Сны Дерри

Впервые Билл заметил одну из них на уроке американской литературы. Разбирали «Над пропастью во ржи», и вроде бы было интересно, но внимание ускользало прочь от учительского стола. Он глядел в окно. На улице занимался серый март. Снег держал оборону грязными фортами вдоль штакетных заборов. Зрелище наводило на мысли о тоскливых продуваемых переулках и размокшей стерне на полях. Билл как-то спросил маму, почему говорят, что у сумасшедших обострение именно весной. Его, например, если не считать той осени, летом крыло сильнее. Шерон попыталась объяснить, но за нее инициативу перехватил отец. — Потому что снег тает и сразу видно, сколько дерьма на улицах. Мама закатила глаза и хлопнула его по плечу. — Что? — переспросил Зак. — Это — правда. К Дерри лучше не присматриваться. Найдешь одни затопленные подвалы, проржавевшие канализационные трубы и пьянь в парках. — Вы въезжаете в округ Пенобскот, — пробубнил Билл голосом, озвучивающим объявления на Саут-Стейшн. — Снизьте скорость до т-тридцати миль в час. Сегодня на дорогах п-повышена дерьмоопасность. — Как на «дерьмоопасности», так ты не заикнулся, да, дорогой? — поинтересовалась мама. Билл глянул на отца. Зак ответил усмешкой заговорщика. Мама не хотела слышать, как Билл ругается, а вот с отцом они преодолели этот барьер прошлой осенью, когда вместе чинили газонокосилку. Билл порезал палец, приложил к губам и прошипел: «Ну с-с-сука». Зак передал ему чистую салфетку и промолчал, а через пару минут сам клял груду металлолома на чем свет стоит. Обещал следующей весной отвезти «кусок говна» на свалку и доплатить за зрелище, когда «ебаная рухлядь» будет погибать под прессом. В общем мысли соскальзывали. Билл сложил руки перед собой и, почти не задумываясь, почесал шрам. Пальцы наткнулись на уплотнение. Перелом Билла беспокоил редко, а шрам давно разгладился и посветлел, так что это было не в порядке вещей. Билл перевел взгляд на руку. Возле шрама, под белой кожей, что-то чернело. Осторожно он коснулся темного пятна и ощутил, что это нечто твердое и оно будто бы двигается внутри. С адреналином в кровь хлынул холод. Билл встал на ватных ногах. Почти сразу пожалел об этом, но было поздно. Несколько учеников подняли на него скучающие взгляды. — Да, Денбро? — спросил Стивенс. — Так сильно хочешь поделиться своим мнением насчет Холдена Колфилда? — Нет, вы-выйти. — Иди. Он прошел по классу, борясь с желанием ткнуть средний палец паре дурачков, которые еще пялились. Будто делать больше нечего. У двери Стивенс остановил его. — Так что ты скажешь нам про Холдена, Билл? — спросил он. Стивенс не цеплялся. «Не сбежишь, Денбро», — пошутил он год назад, когда решил перейти к преподаванию в старшей школе. Мама сказала, что Стивенс из тех, кто просто не понимает детей. Тогда Билл ей не поверил, но позже из едких односторонних комментариев у них с «мистером Мудаком» вдруг возник разговор. — Я д-думаю, таких молодых людей не существует, — ответил Билл. — Но он мне нравится. Стивенс иронично покивал и взмахнул рукой, мол, иди уже. Билл улыбнулся одними губами и вышел из кабинета. Пока он спускался по лестнице, волнение лишь росло. У медпункта он почти передумал и собирался повернуть назад, но встретил директора, который отрезал ему путь к отступлению. Нехотя Билл вошел в комнату, выбеленную стерильным светом. Пережил формальное приветствие и завернул рукав, показывая шрам медсестре. — Ты ломал руку, да? — спросила она. Он подтвердил. — Не берусь судить, но я думаю, там остался воспалительный процесс, из-за которого образовался гной. В любом случае тебе придется поехать к хирургу. Билл побледнел. Разом вспомнились все ужасы лечения, но не смелость, с которыми он их преодолевал. Смелость забылась начисто. — Не переживай. Это не страшно. Тебе сделают местную анестезию, вычистят травмированную область от гноя, пропишут антибиотики, а через месяц ты об этом не вспомнишь. Все случилось именно так, за исключением последнего пункта. В больнице мама пожелала Биллу удачи, его пригласили в кабинет, обезболили руку и сделали разрез, но обнаружился там не гнойник. Хирург вытащил из руки тонкую ветку длиной в полтора дюйма. Позже они с доктором задумчиво глядели на обломок. Ветка лежала на столе, как трофей. Так, наверное, из солдат достают шрапнель через много лет после окончания войны. — Удивительно, — сказал хирург. — Ты ломал руку в позапрошлом августе, верно? Билл подтвердил опять. — В теории она могла засесть глубоко, а сейчас выйти наружу, — врач почесал щеку. — Странно, что она не сгнила. Выглядит, как новая. Наверное, все дело в антибиотиках, которые тебе давали, или в консервантах. Ты знаешь, говорят, современные люди потребляют в пищу столько консервантов, что после смерти хранятся в могилах, как овощи в жестянках? — П-правда? — воодушевился Билл. — Без понятия, — ответил хирург. Ветку он вручил ему на память. Вернувшись домой, Билл сразу показал ее Джорджу. — Ни хрена себе, — он уставился на ветку, раскрыв рот. — Это было у тебя в руке полтора года? — Представь. — Как будто в твоем рассказе. Джи долго упрашивал Билла показать ему историю про вендиго. Билл напомнил себе, что в рассказе про ритуальный круг он был на год старше, чем Джордж сейчас. Наверное, смешно смотрелся с сигаретой в зубах и пробуя грязные словечки на вкус. — Да, настоящий к-кошмар, — весело ответил Билл. — Говорят, это из-за к-консервантов в п-пище. Когда умрем, б-будем лежать в гробу, как новенькие, много лет. А п-потом историки будущего воскресят нас тысячу лет спустя по к-костной ткани. Если хочешь что-нибудь по-настоящему уничтожить, лучше это сжечь, я так считаю. — Выдумываешь, — отмахнулся Джордж, но не слишком настойчиво. — Не мог тебе доктор такого сказать. — Может, и выдумываю, — с хитрой улыбкой признал Билл. Несколько секунд они глядели на ветку, каждый, наверное, размышляя о мертвецах под землей и прахе, который ветер гоняет над зольниками. Сама мысль о том, что он носил в своем теле инородный предмет и не подозревал об этом, привела Билла в ужас, граничащий с восторгом. Из этого можно сделать историю. Из всего можно сделать историю, если правильно ее подать. Чему он сейчас и учился. Писать он стал меньше. Желание не исчезло — ушла неразборчивость. Кое-что он показывал Стивенсу. Те три месяца, что он провел в ментальном тумане, Билл помнил неважно, так что из-за направления к психологу не бесился. Постепенно сухая критика Стивенса сменилась сухими комплиментами. А один раз у них состоялась дискуссия, где Стивенс сравнивал тогдашнего персонажа Билла — панковатого лихача детектива-вампира — с Джеймсом Дином. Еще пару историй он показал друзьям и одну родителям. К его удивлению, они читали и все, как один, прочили ему карьеру писателя или хотя бы работу, связанную с литературой. Журналиста, например. Он кивал им и говорил себе, что если не сможет писать книги, то в жизни не притронется ни к ручке, ни к перу, ни к клавиатуре «Уэнга». Но чаще Билл писал в стол. Если так можно назвать костер на заднем дворе. Туда попадали все новые работы про Роберта. Конечно, он не мог полностью убрать его из своих историй — из этого никогда не выходило ничего хорошего. Пришлось овладеть искусством мистификации, чтобы хоть что-то сохранить. В огонь отправлялись и все его кривые эротические рассказы. Он знал, что другие авторы тоже писали об этом. И если копнуть глубже школьной литературы, окажется, что секс в книгах есть и его там хоть обчитайся, причем самого разного. А будешь повнимательнее, найдешь всякое и в школьном списке к прочтению. Но показывать свои работы? Ну, может, если его будут пытать. Смотря как будут пытать. Вспоминая об этих рассказах он, бывало, мастурбировал в душе. А потом ему становилось стыдно, и он обещал себе, что больше не будет так часто этим заниматься. Что нужно как-то реже думать о дрочке, о зеленых глазах, выглядывающих из-под челки, о том, как Грета Боуи, которую он терпеть не мог, наклонилась к нему в очереди в столовой так, что ее грудь коснулась его руки, и захихикала, когда он стал изв-в-ви-виняться, о мальчишеских острых плечах и ключицах, торчащих из-под футболки. Может, тогда у него было бы больше свободного времени. В этих рассказах тоже появлялся Роберт. Один раз он написал, как Роберт ночью забрался к нему домой. Он склонился над ним спящим и зашептал на ухо так, что Билл затаил дыхание, не понимая, угрожает он ему или хочет поцеловать. А, может, для него не было разницы. Пока не поздно, Билл скомкал эту писанину и сжег ее на одном из своих погребальных кострищ. Будто он мало того, что марает себя и бумагу, так еще и делает это с образом то ли друга, то ли персонажа своих рассказов. Это как писать про Тома Сойера, который спит с Геком. Неуважение к героям, что ли? Навязывание своих фантазий? «Господи, — думал Билл. — Лучше бы мне снова было одиннадцать. Это теперь так будет всегда?» И у всех? Вот почему в кино герои постоянно трахаются или говорят о том, как трахаются. И у его родителей? Боже! Ну у мамы-то точно по-другому. У женщин все должно быть иначе. Они-то так много об этом не думают. Так много об этом думают только озабоченные пацаны. Эротику он таскал с собой в рюкзаке, боясь выпустить из виду, перечитывал пару раз и уничтожал. А вот с веткой, которую вытащили из его руки, Билл носился. Потому что это было необычно и круто. — Эй, Эдди? — окликнул его Билл, увидев, что они со Стэном идут в парк потрепаться после школы. — А где Ричи? — Ричи тоже все спрашивают обо мне, когда мы ходим по отдельности? — обиженно переспросил тот. Некоторое время Билл молчал, пытаясь понять, что плохого сказанул. Шел и слушал, как Эдди и Стэн спорят о том, кто круче: Майкл Майерс из «Хэллоуина» или Фредди Крюгер из «Кошмара на улице Вязов». Эдди говорил, что Майерс жуткий, но он просто прилипала с ножом, а вот Фредди другое дело, Фредди подстерегает человека во сне, где у него свои правила. И оттуда он может проникнуть в реальность. Стэн не верил, что во сне человеку можно навредить и что сны на что-то влияют. «Сны — это просто сны, — возражал он. — Как бы тебя ни покромсали, ты просыпаешься. Конец истории». — Билл, а ведь ты писал про сны, так? — спросил Эдди. — Что это как связь с какой-то сущностью. — Да-а-а, — протянул он. — Но Стэн, наверное, п-прав. Я бы тоже больше переживал из-за психа в маске с но-ожом. Кстати, раз ты нап-помнил. Они болтались у водонапорной башни, где Стэн строго запретил им кормить парковых голубей остатками ленча, ведь птицам хлеб вреден. Билл достал из кармана платок и похвастался своей любимой веткой. Потом пересказал слова хирурга. Когда он заговорил, Стэн глянул на него настороженно. За столько лет Билл видел все реакции на заикание. У Джи, Ричи, Эдди и родителей, наверное, уже стоял фильтр в голове, который склеивал слова и убирал лишние буквы. Большинство взрослых старались не реагировать, вспоминая, как над ними издевались в школе, выучившись по хорошим книжкам или боясь скандала — одно дело преподавателю критиковать его работы и совсем другое косо глянуть на заикающегося подростка. С идиотами, вроде Бауэрса, все и так было ясно. Оставался еще Роберт. Ему единственному заикание нравилось, но голос лесных призраков, которых ты выдумал для повышения самооценки, можно не учитывать. Со Стэном они общались нечасто. С непривычки на его лице промелькнуло что-то между «Боже, каково это все время так говорить» и «А если я буду смотреть ему в лицо, пока он рассказывает, подумает ли он, что я насмехаюсь». Билл напомнил себе сбавить темп, как советовали на корректирующих занятиях. — И ты не чувствовал ее все это время? — поразился Эдди. — И это самое страшное, да? — с восхищением ответил Билл. — Можно не знать, что у тебя в т-теле. «Или в душе», — добавил он про себя, и это очаровало и напугало его еще сильнее. — У кого-то есть твоя кукла вуду, — Эдди хмыкнул. — Проклятие Роберта Грея. Серьезно, Билл, он тебе за что-то мстит. — Джи тоже сразу о нем п-подумал. Но, когда прозвучало имя Роберта, его передернуло. Сам он обычно не произносил этого имени вслух. Слишком стеснялся силы переживаний. По-писательски выкручивался с Фростом, Кеннеди, Смитом, Оппенгеймером и прочими тезками. — Что за Грей? — поинтересовался Стэн. — Новая книга Оскара Уайльда? — Нет, это Билл написал рассказ, — объяснил Эдди. — Позапрошлой осенью, когда упал с велика и сломал руку. В рассказе они охотились на вендиго с одним бахнутым парнем, которого звали Грей. Стэн оценивающе поджал губы. — Самая длинная отмазка, какую я слышал в своей жизни. — Он не б-бахнутый, — буркнул Билл и чуть не добавил: «Ты каким местом читал концовку?» — Да? Он угрожал тебе ножом… — Рассказчику, — поправил Билл. — Ладно, он угрожал ножом рассказчику, который почему-то очень похож на одного моего приятеля Билла Денбро, — ответил Эдди. — Сначала ножом, потом ружьем. Потом накинулся на другого пацана. Не хотел бы я встретить это лицо со шрамом в темном переулке. Короче читай, Стэн, очень интересно. Там есть и про нас с Ричи. Это вроде нашей местной байки. Стэн пожал плечами. — Хорошо. Давайте. — Я п-принесу тебе копию. Можешь вы-выкинуть, можешь сжечь. Если посмеешься над собой сам, никто не посмеется над тобой, так? — Билл когда-нибудь станет известным писателем, — мечтательно произнес Эдди. — Мы с Ричи дружим с ним, потому что надеемся, что однажды по его роману снимут фильм. Тогда он пригласит нас на премьеру, и мы сможем взять автограф у Аль Пачино. Билл состроил гримасу. — Спасибо, Эдди. Я п-пришлю вам открытку, когда стану знаменитым. — А как называется рассказ? — спросил Стэн. — Пока «В-вендиго». Но я еще подумаю. Действительно, хорошее название для «местной байки». Может, ему не хватило мастерства прописать в ней все нюансы, которые он хотел передать. А, может, парни пока не готовы были их видеть. А, может, он слишком накручивал себя. Биллу нравилось обсуждать рассказы, но критику в сторону Роберта слушать не любил. Все говорили о персонаже и выражений не подбирали. Он же — о живом человеке. Хотя что это, если не байка? Он сам все больше сомневался, что Роберт существовал. Кроме Билла его видел только Гарольд Уолш. А кто видел Гарольда Уолша? Может, Билл свалился с велосипеда, и его память подтасовала ему три месяца жизни. Вполне киношный сюжет. У него даже не осталось футболки, которую Роберт дал ему ночью в лесу. Ее забрали в больнице, а там уже было не до рванья, в котором он пришел. Кроме того Билл часто вспоминал слова Стивенса о рассказе. Тот как-то разложил страницы «Вендиго» на столе и составил две рядом. — Хорошо, да, но у меня есть пара замечаний, — он поправил очки в тонкой металлической оправе. — Мой тебе совет, Денбро. Твои персонажи не должны использовать одинаковые фразы. Смотри. Здесь отрывок, где Ричи и Эдди обсуждают группы. Зе Клэш, Секс Пистолс, Рамонес, перечислял Ричи, загибая пальцы. Вот тебе панки. Теперь смотри сюда. Эпизод после охоты, где рассказчик и Роберт сидят на террасе. А, ясно, Роберт взял чашку. Вот тебе английский. Пей уже свой слово-которое-я-при-тебе-не-произнесу чай. Видишь? Если ты хотел провести параллель между персонажами, я ее не понял. Ну или показать, что твой Роберт как-то перенял эту конструкцию у главного героя. В любом случае виден почерк автора, а так быть не должно. Не должно. — Я не помню… — Билл вовремя одернул себя. — Я не п-помню, почему так на-аписал. Потом посмотрю. И ничего не стал менять. Но внимание к рассказу льстило. Билл только надеялся, что друзья не интересуются им, лишь потому что они дружат. — Сигарета есть? — спросил Стэн. Билл достал пачку. Эдди — ну вот опять они за свое — запрокинул голову. — Блин, парни, я сейчас иду домой. У моей мамы новая мания с тех пор, как она увидела тебя, Билл, и Ричи с сигаретами. Потом сами будете объяснять ей, почему моя одежда пахнет дымом. Кроме того эти штуки вредные, даже если сам не куришь, а просто дышишь рядом. Вы слышали, что по телеку говорят? Билл придвинулся к Эдди и покашлял. Стэн все понял, подхватил игру и тоже покряхтел у него над ухом, изображая чахоточный приступ. — Придурки, — заявил Эдди. Но сигареты они убрали. Шутить про ветки из рассказов Биллу перехотелось через два дня. Следующую он нашел в правой ноге. Ее край пробил кожу бедра и торчал на четверть дюйма. Билл взял мамин пинцет и сам вытащил ее трясущимися от страха руками. Она была еще длиннее, чем предыдущая. И никак не объяснялась переломом. К концу недели он сложил в платок на тумбочке пять веток разной длины. Билл уже боялся смотреть на себя, ожидая, когда обнаружит новую. Все это так напугало его, что он больше никому не мог ничего рассказывать — страх нередко запирает рот на замок. Доставал все и обрабатывал раны сам. Исподтишка листал мамин медицинский справочник, выискивая там какую-нибудь страшную форму проказы. Хотя и подозревал, что это один из его «эпизодов». Только теперь он сошел с ума по-настоящему. Раз и навсегда. Между четвертой и пятой ветками ему приснилось, что он стоит в операционной. За ним наблюдают обезличенные масками и халатами врачи, а позади, в тенях, ждут репортеры со старинными фотоаппаратами. Алчно поблескивают магниевые вспышки. Тогда Билл смотрит на себя и видит, что все его тело заштопано. Из-под швов торчит сено. Он опускает руки, чтобы прикрыть наготу, и слышит треск, с которым рвутся нити на плече. Рука безвольно болтается на паре стежков. Билл делает шаг. Распускаются нити на животе. Из ран сыплется сено, и он хватает и хватает его одной рукой, но ничего не может удержать. Через несколько дней на уроке математики у него запершило в горле. Билл стал кашлять, поначалу тихо, а позже так, что сама миссис Беннетт отправила его в медпункт. Вместо этого Билл бросился в туалет. Спазмы уже граничили с тошнотой. Он склонился над раковиной и кашлял минут пять без остановки. На глазах выступили слезы, искаженное лицо в зеркале выглядело бледным и несчастным. С очередным хрипом в горле что-то сместилось. Билл замер, подумав, что это, наверное, отслоились ткани и он выкашлял свою трахею. Широко раскрыв рот и молясь, чтобы не сблевать, он коснулся неба рукой и достал из горла кусочек проволоки. Весь в крови. — Господи, — выдохнул Билл и бросил его в раковину. Он отшатнулся. Поморгал, но проволока — красный отпечаток на потрескавшейся белизне — никуда не делась. Билл простоял так перед зеркалом до конца урока, а потом понесся домой, перегоняя ботинки и кеды одноклассников. Дома он развернул платок, куда складывал ветки. Те сами там перемешались и собрались в изломанную фигуру. Биллу она отдаленно напомнила кельтскую руну, которую он видел в учебнике. Не хватало лишь двух-трех обрывков проволоки, чтобы все закрепить. Билл обвязал одно пересечение и посмотрел на оставшиеся два. Его затрясло сильнее. Своим живым писательским воображением он представил, каким образом и откуда можно достать другие элементы. Из глаза? Из уха? Из гребаной уретры? — Это — сеть, — подсказал ему незнакомый голос. Дрожь усилилась. Голос был не незнакомый, а забытый. — Чего ты хо-очешь от меня? — прошипел Билл пустой комнате. — Чего ты ждешь? Я ездил в твой ч-чертов лес. Оставь меня в п-покое. Мысль о металлической проволоке в уретре не шла из головы. Билл собрал ветки, накинул рюкзак и бросился к гаражу, где зимой прятал велосипед. Через десять минут он уже выехал из Дерри по дороге, на которой не появлялся больше года. Мартовский воздух язвил холодом, но Билла гнала вперед знакомая горячка. Что-то внутри него не могло не ехать. Он знал, что, если не поедет, это нечто примется отравлять его. Как то другое в нем, что не могло не писать. Когда он ходил сам не свой всю неделю, а потом вскакивал в три часа ночи и в беспамятстве царапал бумагу тупым карандашом, чтобы передать смутное ощущение, непонятное ему самому. Образы. Абрисы. Он спрашивал у Лизы, не требуются ли ему таблетки. Она говорила, что не может выписывать рецепты, но проконсультировалась со своим коллегой и они пришли к выводу, что хватит легкого снотворного. Если только он не хочет сказать ей что-нибудь еще. Тебя больше ничего не беспокоит, Билл? Выдумываешь. Может, и выдумываю. В конце концов, кому нужны лекарства от воображения? Поворот к лагерю Билл чуть не пропустил. Съезд, точно засохшее русло, усыпало бурой листвой. Он проехал полпути и встал с велосипеда. Воспоминания о деревьях-ведьминых знаках пронеслись перед глазами. Билл сглотнул, не заметив боли в горле. Да просто выдумки. Может ли сумасшедший знать о том, что сходит с ума? Говорят, что нет. Если знаешь, никак не можешь быть психом — вот в чем уловка. Билл отыскал заросли орешника, прикрыл глаза рукой и стал пробираться по лесу. Если когда-то тут и были тропы, они давно затянулись. Острая паутина подлеска все норовила уколоть и стащить то рюкзак, то шапку. Ничего не найдя, он вернулся к велосипеду. Лицо чесалось от мелких порезов. В горле подозрительно першило. Он шумно вдохнул, уловив тягостный запах прошлогоднего гнилья. «Я же писал про эту тропу», — подумал Билл. В его рассказах все змеилось коридорами. Из Дерри — в лес, с дороги — в лагерь. Одни переходы и распахнутые двери. Он поднял с асфальта велосипед, поставил как опору и нашел в рюкзаке копию «Вендиго». Билл пробежался глазами по страницам, выискивая нужное место, — он иногда правил формулировки и подбор слов, редактировал неудачные абзацы, но за год ни разу не пересматривал полностью. — Ладно, — прошептал он, найдя нужный эпизод, и стал читать. Роберт брал меня за руки, и как будто электрический разряд проходил по телу. Слепой шаг сквозь волшебное зеркало. Тогда я оказывался в его мире, где нити дают зрение, пауки говорят будущее, а я не сомневался ни в том, ни в другом. Для меня Дерри больше не существовало. Теперь я находился в своей книге. Волосы на затылке встали дыбом. Билл опустил велосипед и вновь повернулся лицом к лесу, уставившись в рассказ. Ноги сами понесли его вперед. Я никогда не понимал настоящих размеров леса. Наверное, нужно было ориентироваться в пространстве, как Роберт, чтобы держать его в уме. Мы шли по узкой тропе, которая петляла, спускаясь в болота и поднимаясь над крутыми обрывами. Около минуты влево, пара шагов по древнему мосту через ручей. — Первыми этот мост выложили индейцы, — объяснил Роберт. — Задолго до колонизации. Он выдавал факты, когда у него к болтовне сердце лежало. Как худший экскурсовод на свете, которого лес чудом не уволил. Подошвы ботинок глухо застучали по размокшей древесине. Билл заставил себя не отрывать взгляд от текста. Это как в кино идти по шаткому бревну, переброшенному через пропасть. Остановишься — потеряешь равновесие. Посмотришь вниз — туда и полетишь. Порой мне казалось, что тропа заворачивается в невозможную петлю. Что мы давно должны были либо повернуть обратно к дороге, либо выйти к лагерю, либо и вовсе упереться в реку. Для меня смысла в ней не было, но главное, что его видел Роберт. На путь у нас всегда уходило разное время. Иногда мы добирались до дома за пять минут, а в другие дни, я замерял, тащились пятнадцать. Мы продирались сквозь заросли ежевики, все в паутине и, если лес был неблагосклонен, исцарапанные. Но всегда перед нами открывался вид на двор и деревянный дом, который Роберт называл своим. Билл опустил страницу. Ладонью отодвинул ветви ежевики. На шипах раскраснелись капли крови, но он даже не заметил. Замер, словно громом пораженный. Это был тот самый дом. Тот самый, где жил Роберт. Терраса хмуро пряталась в тени. Оборванная веревка болталась на дереве. Дом глядел водянистыми глазами весеннего неба. Билл пошел вперед на негнущихся ногах, не веря самому себе. Найти дом персонажа из своих рассказов? Следуя за своими собственными словами? Завтра он поедет в Джунипер-Хилл, тут сомнений нет. Билл подошел к крыльцу и коснулся влажной древесины ладонью. Холодная, сырая. Настоящая. Он нагнулся под поручнем и вылез на террасу. Ступенькам они с Робертом почти не пользовались, просто запрыгивали, как вздумается. Зачем осторожничать, когда никто не говорит: «Не дурачься — свернешь шею»? Билл постучал в дверь. Сердце в груди колотилось. Капля крови расплывалась на бумаге. — Роберт, ты тут? — позвал он шепотом, а потом спустился с крыльца и заговорил громче: — Это — полиция Дерри. Суд постановил, что ты должен вернуть мне мой в-велосипед. Дом не отозвался. Вполне вероятно, что и законы Соединенных Штатов здесь были не в ходу. Билл сложил рассказ в рюкзак и оглядел окрестности. От влаги стволы деревьев поросли лишайником. Дождливая зима задержалась мхом на земле и грязью на ботинках. Хорошо хоть, Билл не мешкал после занятий и успел сюда засветло. Только как теперь выбираться? Читать историю задом наперед? Подлесок зашелестел. Будто кто-то перебежал от одного дерева к другому. Только-только успокоившееся сердце застучало быстрее прежнего. — Роберт? — спросил Билл. Неуверенно, не то пугаясь, не то боясь спугнуть видение. — Можешь забирать свой велосипед, — прохрипел кто-то в ответ. — Потом сразу уйдешь. Билл повернулся на звук голоса. Из-за ствола сосны выглядывало дуло ружья, направленное прямо на него. Самого стрелка закрывали кусты ежевики. Он угрожал? Защищался? Уж точно не хотел поцеловать. — Роб, это ты? Похоже на Роберта. Билл даже не забеспокоился. Как-то привык глядеть в лицо смерти рядом с ним. — Давай п-поговорим? Выходи оттуда. Ты чего? Ружье не сдвинулось с места. Или все-таки не он? В груди билась паника, но Билл решил, что с новой загадкой отсюда не уйдет. Мысленно скрестив пальцы на удачу, он направился к сосне.