Сны Дерри

На очередную прогулку Роберт притащил револьвер. — Ты п-приехал с ним в город? — переспросил Билл, когда Роберт рассказал ему о револьвере тем утром. Они сидели перед выключенным телевизором. Билл ел хлопья «Келлогс» с молоком, Роб делился новостями, которые узнал от его же отца. Просыпался он рано, так что отец находил свободные уши для своих выдержек из газет, пока Джи и Билл спали. Билл представить не мог, сколько мусора папа набросал ему в голову. Иногда спускался утром в гостиную, а Роберт стоял посреди комнаты и смотрел в никуда из своего непонимания. Полчаса потом разглядывал карту, заучивая названия штатов, столиц, озер и рек. Или задавал вопросы Биллу. Словно в мире на любой вопрос есть ответ. И словно Билл сам разбирался во всех его сложных вопросах. Теперь хотя бы видел, откуда берутся таланты Роберта. Ему многое давалось легко. А вот под легкостью скрывалось бесконечное упрямство — их любимая общая черта. Только Роберту она помогала. Свои ответы он, кажется, находил. У Билла же настойчивость отдавала тревожным расстройством — словосочетание, которое упоминает школьный психолог и которое невольно примеряешь к себе. Ну что, Билл, идет? Да как любимая зеленая рубашка к глазам. Роберт повторял, что у Билла замечательные друзья, родители. Все у него замечательное. И в самом деле. Чего стоят тревоги парня, который живет, как он, скажем, по сравнению с проблемами Роберта? На что ему жаловаться? Корил себя из-за этого, как матери кормят капризных детей рассказами о зыбком благополучии и мировом голоде вместе с завтраком. Говорят, не можешь успокоиться, посчитай до пяти. Брось мясо монстру в своей голове. Отвлеки. Вот он и бросал. Считал. Читал. Много-много печатал. Р-р-р-р, Билли. Что ты наплел Джорджу? Чуть не потерял руку? Давая я отгрызу? Он старался не слушать. Смелости ведь хватало. Не хватало лишь внутреннего спокойствия. И вот выяснилось, что Роберт приехал к нему домой с револьвером. — Конечно, — ответил он. — Я же не мог оставить все оружие дома. Но я хорошо его прячу. Даже ты за полтора месяца не нашел. — Ну спасибо, что с-сказал, — процедил Билл. — Не злись. Если бы у тебя был револьвер, ты бы не похвастался им перед друзьями? Похвастался бы, конечно. Если хочешь им понравиться, обязательно прихвастнешь. Билл ждал чего-то такого. Ждал, что Роберт выкинет какой-нибудь безумный трюк и сам все испортит. А тот словно пытался ему объяснить. Показать, что теперь понимает проблемы, которые этот поступок может повлечь. — Т-только сделай так, чтобы мои родители его не нашли, — попросил Билл и нехотя добавил: — Ричи будет в восторге. С ума сойдет, если не дашь ему в-выстрелить хоть раз. В тот день Дерри снова жарился. Сквозь потоки горячего воздуха над дорогой они докрутили педали до карьера. Бросили велики и сами кинулись в воду. Показали июльскому небу свой городской загар — с белой кожей под футболками и шортами. Роберт уговорил и Беверли поехать. Мол, не понимаю, почему ты не хочешь. А она наверняка догадывалась, что даже самые хорошенькие, самые миленькие мальчики фантазируют о ней, пока спускают ночью в носок или в салфетку «Клинекс». Но что-то ее убедило. У Роберта было столько возможностей пригласить ее на свидание. Получить отмашку — по-дружески милую, а, может, и обидную, ладонью по лицу. Или наоборот — ответную девичью любовь. Но он ни одной не использовал. Не компании Беверли он искал каждый день. Значит, и правда относился, как к сестре. Значит, знал, чего хочет. Они с Биллом заплыли подальше от всех — наперегонки к пологому скальному берегу, в полутень высоких деревьев. Остановились отдохнуть. Билл глаз оторвать от него не мог. Следил за Робертом с мокрыми волосами. Волнами отраженного света на лице и искрой сережки на брови. Радовался, что тот окреп немного на маминой еде. И красивые плечи с каплями воды на коже теперь приятно порассматривать. Словить ответный взгляд. Допустить небольшую возможность взаимных чувств. А что с этим делать, он не знал. Как все происходит? Нужно ведь как-то завоевывать чужое сердце. Остальные ребята поначалу удивлялись, откуда у них с Робом своя тайная история. Их личным словечкам, разговорам, перешептываниям. Так и просилось сравнение. Точно в кино. Точно в тех романах, которые возьмешь с собой в долгое путешествие. И чего вдруг Шерон Денбро позвала этого парня к ним домой? Но вскоре привыкли. А они помирили свой мирок с внешним. Какова цена вашей Страны Снов, если она не выдержит пары войн, верно? И вот на эту озерную поездку Роберт принес револьвер. Получил свои восхищенные выражения лиц, свои недоуменные ого-ты-даешь-а-он-настоящий расспросы от ребят. — Это — «Смит-Вессон», — познакомил он их. — Двадцать седьмая модель. Калибр ноль-три-пять-семь. Один из лучших револьверов середины прошлого века. — Откуда он у тебя? — поинтересовался Ричи. — Достался от отца. — А мой рассказывал, что они в детстве стреляли из ружей по воробьям, когда воробьи залетали под крышу амбара. Сейчас, если тебя с таким увидят, скажут, что ты готовишь покушение на чью-то жизнь. Дашь посмотреть? Роберт передал ему револьвер. Чем-то в руках Ричи он напоминал затаившегося скорпиона. До чего ярко контрастировали его жесты с тем, как оружие держал Роберт. Билл позволил себе забыть, что потерянным и печальным тот был не всегда. — Он заряжен? — спросил Эдди. — Конечно, нет. — Опять же мой отец говорит, что незаряженного оружия не бывает, — ответил Ричи. Взвесил револьвер одной рукой. Обхватил рукоять. Очарованно, будто гадал — ужалит? — Они со своими амбарными друзьями отстрелили себе что-то из не-незаряженного ружья? — спросил Билл. — Как ты тогда на свет появился? Ричи передал револьвер Беверли. Она приспособилась быстрее. Проверила барабан, прицелилась в дерево. Отдала Эдди, который неловко проделал то же самое. Стэн отказался. А вот у Билла ком к горлу подкатил. Из лучшего револьвера середины прошлого века он стрелял во что-то (в кого-то) в лесу два года назад. Последний раз он видел эту штуковину, когда у него была сломана рука, а Роберт склонялся над ним весь в чьей-то крови. Ты встать можешь? Надо же, до чего они дошли теперь. Но был уверен — стоит рукам коснуться черного смит-вессоновского металла, те сами вспомнят, что и как делать. — Это — глупости, — в ладони Роберта засверкали патроны. — Он либо заряжен, либо нет. Смотрите. Он высыпал патроны в рюкзак и повертел в руках один. Тот исчез из виду. Роберт зарядил револьвер и поднял, указывая куда-то между Биллом и Ричи. Оба отодвинулись друг от друга. — Кто-нибудь рискнет? — Ты совсем башкой поехал? — оборвал его Стэн. — Да ладно. Вероятность ниже двадцати процентов. Это шестизарядник. И приставил револьвер себе к виску. Все подались вперед. Роб-ты-не-надо-че-делаешь. Замерли, видя, что он держит палец на спусковом крючке. Видя его полубезумную полуулыбку, которая обращалась к каждому. Только попросите, и я это сделаю. А до Билла дошло. Он вспомнил трюк с исчезновением монетки. И напугал сам себя — подумал, что фокус забавный. Что-то в его душе хотело, жаждало видеть, как все идет под откос. Следить за тем, как разыгрывается это волнующее представление. Не так ли они с Робертом познакомились четыре года назад? — Дай мне, — попросил он. — Я хочу п-попробовать. Прекрасно зная, что Роберт не позволит испытать судьбу ни ему, ни себе. Не позволит же, да? — Так, блин, — Стэн поднялся. — Сейчас один из них застрелится, а мы будем за это отвечать. — Стой, — Роберт поднял руку ладонью вверх — в ладони лежал патрон. — Он не заряжен. Успокойся. Я пошутил. Стэн уставился на тускло-золотое солнечное пламя в его руке. Пламя, которое легко могло разнести кому-нибудь голову. Вставь патрон — захлопни барабан — спусти курок — щелк. Так просто. Все твои мечты, страхи и надежды в одном тихом щ-л-к. Точно нажатие клавиши пишущей машинки. — Хреновая шутка, — мрачно сказал Стэн. — Правда, Роб, не смешно, — поддержал его Эдди. — Я думал, что нам придется хоронить тут твой трупешник. — Так легко вы от меня не отделаетесь, — заявил Роберт. Беверли выдохнула, опустив голову. Потерла лоб ладонью. Научила, называется, шутника прятать четвертаки своими «ловкими пальцами». — Если никто не планирует убиваться, я могу пострелять? — спросила она, когда все замолчали. И следующие полчаса Ричи, Бев и Эдди тренировались разносить мишени на деревьях. Билл тоже выстрелил пару раз. Промазал по «десятке» под смешок Ричи — Билл, а ты в рассказах перехвалил свою меткость. Роберт грубовато ответил ему, что Билл давно не практиковался и два года назад стрелял лучше. Словно погладил заулыбавшегося Билла по голове маленькой безобидной полуправдой. Потом заговорил об охоте на оленей и птиц. На что Стэн пробубнил себе под нос: «Охота — это варварство». С одной стороны — да. Наверное, да. Но, может, человек, который сам способен убить и освежевать добычу, менее лицемерен любого другого? Билл вспомнил, как его замутило, когда он увидел на земле куропатку, которую подстрелил. А в тарелке мясо ему трагедией не казалась. Вот тебе и смена контекста. Но варварство или нет — смотреть на то, как Роберт убивает животных он больше не хотел. Хотел видеть его таким же городским лицемером. Домой они притащились к вечеру, уставшие и голодные. Роберт, как всегда, пытался помочь маме с готовкой, но она его осадила. — Билл, я записала тебя к дантисту на следующий четверг, — перекричала она шипящий на сковороде бекон. Зубы все разом заныли. — Мама, у меня нет к-кариеса! — попытался отвертеться Билл. — Расскажешь об этом доктору Манну. Роберт, раз ты теперь тоже мой ребенок, может, и тебя записать? — Я с детства слежу за зубами и не ем сладкого, — ответил он. — Давайте я вам все-таки помогу? Билл положил руки ему на плечи. Усадил обратно на диван и шепнул в ухо: — У тебя навязчивая идея насчет сладостей. Может, хватит это повторять? Откуда ты в-вообще это взял? — Мне мама так говорила. И что? Зубы у меня правда хорошие. Роберт повернулся к нему. Чуть приподнялся и легко укусил за руку. Очень страшная рысь. Очень опасная. Билл изобразил оскорбленный вид. Проверил, что мама все еще на кухне, снова наклонился и прошептал: — Помнишь, что сделал кот Ричи после того, как тебя поцарапал? — Помню. Лизать тебе руки я не стану. Да Билл и сам к такому развитию отношений был не готов. — Хотя-а-а… — задумчиво протянул Роберт. Хотя-а-а… Оба рассмеялись. Над нелепой притягательностью идеи? Черт, как же ему нравился такой шутливый Роб. И серьезный. Любой нравился. Если человек шутит о таких вещах, трется о твое плечо носом, обнимает перед сном и с утра до ночи ни на шаг не отходит, это ведь отношения? Билл начинал верить в чудеса для грустных мальчишек-писателей. Они ведь с Робом друг другу самые близкие люди. И оба симпатичные парни. Почему нет? Теперь мог назвать себя… Счастливым, что ли? Почти счастливым. Кое-чего все-таки не хватало. — Ужин, — крикнула мама с кухни. — Билл, позови своего брата. — Я сейчас умру от голода, — Роберт вскочил. — Правда. Очень вкусно пахнет. Любого другого, кто стал бы так себя вести, Билл мысленно освистал бы и выгнал из клуба друзей. Но Роберта? В голову просилась очень плохая, очень снисходительная мысль. Пускай поживет, как нормальный человек. Хотя что в ней плохого, если это правда? Ему ведь нравилось в Дерри. Давно уехал бы, если бы не нравилось. Билла искренне радовало, что мама заботится о нем. Теперь вот предложила записать к дантисту — а это чертову кучу денег стоит. Джи, наверное, ревновал что маму, что брата. Как сам Билл когда-то ревновал родителей к Джи. Но теперь ни о чем таком не думал. Он все проблемы Роберта воспринимал остро, как свои. И был уверен, что мама тоже готова помочь их решить. Лишь бы Роберт согласился. На следующий день они остались дома одни. Роберт читал книгу. Стащил в библиотеке «Заводной апельсин» Берджесса. Сидел на диване в гостиной, устроившись так, чтобы положить свои длинные ноги на ноги Билла. И чтобы Билл мог опереться о его колени, если хотел. Хочешь? Еще бы, у него таких желаний хватало. Уже привык к близости. Уже не отталкивал. Приятно ведь. Пару раз закрывался с этими мыслями в ванной комнате, но боялся немного, что для Роберта они значат другое. Самому бы сначала открытости поучиться, а потом говорить о том, кто из них испуганный пацан. — И как? — спросил Билл про книгу. Сам-то он не читал. — Наверное, я понимаю, о чем тут речь, — Роберт постучал кольцами по обложке. — Сначала главный герой попадает в тюрьму за убийство. Потом его пытаются переучить так, чтобы насилие вызывало у него тошноту. И знаешь, мне интересно, что в реальности все усреднено. Настолько, что людям приходится писать книжки, чтобы попробовать что-то необычное. — Я думаю, ты сам все уп-прощаешь. — Да нет, — Роберт отложил роман. — Я уже понял, как происходит жизнь. Каждый копошится в своей норе. Суетится, лишь бы не выпасть из клетки. Это немного печально, ты так не думаешь? — Какой клетки? Он неопределенно обвел рукой гостиную. Подразумевал город? Мир в целом? — Ну да. И что? — А то, что жизнь не имеет смысла. Все, что делают люди, не имеет смысла. Билл склонил голову. Роберт словно выяснил, что Санта-Клауса не существует. Правда открытия у него были посложнее — понял за полтора месяца Всю Жизнь. Выяснил, что мир — это так себе место. А еще судьбы нет. По крайней мере, Билл верил в высшие силы не больше, чем в Дэшера, Дэнсера, Прэнсера и всех остальных до Рудольфа со светящимся красным носом. Вспомнились слова Стивенса, которые он сказал о Холдене Колфилде. Обо всех переживаниях, одолевавших того несчастливого парня на протяжении двухсот с лишним страниц. Стивенс произнес целую речь о нем, о его характере, манере изложения, а потом важно поправил очки и подытожил: «Вот вам, дети, синдром шестнадцати лет». Наверное, это писательское проклятие. Когда начитался и наслушался так, что даже свой собственный «подростковый синдром» и тем более своих друзей воспринимаешь с иронией. Или не писательское. Только его личное. — Ты к чему-то ведешь? — Да, веду, — снова постучал пальцами по обложке. — Я не понимаю, почему большинство людей живут одинаково. На самом деле не важно, если я стану инженером НАСА, как ты говоришь, или умру прямо завтра. Значит, можно делать все, что угодно. Он убрал ноги с коленей Билла и сел, глядя ему в глаза. — Нельзя делать совсем все, что хочешь, — возразил Билл. — Ты же не м-можешь, например, убить кого-то? — А если этот человек попытается убить меня? — Роберт пожал плечами. — Знаешь, я не хотел бы. Но если кто-то умрет, слишком сильно я не расстроюсь. — А если умру я? — Ты — другое дело. Роберт придвинулся к нему ближе. Колени уперлись в бедро Билла. — Да, для тебя. А для кого-то другого — в-важен другой человек. — Возможно. Допустим. Но я сейчас не об этом. Билл согнул ноги в коленях. Роберт подвинулся еще. Обнял его ноги обеими руками и положил подбородок ему на колено. Выражение лица у него сделалось проказливое. Так только сильнее походил на кота Фредди, который собирается лизнуть-укусить тебе исцарапанное запястье. — Я о том, что, если все не важно, то не обязательно жить, как все, — сказал он. — Почему что-то одно считается неправильным, а другое — верным? Зачем придумывать ненастоящие правила, которые будут руководить жизнями всех людей? А что такое сеть? Билл подумал бы об этом, если бы мог думать. Интересно, слышит ли Роберт, как бьется его сердце? — Люди придумывают п-правила, чтобы избавиться от бессмысленности жизни, — ответил Билл фразой, которую где-то вычитал. Которую кто-то словно для Роберта на револьвере-клавиатуре отщелкал. — Я не против правил. Мне не нравится их однообразие. Смотри. Скажем, я не могу понять, почему все люди, которых я встречаю, живут в однотипных семьях. Почему нет, допустим, групп друзей, которые живут вместе, чтобы делить расходы? Почему, если бы мы с тобой жили вместе, как пары в кино, это считалось бы неправильным? Что в этом неправильного? Люди просто боятся? — Наверное, — Билл сглотнул. Он тоже боялся. Но уже сам не знал, чего больше. Сейчас — что забудет, как дышать. — Я думаю, это — самый глупый страх, — сказал Роберт. — Я тоже так считаю, — согласился Билл. И Роберт отпустил его. Лег на спину и снова уткнулся в свою книгу. Билл опомнился лишь спустя несколько вдохов и выдохов. Спустя немало ударов своего потревоженного сердца. Включил телевизор, делая вид, что смотрит страшилку — Ричи посоветовал ему «Крик». Бросал косые взгляды на Роберта. Он сам заговорил об этом. Сам. Никто его за язык не тянул. Никто ему ничего не навязывал. Если бы мы с тобой жили вместе. Как пары в кино. Будущее, в котором Биллу через два года придется выбирать университет, искать подработку и, возможно, жить одному, проступало из тумана неизведанным берегом. А вот с Робертом было бы не страшно. В такое будущее ему попасть хотелось. Рано об этом думать, конечно. Но все же. Потом они, как обычно, лежали вдвоем в его комнате. Фейерверки давно рассеялись. С ними в яркости соперничала растущая луна, что разглядывала комнату сквозь ветви клена. Интересно, а эта монетка счастливая? Не проверить ли ее на удачу? Роберт лежал на спине, уставившись в потолок. Билл вырисовывал линии на ворсе покрывала. — На следующий Хэллоуин наряжусь в-вампиром, — сказал он, продолжая один из разговоров обо всем и ни о чем. У них все были такие. Легкие, иногда полусонные. Но с подтекстом. Остальные ребята, наверное, засмеялись бы, подслушав хоть один. Не потому что они плохие, не потому что им не хватает глубины. Просто так бывает, когда вы вязнете в школьном болоте. В трясине мальчишеских футбольных полей, раздевалок, школьных дворов, где принято выхваляться, выкуривая сигареты. Выкрасоваться. Нельзя выглядеть слишком уязвимым. Нельзя показать, насколько тебя что-то задевает. Но не с Робертом. С ним можно и так, и так. Они видели друг друга, наверное, в худшие моменты в жизни. Температура. Сломанная рука. Слезы, сопли, гной на царапинах. Он начинал понимать, почему для Роба в некоторых вещах не было сложности. Почему их мирок не разлетелся. Билл положил руку ему на предплечье. — А ты кем хотел бы? — Хэллоуин в октябре? — переспросил Роберт и, когда Билл кивнул, ответил: — Тогда никем. Я же уеду. — А если нет? — Я не хочу больше жить в твоем подвале. Прости. Мне хватило. — Нет, я серьезно, — возразил Билл. — Ты мог бы остаться в Дерри. Я п-поспрашивал… У Мэгги Тозиер. Застал ее у телевизора, когда они проводили жаркий день в доме Ричи и пришел его черед нести всем крекеры. Сочинил, что это для нового рассказа. Ну какое удобное прикрытие. Почти всегда работает. — Узнал в-вот что, — теперь Билл рисовал невидимые линии на его руке. — Если тебе нет восемнадцати и у тебя нет родственников, у которых ты можешь жить, есть с-службы, которые найдут тебе временное жилье. Будешь х-ходить в обычную школу. Сдашь экзамены, получишь школьный сертификат. А мы будем видеться каждый день. Что скажешь? — Я смотрел твои учебники. Я там ни черта не понимаю. Ни в зуб ногой. — Ты? Понабрался уже фраз. — Ну в чем-то разберусь. Но сколько это займет времени? — Сомневаюсь, что много, — перебил Билл, кладя ладонь поверх ладони на его предплечье. — Если мои одноклассники смогли, ты точно сможешь. Он пожал плечами, не отводя взгляд от потолка. — Смотри, тебе же шестнадцать. Я п-помню, что «не важно», но когда у тебя день рождения? — Двадцать седьмого января. Билл от удивления притих. Роберт неподвижно лежал на спине, скрестив руки. Свет из окна выбеливал их, словно он надел лунные перчатки. Теперь ясно, откуда берется зимний лед в его взгляде. Таким Роберт смотрел из окна лесного дома, не отмечая свои дни рождения? — Ты мог бы остаться в Дерри, — сказал Билл тише — тише, но увереннее. — Тебе придется провести под опекой всего п-полтора года. И ты свободен. Дальше делай, что хочешь. Роберт неопределенно покачал головой. — Не говори, что тебе не н-нравится в Дерри. — Билл, — он сделал паузу. — Мне нравится в городе, потому что сейчас лето. И мне нравятся твои друзья, а люди в целом — нет. Как только ты вернешься к обычной жизни, сразу поймешь, насколько мы отличаемся. Между тем, как живу я, и тем, что принято, — огромная разница. Билл помотал головой. Чушь. Кому определять, что принято, а что нет? Роб заслуживал того же, что и обычный шестнадцатилетний парень. Если люди не готовы понять его, пусть идут к черту. О Билле то же самое сказать можно. О Ричи. Об Эдди. А что вообще значит «обычный»? И кто такие эти «люди в целом»? — Это лето лучшее в моей жизни, честно, — добавил Роберт, не дождавшись возражений вслух. — Но мы сейчас в стране, которая скоро исчезнет. Даже в следующем году для вас все изменится. — Да. Но п-потом все в твоих руках. Сможешь жить, как хочешь. — До сих пор веришь, что все в жизни зависит от тебя? — А ты нет? Даже сейчас? — удивился Билл. Немного обиделся. Зачем вообще тогда уговорил его на эту поездку? — Я не знаю. Я все еще не понимаю, что мне думать. — Все еще? — Ты хотел знать, что со мной произошло зимой? Я расскажу, если пообещаешь мне поверить. Или хотя бы попробуешь. Билл положил голову на руки. Уткнулся носом в его ребро. Повернулся, чтобы лечь на ладони, чувствуя щекой ровное и спокойное дыхание. — Попробую, — пообещал он. — Помнишь, я рассказывал тебе про голос из снов? — тихо произнес Роберт. — Думаю, он считал, что я слишком привязан к реальности. Ну и к тебе тоже. Ему со мной намного проще, когда я не думаю ни о чем, кроме леса. Поэтому он хотел, чтобы я отправился в поход. Сам бы я не пошел, конечно. Билл снова приподнялся на локтях. Рано или поздно это должно было произойти. Ты можешь вытащить человека из леса, но не лес из человека. Роберт поднял руку и погладил его по голове. Словно жестом просил лечь обратно. Не хотел, чтобы Билл смотрел на него? Или хотел, чтобы избавил его от страхов своим прикосновением? Билл понятия не имел. Но лег, придвинувшись еще ближе и положив ладонь ему на руку. — У меня в пещере был дом, — продолжил Роберт. — Ну что-то вроде. Укрытие из палаточной ткани, ветвей и хвои. У меня было много времени, чтобы его спроектировать. Повезло, да? Там было довольно тепло в спальнике. Ночью я лежал так же, как сейчас, и смотрел в темноту. Иногда размышлял о том, что находится за скалой. Но на самом деле я не думал ни о чем. Ты, наверное, не представляешь, что такое жить без мыслей. А я знаю. Я провел так всю зиму. Всю зиму? И свой день рождения. Билл подумал, что в следующем году обязательно устроит ему лучший день рождения на свете. — Дело в том, что я много болел зимой, — снова заговорил Роберт. — Извини, если тебе не хочется об этом слушать. — Нет, продолжай, — попросил Билл. — Я сильно простудился в ноябре. Когда простуда прошла, было ощущение, будто я всегда немного болен. И я несколько раз отравился. Сейчас мне сложно поверить, что это было со мной. Я говорю тебе, только чтобы ты знал, что даже я к такому не привык. Наверное, для тебя я живу, как лесной зверек, но… — Я никогда так не думал, — оборвал его Билл. — Но тогда мне было все равно, — продолжил рассказ, словно его и не прерывали, — теперь гладил по спине. — Наверное, весной у меня была пневмония. Когда меня ранила рысь, я уже не понимал, что со мной. Не знаю, где заканчивалось одно и начиналось другое. Но я не хотел ничего с этим делать. То есть хотел, чтобы мне стало лучше. Но делать? Нет. Может быть, от меня ждали этого. Может, я их очень порадовал. Не знаю. Я не чувствовал себя собой. Думал, что мое тело мне не принадлежит. Ты видел меня, Билл. Представь. Да, видел. Того Роберта он старался не вспоминать. А теперь, оказалось, что и самого Роберта там не было. Билл стиснул зубы. Иначе от подступающих слез задрожал бы подбородок. Его собственная часть истории только-только затянулась в сердце, а теперь рассказ с другой стороны оставил глубокую царапину рядом. Роберт вновь показался ему призраком. Отголоском вселенной, где Билл пробирался в лесной дом сквозь паутину, которую пауки плели на тенях. Где следил за часами со светлячком-отражением тусклой лампы на стекле, надеясь, что Роберт дотянет до утра. Но он был здесь. Здесь, с ним. Жаль только, что тот чудесный мир, который улыбается лишь тринадцатилетним мальчишкам, стал еще одной потерянной Атлантидой. Билл все же немного скучал по нему. Но если бы стоял выбор — спасти его или Роберта, размышлять не стал бы. — Я думаю, после такого остаются шрамы в голове, — шепотом произнес Роберт. — И с ними я буду жить всегда. — Роб? — тихо спросил Билл, когда он замолчал. — А что за голос? — Голос из снов. Забудь. В Дерри он ко мне не приходит. Или рядом с тобой не приходит. Шрамы. Голос. С ними я буду жить всегда. Снова вопросы не для его возраста. — Но я чувствую себя намного лучше, — добавил Роберт, успокаивая, словно это Билл только что нарассказывал ему про себя ужасов. — Ты сам, наверное, не знаешь, что сделал для меня за эти полгода. — Поэтому я и х-хочу, чтобы ты остался, — Билл приподнялся, заговорил громче: — Тебе не обязательно жить, как все, если тебе это не нравится. Просто не возвращайся. — Возможно, мне придется. Это — мой дом. — Найдешь другой. — Или меня не отпустят. — Кто не отпустит? — настаивал Билл. — Ты сейчас убеждаешь себя, что тебе не нравится в Дерри, потому что хочешь ост-таться, но сам боишься. — Нет. Просто у меня два плохих выбора. — Но н-нельзя ведь всю жизнь прожить в лесу. Ты сам этого хочешь? Роберт тоже сел на кровати. На него не смотрел. Прятал лицо от лунного света. Но Билл удивился и — еще сильнее — испугался, когда заметил, что у него в глазах стоят слезы. И он, кажется, боялся моргнуть, понимая, что те вот-вот прольются и потекут по щекам. Может, лучше выплакал бы все свои воспоминания? Знал ведь, что Билл не станет смеяться. Будет обнимать, пока вся горечь из сердца не уйдет. Уверять, что никуда его не отпустит. — Ты бы умер там, — в собственном голосе слышался страх. Роберт лишь кивнул. Вновь, как два года назад, захотелось его встряхнуть. Вспомнил, как Роберт забирался на деревья. Билл тогда думал, что он ждет чего-то с этим нездешним блеском во взгляде. А Роберт словно осознавал — что-то не так. И в этот раз Билл решился. Обхватил его предплечья и в самом деле потряс. Заставил посмотреть ему в лицо. — А в Дерри у тебя есть я, — напомнил он. — Ты мне важен. Мне важно, чтобы ты был рядом и чтобы ты был в п-порядке. Этого недостаточно? Роберт положил ладонь ему на щеку. Рука у него холодная. Перчатки его ничуть не грели. Все равно Билл прижался к ней и закрыл глаза. — Мне достаточно. Но… Билл не хотел слышать это «но». Не хотел никаких «но», произнесенных хриплым несчастным голосом. Озвучивать их Роберт не стал. — Надеюсь, ты прав, — сказал он. На вторую щеку тоже легла ладонь. Билл замер. Губ коснулось дыхание, похищая его собственное. Коснулись чужие губы. Слегка соленые от слез — только Билл не знал от чьих. Подался было вперед, но Роберт уже убрал руки. Встал с кровати, опустив голову и скрываясь за своей челкой. — Спокойной ночи. — Ты куда? Еще т-только… — Хочу побыть один, — прогнусавил он — отвернулся. — Спокойной ночи, Билл. И закрыл за собой дверь. Пойти за ним? Билл приложил ладони к горящим щекам. Наверное, не стоит. Не сегодня. Лег на кровать. Уткнулся носом в прохладную подушку. Та пахла еловым шампунем. Запах ему полюбился, потому что напоминал о Роберте — он говорил, что в лесу так бывает после дождя. Словно даже когда он уходил к себе, они оставались вместе. Вот бы зарыться носом в его волосы. Вот бы… Не сегодня. Но завтра обязательно. Договорят еще. Билл улыбнулся, обнимая подушку. Вытер слезы. Глаза, наверное, сияли ярче серебряной луны. Надеюсь, ты прав. И плакать почти перехотелось.

***

Билл все утро пытался его разговорить. Ты чего, Роб? Слушай, по поводу того, что ты вчера сказал. Я… Ты тут? Да, где-то здесь. Он старался поддерживать разговор. Но пока обдумывал смысл одной фразы, другие слова проносились мимо. Ро-об, ты чего? Они шли по улице, ведя велосипеды в руках. Билл шагал впереди. Оглядывался. Роберт сказал, что хочет пройтись — лень каждый раз слезать с велика на переходах. Скорее всего Билл не повелся. Обычно Роберта даже крики полицейских куда-гонишь-убьешься не убеждали. А тут… Билл шел впереди. Дорога за ним (рядом с ним? перед ним? под ним?) плыла. Немного светилась. Роберт поднял руку перед собой. Пальцы скользили, будто по краскам на картине. А он не мог отойти дальше, чтобы увидеть глубину. — …дешь? — спросил Билл, обернувшись. Эй, ты идешь? — Да. Светофор плыл на дорогой, как гротескный злой глаз. Они стояли на тротуаре. Автомобили на перекрестке выжидали прямо по левую руку. Если поедут — их собьют. Он один это видит? — Роб, — тихо позвал Билл, положив руку ему на спину. — Ты в порядке? Злой глаз мигнул алым. Движение на дороге возобновилось. Роберт прикрыл лицо рукой. Билл встряхнул его за плечо. — Что такое? — серьезнее спросил он. — Ничего, — (что?). — У меня болит голова. Я пойду домой. — Ну хорошо. Давай в-вернемся. — Нет. Иди. Вы договорились с Эдди. Ричи, — Роберт потер переносицу. — С кем-то из них. Они будут ждать. — Точно? — Да. Я ничего такого там не сделаю. Если ты боишься оставить меня одного на пару часов, как ты… Как ты хочешь, чтобы я жил в Дерри? — Я не об этом. Ничего я не боюсь, — Билл, похоже, обиделся, словно его словами хлестнули. — Знаешь, где лежат т-таблетки? Он кивнул. Они стояли на тротуаре. Машины ехали (к ним? мимо них? на них?). Их никто не сбивал. — Ключ, — сказал Билл. — Вдруг мама уже ушла. Ключи от дома он держал в поднятой руке. Роберт сгреб. Спрятал в карман. — Точно не хочешь, чтобы я п-пошел с тобой? — Нет, я все равно попробую… Попробую. Попробую… Он приложил руку к шее. Дышалось с трудом. И пальцы дрожали. И все таяло, как в свечном восковом сиянии. …что? — …немного поспать. Со мной все… Точно? — …в порядке. Не переживай из-за меня. Иди. — Хорошо. Как скажешь. Хотел извиниться перед Биллом. Объяснить. Но не знал как. Взять бы у него мысли на время. Хотя бы пару из его историй. Какие не жалко. У него ведь много, с ним бы поделился. — …вечера. — Что ты сказал? — Говорю, до в-вечера. Отдохни, хорошо? Билл на прощание улыбнулся. Потрепал Сильвера по рулю — говорил, следи за ним. Может, зря он не рассказал? Может… Нет. Он понимал, как это будет выглядеть. Снова Роберт ведет себя странно. Снова с ним творится что-то ненормальное. Рано или поздно Билл начнет так думать. Снова у Роберта какие-то сложности. Его друг Роберт… …думаю, у парня есть некоторые проблемы с… …направился обратно к перекрестку Джексон и Уитчем-стрит. Сильвер перекрашенный-перечиненный горел в руках. Под ногами мелькали редкие трещины в асфальте. Становились больше, чернее. Трава на обочине напоминала когти, клы… Это просто городской тротуар с газоном на чьем-то дворе, Роб, ты чего? …ки. Завернул на Уитчем-стрит (на Джексон-стрит? какой там был знак?). Дорога пустовала. Он оглянулся, опасливо сжимая ручки Сильвера. Будто верил — велосипед защитит его по наставлению Билла. Ничего. Никакого голоса. Они его нашли? Ищут? У перехода Роберт остановился в небольшом сквере. Пара скамей. Фонтан с питьевой водой. Он сел прямо на траву. Руки положил на руль Сильвера. Руль горячий. Пальцы ледяные. Опустил голову, чтобы успокоить тяжелое дыхание. Воздуха не хватало. Не хватало так, что в глазах сейчас потемнеет. Голос остался в лесу. В Дерри его нет. В Дерри он в безопасности. В Дерри… Пока он сидел в сквере, улица обретала перспективу. Краски разглаживались. Гасло сияние. Роберт смотрел, как тени вяза растекаются по тротуару. Словно лужа от садового шланга, о котором забыл мальчишка, хотя мама просила следить. Как время плетется по дороге. К полудню. К предвечер… Уже вечер? К нему направился кто-то. Незнакомая женщина. Наверное, с Уитчем-стрит, но он ее раньше не видел. Наверное, хотела знать, что с ним случилось и все ли у него в порядке. Или почему он сидит на траве. Или что он делает в чужом городе. Или хотела его прогнать. Сдать в полицию. Кто патрулирует перекрестки, куда запутавшиеся мальчишки бегут от своего прошлого? Осмелел, Бобби? Роберт поднял голову. Посмотрел ей в лицо. Женщина остановилась. Немного наклонившись, даже протянув к нему руку, замерла и пару секунд смотрела в ответ. Затем выпрямилась. И, ничего не сказав, пошла дальше по тротуару. Наверное, передумала. Тени вяза покачивались на ветру. Накрывали его кеды, убегали по парковой траве, точно шумящий прибой. Время от времени, когда ветер становился сильнее, их сдувало с загорелых рук. Роберт встал, пошатываясь. Поднял Сильвера. Чтобы не потерять. Нет, не то, не потерять он должен был… Похлопал по карманам. Нервно улыбнулся. Все в порядке. Ключи Билла никуда не делись. Жара давила на голову. Последние полчаса он провел на солнце, не заботясь о том, чтобы перебраться в тень. А говорил Биллу. Ты знаешь, даже я так жить не привык. Сложно представить, что это было со мной. А если бы он просидел там дольше? Мог бы получить солнечный удар. Ты бы умер там. Мог бы. Он провел липкой ладонью по лицу. От кожи пахло металлом. Или не от кожи, и это чувство, как бывает в детстве, когда кровь идет носом. Ощущалось, как болезнь. В любой болезни самое худшее — потеря контроля. Пока он сидел в сквере, послеполуденный свет тяжелел. Ртутное солнце клонилось к закату. Роберт поискал рядом с собой Билла, чтобы посмотреть на его часы. Вспомнил. Билла рядом нет. Один по улицам Дерри он никогда не ходил. А вдруг он не сможет найти дорогу? А вдруг он навсегда потеряется? Где-то в парковых тенях. В летнем вечере, под мостом с бродягами. Может, они его узнают? Да, я помню тебя, пацан, ты приходил месяц назад со своим другом. Только извини, домой мы тебя не отведем. Но он немного пришел в себя. Сообразил, где находится. Улица была знакомая. И он точно знал, как выйти. На этот раз. Роберт повел Сильвера вверх по длинному пологому подъему, уставившись под ноги. Мимо пробежали дети лет десяти, хохоча и пытаясь повалить друг друга на траву. Как небольшой лихой шторм. Одним из них мог быть Джордж. Дома его встретила Шерон. — Роберт, ты один? — удивилась она. — Неужели вы с моим сыном наконец-то устали друг от друга? — От Билла невозможно устать, — честно ответил он. Шерон усмехнулась. Всегда иронично подшучивала, если Роберт такое говорил. Он крутился рядом с ней, пока она готовила ужин. Выпил воды. Умылся. Убрал в холодильнике, выбрасывая все, что портилось после дня рождения Джорджа. Праздника, где они с тремя друзьями носились по двору, стреляя друг в друга из пластмассовых винтовок, а после играли в «Колонизаторов» среди разноцветных воздушных шаров. Билл присоединился к ним. Как самый классный старший брат провел с мелкими несколько партий. Поснимал ребят на новую камеру Джорджа. Роберт минут десять подглядывал, сидя на лестнице, а потом ушел. Его-то не звали. Не страшно, конечно. Он все понимал. Что тут, блин, непонятного? Шерон во время готовки развлекала его разговорами о работе. Говорила об успехах ее «летних» учеников. Роберт пытался угнаться за мыслями. И вроде как получалось. Наверное, днем его повело от жары и бессонницы. Вот и все. Нужно просто взять у Билла снотворное. И не думать о том, что во сне его могут найти. Переживать не о чем. Никто его не нашел и никто его в Дерри не ищет. И, возможно, в лес он больше не вернется. Никогда? Он же этого хотел? К ужину пришел Билл. Пошелестел пакетом с маршмеллоу для завтрашней поездки. — Мальчики, осторожно там, — попросила Шерон. — Да, мама. — Ты помнишь, что мы с твоим отцом идем к Мерсерам? Позвоните мне, если придете раньше нас. — Не п-придем, — в который раз повторил Билл. — Мы будем поздно вечером. — Роб, присмотришь за ним. Чтобы не расшиб себе голову, пока лезет на какое-нибудь кладбище. Они с Биллом переглянулись и закатили глаза. Если расшибутся — расшибутся вместе. Билл сразу повеселел. Когда только зашел в дом, выглядел обеспокоенным. Мне важно, чтобы ты был в порядке. Да, Билл, постараюсь. Честно. Вечером Роберт остался на кухне один. Разглядывал черноту позади своего отражения в оконном стекле. Размышлял. Идти к Биллу не решался. Думал о том, как Билл пытался устроить его жизнь. Как прижимался щекой к руке. Как удивился, когда он его поцеловал. Как потянулся к нему. Это было приятно. Поцелуй был приятным. Он не умел так красиво чувствовать, как Билл. Но это не значило, что не умел вовсе. Хотелось большего. И он готов был предложить все чувства, какие мог, если бы точно знал, что эту жизнь у него не отнимут. В тишине прозвучал резкий щелчок. Роберт обернулся. Наклонил голову. Вспомнил о кухонном ноже. Рассчитал, что успеет дотянуться до него, если… Выдохнул. Господи, он ведь давно не в лесу. Джорджи махнул ему рукой, разглядывая кухню сквозь линзу «Кодака». — Нравится фотоаппарат? — поинтересовался Роберт. — Конечно! — Не поздно для тебя? — посмотрел на часы — половина первого, а завтра рано вставать. — Я хотел выпить молока. — Сделать тебе шоколадное? Джордж кивнул и устроился на высоком «барном» стуле. В окне вспыхнул синий огонь. Что-то одинокое было в этом отраженном свете на ночной кухне. — А ты попал в автокатастрофу? — спросил Джордж, пока он доставал молоко из холодильника. — Чего ты так решил? Джи сидел, как любил сидеть Билл. Обхватив колени руками. Голые пятки цепляются за стул. Чем-то он напоминал того Билла, которого Роберт встречал в своих далеких воспоминаниях. Разве что Джордж больше перенял от Зака. Карие глаза, например. Насколько странными эти воспоминания казались теперь. Его ужасные проколы на руках и шее. Кости-украшения. Жертвенники, куда он клал мясо и шкуры животных. Неужели это было с ним? Что ж, наверное, слово «псих» недалеко от истины. Интересно, что подумали бы люди, с которыми он познакомился в Дерри, встретив его несколько лет назад? Сейчас-то он был странноватым. Тогда — ебнутым. Ебнутым и самоуверенным — опасное сочетание. Хотел бы Роберт поговорить с тем двенадцатилетним парнем. Чтобы его увидел кто-нибудь из взрослых и проявил немного сочувствия. Немного проницательности. Понял бы, что этот придурок со своими причудами, с оружием и броскими речами, на самом деле заблудившийся ребенок, который много лет боится даже взглянуть на фото своих родителей. Боится думать о мире вне леса, иначе поймет, как одинок. Что может быть хуже жалости к себе? Наверное, и это упрощение. Ведь в лесу он считал себя важным, считал себя особенным — то, чего ему никогда не давали мать и отец. Его жизнь обрела смысл, а детские мечты о волшебстве сделались явью. Многие ли могут похвастаться этим? Но красота сплетенной лжи рассеялась, когда он увидел, чего ложь ему стоит. Как Билл рассмотрел в нем что-то? Почему не сбежал в ту ночь у ритуального круга? Роберт тогда думал, что в лесу полно темных сил. Считал, что круг его защитит. Вместо этого словно призвал себе человека, с которым они готовы защищать друг друга от всего на свете. — У меня был одноклассник, который попал в автокатастрофу, — ответил Джи. — У него тоже шрамы. На щеке и еще на губах. Говорят, у него нет части нижней челюсти. Ее заменили чем-то. — Ужас, — Роберт поморщился. — Да. Кошмар. — А почему одноклассник был? Он же выжил? — Да. Просто учится дома. Ну что тут, блин, непонятного? С плиты поднимался запах горячего шоколадного молока. Роберт выключил огонь. Налил полную чашку Джорджи. Потом немного себе. Поставил обе на стол рядом с фотоаппаратом. — Нет, автокатастрофа ни при чем. Я упал с дерева. — Ясно, — Джордж сделал глоток. — А ты знал, что Билла когда-то сбила машина? — Нет. Давно? — Когда ему было три, кажется. — Билл мне не рассказывал. После этого у него появился шрам на брови? — Нет, — ответил Джи, вытирая ладонью губы, и заговорил с гордостью — а чего бы не гордиться, если у него такой старший брат: — Шрам от встречи с забором на Сильвере. А после автомобиля он пробыл без сознания несколько часов. Мама говорит, что после этого Билл стал заикаться. Папа говорит, что это неправда. — А что думаешь ты? Джи сел ровнее. Наверное, ему было приятно, что «взрослый» спрашивает его мнение. — Я думаю, после этого он стал писателем. Роберт обхватил чашку обеими руками, уставившись в разводы внутри. Может, так и было? Может, для его судьбы роль сыграли те пятнадцать минут в отключке, а для судьбы Билла — несколько часов без сознания? Из-за этого они оба стали немного чужаками, но получили что-то взамен. — Да, наверное, — прошептал он. — А можно померять твои кольца? Роберт снял все три серебряных кольца — два простых, одно с гравировкой драконьей чешуи — и передал Джорджи. Тот надел их и сжал кулак таким образом, чтобы сделать вид, будто они его пальцам впору. Повертел руку. Роберту она показалась очень маленькой, когда он глянул на свою. Мама иногда брала его за руку и говорила, что он вырастет высоким, как ее брат и как отец. Потом жаловалась, что ей трудно с ним уже сейчас, как тетке Тома Сойера со своим племянником. Я тебя очень люблю, сынок, но посиди тихо или пойди погуляй. Наверное, из-за этого не стоит себя жалеть. Проблема ведь в них, а не в нем. Он ничего не мог сделать, чтобы они были им довольны, потому что они не были довольны собой. Кто знает, понял бы он это, если бы не познакомился с Биллом, с его друзьями и его семьей? Наверное, если бы не Билл, превратился бы в конце концов из задиры Сойера в того озлобленного паренька из «Заводного апельсина», который угодил в тюрьму. Вовремя остановился на полпути. — Когда мне будет шестнадцать, я тоже проколю себе ухо и бровь, — пообещал Джи. — Терпения и сил твоему отцу, — Роберт усмехнулся. — Я тут подумал. Сфотографируешь как-нибудь нас с Биллом? — Конечно! А вы давно дружите? — Четыре года. Только видимся редко. Джи хмуро уставился в чашку. — Что такое? — поинтересовался Роберт. — Мы поссорились с моим лучшим другом со школы. Он думает, что я сломал его приставку. А она была уже треснутая. — Помиритесь. Ну или подружишься с кем-то еще. — Не знаю, — Джи пожал плечами. — Билл тоже всегда так говорит. А сам сидит все время в своей комнате и запрещает заходить без спроса. С тобой он так себя не ведет. Я думаю, ему просто скучно меня слушать. Роберт чуть не одернул его. Хватит ныть, Джордж. Но это же нормально. Ребенку плохо, он делится эмоциями. Роберт вот в детстве отучил себя жаловаться. И к чему это привело? — Ты зря так думаешь, — Роберт заставил себя улыбнуться — знал, что с его улыбкой любые слова звучат убедительнее. — Когда Билл рассказывал мне о своей жизни, он первым делом заговорил о тебе. — Да? — Рассказывал, что вы с ним ходили рыбачить. И что ты от собаки сбежал. И еще много чего. Джордж тоже улыбнулся. — Если бы у меня был младший брат, у меня в жизни все было бы по-другому, — добавил Роберт. — Лучше? — Конечно. Намного. — Но у тебя есть лучший друг! — Да, есть, — со смешком подтвердил Роберт. И он оставил его одного, когда им больше всего нужно быть вместе. Застыдился своих вчерашних слез. Как только Джи допьет, нужно будет это исправить. Но Билл пришел к ним сам через пару минут. Щурился от неяркого света лампы. Наверняка почти дремал. Роберт подумал, что они трое удивительно похожи. Босые, в растянутых футболках. Полуночники, которые ищут что-то, пока остальные спят. — Что делаете? — пробормотал Билл. — Чего не позвали? — Джи хотел выпить горячего молока. — Я уже ухожу! Джорджи встал — кольца посыпались из его ладони на стол — и принялся мыть чашки. Вытер руки полотенцем, забрал фотоаппарат и поспешил наверх, пока не стали учить и не выгнали из клуба «взрослых». Билл налил себе стакан воды и занял место напротив Роберта, где только что сидел Джордж. Положил голову на стол. Щекой — к столешнице. Волосы рассыпались во все стороны. Теперь Роберт улыбнулся искренне. Надо же. Всего день толком не говорили, а он заскучал. Не думал, что так бывает просто при виде другого человека. Хотя почему безликое «другого»? Такое у него только с одним. — Я п-пришел сюда, когда написал тот рассказ про вендиго, — сонно проговорил Билл. — Все крутится вокруг рассказов и мест, где тебя не должно быть. — Ты о чем? — Ночью тут такой свет, когда все везде в-выключено. Я его не понимаю. Словно тут опасно находиться. Как будто попадаешь в место между мирами или за д-декорации на съемочной площадке. Роберт молчал. Потратил паузу на то, чтобы надеть кольца. Кажется, Билл еще не вернулся из снов. Тряхнул головой. Улегся обратно, поморгав. — Я раньше старался с-свалить с кухни побыстрее. Знал, что если мама меня увидит, захочет серьезно п-поговорить. — Слушай, Билл… — начал Роберт. Сам еще не зная, о чем собирается рассказать. О поцелуе. О расплывшемся мире. О черной пустоте. — Ты тоже хочешь со мной серьезно поговорить? — По поводу вчерашнего. Если я тебя расстроил, просто скажи. Я оставлю тебя в покое. Билл хмыкнул. Делал вид, что продолжает слушать вполуха, но Роберт заметил, что щеки у него покраснели. — Нет. Этого мне бы как раз не хотелось. — Я подумал, что ты не стал бы так писать обо мне, если бы я тебе не нравился. — Да нет, нравишься. Очень нравишься, — Билл поднялся и посмотрел на него полуприкрытыми глазами. — На самом деле я д-думал, что тебе самому это неинтересно. Ты всегда в своих идеях. Ну и вообще… Ты понимаешь. — Не совсем. Билл набрал в легкие воздуха. — Я подумал, что в Дерри ты захочешь встречаться с девушкой, — выпалил он. — А, я понял. Да нет. Для меня это не важно. Мне просто нравишься ты, а остальное не имеет значения. За это «не важно» ты меня не придушишь? Роберт взял его руку в свои. Не хотел красть тепло, но так уж получалось. — За это не придушу, — Билл сжал его холодные пальцы. — А если бы я был д-девушкой, я бы тебе нравился больше? — Нет. — Уверен? — В этом уверен. Лучше скажи другое. Почему тебе нравлюсь я? — Роберт подчеркнул «тебе». — Я знаю, что я странный. И только не говори «необычный». Пожалуйста. Не хотелось, чтобы его снова обманывали. Для его же долбаного блага. — Мне это нравится, — Билл поводил пальцем по серебристой драконьей чешуе. — Это — не ответ. Билл, скажи честно. Я не обижусь. — Честно? — он оторвал взгляд от кольца. — Хорошо. В тебе есть что-то привлекательное. Ну знаешь, что-то т-такое, что называешь чарами, потому что более подходящего слова нет, — глядел прямо в глаза и, кажется, не лгал. — Сам посмотри, как к тебе относятся люди. Мне тоже всегда было инт-тересно с тобой. Наверное, правда. — Но в этом году я увидел тебя с другой стороны, — Билл заговорил оживленнее — казалось, теперь сам его околдовывает. — Ты стал более… Открытым, что ли. И все, что мне в тебе нравилось, стало еще интереснее. П-прости, что я наговорил тебе весной. Что ты не должен делать того, не должен делать этого. Я хочу, чтобы ты был собой. — Я уже не понимаю, что это значит, — признался Роберт. Себя он искал заново в чужом мире. В чужом доме и в чужих словах. Но для Билла он был своим. Билл считал, что Роберт за два года изменился в лучшую сторону. И это много значило. — Я же в-вижу. Поверь. — А то, как я выгляжу? — Роберт неопределенно указал себе на лицо. — Ты этого не показываешь, но я понимаю, что тебе неприятно смотреть на шрамы. Я просто… Он не договорил. Хотя точно знал, что хочет сказать. Боюсь, что ты сам себя убеждаешь. Что заставляешь себя. В рассказе Билл о шрамах отзывался однозначно. — Я… — Билл вздохнул, опустил голову — снова поднял и встретился с ним взглядом. — Да, это первое, на что обращаешь в-внимание, когда смотришь на тебя. Но так можно сказать и о многом другом. Билл поднес руку к его левой щеке. Накрыл ладонью и погладил большим пальцем. Возможно, после этого и слова были не нужны. Но Билл отыскал для него. — Например, когда люди знакомятся с Беверли, они замечают ее волосы, — пока говорил, продолжал бережно гладить щеку. — Потом узнают ее лучше и п-перестают видеть что-то одно. Мне неприятно смотреть на шрам, потому что мне жаль, что с тобой случилось что-то плохое. В остальном мне все равно. Ты круто выглядишь. Вспомни, сколько раз я описывал в текстах твою в-внешность. Если хочешь знать, за четыре года шрам стал менее заметным. Но для меня это не важно. Я не думаю о нем, когда смотрю на тебя. Он приложил руку Билла к губам. Поцеловал тонкие, точно обладающие собственным свечением, пальцы. На другой руке белел стежок, оставшийся после перелома. — А о чем ты думаешь, когда смотришь на меня? — целовал, не говорил. — О многих хороших вещах. Билл провел пальцами свободной руки по его виску. По волосам, точно расчесывая гребешком. Под кожей закололо, как когда подходишь к очагу, зайдя домой с ноябрьского дождя. — А почему тебе нравлюсь я? — спросил Билл. — Ты сам не знаешь, какой ты? У тебя тоже есть чары. Сам не знаешь, какой ты потрясающий? — Рубашки у меня красивые, — сонно добавил он. — А еще цвет волос. Роберт обошел стол, не отпуская его руку. Обнял. Костяшки пальцев уперлись в грудь. Билл разжал кулак. Наклонился и поцеловал в ключицу через футболку. — Я не говорил, — Роберт (и не стоит, наверное, но решился ведь на искренность) сам начинал засыпать — впервые за день чувствовал себя лучше. — Я много думал о тебе, пока мы не виделись. И в начале похода тоже. Я тогда думал, что дождь никогда не закончится, и на улице было очень темно. И мне показалось, что я просто придумал, что мы дружили. Что я увидел тебя среди детей в лагере и решил представить своим другом. Билл рассмеялся. Роберт глянул на него, не понимая, в чем дело. Неприятно, когда над тобой смеются после такого. Правда в глазах у Билла веселья не было. — Что? — Мне казалось, что я выдумал тебя, когда в-вернулся в лес в октябре после охоты. Я н-напишу тебе об этом рассказ. Не хочу рассказывать по-другому. Хорошо? Роберт закивал. И тоже рассмеялся. — Ладно. Ты прав. Это смешно. Два дурачка-выдумщика. Хватит им печалиться. Хватит думать о прошлом. Билл обнял его обеими руками. Роберт положил подбородок ему на макушку. Уставился в провал поднимающейся лестницы. Ступени уходили в темноту второго этажа, точно падая во тьму колодца. Билл, наверное, боялся увидеть там родителей. Но Роберт — кого-то другого. Почти увидеть. Он ведь никогда их толком не видел. Ни Пеннивайза, ни того человека, которого считал своим дядей (не в лесу — брат у его матери был, и об этом он Биллу не лгал в ту ночь у ритуального круга). Они были совершенно реальны, хоть и не существовали в реальности. Он поцеловал Билла в волосы. Грелся в его объятиях. Мечтая однажды провести так всю ночь. И надеялся, что никогда их не встретит. Кого-то на верхней ступени, кого там нет.