Сны Дерри

Билл так и не понял, что у них произошло. Уставился в никуда, собирая утренние отголоски своих сновидений. Отвечая братскими бессмыслицами на бессмыслицы Джи (Билл, а если я не стану звать тебя на день рождения? — о нет, какой кошмар, ты так со мной не поступишь, сжалься, молю). Отвернулся лишь на минуту. И вот Джорджи уже стоял весь в джеме и кричал на Роберта. А тот извинялся. Роб со вчерашнего дня был сам не свой. Растерял все свое настроение в кленовой роще. Вернулся с синяком и задумчивым молчанием, которое не предвещало ничего хорошего. В последний раз, когда он так себя вел — ночью после встречи с вендиго, Роберт исчез на два года в лесу. А сейчас что сделает? Он словно собирал все ссоры. Коллекционировал, как марки с памятными местами Дерри. Да, ему тяжело общаться с людьми. Но поссориться с Джорджи за пять минут? Ладно. Черт с ними. Наверное, оба виноваты. Билл думал спросить Роберта. Тот стоял над своими сэндвичами с таким видом, словно ожидая, когда Билл на него разозлится. А что он? У Роба своя голова есть. Пусть размышляет. Он ведь умный. Пытался вести себя нормально, разобраться в городе, походить на свою шпионскую мой-знакомый-из-замкнутой-семьи легенду. Билл боялся, что все будет намного хуже. Что Роберт ощетинится, не станет никого и ничего слушать, а тот наоборот — прекрасно видел, в какое попал окружение. Так что Билл направился следом за Джорджи в его комнату. Джи копался в шкафу. Кинул грязную футболку на кровать. Наверняка забыл, что мама не похвалит за пятно на покрывале. Билл переложил футболку в корзину для белья и вытер пару свежих джемовых пятен, пока те не засохли. — Ты чего завелся? — спросил он. — А нехер меня отгонять, — Джорджи бросил в Билла обиженный взгляд. — Что я ему сделал? — Наверное, п-полез под руку со своим джемом. — А что ты его выгораживаешь? — А что ты ведешь с-себя так, будто у тебя отобрали игрушку, с которой ты спишь? — Я с игрушками не сплю, — огрызнулся он. Надел чистую футболку. Встал перед Биллом с видом задиристого мальчишки, точно Том Сойер — хоть сейчас в лес охотиться на вендиго. Билл глянул на него строгим (как он надеялся, таким, что завершает все споры) взглядом. Джорджи даже не моргнул. — Чего ты вообще приперся в мою комнату? — спросил он. — Сам бесишься, когда к тебе заходят. И указал кивком в сторону двери. В коридоре Билл остановился. Подумать. Отдышаться. Побыть немного одному, в спокойном месте не с марок Роберта — лавка старьевщика, Пустошь, кухня дома Денбро — конфликты и стычки — Дерри, лето 2001. Устал все же быть проводником. Роберту в лесу посредничья роль давалась намного проще. В этот момент он услышал голоса на первом этаже. Решил уже, что Роберт включил телевизор. Как вдруг понял, что телевизор бубнит голосом его мамы. Билл поспешил в гостиную. — Ты что здесь делаешь? — удивился он. Мама и Роберт стояли друг напротив друга — пораженные не меньше него. У Роберта даже его выразительные глаза затенились. Лишь ярко горел синяк на подбородке. Билл перебирал в голове объяснения. Да, друзья к нему заходили. Ричи и Эдди, Стэн бывал пару раз. Но незнакомцев и случайных одноклассников он домой не водил. Такое сгодится только для соседок со скучающим взглядом и стаканом лимонада в руках. Вдруг эта нелепая сцена в воображении превратилась в не менее глупую шутку. Мама застала его дома с парнем. Как в дрянном подростковом кино. Надо же такому случиться. И это словно переключило рычаг в голове. Все страхи последних месяцев пролились через край и выплавились во вдохновение. Желание рассказать историю. А почему нет? Он разбирался в историях. Знал, какие любит мама и из чего они состоят. Прямо как Роберт знал, из чего состоят различные вещи. Для начала нужно обозначить проблему — что-то мрачное, что заденет ее сердце. Но ничего непоправимого или слишком ужасного, никаких странностей, иначе сработает защитный механизм и она перестанет слушать. И самое главное — обрисовать персонажа. Показать его сильные стороны. Очертить слабые и заставить проникнуться к нему симпатией. Потом объяснить, как сила характера поможет герою преодолеть трудности и какой он весь чудесный и замечательный, но ему не хватает лишь немного поддержки. Что может быть ближе ее сердцу, чем красивый классический сюжет? Билл отправил Роберта на кухню. Отвел маму в гостиную, точно усаживая перед телевизором для просмотра кино. Она глядела с подозрением, которое вот-вот грозило обернуться гневом. — Ну и кто это такой? — спросила она. — Почему я должна разъяснять тебе простые вещи, что нельзя приглашать домой не пойми кого? — П-погоди. Слушай, мам, — начал Билл. — Роберт — мой друг. Я знаю его несколько лет. Он живет неподалеку от Дерри. В каком-то лесном доме или в т-трейлерном парке. Знаешь эти дома на колесах? — Ну знаю. И что с того? — Мы познакомились с ним в лагере четыре г-года назад. Потом иногда созванивались и виделись л-летом. — И? Мама сложила руки на груди. — Просто Роб живет у своего дяди. Но дядя не любит, когда он б-болтается летом дома. Ну ты сама п-представляешь, как это бывает, — на последней фразе Билл многозначительно развел руками и поджал губы. — Вот Роб и приехал в Дерри, чтобы поискать работу. На ферме, например. Или еще где. Как повезет. — А где его родители? — Родители умерли восемь лет назад. И вот Роберт уже не… Как она сказала? И вот Роберт уже не «ты делаешь сэндвич, а потом грабишь мой дом», а чудо-подросток, которого выгнали из дома отношения с дядей. Причем Билл предусмотрительно оставил их вне сюжета, чтобы мамино воображение само заполнило пробелы. — Он не с-станет возвращаться домой до сентября. Дядя его д-достает. А работы там нормальной нет. Понимаешь? Мама склонила голову. Хотя гнева в глазах поубавилось. — Все еще не понимаю, к чему ты клонишь, — уже мягче сказала она. — Я к тому что, а не мог бы он остаться у нас на п-пару дней? — спросил Билл. — Может, на неделю. — С чего вдруг? — она подняла брови. — Ну он мой приятель. Помнишь, как у нас жил папин знакомый из университета? — А потом я неделю собирала окурки по двору, да. Попробуй такое забыть. Но немного развеселилась. Билл как рассказчик знал, что хорошей истории юмор не повредит. — Вот я и п-подумал, что Роберт мог бы пожить у нас. Ему п-просто нужно где-то остановиться. Он не станет ничего красть, если ты об этом переживаешь. Я хорошо его знаю. — Дело не в этом. Да нет, и в этом тоже. Наверняка она уже мысленно прошлась по коробке с украшениями в спальне и по тайнику в кабинете. Не зря ведь ее приветственные слова были про грабителя. — Я п-понимаю, мам. Но это ненадолго. — Чего ты так переживаешь о нем? На тебя это не похоже. — Просто он мой друг, — повторил Билл. — Мы давно з-знакомы. Я п-подумал, что мог бы помочь ему. Так ему не п-придется все лето работать. И мы с ребятами сможем погулять. Мама глянула в сторону кухни. Слегка виновато. Так смотрят на слепого бездомного на бостонской Салем-стрит, которому не собираешься бросать монетку. Но здесь-то ситуация иного рода. — Все равно я думаю, что это плохая идея. — Х-хочешь, Роберт починит нашу газонокосилку? — нашелся с ответом Билл. — Не будешь больше слушать папину ругань. Роб очень хорошо разбирается в т-технике и в математике. Он закончит школу, а п-потом, наверное, станет инженером НАСА. Представь, потом сможешь р-рассказывать, что твою газонокосилку чинил будущий Вернер фон Браун. — НАСА? — Миссис Денбро. — Роберт выглянул из кухни. — Билл преувеличивает. Но, если нужно, я починю что угодно. Билл махнул рукой: «Скройся!» Он только добавил в словесное колдовское зелье немного светлого будущего. Знал, как в любой истории важны акценты и пропорции. И нигде он не преувеличивал. Роберт спрятался за стеной. — Билл, — мама снисходительно ему усмехнулась. — Открою тебе секрет. Твой отец не хочет чинить эту газонокосилку. Он хочет, чтобы вы сидели вдвоем в гараже среди грязных тряпок, а я носила вам холодный чай. Но с фон Брауном очень мило, Билли. — А что? Это п-правда. Он отремонтировал Сильв… Рука дернулась, чтобы заткнуть самому себе рот. Билл ее остановил. Сжал в кулак. Мама насторожилась. — Погоди. Роберт? Почему это имя мне знакомо? Это ты с ним был, когда сломал руку? — Да, но все не так, как ты д-думаешь, — заспешил ответить Билл. — Ничего такого. Я просто ездил к нему на ферму, где он подрабатывал два года назад. — Так ты правда чуть не попал под машину? — Да, м-мам, я знаю, что зря поехал. П-просто Роб позвонил мне, и я решил съездить к нему. Сам. Это моя вина. Он тут ни при чем. — Он тогда перевязал тебе руку, да? Билл закивал. И вот эта часть истории, он понял по маминым глазам, растопила лед в ее душе. Интересно, что она подумала бы про Роберта, если бы знала, как все произошло на самом деле? — Чего ты нас не познакомил? — она встретила взгляд Билла. — Хорошо, я понимаю. И что, этому его дяде все равно, где его племянник? — Да. Лишь бы под н-ногами не мешался. Она покачала головой, вздохнув. Еще бы, мама. Еще бы. И это я не рассказал тебе всего. — А других родственников у него нет? — Нет. Только дядя. — А что с… — она указала себе на щеку. — Не знаю. Что-то с детства. Какая р-разница? — Так, может, этим нужно заниматься не нам, — она понизила голос. — Существуют ведь социальные службы. Билл нервно почесал запястье. А ведь он, не подумав, наплел ей такого, что правду потом и не расскажешь. Чертовы писаки-лгуны. Ладно, сначала одно, потом другое. Может, через пару дней все сложится. Тем более с правдой он сам не разобрался до конца. — Я не знаю. Зачем? Роберту п-просто нужно доучиться, и он оттуда уедет. Она обернулась на кухню. Потерла подбородок рукой. — Мам, не переживай. Ты его даже не заметишь. — Прекрасно, — с сарказмом ответила она. — Это как когда к тебе домой заползает паук. Если видишь его, уже плохо. Но, когда он исчезает, еще хуже. Билл, ты ставишь меня в неловкое положение. — Ну, ма-а-ам, — протянул он. — Куда он сейчас п-пойдет? Это же Дерри. К б-бродягам спать под мостом? Роберт снова выглянул из кухни. — Миссис Денбро, Билл преувеличивает. У меня есть дом. Под мостом мне спать не придется. Она улыбнулась. Билл собирался снова махнуть рукой и заставить его уйти, но, похоже, это работало. Словно Роберт добавил свои актерские чары в его писательское колдовство. — Да, Билл часто преувеличивает, — мама обернулась к нему. — И надолго он останется? Напомни мне. — На пару дней. На неделю? Как с-скажешь, — ответил Билл, еще не подозревая, насколько затянется их «неделя». — Хорошо. А где он будет спать? В подвале? Он прикрыл улыбку кулаком. Сделал вид, что задумался. Неужели у них эта находчивость передается по наследству? — Ладно. Одна ночь. Потом посмотрим. Я освобожу кабинет. Там хватит места для матраса, — она помотала головой. — Боже, Билл, я не понимаю, как тебе удалось меня уговорить. И как ты собираешься уговорить своего отца. — Ну если ты меня п-поддержишь… — Еще чего. Убеждать его в том, в чем ты убедил меня? — она снова обернулась на кухню, где Роберт подглядывал за ними, прячась за перегородкой. — Выходи уже. Познакомимся, как следует. Роберт вышел в гостиную. Выровнял спину. Видно — волновался, но сиял располагающей улыбкой и, кажется, даже не дышал. Действительно чудо, а не парень. Особенно если помнишь, каким он был два года назад. Чего вдруг он так изменился? Мама вновь вздохнула и положила руки Роберту на плечи. Убрала челку со лба. Делала так раньше, когда провожала Билла и Джи в школу. — А я еще думала, что Билл выглядит так, будто я его не кормлю, — сказала она. — Боже, никогда не видела такого высокого и худого ребенка. Куда такой щепочке работать на ферме? — Я не ребенок, — поправил Роберт. — Мне шестнадцать. — Для меня — это ребенок. Билл наблюдал за ними, не веря ни глазам, ни ушам. Интересно, о чем думал Роберт в этот момент? Тот искоса глянул на Билла — хитро, довольно. Билл нетерпеливо покивал в ответ — да, да, Роб, ты остаешься, точно-точно, больше никаких пряток. — Вечером поговорим с твоим отцом, Билл, — мама убрала руки с его плеч. — Что ж, очень интересный у меня день. — Кстати, мама, — вспомнил Билл. — Чего ты вернулась домой? Она устало хмыкнула. Но даже простое «хм-м-м» получалось у нее мелодичным. — В колледже в наше окно упало дерево. Весь кабинет в стекле. А на моем столе теперь, наверное, птичье гнездо. Твой папа не так уж и не прав насчет Дерри. — Ого! Да, шторм был сильный, — подтвердил Билл, хотя ни о какой грозе вчера думать не мог — только о той, что шумела в его собственном сердце. — Никто не п-пострадал? — Только мои нервы. — Мне жаль, мам. Надеюсь, все п-починят. — Да, я собираюсь переодеться и пойти помогать. Как раз, когда я вернусь, разберут завал. — Сделать вам сэндвич? — предложил Роберт. — Не п-подлизывайся, — весело сказал Билл. — Она уже согласилась, чтобы ты остался. Мама помахала рукой. Села на диван и прикрыла глаза. — Нет-нет. Это пусть. — Минуту, — ответил Роберт. — А кофе вам сварить? — Ну если тебе не сложно, — удивилась она. Пацан, ровесник Билла, предлагает приготовить ей ланч? Это впору показывать по национальному телевидению, сразу после новостей об очередной плачущей статуе Девы Марии. — Сейчас все сделаю, — пообещал он. И вернулся на кухню. Билл сел рядом с мамой. Сам светился и сиял от счастья. — Какой-то ты слишком радостный, — мама взъерошила ему волосы. — На тебя не похоже. Если этот мальчик держит тебя в заложниках, моргни два раза. — Ма-а-ам. — Ладно. Только хватит блеять. Покажи Роберту дом, чтобы он не терялся. А вечером разберемся с комнатой. — Спасибо тебе. Обещаю, мы тут н-ничего не испортим. — Охотно верю, — она иронично кивнула. — Иди, Билл. Помоги парню с сэндвичем. — Иду. Спасибо! Спасибо, мама. Билл уже вскочил. Но вернулся к ней и поцеловал в щеку. Мама обняла его и потрепала по спине, все еще удивленная его улыбчивостью. А потом сама отпустила. На кухню он влетел. Они с Робертом посмотрели друг на друга. Хотелось смеяться и обниматься, словно все на свете хорошо. Словно никогда ничего плохого не произойдет. Словно и в самом деле попали в финал маминого фильма, где каждый получает заслуженную победу, а главный герой обретает то, о чем мечтал, и цена уже не кажется слишком высокой. Билл и сам не понимал, как мама согласилась на его уговоры. Словно он очаровал ее писательским даром убеждения, о котором твердил Роберт. — Магия слов, — прошептал тот. — Ты доволен? — Шутишь? Конечно. У тебя такая хорошая мама. Оба рассмеялись. Просто так. Просто чтобы разделить общее счастье. А потом обнялись. Билл вжался щекой ему в плечо. Роберт крепко сомкнул руки у него за спиной. И отпускать его совсем не хотелось. Ни через пару дней. Ни через неделю. Ни через сто лет. Он, конечно, не привык быть в Дерри, но теперь освоиться будет проще. — Роб, — сказал Билл ему в плечо. — М? — Я очень рад, что ты останешься здесь, щепка. — Будешь звать меня щепкой, я начну звать тебя Билли при всех твоих друзьях, — пригрозил Роберт со смешком в голосе. Билл возмутился очередной шутливой бессмыслицей, но быстро замолчал. Каким-то образом даже через объятья почувствовал, что все веселье из разговора исчезло. — Почему ты для меня это делаешь, Билл? — спросил Роберт серьезно. А сам не понимаешь, как ты мне дорог? Билл провел ладонью по его спине. Может, от силы переживаний или от радости, но все же решился. Просто чтобы показать, как он его ценит и что Роберт не зря приехал в Дерри. В голове крутилось другое (погладил, погладил по спине) слово, которое он не хотел навязывать. Не хотел, чтобы Роберт воспринял его неверно. Все же самое главное — не это. Главное, что он вовремя сбежал от своих рысей, затрещин и опасных зимовок. Под тонкой футболкой, под его пальцами чувствовались ребра. Как что-то совсем-совсем хрупкое. Как этот хрупкий момент. Или не настолько хрупкий? Может, сплелось нечто осязаемое? Может, никогда и не разрушалось? Неужели стоило провести лишь пару дней в Дерри вместе, чтобы он осознал, насколько Роберт ему важен? — П-просто не хочу, чтобы ты уезжал, — признался Билл. И пусть понимает, как посчитает нужным. Не хочу, чтобы ты возвращался в свой страшный лес. Или не хочу, чтобы ты возвращался в свой страшный лес и чтобы ты уезжал от меня.

***

Перед сном он приходил к Биллу. Они даже придумали особый код. Два удара костяшками пальцев по двери, пауза и еще один. Каждый вечер, иногда до двух-трех ночи, проводили у Билла в комнате. Тот согласился снять все плакаты с изображениями лиц — не нравилось Роберту жить под чужими взглядами. Позволил переставить мебель, когда Роб пообещал, что будет лучше. Иногда они говорили. Иногда Билл читал, пока Роберт чертил свои гипнотизирующе невозможные фигуры — Билл показывал ему похожие в иллюстрированной энциклопедии о художниках и называл их эшеровскими. Иногда читали вместе. И Биллу приходилось объяснять ему, как и откуда тянутся нити в книгах, пока он слушал, болтая ногами в воздухе, а голову положив Биллу на руку. Оказывается, культура — это тоже сеть. С отсылками на образы, которые рождаются в реальности или в культуре самой. Поэтому она так сильна и поэтому она так нравится Биллу. Возможно, воспринимать мир как сеть — это и есть самое естественное его восприятие? Почему нет? И как остальные этого не видят? Он ведь видел. Родители Билла не сразу привыкли к гостю в своем доме. Джорджи — тем более. Но Роберт стал помогать Шерон с готовкой, чтобы отблагодарить ее (ему ведь не сложно, наоборот успокаивает, когда можешь занять чем-то руки), и она первая с ним свыклась. Сказала, что Роберт может остаться еще на пару недель, а потом пара недель превратились в «пока не вернешься в школу». Нехорошо было обманывать ее насчет школы, но Биллу виднее, а ему лгать не впервой. Он словно застрял на полпути. На паутинном перекрестке, не зная, какую сеть оборвать. Во всем не до конца свой и не до конца незнакомец. Но и так можно жить. Не забиваясь под камни, чтобы не слушать, чтобы не смотреть, чтобы не видели. Можно, если есть люди, которые тебя понимают. Приятно возвращаться с прогулки (в чужой дом, не забывай) и говорить с миссис Денбро. Приятно, когда знаешь, что не нужно все делать самому, не нужно просчитывать все наперед. Не приготовишь дров — умрешь от холода, проколешься с запасами — сам виноват, не поймешь схему из книги — не сможешь починить водяной насос — усек, Бобби? Даже не представлял раньше, как легко без этих обязанностей. Просто не мог себе позволить. Приятно, когда утром увидишь заспанного Билла в гостиной. Со следами от складок одеяла на щеке. Сонного. Взъерошенного. Билл словно поделился с ним своей жизнью. Как Роберт — с Биллом два года назад, когда считал, что его жизнь того стоит. Сколько у них теперь было общего — воспоминаний, смеха, страхов. Что с ними будет, если их связь оборвется? Как поделить все то, что и было задумано общим? — О чем думаешь? — спросил Билл. Он закрыл книгу и погасил фонарик. Читали и рисовали они под светом фонаря в полутьме. Лампу, словно по старой, как говорил Билл, шпионской привычке, зажигать не хотелось. Роберт опустил голову. Коснулся его руки кончиком носа. Поддразнивая. Проверяя свои догадки. Билл чуть поежился от щекочущего выхода. Но руку не убрал. — Да так, — ответил Роберт. — Думаю про Фредди. — А что Фредди? На одной из прогулок к нему подошел Ричи. — Доктор Оппенгеймер, — сказал он, словно Роберт должен знать всех его долбаных исторических и телевизионных «приятелей». — У меня есть взрывная идея. И позвал их к себе домой. Там, сказал он, есть старая мамина краска для волос. — Ей, наверное, двести лет. Думаю, она токсичная, что пиздец. Хотите попробовать? — Хотя бы выпадут волосы, которые выросли у тебя на ладонях от дрочки, — усмехнулся Эдди. Согласились все, кроме него и Беверли, у которой волосы и так были яркие. Все, что угодно, лишь бы не стать блеклыми городскими пятнами. Бев сделала несколько рыжих прядей Ричи и Биллу. Билл вызвался накрасить Робу челку (Роб, ты не против? если хочешь, чтобы сделала Бев, я не обижусь). Натянул шелестящие перчатки и пообещал, что получится хреново. Но Роберту было приятно, что Билл сам предложил. Замечал, как многие отводят от него взгляды. Билл — нет. Смотрел в глаза без идиотской вышколенной неловкости. Наоборот искал повод лишний раз побыть вместе. Пока они ждали, когда высохнут волосы (или неминуемой смерти — тут как пойдет), Биллу в ноги ткнулся кот Ричи. Словно маленькая юркая тень. Черный. С золотисто-зелеными глазами-монетками. — Очень страшная р-рысь, — пробормотал Билл, гладя его по голове. — Очень опасная. Роберт нервно улыбнулся. Приложил ладонь к груди поверх царапин. Билл всегда все плохие воспоминания обращал во что-то другое — в рассказы, в безобидные шутки-отражения. Наверное, только он и мог поверить, что Роберт, этот псих из леса с ножом, способен прижиться в городе. Вторую руку Роберт протянул к коту. Не понимал, зачем его гладить. Не понимал, зачем держать дома животное и заботиться о нем. У него ведь домашних животных никогда не было. Кот вцепился ему когтями в запястье. Стал вылизывать раны шершавым языком. Роберт уже собирался хлопнуть его по носу, чтобы проучить (чтобы отомстить вернее), но передумал. Не нужно больше защищаться от всего. Тем более от мелкой безобидной кошки. И можно делать что-то просто из удовольствия. Слушать музыку — ему нравилась мрачная, точно последние дни ноября, затягивающая в повторы и ритм. Смотреть кино и читать, не выискивая в рассказах ничего полезного. Можно дружить с кем-то в открытую, а не по часам, только когда закончишь дневные дела. Можно тратить время зря. Оно ведь все твое. Починенное, залатанное, но принадлежит одному тебе. Можно ошибаться. Можно за весь день не сделать ни единой полезной вещи. Можно ни перед кем не отвечать. Непривычно. Не по себе от этого. В голове до сих пор таилась черная дыра. Та, что возникла из потерянных зимних дней и умирающих грез. Похищала мысли. Искажала те, до которых не могла дотянуться. Но когда рядом с ним кто-то был, когда рядом с ним был Билл, справиться с ней становилось проще. А вот литература ему нравилась такая, которую он понимал. Вернее та, которую он знал, как правильно чувствовать и понимать. В библиотеке Роберт попросил найти для него самую странную книгу. Библиотекарша выдала ему по карточке Билла роман «Отдельная реальность». А ему в этой книге все было куда яснее, чем в головах людей. Он ведь почти так все и видел. Находил что-то хорошее в этом мире. Художников, писателей, у которых есть немного свободы в голове. Приятелей, которые его поймут. И хотел найти еще. — Наверное, это моя судьба, — шутливо пробормотал Роберт, глядя на царапины. — Оставьте Фредди в покое, — крикнул Ричи из ванной комнаты. — Это единственное разумное существо в доме. Если вы его тронете, он придет к вам в сны и откусит вам задницы. — Я не нравлюсь Ричи, — сказал Роберт, когда они лежали с Биллом в темноте его комнаты. Из окна вместе с прохладным воздухом втекали вспышки праздничных фейерверков. Четвертого июля отмечали День Независимости. Они с Биллом побродили в Бэсси-парке. С бликами света на лицах и огоньками в глазах. Роберта хватило на полчаса. Звезды и полосы с трепещущих флагов замельтешили над головой. Разгоняли в воздухе запах сладкой ваты. Перебивали музыку. Толпа забралась в уши гулом и хохотом. Словно плесенью по стене росли в голове чужие мысли. Сбей мячом пирамидку — выиграй приз — купи попкорн — сладкую вату, шарик, шапку — я люблю Дерри — не показывай на мальчика пальцем, это неприлично, дорогая — эй, кретин, смотри, куда прешь — Билл, Билл, давай уйдем отсюда. Вцепился в его руку. Думал, что Билл расстроится. А тот лишь ответил, что Роберту не обязательно быть здесь. У самого голова от шума болит. И они вернулись домой. В чужой дом. Не забывай. — Чего ты так решил? — спросил Билл. — Если человек тебе нравится, ты не станешь говорить ему то, чего он не поймет. Или постараешься объяснить. Роберт повернулся на спину и облокотился о подушки. К руке прижалась щека Билла. Он задрал голову вверх, чтобы не терять взгляда. — Никто не п-понимает всего, что говорит Ричи, — усмехнулся Билл. — Чувствую себя идиотом. — Просто Ричи не может удержать все в голове. П-понимаешь? Представь, что творится в его башке, если он вот так в-выплескивает на нас свои мысли. Волосы Билла защекотали ему руку. Билл перелег на живот и приподнялся на локтях. — Я всегда понимаю людей лучше, когда п-представляю их книжными персонажами, — пробормотал он. — Странно, правда? — Да нет. Наоборот. Просто у тебя талант, вот и все. — Люблю, когда ты рассказываешь о своих историях. Почему ты так редко о них говоришь? Билл пожал плечами. Смущенно опустил глаза и улыбнулся уголком рта. — А тебе самому нравится Ричи? — спросил он, переводя тему. Роберт хотел было выпалить «да», чтобы не обидеть Билла, но задумался. Нравился? Ричи? Тот без остановки нес всякую чушь. Они как-то сидели вдвоем у Ричи дома, пока Билл и Эдди изучали карту округа и выбирали маршрут для грядущей поездки. Ричи спрашивал Роберта о фильмах. Ты и это не смотрел? И то? Не трудись, Рич, я не смотрел их все. И тут Ричи принялся рассказывать, как его мама взяла напрокат «Титаник», а он не мог решить, на кого ему подрочить — на актера или на актрису. И тут я подумал, а зачем выбирать! Ну в самом деле, Роберт, вот тебе кто из них больше нравится? Говорю же. Я не смотрел. Но Ричи был ярким парнем. У Ричи все окрашено даже не в цвета — во вспышки цветов. Тяжело признавать, что тебе нравится человек, который не может и минуты продержаться, чтобы тебя не подколоть. Хотел ведь сложностей. Хотел противоречивых чувств. Вот, возьми. И они все тоже твои. — Да, он мне нравится, — ответил Роберт. — Тогда забей. Думаю, он не стал бы шутить с тобой, если бы не пытался п-подружиться. Роберт оценивающе хмыкнул. А что? Вполне логично. Чему еще верить, если не проницательности Билла? — А он правда спал со многими девушками? Беверли говорит, что Ричи видел девушку без одежды только в «Титанике». — Я д-думаю, она права. — А то, что он дрочит на актеров? — А вот это, возможно, п-правда, — и почти без паузы Билл выпалил: — А тебе нравится Беверли? — Конечно. — Да, Бев крутая. Билл отвернулся к окну. Почему не мог прямо с ним заговорить? Может, Роберт и правда все не так понял? — Я бы хотел, чтобы у меня была такая сестра, — уточнил он. Алые дымные вспышки за окном расчертили лицо Билла. Прятали что-то в его глазах. Тревогу? Страх? Раньше у Роберта не было подходящих слов. Но он умел проводить параллели и соединять ниточки — всю жизнь этим занимался. Подглядел в кино, прочел, выучился сам, как выучился несколько лет назад чинить велосипеды. Не понимал только, почему один особенный человек, тот, которого любишь, не может быть другом. Роберту было интересно. Каково это доверять больше. Каково это касаться кого-то, чтобы вам обоим нравилось. Конечно, хотелось попробовать это с тем, кто тебе уже дорог. Кто уже нравится. Это ведь естественно. Тогда почему у всего мира только одна модель как-должно-быть? Он и так подгонял, подтачивал, вырезал его под свои взгляды. Говорил, ты должен подстраиваться. Ты должен стесняться шрамов на лице. И смотреть на тебя нельзя — вон матери на ярмарках и в кинотеатрах просят своих трехлеток не показывать на тебя пальцем. Ты должен, должен, должен. А если не сделаю, то что? Проваливать? Отворачиваться, скрываться он не собирался. Ничего страшного в шрамах нет. Дерри, может, и считает его пугалом. Но Дерри не убедит его в том, что с ним что-то не так. Что он не может нравиться сам себе и что он не может нравиться кому-то другому. Биллу ведь нравился. Правда? Роберт выискивал ответы в смущенном взгляде в окно. В неловком прикосновении к его руке. Так ведь? Нравился? В конце июня Беверли предложила им всем сделать пирсинг. — Буду учиться на вас, — сказала она. — Кто-нибудь хочет? Конечно, Роберт вызвался. — Скажи, Бобби, а ты соглашаешься на все? — поинтересовался Ричи. — Если тебе предложат опробовать на себе новые опасные лекарства, проси хотя бы побольше денег. — Просто ты мне завидуешь. Потому что я смелее тебя. — Бобби Грей бросает вызов! Сейчас мы сравним. Давай, ковбой, тащи линейку. — Не мучай себя, Ричи, — спокойно ответил Роберт, а сам загордился тем, что понял его дурацкий прикол. — В этом ты мне тоже проиграешь. Ричи закатил глаза — посмотрим, сказал, у кого еще майский шест в штанах. Беверли рассмеялась. Вы, дурачки, говорил ее смех, друг друга стоите. — Билл, а ты хочешь? — предложила она. — Давай. Кстати, мои родители меня п-прибьют. — Я ценю вашу жертву, парни, — Бев улыбнулась. — Пойдемте. Втроем они направились в мастерскую. Спустились в подвальный салон, пахнущий сигаретным дымом и больничной стерильностью. Роберт изучал фотографии на стенах — в приглушенном свете люди с раздвоенными языками, все в татуировках. Потом, наглядевшись, приобрел себе тяжелые ботинки на прохладные дни и пару колец. Те легли на заживающие царапины вечно сбитых рук. Он собирался быть настолько странным, насколько Дерри готов ему позволить. Не хотел от себя отказываться. Не для этого он сюда приехал. Наоборот, чтобы заново собрать себя самого и умение в самого себя верить. Беверли потрясла руками и шумно выдохнула. — Страшно, — призналась она. — Боюсь сделать тебе больно. — Ну сделаешь и сделаешь. — Хватит так говорить, — пробормотал Билл себе под нос. — Н-надоело, что ты все время в синяках и ссадинах. Беверли подготовила вату. Холодом коснулась брови на месте будущего прокола. В нос ударил запах антисептика. — Да ладно тебе, — ответил Роберт. — Как сказал бы Ричи, еще подержи меня за руку, Билли. А вот Билл так и сделал. Беверли покосилась на них. — Ричи сказал бы по-другому, — заметила она. — Слушайте, я волнуюсь. Завязывайте с шутками. Но отпускать его Билл не стал. Прокола Роберт почти не почувствовал. Куда важнее было то, что по-писательски острожные, точно у матери-пианистки, пальцы Билла сжимают его руку. Потом он так же поддерживал Билла за плечо, пока Беверли прокалывала ему хрящ на ухе. Дома Зак Денбро увидел обоих и уткнулся лбом в ладонь. Шерон ободряюще похлопала Зака по спине. — Они — дети. Ты все равно ничего не сможешь с этим сделать, — подслушал как-то Роберт их разговор на кухне. — А что ты вообще знаешь про этого Роберта? — спросил Зак. — Успокойся, — ответила Шерон. — Если бы он хотел прикарманить те пять сотен, что ты прячешь в кофейной банке, давно бы это сделал. — Ты даже не знаешь, откуда он приехал, так? Я правильно понимаю? — Мне достаточно того, что я вижу. Если ты не забыл, я работаю с детьми. — Не с такими. Откуда ты знаешь, что у него нет истории арестов? Что он, скажем, не продает наркотики в Дерри? Ты в этом уверена? — Я думаю, он даже не в курсе, что это такое, — ответила Шерон. Зак фыркнул. — Я серьезно, — настаивала она. — Думаю, у парня есть некоторые проблемы с психикой. Иногда я говорю, а он вообще не понимает, о чем речь. Но ты видел его рисунки? Там одна геометрия. — Отлично. Компания Билла нравится мне все больше. Недостаточно того, что он пишет рассказы про суицидников. Теперь у него в друзьях еще и человек дождя. Скрипнул стул. Шерон поднялась. Роберт приготовился бежать на второй этаж, как только она направится в его сторону. — Я не могу отпустить его домой. Таким детям просто нужно побыть в комфортной обстановке. И они с Биллом друг другу в этом помогают. — Хорошо. А то, что он у нас живет, — это законно? — Я с этим разберусь. Просто случайно подслушал, когда пришел на кухню раньше обычного. Он любил сидеть там глухой ночью после разговоров с Биллом. Спал теперь очень мало. Но усталости не чувствовал и из-за потерянных снов не переживал. Расположение Зака он кое-как завоевал, притащив Билла в гараж. Сам рассматривал инструменты, а эти двое болтали о садовых стульях, которые Зак собирался сколотить. Шерон со временем позволила Роберту сделать перестановку в ее кабинете и убрала несколько шкафов в подвал, чтобы освободить ему место. В его комнате. Не в его доме. Не в его семье. Но он чувствовал себя своим. Просто не хочу, чтобы ты уезжал. Он понимал, почему Билла беспокоили его желания. Роберт был почти уверен, что Билл испытывает к нему то же, что и он сам. Но переживал, что этого не поймут люди, которые праздничной ярмаркой пробирались к нему в голову. Говорили, что он ведет себя не так. Думает не так. А теперь, что у него еще и неправильные чувства. Что, если он хотел (как это называется?) проводить время с кем-то особенным, то ему нужно перечеркнуть четыре года дружбы и самое важное, что у него есть, только потому, что Билл не девчонка. Почему? Потому что это неестественно? Пусть расскажут об этом такому, как он. Он ответил бы. Что не стоит принимать удавку нормальности за верный порядок вещей. Не затянут ведь. Что этот мир ему сделает? Что может быть хуже того, что с ним уже произошло? — Заживает? — спросил Билл. Коснулся пальцем пирсинга на брови. — Да. Все в порядке. — Роб? — Что? — Ты не хочешь обратно в лес? Он хотел пробовать то, чего не делал раньше. Хотел прикосновений, разговоров, понять, каково это, когда нравишься тому, кто нравится тебе — даже не догадывался, как сильно ему этого не хватало. Теперь рвался всем сердцем. — Нет. А ты не хочешь, чтобы я уехал? — Нет, — прошептал Билл. — И не захочу. Лег на подушку. Чтобы согреть своим предплечьем его руку. Роберт устроился удобнее рядом с ним. — П-почитаешь? У меня глаза болят, — Билл немного помолчал и добавил: — Мне н-нравится твой голос. Только голос? Если бы только голос, не писал бы о его красивых ключицах. Роберт взял фонарик. Книгу — с тумбочки. Пришлось для этого упереться рукой в кровать и наклониться над Биллом. Хотелось быть ближе. Хотелось пробовать. Соединять новые нити. Надоело все время быть одному. Билл сел на кровати, обхватив колени руками. Раньше попросил бы не трогать его. Теперь молчал. Почесал ладонь, словно сам того не замечая. Кольцо на ухе зашлось отблесками-фейерверками. — А у тебя? — спросил Роберт и ответил Биллу его зеркальным жестом. Билл набрал в легкие воздуха. — В п-порядке. Кожа у него мягкая. Не для огрубевших исцарапанных пальцев. Хорошо, что они уже не в лесу. Роберт убрал руку. От уха — к скуле — к щеке. Тьма спрятала краски, но горячая щека Билла выдавала все шпионские секреты. Билл потер лицо и кашлянул. Пробормотал что-то — читать будешь? Страшно? Неужели смелости не хватает? Боялся, что Билл испугается и сам его оттолкнет. Он ведь осторожнее. И непонятно, какая привычка хуже — слишком много размышлять, как писатель представляя худший исход, или рисковать все время. Теперь ведь важно считаться и с чужими чувствами. Но они-то у них общие, да? Такие, что не разорвешь. Не поймешь, кому что принадлежит, и не отделишь одно от другого. Общие? Ни с кем другим таких не хотел. Ни на что не променял бы. Наверное, то, что любишь сильнее всего, и не должно причинять боль. Ложь это. И он в нее больше не верил.