Сны Дерри

Роберт обнял его за плечи одной рукой. Такое хвастовство высоким ростом Биллу нравилось. Они растягивали дорогу, не замечая ни поворотов, ни светофоров. Говорили о путешествии — наперебой, как путались в своих собственных ногах, не разбирая пути. А что им до Дерри? Да и городу какое дело до двух мальчишек? Пускай подождет до осени. — Хочешь еще куда-нибудь п-поехать? — спросил Билл. — Можем съездить в Портленд. Роберт ответил без раздумий. — Да, только не в Портленд. В Нью-Йорк. — Тебе же и в Дерри не нравится, — удивился Билл. — Не нравится. — Тогда… — Потому что здесь все одно и то же. А нужно все и сразу? Огромная разукрашенная шкатулка безумств, с которой никогда не знаешь, что выпадет — драгоценность или мелочевка в шляпе уличного артиста. Наверное, Роберт и в Нью-Йорке не потерялся бы. Билл всегда в своем воображении давал ему яркие роли. Даже слишком яркие — таким соответствовать сложно. Но в него он верил. — А ты был в Нью-Йорке? — Пока нет. — Поехал бы со мной? — Конечно, — тоже без раздумий ответил Билл. — И я поехал бы с тобой. Куда ты хочешь? Билл пожал плечами. Он ведь следовал за своими историями. А истории похожи на сны — способны привести куда угодно. Только бы не обратно в чертов лес. Домой вернулись засветло. Солнце — что софит в пустом театре — минут десять поглядело в окна и двинулось дальше, к соседским крышам. Бросило Уитчем-стрит в бесцветной мгле. А им с Робертом хватило бы и меньшего. Хватило же сырого подвала, где даже видеть друг друга нельзя. Пока Билл звонил маме, обменивались взглядами — всеми, что накопили за день. Убедил ее, что они оба живы. Что никто себе ничего не разбил и головы не лишился. Бесстыдно солгал насчет последнего — голову свою он давно потерял. Роберт на одном месте устоять не мог. Гримасничал, беззвучно передразнивал его ответы — нет, мама, никаких духов и призраков, мы пожарили маршмеллоу, а потом уехали из-за дождя. Наклонился к нему, не обнимая, даже не касаясь руками. И прикусил ухо — прямо над пирсингом. Теперь и землю из-под ног увело. Языком Роберт подвигал сережку. Выдохнул горячий воздух — у прокола стало мокро. Во рту наоборот пересохло. Билл кольнул локтем. Дай хоть договорить, Роб, прошу. Подействовало. Язык с уха исчез. Роберт наклонился под телефонным шнуром и встал между кофейным столиком и Биллом. Одной рукой коснулся его груди. Другую опустил на бедро. Будто нравилось смотреть, как он пытается сохранить самообладание, говоря с мамой. — Передай Роберту привет, — голос ее подернулся шумом — или это в голове загудело. Роберт прижался к его щеке своей. Придвинулся к микрофону. И рука на бедре опустилась (он издевается? ну должен же понимать, как любой пацан) — приподнялась. — Я здесь, миссис Денбро. Хорошего вечера. — П-пока, мама, — попрощался Билл за обоих. Губы Роберта оказались на его шее раньше, чем трубка упала на рычаг. — Шутник, блин, — Билл не злился, не выворачивался, тянул довольную улыбку. — Мы так точно попадемся. — Ну попадемся и попадемся. Билл отступил к стене. Роберту пришлось выпрямиться. Губы влажно поблескивали — на шее чувствовалось из-за чего. — Пока р-рано. — Не хочу всю жизнь прятаться. — Я тоже. — Но не сейчас, — Роберт закончил за него. И обнял. Наклоняясь снова, чтобы поцеловать. Нравилось, что он выше. Странно — раньше по-мальчишески завидовал, а теперь нравилось. Нравилось, что нужно становиться на носочки. И как Роберт скрещивал свои длинные цепкие руки у него за спиной. Интересно, а что он думает? Худенькие невысокие парни в его вкусе или одному из них просто повезло? Выяснят еще — что кому по душе. Запертой двери между домом и улицей им не хватило. Нужно было спрятаться, сбежать еще дальше. Закрыться в его комнате — чтобы точно никто никогда не нашел. Упали на кровать, словно под тени деревьев после жаркой беготни в лесу. Из подушек выбился прохладный воздух. Забрался в волосы, пробежал по спине и шею погладил. Пальцы студило свежестью из открытого окна. Но они с Робертом согреются — со сквозняком соперничали горячие поцелуи в губы. Одним коленом Роберт стал между его ног. Билл приподнялся. Джинсы потерлись о член через белье. Так, что он прямо сейчас кончит. Как же неловко будет. Неловко до стыдливо прикрытого руками мокрого пятна… В джинсах, наверное, не заметишь, но все равно. Хуже — только прекратить. Билл схватился за его футболку. Когда снимал, от нее потянуло теплом, немного дымом. На миг приложил себе к лицу, запоминая запах, и отбросил на кровать. Оба сели, чтобы удобнее было справиться с застегнутой на все пуговицы рубашкой. Роберт быстро потерял к ней интерес. Оставил Биллу и принялся за его джинсы. Руки — (как раз почти там еще немного и) над тем, где ныло сильнее всего. Свои — отяжелели. Налились страхом из самого сердца. Стыдился? Немного. Но. Роберт не станет ни за что стыдить. Дело не в этом. Будто все происходило не с ним. И не с ними. Будто он сам пытался актерствовать и знал, что не выучил новую роль и все испортит. Что они сломают что-то свое. Что-то важное. Роберт погладил по обнаженной коже живота — вниз, к резинке трусов. Раздразнивая, поддел пальцем. Спрашивал разрешения? — Роб, м-может… Не надо? Почему? Он убрал руки. В глаза смотреть Билл не стал. Засмущался. Роберт приложил ладонь к его щеке — уговорил взглянуть. — Что-то не так? Этого хватит? Одной короткой фразы с беспокойством в голосе, чтобы узнать, что он не потерялся? Что они — все еще они. — Все хорошо. Все хорошо. Все хорошо все — повтори еще раз. — Все хорошо, Роб. Правда. Билл протиснул ладони под его руками — обхватил плечи со спины. Мотнул головой, чтобы волосы не щекотали вспотевший лоб. Роберт фыркнул ему в висок. Наверняка получил челкой по носу. И пахло от обоих костром — избежать бы полыхающих метафор, но они сами просились. Пальцы покалывало, когда вел по ребрам, по животу — словно из наэлектризованной атмосферы вот-вот ударит током. Роберт дернулся. Не такой уж ты и смелый, да? Кожу чиркнуло пряжкой ремня — слишком спешил, слишком нервничал (слишком сильно хотел). Роберт поднес его ладонь к губам. Поцелуем успокоил боль от царапины. — Заживет, — отмахнулся Билл. Но приятно, что он заметил. И ощетинившуюся колкую тревогу в душе усмирил. Если они что-то сломают, вдвоем все смогут исправить. Роберт умеет чинить вещи. А Билл умеет залатанное беречь. Билл вернулся к ремню. Глаза он закрыл — смотреть страшно. И страшно, и хочется. Дыхание перехватило, когда Роберт стянул с него белье. Собственные руки знали все. Чужие делали по-другому. По-другому вели вдоль члена, иначе трогали. По-другому сжимали в ладони и поглаживали у основания. Когда кольца легко задевали кожу, Билл зажмуривался. Закусывал губу — обдирал до привкуса крови на языке. Пытался повторить для Роберта что нравилось самому. Осторожничал. Распалялся от тяжелых выдохов, которые отвечали его пальцам. Так быстро, так сильно (настолько так! что сам забывал дышать) не было еще ни при одной дрочке. Он уткнулся Роберту в плечо, нехотя глотая ртом воздух. Словно ему и не нужно. Пустоту в теле, опустошение в мыслях ничем не хотелось заполнить. Положил руку на его грудь — тонкие шрамы наискось прорезали ладонь. Под ними пульсировало сердце. Собственное — колотилось в ушах, в висках, стучало даже в кончиках пальцев. И не ясно, где чье сердцебиение заканчивалось и начиналось. Чье сердце принадлежало кому из них. Они должны теперь что-то сказать? Что-то сделать? Будто обязаны соответствовать какому-то стандарту в меру неловкого первого раза. С невыразимым удовлетворением — Билл не мог его понять и объяснить даже себе не решался — заметил, что один из них кончил на его красивую клетчатую рубашку. Только теперь дошло, как долго в подсознании слепым мотыльком бился страх. Боязнь, что любые сексуальные действия за гранью «нормальных» вызовут у него отвращение — не зря же об этом не принято говорить. А если отношения между парнями, молчат следует еще и презрительно. Выходит, волновался зря. Вместо тревоги крутились другие мысли. Сколько всего они теперь смогут попробовать. Они вдвоем. Вместе. Вдво… Вместе — такое хорошее слово. — Ты в порядке? — спросил Роберт. — Да. А ты? — Я, наверное… — смотрел мимо Билла, мял покрывало в руках. Еще через секунду сгреб свою футболку и, на ходу застегивая джинсы, вылетел из комнаты. Даже дверь не захлопнул. Оставил болтаться на ветру — открыв комнату сырости и уличной мороси. Билл упал на спину. Отбросил джинсы и трусы к рубашке. Не особенно задумываясь об испятнанной одежде — уж в этом-то опыт был. Завернулся в покрывало, чтобы сохранить тепло близости. Даже голова закружилась. Вот так получаешь буквально все в один день. Словно они выехали из Дерри не сегодня утром, а в другой жизни. В новой ему нравилось. В новой мечтательная улыбка клеилась к губам. Такую не оторвешь. В следующий раз и Роберту уйти не даст. С ним-то что? Билл прочесал рукой по влажным волосам. На долгом выдохе поднялся. Теперь привести бы комнату в порядок — взрослый мальчик, ни к чему маме разбираться с его грязными вещами. И поискать своего дорогого друга, который сбежал, будто с места преступления. Нашел на террасе. Задний двор собирал темно-синие сумерки и тяжелый запах лилий. Роберт стоял, сложив руки на поручне. Билл мысленно поблагодарил Господа за то, что тот дал ему семью, которая не сидит в четырех стенах. Забавно благодарить сущность, в которую не веришь, за возможность остаться наедине со своим как-бы-его-теперь-называть. Какие у них теперь отношения? Что теперь можно? Слишком рано, подумал он. Слишком рано. Из книг знал — ничто, что начинается в шестнадцать, не длится вечно. И если все хорошо, в этом нет ничего интересного. Но они ведь оба долбанутые. Им скучно никогда не будет. Пускай они станут исключением. Противоречия сложились в решимость. Если не сделает этого сейчас, будет жалеть всю жизнь. Подошел к Роберту и обнял его. Крепко, как мог. Поцеловал, прижался губами к спине. Есть все-таки преимущества и у невысоких мальчишек. — Щекотно, — Роберт повел плечом. Билл поежился сам. К ночи холодало. — Прости, если я тебя расстроил, — тихо сказал Роберт. — Расстроил? Вывернулся из объятий. Пришлось его отпустить. — Ну я… — стал он вполоборота. — Я знаю, что могу вбить себе что-то в голову. — Я не понимаю. — В кино никто ничего не говорит. И я тоже… — Роберт закрыл глаза и вздохнул. — Если бы ты сказал, что тебе неприятно, я бы не стал ничего делать. Теперь понимаешь? Билл помотал головой. Да он больше Роберта, наверное, ждал этого во всех своих сожженных рассказах. Вон и пепелище видно — стало удобрением для маминых лилий. Если бы не его прямолинейность, как долго они топтались бы вокруг своих чувств, словно индейцы вокруг шеста во время ритуала Пляски Солнца? Билл положил ладони ему на лицо. Поглаживая щеки большими пальцами. Руки несмело легли Биллу на спину. Как будто еще полчаса назад не отдрочили друг другу, а только-только делились первыми намеками на интерес. — Мне понравилось, — пробормотал Билл так же несмело. В этот раз он повел Роберта за собой. Кивнул, предлагая сесть на пол. Стащил мамино одеяло с садового стула и укрыл обоих. — А кое-что из кино правда, — сказал Роберт. — Что? — Хочется курить. Билл улыбнулся. Тоже выкурил бы сейчас сигарету — хоть после этого дня они и сами выгорели до золы. Только вставать лень. Веки закрывала усталость. Если бы не то, что Джи и родители скоро вернутся, он здесь и заснул бы. Перелег поудобнее, натягивая одеяло. — Замри, — сказал Роберт. — Что? — Тебя грызет комар. — Так убей. Роберт хлопнул его по шее. Комара наверняка прикончил, а с ним и сонливость отогнал — рука-то тяжелая. — Блин, ты меня хочешь п-прибить? — Прости. Я не рассчитал силу. — Избавился от соперника. — Точно. И наклонился, чтобы укусить. Вместо этого поцеловал в шею. Билл заулыбался в ответ. — Билл? — М-г. Казалось, собирается спросить что-то очень важное. В темноте о важном говорить проще. — Хочешь есть? Он хотел целоваться. — Немного. — Давай я что-нибудь приготовлю? Будешь сэндвич с сыром? — Давай я? Билл все готов был для него сделать. — Да мне не сложно. — Мама говорит не эксплуатировать тебя. Так что не п-позволяй мне. — Мне правда не сложно. Я привык. — Значит, отвыкай. — Ладно, — Роберт усмехнулся. — Давай вместе? Очень хорошее слово. Они поднялись. Билл обхватил его со спины — вот так и будем готовить. Никуда от меня не денешься. Укусов он избежал. А вот страхом кольнуло. Не как иголкой — больнее, словно кончиком ножа. Страхом, что все это останется в сумерках, в цвете лилий и на крыльце его родительского дома. Так боялся силы своих чувств, что не мог даже заговорить о них. Разок потрогали, и уже липнешь, да, Билли? Дурные мысли осели уверенностью в сердце, как дым из телевизионных страшилок про курение оседает в легких. Убеждением, что его чувства всегда будут сильнее. Роберт не давал повода так думать. Но Билл не сомневался. Смириться с этим он мог. А как иначе? Что еще ему остается? Они поплелись в дом в обнимку. Сквозняк все не находил себе места — слонялся по полу, примерял свои оковы к лодыжкам и летел дальше. Потому что дом был их. А казалось, что этот дом и есть весь мир. И он тоже только им принадлежит.

***

— Но почему сейчас? — Билл опустил подбородок на скрещенные руки. — Почему не осенью? Лежал он на животе. Недовольно болтал босыми ногами в воздухе. Роберт в такт постукивал пальцами по его спине поверх плотной футболки. Комната стыла от августовских гроз. — А что там? Много вообще? — Пока не смотрел. Билл сбросил на пол черновик — весь перепачканный чужим почерком. Какие-то люди из университета штата Мэн предложили опубликовать его историю. Школьный учитель Билла, который мудак-не-мудак, передал рассказ со своими заметками. Тут сократи. Здесь допиши. Вот это измени. Убери плохие писательские словечки, как мать Билла искореняет сорную траву в своем цветнике. Даже у Роберта от количества правок задергался глаз. Но он-то что понимал? Если для сборника нужно доработать историю, других вариантов нет. Роберт положил голову Биллу на спину. Обнял его одной рукой, на этот раз помня о разнице в росте и весе. Бывало, вешался на Билла или задевал случайно. С ростом хоть освоился — главное беречь башку от низких дверных проемов и веток в Пустоши. Ну и не пялиться угрожающе на людей (Грей, сделай тот свой взгляд маньяка из киношки — со слов Ричи звучало почти как комплимент). А вот к тому, что набрал семь фунтов с июня и теперь даже при своей худощавости мог здорово влепить, не привык. — Билл, это же первая публикация, — сказал он. — Что тут думать? Пока ты думаешь, правок меньше не становится. — Да-да. Сам знаю. Наверняка закатил глаза. — Так в чем дело? — Сложно объяснить. Я просто думаю, что рассказ должен остаться таким, как есть. Он о прошлом, а прошлое уже не мое. Если я что-то добавлю или уберу, то начну лгать. А лгать своим рассказам плохо? Роберт поднялся и поцеловал его в руку чуть выше локтя. Заметил, как у Билла по коже пробежали мурашки. — Люблю, когда ты говоришь о своей работе. — Запомни это чувство, — Билл улыбнулся. — Я еще достану вас всех своей писаниной. Высвободил одну руку. Решил пригреть ее у Роберта на щеке. — Ладно, ты прав. Тогда у меня есть одна пр-росьба. — Что за просьба? — Тоже не знаю, как объяснить. Когда я пишу, могу вести себя странно. Побудешь один? Или п-погуляйте с Ричи и Эдди. — Что-нибудь придумаю, — пообещал Роберт. На следующий день все было в порядке — Билл поработал, а потом просидел с ним весь вечер в кино. Разве что притих немного. Еще через день даже в его сторону не смотрел. Роберт попытался завести разговор, пока они завтракали. Получил односложные ответы, суховатый вопрос: «Кофе сделать?» Оставалось только наблюдать за Биллом через обеденный стол. Один раз заглянул к нему в комнату и предложил пройтись. Нельзя же целый день сидеть взаперти. — Я занят, — ответил Билл. Чем? Стоял и пялился в окно. Роберт его не понимал. Но не обижался. Не ему осуждать чьи-то причуды. В другой день Билл спустился на кухню, чтобы поставить чайник на плиту. Роберт намекнул глянуть в зеркало — на лице белела засохшая зубная паста. — Сп-пасибо, — пробормотал он. О чайнике вспомнил только через час. Пришел в гостиную, вытирая покрасневшую щеку полотенцем. — Пасты уже нет, — тихо сказал Роберт. — Можешь прекратить. Подумал поцеловать его обожженную кожу, но не стал. Даже коснуться не решился. Как к нему подойти? Что сказать или сделать? Убеждал его поесть, пока Билл сидел на террасе весь вечер. За компьютером он видел Билла всего пару раз — словно дело не в написании, а в черном туннеле, через который он должен пройти в своей голове. И движение там регулируется не по его правилам. Все дорожные знаки незнакомые. И время, наверное, перепутано. Прикрывал Билла перед Шерон, когда та спрашивала, что с ним. Поменялись местами, вот что. — Ладно, Роберт, не старайся, — она похлопала его по плечу. Даже не удивилась. Билл как-то признался ему, что ходил к школьному психологу и что у него бывают проблемы со сном. И как он зацикливается на плохих вещах, и кажется, что все рассыпается и ускользает сквозь пальцы. Маму это разочаровывает, потому что она не понимает, в чем дело. Отец говорит, что ему нужно позаботиться об учебе или заняться спортом, чтобы прочистить голову от глупых выдумок. Роберт удивился, узнав, что школьные оценки у Билла так себе — если не считать литературу и языки. Билл ответил, что ну так уж вышло. Учился он много, но для школы делал только то, что получалось само собой. Подтяну, говорил, в следующем году. Признался, что ему сложно доверять кому-то свои проблемы и неудачи. Между строк читалось — тебе сказать не страшно. Роберт прикладывал его доверие к сердцу как самое важное, чего он добился в Дерри. По разговорам с Биллом он скучал. По объятиям и поцелуям тоже. Шуточки — ведешь себя, как кот, который любит, чтобы гладили по голове — пропускал мимо ушей. Ну попробуй сам прожить восемь лет, прислушиваясь к лесному зверью и водя дружбу с пауками. Ты, Билл, тоже ни от чего не отказываешься. Когда оставались одни, сам предлагал. Билл иногда замирал на кухне — глядел на алые часы микроволновки. Чего-то дожидаясь. Роберт проследил за ним. В конце концов понял, что Билл уходил, только когда минутное число было нечетным. Я могу вести себя странно. Роберт ждал. Но к одиночеству тоже привыкаешь. Начинаешь искать его, когда долгое время провел сам с собой, как старого друга. Он покопался в учебниках Билла. Математика давалась легко — половину материала он и так знал. Вот социальные науки Роберт видел в кошмарах. Давно перестал уточнять детали у Зака, когда тот рассказывал о судебных процессах, которые разбирали сейчас в Дерри. В математике хоть ниточки тянулись к реальности. Для всяких социологий и экономик сеть, похоже, плели десятки пауков на спидах. Понял он одну вещь — не существует не только пределов познания. Еще нет пределов абсурда и тем более пиздеца. Зака этот вывод развеселил. Он ответил, что и сам скорее всего стал бы электромехаником, как его отец, если бы родители не смогли оплатить ему обучение в юридической школе. Не ясно еще, почему Билл об этом не знал. Нахмурился и хмыкнул — как-то не обсуждали. Несколько раз Роберт гулял один. Выбирал дорогу наугад. От одного знака к другому — от холода Пустоши к серебру Канала искал предвестники сентября. Женщина с неопрятными волосами попросила у него четвертак — сказала, я вижу, ты очень хороший мальчик. Он дал ей доллар. По глазам понял — иначе она дотянется до сети, дернется в паутине и сдаст его как беглеца за мелкое вознаграждение. Стрелял сигареты у панковатых парней на исколотой ключами машине. Пару раз скрывался от Генри, который (а, фрик-шоу! ты где пропадал?) причмокнул ему через движение машин на Коссат-лейн. — Освоился в Дерри? — спрашивал кто-то еще. Может, город. Может, сам себя. В тот день он нашел Билла в коридоре. Стоял тот босиком на выходе из своей комнаты — дверь укрывала серой тенью, как одеяло. День снова был пасмурный. — Билл, ты в порядке? Кивнул. Глаза блеснули. Роберт протянул руку к его лицу. Билл не отшатнулся, протер глаза тыльной стороной ладони. Через кожу чувствовалась дрожь. Замерз? — Все н-нормально. Я з-закончил правки. — Пойдем. Тебе нужно согреться. И повел его в душ. Босые ноги обожгла холодом черно-белая мозаика кафеля. Рука Билла в его собственной морозила сильнее. Роберт стал снимать с него одежду. Футболку с пятнами томатного соуса — с плеч, короткие шорты, которые открывали холоду колени, трусы — с бедер. Зашипел душ. Пар поднимался от пола, нагревая комнату. Билл встал под горячую воду. Руки его Роберт не отпускал, хоть капли и разбивались, летели на футболку и джинсы. Догадывался — сейчас они делят что-то такое, что Билл всегда проживал один. И поделиться этим куда сложнее, чем впустить человека в свой дом или в свой круг друзей. Доверить кому-то свои слабости значит сделать для себя этого человека особенным. В холодные пальцы втекало тепло. Разгоряченный пар плыл туманом в голове. Билл наконец выбрался из душа, хлопнув пятками по луже на полу. Сдернул полотенце с вешалки и обернулся им. Роберт предложил принести ему чистые вещи, но Билл обнял его и уйти не дал. С волос текла вода. И без того мокрая одежда напитывалась влагой. Но не отпустишь же его. Не предашь же доверие. Роберт выключил воду. Потянулся к двери, чтобы приоткрыть. Из окна к ним попросился холодный воздух — с зеркала и стен слизнул испарину, дохнул сладковатой гнилью лилий. Оба не смогли бы сказать, сколько они так стояли. Пока полотенце не отсырело и тепло не рассеялось — сохранилось лишь в объятиях. — Мне будто с-снова было т-тринадцать, — пробормотал Билл. — Я не мог п-п-по-понять, что ты делаешь в моем д-доме. Давно не слышал, чтобы он так заикался. Билл встал на носочки. Взгляд прояснился. Радужки сделались ярче и глубже, словно озеро без дна. Сам поцеловал его. Просто прижался губами к губам — как целуют, когда давно не виделись. Ну хотя бы пришел в себя. — Пойдем. Холодно уже, — ответил Роберт. До темноты они сидели в его комнате под одеялом. Билл рассказывал, что редактура старого текста выматывает сильнее написания. Говорил, ты будто пытаешься бегать в своих прошлогодних ботинках. Они жмут, и подошва изорвалась. Говорил, может, через пару лет доставать из шкафа старые кеды будет проще. — А у тебя всегда так? — спросил Роберт. — Когда ты пишешь. Объяснять «как» не пришлось. — По-разному. Но когда пишу о том, что происходило на самом деле, да. Может, оно того не стоит? Нельзя ведь так с собой. Вдруг потом тоже остаются шрамы? Или у Билла нет выбора? Получится его шрамы залечить? Загладить своими замерзшими пальцами. Но сказать этого он не успел. — Думаю, я верю тебе, — пробормотал Билл. — Насчет леса. Там что-то есть. — Ты про сеть? — Не знаю. — Тогда что? — Я же сказал, не знаю, — повторил Билл. — Просто не знаю, как объяснить то, что с нами п-произошло. И ты сам меня убеждал. Да. Два года назад. Может, Биллу не стоит верить? Роберт лучше других знал, вера — это порождение неведения. А неведение — опасное место. Неведение — это страна домыслов, силу которой дает воображение. И пусть иногда там живут прекрасные истории, оттуда нужно уносить ноги, как только домыслы берут над тобой верх. Билл ждал. Роберт вместо ответа крепче его обнял. На улице хлестало ветром листья. Тучи медленно осыпались дождем на Дерри. Словно между домом и всем остальным миром сплеталась водяная завеса. Роберт подумал — запертые комнаты умеют хранить секреты. И дождливые вечера тоже. Если будут молчать, можно сделать вид, что этого разговора не было.