоей рукой все хорошо, Билл, — сказал Джорджи. — И с тобой тоже. — Спасибо, — серьезно поблагодарил он. — Да, б-было жутковато. В тот же день к нему пришли Ричи и Эдди. Мама собиралась запретить их, но эту энергию ей сдержать было не по силам. Ричи приложил руку к груди и с интонацией театрального актера произнес: «Миссис Денбро, мы обязаны воздать почести нашему раненому другу, ведь, возможно, сейчас идут последние дни его жизни. Ни я, ни герцог Каспбрэкберрийский не простим себе, если не увидим его в последний раз на этом скорбном ложе. Только если бы вы дали нам пять минут…» Она оборвала его, засмеявшись, и пропустила. — Господи, Тозиер, мертвого заговоришь, — с улыбкой произнесла она. — Идите уже. Эдди и Ричи наперебой забросали его вопросами. Недолго подумав, Билл повторил историю про велосипед, приятеля с фермы и автомобиль. Только им он сказал, что познакомился там с одним пареньком и они летом вместе ходили на реку, учились стрелять и все такое. — Так вот где ты пропадал с июня, — сказал Ричи. — Выдумывал себе дела. Мы уже собирались изгнать тебя из Дерри черепкованием, а ты все сделал за нас. — Да не, я почти все время был один. П-простите, ребят. Не нужно было так исчезать. — Ничего, — отмахнулся Эдди. — Возьми нас с собой следующим летом. Звучит круто. Я бы тоже пострелял. Но обида в их словах чувствовалась. Билл только надеялся, что скоро они вместе начнут ходить в школу и все забудется. Заживет, как его сломанная рука. — Кста-а-ати, — объявил Ричи и вытащил из кармана «самолетную» бутылочку виски. — С прошедшим тебя, Большой Билл. — Только если тебе дают антибиотики, то пока нельзя, — предостерег Эдди. Билл в удивлении поднял брови. Из-за дня рождения без подарка он не грустил, но получить даже такую мелочь было приятно. — И где вы это достали? Рич, ты грабанул т-тайник своего отца? Теперь он тебя п-прибьет? Ричи, как мим, надвинул на глаза невидимую шляпу. — Аль Капоне вступает в схватку с полицией, — заговорил он с ужасным итальянским акцентом. — Начало Сухого закона отмечают во всех грязных пивнушках Чикаго. Общественный порядок падает на пол и умирает в страшных корчах. Город охватывает волна насилия, которая сметает колесо обозрения, мэрию и музей дамских колготок. Эдди и Билл рассмеялись. — С-спасибо, парни, — все еще широко улыбаясь, поблагодарил Билл. И спрятал подарок от греха подальше в ящик стола за горой потекших ручек и сломанных карандашей. Он так и не понял, почему не рассказал им про Роберта. Они бы поверили. Даже в часть про вендиго. Вернее в часть про шерсть, зубы и когти, ведь ничего другого Билл не видел. Он почти начал говорить. Стоило одному слову сорваться с поводка, как все остальные погнались бы следом, но Билл передумал. Он не знал, как подступиться к этой истории. А история, рассказанная неправильно и не вовремя, хуже нерассказанной вовсе. Может, он просто сам не решил, что думать о произошедшем. Ричи и Эдди были его лучшими друзьями, но и с Робертом они подружились. Ему это было важно. Не терпелось встретиться с ним, поговорить об охоте, задать все вопросы, оставленные без ответа. Эмоции горели в голове. Только способ успокоить их лежал за пределами Дерри. За пределами Дерри, да. Всего каких-то полчаса езды. И он смог бы убедиться, что с Робертом все в порядке. «А что с ним будет?» — спрашивал Билл. Это же Роберт. Он сам о себе позаботится. Лишь для Билла месяц без возможности навестить его станет пыткой. Но что, если он что-то сломал? И ни телефона, ни машины в том доме нет. Он же там все время один. Со своими фантазиями и снами. Прощальный подарок. Прощальный подарок кому? Попрощались на месяц и хватит. Предсказатель хренов. Билл уже жалел, что не может видеть будущее по палочкам и паукам. Было бы очень удобно. Вскоре отношение родителей к Биллу смягчилось. Мама больше не расспрашивала его, и тяжесть стоящих между ними тайн перестала бросаться в глаза. А отец, однажды застав Билла перед сном на кухне, позвал его. Говорил он так, будто ему самому было неловко. — Понимаешь, мы с мамой переживаем за тебя, — сказал он. — Потому что помним себя в твоем возрасте. Ты всегда можешь с нами поговорить, если тебя что-то тревожит. Гудящий свет настенной лампы лился на руки отца. С крепкими запястьями и грубыми пальцами. Билл в детстве часто клал свою ладонь поверх его, не веря, что и у него когда-то будут такие. Может, не зря. Похоже, он унаследовал комплекцию матери — невысокой, стройной, с тонкими кистями, высвобождающими магию из рояля, будто она создавала на нем свои собственные рассказы. Билл кивнул отцу. Но ничего не ответил. Потом на кухню спустился Джорджи. С лица Зака сошла тень серьезности. Он взъерошил Джи волосы и улыбнулся, глядя на него с безотчетной теплотой. Билл понял, что это взгляд, которым взрослый смотрит на своего ребенка, и что такого взгляда от отца он больше не увидит. Может, он все еще под домашним арестом и получает карманные, но у него теперь своя жизнь. В ней они с родителями либо станут друзьями, либо наоборот отдалятся друг от друга. Только эти отношения им уже придется строить. Раньше Билл считал, что секреты делают его взрослым, но сейчас понял: главное — не тайны, а то, что родители о них знают. И догадываются, что, возможно, никогда не получат ответов. Налив себе стакан молока, он молча ушел. В третью неделю сентября его отправили в школу. И, несмотря на комендантский час, обязующий сразу после учебы приходить домой, ждать стало проще. Билл много размышлял о том, как бы попасть в лес, но делать этого не собирался. Просто не мог подвести родителей вновь. Он обещал сидеть дома. Напоминал себе, что ничего с Робертом не случится. Ждал. А месяц тянулся. К началу октября домашний арест превратился в формальность. Гипс они поехали снимать вместе с мамой. Она не захватила свои диски и мучилась всю дорогу, выискивая по радио «что-то, от чего уши не вянут». А Билл напевал себе под нос балладу Ганс энд роузес, прибавляя ей эстетических страданий. За разрезанием гипса он следил, затаив дыхание. Его рука, теперь свободная, странно припухшая, лежала на столе, словно чужая. Будто за месяц изоляции обрела собственную волю и вот-вот кинется на Билла. Врач что-то показывал маме на снимках. «Да-а-а, детские кости, — говорил она. — Попробуйте заставить его вести себя осторожнее». «Руку не тревожить, нагружать постепенно, не забывать про восстановительные тренировки», — отвечал доктор. А Билл глядел на свой шрам. Первый серьезный шрам в жизни. Пока еще темный и неразгладившийся. Неровная линия напомнила ему сшитый стежками рукав пугала с кукурузного поля. Наверное, кому-то другому шрам показался бы уродливым, но Билл так не думал. После той ночи даже правильно, что у него остались видимые следы. Всем нужны шрамы, вспомнил он. Ему хотелось, чтобы теперь и Роберт его увидел. Пообещав маме, что не будет беспокоить руку и влипать в неприятности, Билл попросил у Ричи велосипед и покатил прочь из Дерри. Осень принесла с собой прохладу. Нагнала высокие облака на бледно-голубом небе и пьянящий запах палой листвы. Билл вдыхал его полной грудью, наслаждаясь поездкой (не важно, что «трек» Ричи Сильверу и в подметки не годился) и воображая себя героем кино. Не по размеру большую джинсовку трепал ветер у него за спиной. Билл не мог сдержать улыбки, мысленно проговаривая смешные реплики, которыми поприветствует Роберта. «Твое индейское имя будет Кривая Спина, а мое — Увечная Рука. Ну че, Кривая Спина, возвращаемся на тропу войны? У меня как раз осталось одно целое запястье». Увечная рука чувствовала себя странно, так что Билл все время опускал ее на бедро. Он без проблем добрался до леса, повернул к лагерю и соскочил с велосипеда на том же месте, где обычно. Солнечные блики прятались друг от друга на асфальте. В лесу стояла тишина, если не считать тихих разговоров ветра, которые тот ведет с деревьями, касаясь листвы. Билл подождал минуту. Ну не верил же он, что Роберт к нему выйдет? Откуда Роберту знать, что он здесь? Билл все еще сомневался, что хоть часть его рассказов — правда. Может, они надышались в лесу галлюциногенных спор. Вот если бы Роберт показал ему полуразложившийся труп вендиго, тогда он поверил бы. Другой вопрос — хотел ли он верить? Та ночь разбилась на фрагменты, плавающие в воспоминаниях о страхе и боли, но он отчетливо слышал крик, следующий за выстрелом. Человеческий крик. Не монстра. Нужно было идти к Роберту самому. Билл отыскал место стоянки Сильвера, кое-как протиснулся через кусты, чертыхнулся и… Вышел в густые заросли. Никакой тропы, никаких знакомых флюгеров в ветвях. Он вернулся на дорогу, решив, что перепутал место и прошелся туда-обратно. Место было верное. Он присмотрелся и заметил зазубрины на молодом деревце, оставленные педалями Сильвера. — Ладно, — пробормотал Билл. Затолкав велосипед Ричи в кусты, он еще раз огляделся. Походил между деревьями, выискивая путь, перелез через заросли орешника. Осенняя паутина поблескивала на деревьях. Ее словно стало больше. Отбиваясь от веток и уворачиваясь от паучьих сетей, Билл побродил по лесу минут пять. Летом казалось, что все здесь испещрено секретными ходами и тайными тропами. Но теперь Билл не мог отыскать ни одного лаза. Да, он все время шел за Робертом, но ведь что-то должно было отложиться в памяти. Билл остановился. — Есть т-тут кто? — спросил он и, собравшись с духом, закричал: — Ро-о-о-б! Ты здесь? Никакого ответа. Лишь ветви покачивались на фоне выцветшего неба. Если Роберт дома, неподалеку от дороги кричать можно сколько влезет. Билл еще раз взглянул на кустарники и высокие дубы, словно ища поддержки. Листья тут были темнее, чем на деревьях в Дерри. Кора подернулась серебром, точно от инея. Почему-то Биллу показалось, что лес недружелюбен. Что ему тут не рады. Он никогда не видел, чтобы деревья и кустарники росли так густо. — Бред, — пробормотал Билл, поежившись. Деревья поднимались высоко над головой, словно он падал на дно колодца. Подлесок просматривался вглубь лишь на пару футов. В перекрещенных тенях собиралась паутина. Пора идти, пришло Биллу в голову. Пора уносить ноги, пока не поздно. — Бред, — повторил он. Но поспешил обратно. Через минуту Билл почти бежал. Он вылетел к дороге, схватил велосипед Ричи и что есть силы толкнул вперед. Только подошвы кед коснулись асфальта, Билл бросил велосипед и стал отряхиваться. Паутина собралась на волосах и одежде, пара пауков ползли по куртке и черт знает скольких он не видел. Билл ошалело сбивал их с себя, пока не убрал всех. Потом, тяжело дыша, осмотрел одежду еще раз, провел рукой по лицу и дрожащими руками надел джинсовку. Нехотя Билл обернулся. Из леса повеяло холодом. Голые деревья застыли в неподвижности. И никаких троп. Будто здесь никто никогда не ходил. Будто не было никакого вендиго. И охоты. И сети. И дома с террасой, где закатные лучи ложатся загаром на лица и битые колени. И Роберта? Билл поднял велосипед и поплелся к трассе. Педаль била его по голени, но он то ли не замечал, то ли воспринимал удары как заслуженное наказание. Конечно, он знал, что видел и помнил. Конечно, все это произошло. Тогда почему он не может найти дорогу теперь? На глазах выступили слезы, но это были не слезы, которые бегут по щекам, принося горестное облегчение. Это были слезы, которые не дают вдохнуть и которые ему предстояло везти обратно в Дерри. Он уехал. Физически Билл был в школе, гулял с Ричи и Эдди, делал уроки. А потом закрывал глаза, и ветви смыкались вокруг него все плотнее. Оплетали, как муху паутиной. На следующий выходных он вернулся на ту дорогу. За неделю похолодало, и теперь листья в парках Дерри посерели, минуя оранжевые и красные оттенки. Этот же лес словно всегда был таким. Билл не решился заходить в него. Просто дошел до лагеря, поглядел на площадку через закрытые ворота и помчал обратно в город. Промозглый ветер бил в лицо. Билл ехал, прикрывая то один глаз, то второй. Воздуха не хватало. Он глотал его раскрытым ртом, и тот обжигал холодом горло. Дрожа и промерзнув до костей, Билл вернулся домой, а на следующий день слег с ангиной, которая отняла у него неделю октября. Смутные грезы сменялись лихорадочной явью, где он видел перед собой не стены комнаты, а ветви и сухие листья. И знал, что в складках одеяла прячутся пауки. Ждут, когда он заснет, чтобы самим соткать ему сновидения. Он тебя укусит. Не укусит без необходимости. Только если почувствует угрозу. В школу Билл вернулся к концу октября и впервые с начала учебного года пошел на встречу «общества». Все обсуждали Рэя Брэдбери как величайшего автора американского Хэллоуина, а сам он читал «Ночь в тоскливом октябре» Роджера Желязны. Ему просто нравилось название. И всякий раз от магии и ритуалов, от всех этих костров, волшебных палочек и сложных правил в книге перехватывало дыхание. Он представлял, как рассказал бы об этом Роберту. Как ему бы понравилось. И Роб начал бы говорить о своих идеях. Или рассмеялся бы. Билл почти слышал его слегка гнусавый голос: «Твой Желязны ни в чем не разбирается, да? Он думает, что это сработает? Ха, ну я бы посмотрел». Билл смеялся, и у него закладывало нос, как бывает, когда вот-вот заплачешь. Он ходил по школе, по дому, по городу. И его кошмары повсюду ходили за ним. К Хэллоуину он написал короткий рассказ. Не про Роберта. Про то, что в канун Дня всех святых любая заблудившаяся душа может войти в дом, и ее следует отпустить, проведя за руку по лесным тропам. Иначе она будет проклята и вынуждена скитаться в сумраке между миром мертвых и миром живых. В конце выяснилось, что это была душа покончившего с собой парня. И она вернулась к своему собственному дому. Набор образов, вот и все, чему удалось пробиться. — Лучше, Денбро, — сказал мистер Стивенс с несвойственной ему лаконичностью, но рассказ не отдал. На следующий день он поговорил со своей знакомой специалисткой — психологом старшей школы Дерри, а та позвонила родителям Билла. Все они сошлись на том, что Билл запутался. И «никто не говорит, что с тобой что-то не так, Билл, но мы беспокоимся. Мисс Блэк, дети зовут ее просто Лиза, хочет с тобой поговорить и, если нужно, помочь тебе, ладно?» А он запутался, но не мог объяснить даже себе, как и в чем именно. Они разговаривали с ней в отведенное время, она просила Билла пройти какие-то тесты, что-то рассказывала. — Он просто очень творческий молодой человек, — объясняла Лиза его родителям. Ее и правда можно было называть Лизой, а своим постоянным посетителям она давала шоколадные батончики, как звездочки за заслуги, только Биллу в горло ничего не лезло. — Я вижу некоторые сложности, с которыми сталкиваются все творческие молодые люди, — говорила она. — Вы знаете, есть ли у него проблемы в школе, с друзьями? Были какие-то потрясения? Родители пересказали ей случай с переломом. Билл сидел в приемной и все прекрасно слышал. Мимо него по пустому коридору прошел седой уборщик, толкая свою тележку стариковскими пепельными руками. Через окно он бросил на Билла понимающий взгляд. Как один призрак приветствует другого. — Ясно, — улыбнулась Лиза, вернее по голосу казалось, что улыбнулась. — Что ж, мы поработаем с ним. И я хочу встречаться с вами раз в пару месяцев. Ничего формального. Пять минут вашего времени. — Конечно. — Была очень рада познакомиться с вами. Шерон. Зак. Наверное, они пожали руки. А потом Билл ехал на заднем сиденье отцовской машины и чувствовал себя загнанным. Он просто перебегал, притворяясь собой, от школы к дому к школе к дому и обратно. — Да забей, — сказал ему Ричи. — Сейчас у предков синдром мамы Эдди. Только она думает, что он весь накроется, а остальные решили, что мы поедем башкой. Мои меня тоже таскают к какой-то унылой тетке. — И правильно делают, — отбивался от него Эдди. — Придумай новый прикол. Про маму надоело. Иногда Билл закрывал глаза и отваживался пройти по лесу. Ветки тянулись к нему, цепляли одежду, старались посильнее задеть. Сумрак сгущался. Но Билл шел и спрашивал что-то у этой пугающей черноты. И ему казалось, что он должен найти там кого-то. Что все происходит не просто так. А в иные дни послушно ждал своей очереди у Лизы или гулял с Эдди и Ричи, или ел за столом на кухне и ему хотелось выложить все подчистую. Про то, что он выдумал целый мир в лесу возле Дерри. Что его интерес к писательству сыграл с ним злую шутку и увел слишком далеко вглубь лабиринта фантазий без карты и волшебной нити. Наверное, ему нужны таблетки. Серьезные колеса, как говорил Ричи. Что-нибудь, что промоет его свихнувшиеся больные мозги. Но в последний момент Билл себя одергивал. Ведь если прогнать эти видения, он больше не найдет того, кого хочет найти. Билл съездил в лес еще раз в начале зимы. Полуночно-черная дорога рекой прорезала снежные поля. Пасмурное небо хмуро смотрелось в зеркала, отлитые лужами в кюветах. Стоило Биллу свернуть к лагерю, горло сдавило, точно петлей. Он добрался до ворот, прислонился к ним и долго следил за тем, как снег укрывает сцену, дома и площадку. Так непривычно, так странно без зелени и солнечного света. А сам он глупец, который гоняется за вымышленной страной. — Ты не можешь п-просто уйти, — зло говорил он, вглядываясь в лес. — Ты не м-можешь. Так не п-поступают. Билл закатал рукав и взглянул на свою поврежденную руку. Пытался подобрать ключ к двери, которая привела бы его обратно. — Ты не можешь ничего мне не о-объяснить! — кричал он. — Ты не м-можешь уйти. Снег таял на его темных волосах и ресницах. Ветви сомкнулись над ним, оставив лишь тонкий шрам света. Билл с присвистом вдохнул, запрыгнул на велосипед, теперь уже его собственный, и поехал в Дерри. Дома, как был — в куртке, весь мокрый от снега — он сел за компьютер. Он все делал почти вслепую, но видел слова, которые вспыхнули в голове. Разгорелись, как ритуальный костер. Сбросив куртку, он стал печатать. История получалась сама собой. Про Роберта, про Билла, про вендиго. Наконец-то получалась. Глаза защипало. Билл по привычке сморгнул слезы, и вдруг они покатились по щекам. То были слезы напряжения, тоски, страха и обиды. Он писал, даже не замечая, как плачет, не думая ни о чем, кроме рассказа. Кожу жгло, но эта боль не шла ни в какое сравнение с той, что рвалась наружу через слова. Закончив, он встал. Левая рука пульсировала. Свет лампы на потолке мерцал тусклым пятном. Билл набрал полную грудь воздуха и свободно выдохнул. Жутко хотелось пить. Он черт знает сколько просидел над компьютером, вбивая сцены из головы в реальный мир. К нему возвращалось сознание, утраченное, казалось, еще в сентябре. Билл слышал о нервных срывах и с удивлением понял, что именно это с ним и произошло. Но, похоже, так оборвалось и нечто темное. Нечто злокачественное. Протерев лицо, Билл подошел к принтеру. Он собрал текст, который позже станет романом «В лесу водятся тигры», и вдохнул запах краски. Потом он каждый раз повторял этот жест. Будто подводил черту под работой, иначе ничего не выйдет. Творческие люди очень суеверны, как говорят. Руки тряслись, пока он складывал листы. Он подозревал, что наверняка настрочил ахинею. Глупый сопливый бред, какой и полагается писать, когда у тебя нервный срыв. С рассказом в руках Билл спустился на кухню. Родители отправились в кино, Джи ушел к друзьям, так что в доме он был один. Билл включил воду, умылся, после чего наполнил стакан и жадно выпил, захлебываясь. Вода капала на рубашку, но главное — свою историю — он положил на стол. Допив, Билл налил еще один стакан, сел на высоком, мамином любимом, «барном» стуле и принялся читать. Рассказ получился замечательным. В меру остроумным, в меру жестким, в меру прочувствованным и в меру пугающим. Лето на бумаге вернулось, там сияло солнце, вокруг все зеленело, и все это было реальнее, чем глухая зима за окном. Рассказ вышел именно таким, как Билл хотел бы. Причем только сейчас он узнал, что писал от первого лица. И как много теплых чувств могли удерживать в своей паутине правильные фразы. Отложив распечатки, Билл лег на стол щекой, чтобы холод столешницы остудил его. Дышалось легко. Эмоции переполняли — только уже нормальные, а не вывернутые наизнанку. Существовал Роберт или нет, они вместе провели замечательное лето. Как герои книг, столкнулись с чудовищем и одолели его. В рассказе все, кроме характера, перестало иметь смысл. В жизни Биллу иногда становилось не по себе от его шрама, цепочек и левого глаза с поврежденной радужкой, а порой и от поведения. В тексте же это терялось. Он скучал по нему как по другу или по соучастнику банды, или тому, для чего даже у Билла не находилось описаний. Это значения не имело. Важно, что он по нему скучал. Так, как, наверное, никогда не скучал ни по кому другому. Билл собрал рассказ и подумал, что отнесет его Стивенсу. А потом вспомнил макулатуру, которую таскал ему в октябре, и решил, что эта история заслуживает иной судьбы. Все его друзья и даже семья знали, что Билл увлечен литературой. Кому-то он пересказывал сюжеты устно. Кому-то говорил, что пишет про Тома Сойера и Гека Финна. Но никто из них не видел его настоящих работ. Он дал почитать новый рассказ Ричи и Эдди. Ричи с разрешения Билла показал его своему отцу. Билл дал прочесть текст Лизе. «Ого, я и не знал, что ты так пишешь», — сказал Эдди. «Ну, может, твое появление на свет — это и не горе в семье», — подшутил Ричи в своей обычной манере. Его отец похлопал Билла по спине и заметил, что это наивная история ребенка, который пытается быть взрослым, но, черт тебя дери, он бы прямо сейчас отправился в лес к этому Роберту. А Лиза по одной ей известной причине невесело улыбнулась и попросила обнять его. И с каждым читателем слова набирали веса. Становились реальнее. Словно больше ему не принадлежали. Билл чувствовал себя лучше. Когда вышло первое весеннее солнце и снег, укрывший Дерри, начал таять, он уже не верил, что всю осень провел во тьме. Теперь он знал, что ночные кошмары забываются. Даже те, что произошли наяву. Или, возможно, произошли. В этом он пока не разобрался.