Сны Дерри

Руки дрожали. Револьвер в руках тоже. Пришлось бы пальнуть, промахнулся бы по яблоку с пяти футов. Но он перенял у Билла пару писательских хитростей. Это сюжетное ружье должно выстрелить, только выстрелить иначе — точность здесь ни при чем. Сталь холодно мерцала в ладони. Роберт искал подходящее место. — До сих пор мне не веришь? — спросил Пеннивайз. Он промолчал. — Это не важно. Выбора у тебя все равно нет. Если бы заткнулся, мог бы услышать, как рушатся форты в его голове — возведенные над лесным домом с незнакомой мебелью и чужими мыслями. Форты, где коридоры не путаются, а двери удерживают все, что нужно, внутри, и не пускают монстров, вендиго, тигров и даже голоса снаружи. Все сыпалось — камень за камнем. Револьвер с приятным металлическим звуком лег на полку. — Я уверен, ты мог бы обойтись без драматизма, — сказал Пеннивайз. — Но если ты так хочешь. Биллу тоже не понравился бы этот дешевый трюк. Не стал бы писать такое в своем рассказе. Только Роберт не писатель. Пеннивайз прав. Он — слабак. Очень запутавшийся, но все равно слабак. Иначе не попытался бы пробраться к Биллу в сны. Его всегда влекли чужие грезы — хотел попробовать это с одним из лагерных ребят, потом с Биллом, с кем угодно. Пеннивайз запрещал ему. Говорил, опасно. Предупреждал, ты теряешь контроль над собой. Искажаешься — не зря ведь твердят, что люди не могут по-настоящему понять друг друга. Что между ними всегда остается пропасть. И нет ничего хуже, чем знать, как тебя видят другие. Но он надеялся. Знал ведь, каким Билл его видит и как Билл думает. Разве сон Билла не должен быть для него самым безопасным местом? Чего ему там бояться? Сон Билла едва его не задушил. Будто рыхлая тяжелая тьма сыпалась на похороненного заживо. Закрывала веки, застревала в глотке — сколько ни глотай, сколько ни кашляй. Карабкайся, бейся — быстрее утонешь. Он пришел в себя у Билла в комнате. В глаза ударил свет. Фонари Уитчем-стрит. Фонари Уитчем-стрит за окном. Вдохнуть бы, как глоток воздуха — немного лунного света, немного фейерверков. Билл спал, обнимая подушку. Ни одна тень — из тех мест, куда отправляешься, закрывая глаза — не отражалась на лице. Он повернулся на кровати. — Роб? Роберт отступил. Вылетел в коридор, пока Билл не подумал — он спятил, спятил, спятил. Снова ведет себя, как псих. Не глядя под ноги, добежал до лестницы. Пропустил ступеньку, чуть не упал. Стукнулся локтем об поручень. Поднялся — ломаная статуэтка, изображающая человека. — Как ты себя чувствуешь? — спросил Пеннивайз. Роберт забился в углу. Слабый отсвет ласкал призрачные белые руки. Колени тряслись. Зубы стучали друг о друга — страшно? Холодно? — Снова молчишь? — Не сейчас. Не сейчас, прошу, не… Просто уходи. — Ладно. Только сначала положи руку в карман. И что? Может, еще и подрочить? Слабо улыбнулся. Раньше такого бы не сказал. Некоторые стены он возвел очень прочными. До чего-то не доберется даже голос извне. Как бы он ни старался, что бы ни говорил, того Роберта, который верил во все россказни и выполнял все, что от него требовали, Пеннивайз обратно не получит. Он изменился. Увидел, какой еще бывает жизнь, и даже если лишится ее, воспоминания о ней останутся с ним навсегда. — Ну, — напомнил Пеннивайз. Роберт только обнял колени. Сам знал, что там найдет. Зажигалку, ключи от дома Билла, нож. — Помнишь, что ты сделал в прошлый раз? — Пеннивайз выдержал паузу. — Я помню. Ты пристрелил оленя, полил землю кровью и лежал там, глядя в его грустные глаза. Этот взгляд… Я вот о чем подумал. Забавное совпадение. Твой Билли в детстве чем-то напоминал мне олененка. — Хватит, — попросил он. — Быстро соображаешь. — Я не понимаю, о чем ты. Солгал. Намек-то прозрачнее некуда. — А вдруг ты снова потеряешь контроль? — Пеннивайз заговорил мягче. — Если в следующий раз тебя найдут с ножом над кроватью Джорджи? Что будет с тобой тогда? Роберт закрыл глаза. Остался один на один с голосом, один на один с видениями. Джорджи с перерезанным горлом. Кровь на подушке. Впитывается в ткань, переливается фонарями Уитчем-стрит. — Я этого не сделаю, — заявил он. — Ты так уверен? — Уверен. — Помнишь, чему я тебя учил? Думаешь, человек в жизни все решает сам за себя? Что все в его руках? Я думаю, если ты оставишь меня в покое, так и будет. — Бобби, я тебе не враг. Но в Дерри есть кое-кто — кое-что, что считает тебя своим врагом. — Кто именно? — Сам подумай. — Кто? — настойчивее повторил он. Пеннивайз не ответил. Как всегда, заставлял его преследовать нечто невидимое, за что не ухватишься. Слова пестрели угрозами, гноились увещеваниями, а правда ускользала, спрятанная там, где начинается радуга — вместе с горшочком золота. Только охранял ее не лепрекон, а лесной монстр. Вот так он говорил с Биллом? Так отнекивался от его вопросов со своими «не важно»? И у Билла хватило терпения его не придушить? — Чего ты хочешь от меня? — Того же, что и всегда, Бобби. Я боюсь тебя потерять. Возвращайся домой. Боюсь потерять. Особенный. Что в этом хорошего? Он боялся потерять Билла. Вот чего он на самом деле не хотел. — Я понимаю, ты расстроен насчет мальчишки, — произнес Пеннивайз. — Но есть вещи сильнее человеческой воли. Рано или поздно ваши с Биллом пути приведут вас к тому, что вы будете ненавидеть друг друга. Я не хочу, чтобы ты увлекался им, потому что это причинит тебе боль. Ведь самую сильную боль причиняет то, что… Господи, как смешно. Роберт заткнул себе рот ладонью, чтобы не рассмеяться. Знал, такой смех — все равно что слезы. Пеннивайз накрыл его руку своей. Пальцем — безжизненно обтянутым в ткань перчатки — погладил по щеке. — Скоро Билл уедет из города, и тебе станет легче. Хорошо? — Уедет? — Просто доверься мне. Как верил всегда. Он убрал руку. Опустил голову — волосы упали на лицо, щекоча нос вымывшейся рыжей прядью. — Я устал, — пробормотал он. — Дай мне поспать. — Хорошо. Отдохни. Но Пеннивайз не уходил. Молча оставался рядом. — И даже не думай про его тексты, — наконец сказал он. — Я знаю, на что ты рассчитываешь, но они тебе только навредят. Ты не должен был позволять ему писать о себе. Боюсь, тебе еще придется с этим разбираться. Покалывание на шее исчезло. Роберт упал на матрас. Сбился у подушки, как брошенное одеяло. Не думал ни о чем, и ничто не давало уснуть, пока он прокручивал в голове пустоту до тошноты и до боли в висках. В комнате серело. Если бы хотел, мог бы выглянуть в окно и увидеть, как с неба исчезают звезды. Утром он вцепился в Билла, едва тот спустился в гостиную. Не назвал бы это объятиями — так не обнимают, так держат воспоминания о чем-то утерянном. О том, что Билл отмерил ему часть своего будущего. О том, что на словах оно выглядело не хуже, чем их отражение в зеркале в тот первый день в Дерри. Билл смущенно усмехнулся. — Ты чего? — Ничего, — пробормотал ему в волосы. Ничего. Будто тащишь воду из пересохшего колодца. — Пойдем сегодня к Ричи? — Ладно, — ответил Билл. Пускай они говорят о чем-нибудь. А ему не придется болтать. — Мне приснилось, или ты ночью приходил ко мне в комнату? — Может, и то, и другое? Может, вся жизнь — это сон, который кто-то смотрит за него? Или не сон, а пьеса? Не зря ведь Билл говорит, что он прирожденный актер. Актеры играют и импровизируют, и получают свои аплодисменты, и видят нити, из которых соткан фильм, но сценарий пишут не они. — Ты какой-то грустный, — сказал Билл. — Нет. Все хорошо. И улыбнулся с искренней теплотой, как настоящий притворщик. Но тем вечером — до револьвера, до Генри, до ссоры, до — он не солгал. Правда пытался уснуть пораньше. Сон ведь должен унять страх, должен отогнать морок. В комнату постучали. Шерон через дверь поинтересовалась, может ли она к нему зайти. Нельзя было отказать ей в ее собственном доме. — Хочешь чашку чая? — спросила она. — Я знаю, ты пьешь кофе, но для кофе поздновато. Роберт обернулся. Время с часов на подоконнике исчезло. — Нет, спасибо. — Ладно, я не об этом хотела поговорить. Он жестом пригласил ее устроиться где-нибудь. Сам облокотился о подоконник, чтобы не торчать жердью посреди комнаты. Шерон стала рядом. Внимательно изучала его своими серо-зелеными глазами. Резануло по сердцу — там, где будет болеть, когда придется отсечь окровавленные ошметки и оставить в Дерри. Надо же. Неловко признаться самому себе, насколько сильно мальчишке из леса нужна была мама. Даже если она ему не родная. — Прости, что лезу не в свое дело, — начала она. Роберт махнул рукой — ничего, в последнее время это не редкость, лучше вы, чем кто-то другой. — Ты уже думал, когда уедешь из Дерри? — Конечно. Сегодня соберу вещи. — Погоди, — она подняла руку. — Я не об этом. Я имею в виду, что тебе не обязательно уезжать, если ты не хочешь. — Билл вам что-то сказал? — Мы с тобой знаем двух разных Биллов? Улыбнулся уголком рта. Возможно, двух разных. Но она права, разговорить Билла непросто, у самого ушло на это много времени. А по нему, наверное, и так все видно. Шерон ничуть не повеселела. — У тебя есть право отказаться от опеки, если на то есть основания. — Ничего такого. — Слушай, я прослежу, чтобы ты даже не виделся со своим дядей. К нему приедут за твоими документами и… Роберт помотал головой, перебивая ее. Чертовы россказни. Если бы все было так просто. Если бы он жил с братом матери — настоящим, достал бы револьвер и заявил бы, что прибьет его на месте, если еще раз увидит. После того как познакомился с семьей Билла, скорее жил бы на чердаке в заброшенном доме на Нейболт-стрит, чем вернулся бы к человеку, который порезал ему лицо в качестве наказания. Хотя теперь легко говорить. Иногда он думал о другом. О том, как все могло бы кончиться, если бы родители не отправились в тот лесной дом. Возможно, дядя убил бы его. Ненамеренно — когда непослушный пацан попался бы ему под плохое настроение или под горячую руку. Выставил бы как несчастный случай. Роберт вообще был неосторожным ребенком. С ним тогда произошло много несчастных случаев. Ей жаль тебя — зазудело в голове. Ей просто тебя жаль. Но разве он не способен отличить заботу от жалости? Разве он не может нравиться Шерон? Не как родной сын, но хотя бы как один из ее учеников. А друзьям? Бев, Ричи, Эдди? Биллу? Что насчет него? Разве эту разбитую статуэтку, изображающую человека, разве эти обломки нельзя любить? Дыхание отяжелело — воздух с хрипом проталкивался в легкие. Словно вновь хоронят заживо, как во сне. Думал, что задыхается, что у него приступ болезни, что не долечился весной. Что… Понял, что плачет, когда по щекам потекли слезы. — Что с тобой? — Шерон поднялась. — Что такое? — Все н-нормально. Стал вытирать щеки, крепко зажмурился — чтобы продышаться, чтобы успокоиться. Слезы продолжали течь. Шерон положила руку ему на плечо. — Роб, что случилось? — Все в… Все в порядке. Он никогда не хныкал, никогда не жаловался, никогда. Знал, если что-то пойдет не так, у него есть человек, на которого он может положиться, — он сам. Но истерика рвалась наружу. И она была сильнее него. Хлынула вместе со страхом, что сейчас он в ней захлебнется, если не ухватится за что-нибудь. За живого человека с настоящими прикосновениями вместо этих тошнотворных перчаток и поцелуев в щеку. Шерон смотрела на него, хмурясь и закусив губу. Роберт подумал — черт с ним, не важно, пусть считает, что он совсем разнылся. И обнял ее. — Оу, — удивилась она. — Ладно. Но тоже обняла в ответ. Стыдно. Взрослый пацан. Когда в последний раз кто-то плакал у нее на руках? Шестилетка Джи, разбивший коленку? И тут это. Оглобля шесть с лишним футов. Рыдает, как ребенок, и не способен остановиться. — Простите, — пробормотал он. — Я… Я не знаю, что на меня нашло. — Ничего. Все в порядке. Шерон гладила его по спине. Роберт тер лицо — все пытался вдохнуть. В горле жгло от слез. Сам чувствовал, как спина дрожит под ее руками. Но объятия помогали. — Простите, пожалуйста. — Говорю же, все нормально. — Простите. — Ты можешь рассказать мне. Мы что-нибудь придумаем. Обещаю. — Я просто не люблю прощаться. Самая тупая отговорка на свете. — Представил, как буду скучать по вам и Биллу, — прогнусавил он. — Я не знаю, что со мной. Я обычно не плачу. Простите. — Все хорошо. Правда. Она разомкнула руки. Отошла на полшага — коротко глянула на запертую дверь. Наверное, они выглядели бы странно, если бы кто-то к ним зашел. Захотелось разрыдаться еще сильнее. Все их принято-не-принято, все их условности — сколько ни убеждай себя, что плевать на них, они появляются снова и снова. Вон какой-то панк из телека разбрасывает барахло по сцене, орет и носится с зажигалкой в знак очередного протеста, значит, и тебе можно сжечь все это дерьмо. А в реальности что? Телек лжет. Друзья, близкие и незнакомцы тоже. И все их неписаные ебаные правила лезут, как зомби из-за края экрана в игровых автоматах, которые показал ему Билл. Там тоже игра без выигрыша. Сколько протянешь — столько твое, и все без толку. В конце либо сожрут, либо пристрелят. — Скажи мне, — попросила Шерон. — Ты же не хочешь возвращаться домой. — Хочу. — Роберт, можешь рассказать мне все. Я тебя выслушаю. Просто объясни, в чем дело. Он пялился в пол. Шерон наклонилась, чтобы посмотреть ему в глаза с ласковой улыбкой. — Если твой дядя… — Нет, он… — перебил — надоело лгать самому, но придется. — Он просто хотел, чтобы я заработал себе денег и не мешал ему. Как Билл вам и сказал. — Это ненормально. — Все в порядке. Правда. Думаю, он будет рад, когда я приеду домой. Шерон склонила голову. — Тогда почему ты плачешь? Он отвернулся и засыпал ее извинениями-отговорками. На ее месте не поверил бы ни одной. — Давай я дам тебе время успокоиться, ладно? — предложила она. — А потом поговорим. Не убирая рук от лица, он кивнул. — И подумай о том, что я сказала. Пообещай мне, что подумаешь. Кивнул еще раз. Зная, что не выполнит обещание. — Ну ты хотя бы не такой худенький, как раньше. Снова кивнул. Хотел поблагодарить ее за все, но боялся, что заговорит и слезы польются с новой силой. — Спокойной ночи, — попрощалась Шерон. Он набрал в легкие воздуха. Чтобы она не слышала его всхлипов, когда будет выходить. Закрылась дверь. Роберт придвинул к ней вплотную тумбочку — на всякий случай, замка ведь не было. И лег, обняв одеяло. Плакал, пока слезы не кончились. Лучше он после этого себя не почувствовал. Только слабее. К тому времени рассвело. Туман побелел, встречая одно из последних летних воспоминаний. Роберт вышел из комнаты. Зачем он вообще сюда приезжал? Почему не умер в марте? Зачем только позволил Биллу поверить, что для них что-то возможно? Он спустился в подвал. Руки дрожали. Револьвер в руках тоже. В углу, около того места, где он спал первые две ночи в этом доме, Роберт заметил свою джинсовку. Кажется, она осталась здесь, когда они с Биллом перетаскивали шкаф из его (кабинета Шерон) комнаты. Роберт наклонился. Подцепил большим пальцем проволоку на карманах. Прижал к лицу. Куртка пахла влагой и совсем немного хвоей и солнцем. Пахла домом. — Ты здесь? — спросил он. Голос ответил не сразу. Но ответил. — Я смогу приезжать в Дерри? — Когда Билл уедет. А зачем ему Дерри без Билла? — К тому же в городе у тебя будут новые интересы, — добавил Пеннивайз. — Тебя ждут замечательные вещи. Просто не здесь. Роберт вытер нос рукой. Не очень он напоминал себе человека, которого ждут замечательные вещи. Что Пеннивайз собрался с ним делать? С хнычущим до трех утра. С тем, кто не хочет своей судьбы. — Поверь, если бы это продлилось дольше, тебе было бы хуже, — впервые показалось, что он расслышал в голосе нечто правдивое, нечто похожее на (искреннюю? или снова лживую?) заботу. — Прости, что я был груб с тобой. Но мне нужно было привести тебя в чувство. С тем же успехом мог бы побить его ногами по ребрам. Но Роберт не злился. Пролившиеся слезы вытащили все, что могло оскалиться, цапнуть, съязвить. И все, что могло надеяться, тоже. Он соглашался не ради Пеннивайза. Не ради высшей цели или судьбы. Просто хотел, чтобы ему стало легче. — Я забываю, что ты сейчас в том возрасте, когда любая проблема — это конец всей жизни. Я уже боялся, что ты сделаешь что-то с собой. Сделать что-то с собой? Роберт глянул на револьвер. Он подбрасывает идеи? — Это пройдет, обещаю. Через пару лет ты вспомнишь наш разговор и сам удивишься, что так сильно расстроился. Ты ведь не понимаешь, что с тобой происходит, да? Помотал головой. — Ты три месяца провел в городе один, без моего присмотра, в незнакомой сети. Я не представляю, как ты себя чувствуешь. Поверь мне, ты молодец, что продержался так долго. Но дальше будет только хуже. Я пришел, чтобы помочь тебе. Все… Все не так. Причина гналась за следствием. Он уже ничего не понимал. — Поэтому мне было плохо за день до поездки в Причерс Корнер? — тихо спросил он. Пеннивайз запнулся. Почему? Нечто внимательное, упрямое, не выгнившее от слез и страха, нечто в душе, что не хотело сдаваться, зацепилось за этот момент. Неужели Пеннивайз не знал? Это важно? — Скорее всего, — ответил он. — Хочешь побыть один? Уставший разум принял предложение с благодарностью, забыв обо всем другом. — Хочу. — Зови, когда буду нужен. И оставил его в одиночестве. Слишком вымученного бессонницей и ударами по ребрам, чтобы драться. Таким он хотел его видеть? Роберт накрыл револьвер курткой и вышел из подвала. Отправился на кухню готовить кофе в синеватой предсентябрьской мгле. Подумал съесть что-нибудь, но кусок в горло не лез. Увернулся от зеркала. На себя даже смотреть тошно. Привести бы лицо в порядок. Или разбить наконец. Чтобы никогда больше не ходить по грани двух миров.

***

— Что с тобой? — шепнул Роберту на ухо. Заметил ведь, что с ним что-то не так. Сложно не заметить. Роберт отмахнулся. Ничего. Нормально. Забей. Он шел рядом, но не рядом с ним. Ричи пытался разговорить обоих, наверняка чувствуя себя третьим колесом к велику — скрипящему и потускневшему. Сложно не заметить. Несколько дней подряд то избегал его, то обнимал как-то непонятно. Рассказывал, что хочет лечь пораньше, а утром заговаривал тарелку с хлопьями гипнотизирующим сонным взглядом. Разве что не падал в нее носом. Уснул в кинотеатре. Билл увидел не сразу. Толкнул его локтем и спросил, а помнишь, мы смотрели трейлер этого фильма, когда впервые пришли с тобой в кино? Роберт проснулся — резко — так вырываются из кошмаров о внезапной смерти. Огляделся по сторонам. Девушка, сидевшая позади них, тихо попросила его не вертеть головой. Он извинился, лег и закрыл глаза. Больше Билл его не трогал. Вчетвером они вышли из кинотеатра в прохладный вечер. Небо над Дерри почернело, лишь вдалеке над дорогой держался темно-синий дневной отзвук. Минут десять поболтали на перекрестке, где расходились их пути с Эдди. Пообсуждали фильм. Правда Роберт затыкал себе рот сигаретой, привалившись плечом к стене и стоя поодаль. Помнил о чувствительности Сони Каспбрэк к сигаретному дыму на одежде ее сына. — Мы должны еще что-то успеть до конца каникул, — сказал Эдди, прощаясь. — Может, съездим к карьеру? — Как хорошо, что все самые лучшие вещи в жизни ты получаешь бесплатно, — Ричи вывернул пустые карманы куртки и франтовато покрутился. Эдди согласился, смеясь. Наверняка сам потратил все карманные на Николь Кидман. Они помахали ему. Эдди кивнул в ответ и направился домой. Втроем покатили дальше по Канзас-стрит в разбавленной тишине. Билл предложил повернуть к Каналу, чтобы забросить Ричи на его улицу. Сам молча глядел в сторону, где парковые дорожки разбегаются от воды лучами света. Роберт тоже ничего не говорил. Ричи откинул голову назад в бессильной злобе. — Вы что, поцапались? — не выдержал он. — Что с вами уже? — Ничего, — отговорился Роберт. — Забей. — Оно живое! — воскликнул Ричи интонациями Колина Клайва и потряс Билла за плечо. — Оно живое! Господи! Оно живое! Теперь-то я знаю, что такое быть Богом! — Ричи, прошу. Билл отмахнулся. Не хватало только сравнений Роберта с Борисом Карлоффом. Кто-то присвистнул. Краем глаза Билл заметил двоих парней. Генри Бауэрс приветственно поднял сигарету. Виктор Крисс — блондинистый паренек-картинка в их компании — взмахнул бутылкой пива. — Бля, Вик, ты знал, что все пидоры Дерри ходят вместе? — Генри ухмыльнулся. — И как мой пидорометр не срабатывал на За-за-заику? Ричи поднял руки, чтобы поправить дужки очков, — наверняка приготовился бежать. Вовремя опустил. — Я знал, что не нужно было сворачивать сюда. Знал, блин, — пробормотал он. — Валите, валите, — Генри махнул рукой. Билл сошел с асфальта на мягкую землю под деревьями, чтобы поскорее убраться прочь. Но остановился. Роберт шагал прямо к Генри и Виктору. — Чего тебе, Фрик-шоу? — Что он делает? — удивился Ричи. Как Генри его назвал? Откуда они вообще друг друга знают? Генри поднялся со скамьи. Бросил сигарету Роберту под ноги. Тот не сдвинулся с места. Билл видел затылок, но легко мог представить себе его взгляд. Посмотрел на Генри. Ему всегда делалось не по себе от мысли, на что тот способен. По-писательски поражало, что Генри может, скажем, сломать ногу такому парню, как он. Свернуть шею. Убить голыми руками. Да что там такому, как он? С приходом Генри в школьную команду по футболу оттуда свинтили трое. В его силе чувствовалось что-то рационально пугающее и необъяснимо удивительное. Каково это, интересно, — ощущать себя в таком теле? Билл снова перевел взгляд на Роберта. Словно только сейчас заметил — Роберт не был таким крепким, как Генри, но ничуть не уступал ему в ширине плеч и выигрывал в росте. Вспомнилось, как он сравнивал их два года назад. Они с Робертом — стоящие лицом к лицу — напомнили опасных существ в своей среде. Глубоководных рыб, живущих там, куда нельзя заплывать без обманок, зубов и оружия. Впервые подумал, может, и у Генри есть своя история. Что-то, из-за чего он относится ко всем, как к мусору. Тут Билл опомнился. Какого черта происходит? Какие глубоководные рыбы? Да при желании Генри просто переломит Роберта надвое, как щепку. — Я не догоняю, ты передумал насчет отсоса? — спросил Генри. — Ну давай. У меня есть лишние пять баксов. Билл подошел к Роберту. Тронул его за плечо. — Пойдем. Роберт не отреагировал. Билл повысил голос: — П-пойдем, Роб. Давай. — Дава-а-ай, Роб, — передразнил Генри. Они стояли между фонарями, и свет добирался до них, будто на глубину с поверхности. Роберт замер, не произнося ни слова. Пялился на Генри, словно в трансе. Генри глянул на Билла. — Последний раз повторяю. Заберите от меня своего ебнутого, пока я ему ебало не полечил. — Роб, пойдем! Билл схватил его за рукав и потянул к себе. Роберт отмахнулся. Взгляд Генри переходил от Билла к Роберту, собирая по пути злость. За его спиной Виктор Крисс с бутылкой пива в руках наблюдал шоу, только попкорна не хватало. Ричи — готовый рвануть в любой миг — отражался с другой стороны. — Роберт, — сквозь сцепленные зубы позвал Билл. — Че вылупился, кретин? — Генри ткнул Роберта пальцем в плечо. — Роб! И стал поправлять рукава. — Ну все, Фрик-шоу. У меня было охуенное настроение, но ты мне его… Роберт врезал ему кулаком по лицу. Генри отступил. Восстановил равновесие, прижимая ладонь к щеке. Билл отпрыгнул, чтобы не задели. Виктор даже встать не успел. Только улыбка слетела с губ, словно ее унесло течением Канала. Ко второму удару Генри приготовился. Замахнулся в ответ. И вдруг со сдавленным криком-ругательством отпрянул. Билл увидел зажатый в руке Роберта нож. Бутылка пива полетела на землю. Виктор вскочил. Генри тоже достал нож — словно не замечая крови, бегущей по рукаву. Полоснул перед собой. Рассек воздух — Роберт подался назад, и лезвие прошлось в паре дюймов от его уха. — Валим! — крикнул он. Толкнул Билла в спину. Билл помедлил секунду — между замешательством и моментом, когда его кеды оторвались от асфальта, увидел, как Генри хватается за раненую руку и, диковато скалясь, хрипит: — Ты — труп, уебок! Вы все трое трупы. Слова понеслись за ними. За словами — Виктор и Генри. Но Билл, последний из троих, уже пересекал дорогу. Они пробежали квартал. Билл вколачивался ступнями в асфальт — пятки горели от бега. Роберт свернул в подворотню. Биллу схватил его за куртку и повел за собой. Вынырнули они у бара «Бир энд фрайс». У входа разбросали столики — посетители пили пиво из пластиковых стаканчиков и курили на улице. Дальше толпа смешивалась с вечерним гомоном уличного концерта. Ричи обернулся, задыхаясь. Билл тоже — увидел, что Генри и Виктор поравнялись с ними. Но теперь они оказались на самой людной улице Дерри в субботу вечером. И затерялись там, наученные каждый своим — школьными коридорами и лесными тропами. Пока Генри и Вик не нашли их, они поспешили дальше, увеличивая расстояние и количество людей между ними. К Джексон-стрит выбрались пятнадцать минут спустя, тяжело дыша и опасливо оглядываясь. Только Роберт шел впереди и за спину не смотрел. У поворота на Уитчем остановился. Стал лицом к ним. Вид у него был отрешенный, словно ему скучно или все равно. Словно не он только что ударил человека ножом. Генри. Он ударил Генри Бауэрса, который давно заслужил трепку. И если бы Роберт объяснил ему, Билл бы понял и обязательно встал бы на его сторону. Но со своего «валим» он не сказал ни слова. Ричи шумно выдохнул. Уперся руками в колени и улыбнулся — нервной и одновременно восхищенной улыбкой. — Мы — трупы. — Какого хрена, Роб? — возмутился Билл. — Сейчас мы в безопасности, — ответил Роберт. — Генри не стал бы так долго преследовать нас с раненой рукой. А второй в одиночку за нами не погонится. — Мы — трупы, — повторил Ричи и хлопнул Роберта по рукаву. — Но, черт, оно того стоило. Когда Генри будет убивать меня после уроков за школой, я буду вспоминать его выражение лица, когда ты ему двинул. — Роб, я не шучу, какого хрена? — почти крикнул Билл. — Откуда ты вообще знаешь Б-бауэрса? — Не важно. Виделись пару… Билл стукнул его кулаком в плечо. — Не важно? Не в-важно? Теперь мы не с-сможем из дома выйти нормально. Ты по-понимаешь? Роберт покачал головой. Билл развернул его к себе и заставил посмотреть в лицо. Встретил тот самый взгляд — угрозу-предостережение. Но глаза не отвел. На него уже не действует. — Какого хера? — Мне просто надоело, — пробормотал Роберт. Он вырвал руку из хватки. Достал из кармана нож — на пальцах и лезвии запеклась кровь. Направился по тротуару к питьевому фонтану. Билл смотрел то на пустую улицу позади них, то на Роберта, борясь с желанием наорать на него. Ричи маялся в стороне. Как неудачливый свидетель ссоры какой-нибудь парочки. Хмыкнул, привлекая внимание. — Ладно, парни. Я пойду. — Давай, — ответил Билл. — Созвонимся. Хочу составить список дел, которые мне нужно закончить до конца жизни. Некоторое время он смотрел Ричи вслед. Наблюдал за его развязанным шнурком, который то тянулся, то хлопал по асфальту. Когда Ричи скрылся за поворотом, не осталось ни злости, ни гнева — только обида. Зачем Роберт это делает? Конечно. Конечно, он навыдумывал себе, что теперь между ними нет секретов. Думал, если они разоткровенничались — на словах, в поцелуях, во всяких других вещах, это навсегда. Но перед ним будто снова был незнакомец. Или еще хуже. Разве Билл не знал этого охотника, который идет по следу и изучает лесные угрозы? Сейчас мы в безопасности, говорит он и опускает ружье. Раненый вендиго не будет так долго нас преследовать. А рысь в одиночку не погонится. — Пойдем, — Роберт кивнул в сторону дома. Нож — мокрый от воды — исчез в кармане куртки. — Что тебе сделал Генри? — Потом расскажу. — Сейчас. Билл подошел к нему. Задрал подбородок вверх, требуя объяснений. Но Роберт вместо ответа направился дальше по Уитчем-стрит. — Он тебе что-то сказал? — Ничего. — Он… — Хочешь, чтобы я тебе пожаловался? — перебил Роберт. — Хочешь, чтобы я заполнил тебе пробелы в твоей книжке? — О чем ты? — Ни о чем. — Почему ты не м-можешь нормально ответить? — крикнул Билл. — Знаешь, как меня это б-бесит. — Знаю. — Отлично. Спасибо. Знает он, блин. Домой пришли в молчанке. Билл решил, что говорить с ним не будет. Пусть Роберт извиняется первым. И за свои слова, и за тон тоже. В гостиной было по-вечернему тихо. Отец смотрел спортивный обзор, мама наверняка читала в спальне — здесь их интересы расходились. Билл поплелся к лестнице. Желания болтать и здороваться не нашлось. Но отец выключил телевизор. — Вовремя, — поднимаясь, сказал он. — Ага, — бросил Билл на полпути через гостиную. — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю. Билл остановился. По тону понял — лучше не спорить. Знать бы только, за что ему перепало отцовского гнева. Глянул на Роберта, который прятался у стены, притворяясь, будто его здесь нет. Ну что еще? — Пойдемте, — позвал отец. — Оба. Вдвоем они потащились за ним. В подвал, как оказалось. Странно, дверь заперли на ключ. Билл понятия не имел, что их подвал запирается. Думал, ключ утерян, замок сломан или вроде того. Шел он посередине — снова чувствовал вес опостылевшей посредничьей роли. Когда больше всего на свете хотелось закрыться в комнате и ждать положенных извинений. От обиды ком к горлу подкатил. Что он сделал Роберту, чтобы заслужить такое отношение? Ну что? И что отец, блин, от них хочет? Отец остановился перед одним из стеллажей. В футе от него, как дохлая змея, висела лампочка на голом проводе. Посмотрел он сначала на Билла. Лицо — что маска юриста. Билл узнал ее по детству, когда просился к нему на работу и видел, как из его папы он превращается в мистера Денбро. — Объясните мне кое-что, — сказал отец. Со стеллажа он поднял джинсовую куртку — ту джинсовку Роберта с проволокой на карманах. Под ней лежал револьвер. «Смит-Вессон». Двадцать седьмого калибра. Говорят, сердце не может буквально упасть и разбиться, но Биллу показалось, что его собственному это удалось. Словно скрутили все внутренности и потянули, вырывая из тела. — Это мой револьвер, — Роберт голову не опускал — выдерживал адвокатский взгляд. — Вернее моего… — Меня это не интересует. Я хочу знать, что он здесь делает. — Я не мог оставить его дома. Я спрятал его… — И тебе не приходило в голову, что нельзя приносить оружие в чужой дом? — Приходило. Но я не знал, куда… — А если бы его нашел Джордж? — Он не заряжен. — Я знаю. Иначе говорил бы с тобой по-другому. Но я не потерплю таких выходок в моем доме. Ты меня понял? Роберт кивнул. Отец бросил ему куртку. — Собирайся. Чтобы завтра я тебя здесь не видел. — Конечно. — Но, пап… — начал Билл, сам не зная, что скажет. — С тобой мы еще поговорим. Роберт схватил револьвер с полки. Укрыл джинсовкой, прижимая к груди. — Билл об этом не знал, — выпалил он. — Клянусь. Я… — Мне все равно, что «ты», — снова перебил отец. — Конечно. — На ночь можешь остаться. Я не хочу объяснять Шерон, почему выгнал тебя на улицу в десять вечера. — Конечно. Простите. Спасибо. Роберт опустил голову и забарабанил ботинками по ступеням. Билл дернул следом, но отец его остановил. — Хоть раз поговорю с тобой наедине, — сказал он. — Ходите вдвоем, как гвоздями прибитые. Хлопнула дверь. Билл уставился в стену чуть выше отцовского плеча. Роберту удалось справиться с его взглядом, а вот самому — никак. Ненавидел эти допросы, словно вызвали со скамьи подсудимых. Все летело к чертям, и единственная мысль крутилась в голове — наори на меня, накричи и поскорее закончим с этим. Но заговорил с ним уже не юрист. — Твоя мама права, — сказал отец. — Я не понимаю, как тебе удалось нас убедить. Пригласить в дом незнакомца? Это было какое-то… Наваждение. По-другому не скажу. Билл промолчал. Хотя отметил непривычный выбор слов. «Наваждение» да еще и «какое-то» — не ожидаешь услышать их от его человека, который утверждает, что недомолвки — худший враг правды. И в позе чувствовалась еле заметная растерянность. Отец скрестил руки на груди и кашлянул, словно выгоняя ее прочь — это, мол, сынок, по твоей, писательской, части. — Не дай Бог я узнаю, что вы замешаны в чем-то, что может привести тебя в полицейский участок, Билл, — он потер бровь и вздохнул. — Тебе это нужно? Билл нервно сглотнул. Намека он не понял, но руки похолодели. Насколько серьезно Роберт ранил Генри? Хотя это же Бауэрс. В полицию он не пойдет. Тем более, если подаст заявление, не сможет отомстить Роберту сам. — Билл, я не понимаю, что у тебя в голове. Ты живешь в фантазиях. Может, скажешь мне что-нибудь? — Ты ничего не спрашивал. — Хорошо. Вот тебе вопрос. Почему ты не связался с Джимом по поводу работы? — Я не обещал, что п-позвоню ему. Я обещал, что подумаю. И подумал. Отец усмехнулся и развел руками. — Ты так уверен, что тебе в жизни все будет даваться легко? — Нет, не уверен. — Да, я забыл. Ты уверен, что будешь зарабатывать своими романами. Но нельзя полагаться только на это. — Я не п-полагаюсь. — Я не говорю, что ты не талантлив. Но ты поступишь в университет и дальше что? Там будут десятки таких же талантливых ребят. И так каждый год. И каждый пишет в год по книге. — Я знаю, — пробормотал Билл. — Ты должен думать о том, чем займешься кроме писательства. И даже если ты талантлив, с твоими нынешними оценками ты никуда не поступишь. — Если, — повторил он. Боже, да ему еще два года учиться. И оценки у него не отличные, но выше среднего. Неужели нельзя немного помечтать? — Билл, я не просто так тебя… — Ясно. Не дослушав, Билл прочесал кедами пол и стал подниматься по лестнице. Слезы подступили к глазам в коридоре второго этажа. Он влетел в комнату — наполовину желая увидеть там Роберта и наполовину ненавидя его за все. А больше всего за то, что снова ведет себя с ним, как прежде. Конечно, в комнате его не было. Билл лег на кровать — пустую и остывшую. И казалось, он сам никогда не сможет согреть ее или хотя бы согреться. Через пару минут услышал шаги в коридоре. Ждал, когда дверь откроется. Когда Роберт придет к нему. Может, они во всем разберутся? Найдут способ все исправить. Биллу хватило бы честного разговора и пары извинений. Наверняка ведь что-то случилось. Роберт не может так с ним поступить. Должна быть хоть какая-то причина. В родительской комнате щелкнула дверная ручка. Билл глянул на часы. Стрелки перебрались через полночь. И почему все постоянно повторяли ему, что из любой ситуации есть выход? Что он не должен переживать, нервничать, беспокоиться. Вдалбливали ему в голову эти слова без смысла. И что? Что они скажут теперь? Разве он не был прав? Он лежал на кровати, не снимая одежды. Кеды болтались в воздухе. Стрелки добрались до часа. Отмерили еще десять, двадцать, тридцать минут. Билл поднялся. Вытер лицо рукавом и тихо вышел в коридор. Уже догадываясь, что не найдет Роберта нигде. Сбежит по лестнице, увидит распахнутую дверь, пустую комнату, заправленный матрас. Упадет на него и уткнется носом в подушку, представляя себе, что они там вместе. Дверь была закрыта. Билл глубоко вдохнул и постучал — кодом из их особого мира, где некоторые вещи не требуют слов и объяснений. Два удара костяшками пальцев. Пауза. Еще один.