Сны Дерри

Боялся, что сердце заболит сильнее. Вспомнит беготню по тропам, беседы на ветвях вяза и ливни, зовущие носиться по скользкой земле — шлепать в грязи голыми пятками. Заболело, конечно. У ноющего уголка губ в невеселой улыбке, в груди, где беспокойство свило себе змеиное гнездо. Но рядом с Робертом по прошлому тосковал реже. Ощущение возникло, когда поднялся на крыльцо и вдохнул запах пересушенных в камине дров. Непривычное довольно. Он на своем месте. И Роберт, едва закрылись в его лесной крепости, ничего не сказал. Ни «кидай вещи», ни «располагайся», ни «чувствуй себя как дома». Незачем было. А когда направился на кухню, бросил: «Заваришь нам чай?». И Билл нашел коробку с травами, воду и чашки там же, где те стояли два и четыре года назад. Хоть с закрытыми глазами ходи. Вот бы на миг так и сделать. На миг (доверить? довериться?) снять слежку — как за деньгами в кармане посреди бостонского роя или за рюкзаком в холле аэропорта — за каждым своим действием и за каждым словом. Бостон и сам напоминал пересадку между рейсами — можно размять шею, выпить кофе, поболтать с безымянным попутчиком у автомата с едой. Знал ведь, что не задержится в этом городе дольше, чем на год. А теперь будто вновь прилетел туда, где оставил часть своего сердца. Только по швам кровило. Лишнее движение — бери нитку, иглу, штопай заново. Если он на своем месте, еще не значит, что все хорошо. Наверное, Роб именно это подразумевал под судьбой. Он ведь давно не говорил, что судьба готовит ему нечто приятное. Вот и Билл теперь догадывался. Оба прочувствовали нити-прикосновения на себе. Ужинать решили в гостиной. Зажгли настольную лампу — Роберт поставил ее на пол, и свечение расплескалось у ног, будто вода в неглубоком гроте. А они — два оборванца из романов про мальчишек — проплыли сквозь бурю прибоя под скалой и прячут в пещере сокровище. Роберт весь вечер рассыпал взгляды-улыбки, точно любовался пиратским золотом — стащил себе вот в Дерри. А теперь Билл глядел на него в мягком свете, что плелся сквозь продырявленный абажур. Если бы попросил не смотреть, перестал бы. Но Роберт лежал, откинув голову на спинку дивана, и взглядам не сопротивлялся. Абрис носа, губ и ресниц напоминал край солнца — такой видишь во время неполного затмения. И рука, что придерживала на коленях блеклую чашку с тимьяновым осадком, казалась в этом свете очень теплой. — Ты не ответил, — заговорил Билл. — Как ты вообще? Роберт пожал плечами. — По-разному. — Я понимаю, что по-разному. Но… — он помолчал, подбирая вопрос, на который нельзя найти отговорку. — Что ты обычно делаешь? — Ты у всех своих друзей это спрашиваешь? Мимо. Метко стрелять так и не научился. — Роб, о чем ты? — О том, что я чувствую себя цирковым зверьком, — выдохнул он. — Ой, смотри, он такой забавный. Знает, за что ему дают лакомства, и умеет считать до пяти. Билл глянул исподлобья. Сейчас еще и поцапаются над своим кладом. — По-твоему я так к тебе отношусь? — огрызнулся он. — Это нормальный вопрос. Я не видел тебя два года. Роберт потер веки свободной рукой. Помолчал несколько секунд, жмурясь — наверное, тоже устал за день от белизны трассы, облаков и выкрашенных волос. Билл хотел было вновь съязвить, но выждал. — Прости, — ответил Роберт наконец. — Я злюсь на других людей, а сваливаю все на тебя. Привык, что меня спрашивают с какой-то целью. — Все еще не понимаю, о чем ты. Роберт приподнялся. Пересел к нему лицом, скрестив ноги, и отставил чашку. Растрепкой заправил волосы за уши. Билл встретил его взгляд. Уперся локтем в колено и прижал кулак к подбородку — мама недовольно щурилась, когда он так делал. Шутила, мол, пускай этот чревовещатель превратится обратно в ее сына. — Слушай, Билл, — сказал Роберт. — А когда ты уедешь на учебу? — Ты не ответил на мой вопрос, — пробубнил он в костяшки. — Я знаю. Давай завтра об этом поговорим? Билл устало склонил голову. Они словно разглядывали огромное гнездо шершней, которые поселились в лесном доме. И что, мол, нам с ними теперь делать? Сбить палкой и сжечь. Что еще? У него, блин, тоже осы на чердаке. Но есть время для метафор, а есть — для конкретики. Иначе разговор — что описание секса в книге, автор которой боится слов «дырка» и «член». — Не злись, — попросил Роберт. — Ладно? Я хочу обычный вечер. Возможно, у нас больше не будет такого. Билл закусил край рукава. Они что, всю жизнь будут уворачиваться от дыр в повествовании? И почему больше не будет? Роберт не в курсе, где находится «Университет штата Мэн»? Наверное, для него это прозвучало бы жалко. Но Билл пару раз ловил себя на мысли, что едет на север не ради одной лишь учебы. — Не в-важно, — пробормотал он. — И я очень скучал по тебе, — Роберт тоже наклонил голову. — Давай начнем этот разговор заново? Давай? Разглядывал, как сокровище. Опускал-поднимал взгляд с кулака к глазам и обратно. Если скучал, зачем ушел тогда? Но и самому ссориться не хотелось. Какой из него сейчас ловец шершней? Уставший, с бессонной башкой. И он тоже — чуть-не-разнылся-над-их-фотографией-чуть-не-сорвался-в-лес-прямо-на-подъезде-в-Дерри-чуть-не-, — очень, очень скучал. Билл фыркнул — отплевываясь от привкуса ткани на языке. — Ладно, — ответил примирительнее: — Учеба начнется через десять дней. — Хорошо, — Роберт кивнул. — Моя очередь. Что я делаю? — он посмотрел вверх-в-сторону, будто вспоминая. — Когда Бен свободен, мы учимся в библиотеке. Он хочет стать архитектором, а я лезу в его проекты. — Звучит неплохо, — вставил Билл. — Да. Что еще? — он постучал пальцами по лодыжке. — Много читаю. Учусь. И… Утром покажу тебе кое-что. Вроде как мой личный проект. — Заинтриговал. — А ты что делаешь? Билл повел плечом. Да ничего, мол. Но раз ответил Роберт, и ему ответить придется. — То же самое. Учусь, работаю, читаю и пишу. Скучно. — Было бы хорошо, если бы мы были такими скучными, — Роберт усмехнулся. — У меня есть одна теория. Хочешь послушать? Конечно, хотел. Послушать любую его самую скучную теорию. Провести с ним все самые скучные вечера. И им все равно было бы замечательно вместе. — Давай. — Меня на нее натолкнул Бен. Я… — Мне пора ревновать? — перебил Билл с усмешкой. Не всерьез. Да и права на это не имел. Но солгал бы, скажи, что мысль его не встревожила. Если один из них влюбится в кого-то другого, для их мирка и дружбы — это конец. Как бы он ни относился к Роберту, видеть его с кем-то в паре — все равно что глотать иголки. Радоваться за эту парочку? Ну может, на расстоянии — еще и через силу. Роберт сел ближе и потянул его за колено. — Шутишь, Билл? — А что? Бен интересный. — Да, но… — Роберт отвел взгляд и улыбнулся. — Он — не ты. Билл легко толкнул его коленом. И сам улыбку сдержать не смог. Если «не ты» — это причина, сегодня достаточно и ее. Для начала, конечно. — Так что там с теорией? — напомнил Билл. Роберт — потерял нить разговора? — нахмурился. Когда он так делал, над левой бровью появлялась ямочка. Билл хмыкнул. Забавно — либо раньше такого не встречал, либо пристально не следил за лицами других людей. — Точно, да, — спохватился Роберт. — Теория в том, что жизнь каждого человека похожа на его дом. — А-а-а, — Билл хохотнул. — И на его машину. И на его ботинки. Роберт глянул на свои кеды — с полопавшейся резиной и дырой у одного отверстия для шнурков. Перевел взгляд на запыленные «Вэнсы». — Извини, — Билл виновато поморщился. — Просто это очевидно. Твой дом тебя отражает. Но да, ты прав, если не знаешь человека, это как играть в «Угадай, кому принадлежит машина на парковке». Играл в такие с папой в детстве. Тот водил его по воскресеньям на завтрак в придорожную кафешку, где позволял объедаться сладостями. Они даже счет вели. Если Билл выигрывал (а он, как ни странно, часто выигрывал), отец покупал ему по пути домой мелочевку — комиксы, жвачки с наклейками. Если проигрывал, должен был дома рассказать матери, что съел. И та участвовала в спектакле, шутливо ужасаясь и мотая головой — господи, как столько влезло в такого тощенького ребенка! Но Роберт наверняка эти игры пропустил. И свои снобские мысли лучше держать при себе. — Да, конечно, — ответил Роберт. — Это очевидно. — Нет, ст-той, — Билл подался к нему. — Это же неплохо. Ты можешь, как любой писатель, взять очевидную идею и круто ее повернуть. К тому же вся жизнь состоит из очевидного. — Но нам важно, когда это относится к нам? — Верно, — Билл взял его за руки. — Расскажи мне больше. На примере. — Ладно. Например, Бен… — С-с-с, — он заглотнул воздух сквозь зубы. — Ревность. Роберт рассмеялся. — Я могу продолжить? Билл задрал подбородок на пару секунд — ну не знаю, я еще подумаю — и качнул головой. Переживу, мол, как-нибудь. — Спасибо. Так вот, я не был у него дома, — заговорил Роберт. — Но предположил, что у него в комнате много памятного барахла. Висят постеры групп, которые ему давно не нравятся. И что в его шкафу полно одежды, которую он терпеть не может, но боится ее выбросить. Ведь она нравится его матери, и это ее расстроит. Билл хмыкнул. — Неплохая догадка. Наверное. — Да, наверное. Бен сказал, что в целом я прав. Особенно про постеры. Но это как догадки тех медиумов, о которых ты говорил. Они прикидываются магами, а на самом деле мошенники, которые — в кавычках — считывают тебя. — Все равно неплохая догадка, — ответил Билл. — А что со мной? Роберт вывернул запястья из его пальцев и обхватил его руки. Все царапины на коже будто обозначили себя. Зачесались, зазудели. — Ну с тобой… — Роберт остановился, ощупывая его правую руку. — Подожди, ты же носишь часы на левой. Он потянул рукав вверх. В груди взорвалась паника и подкатила желчью к горлу. Только спустя несколько мгновений вспомнил, что носит часы на правой, ведь левая-то разодрана. — Да я… — Я точно помню. Я снял часы с твоей руки, когда ты сломал ее. Ты тогда ответил, что носишь их на левой, как взрослые. — Я не д-думал, когда на-надевал. Какая разница? И освободил руку, перехватывая запястье Роберта. Выдохнул. Медленно, чтобы с выдохом прогнать панику. Но приятно, что Роберт сохранил воспоминание о часах. У самого вылетело из головы. Помнил только, как сквозь слезы вглядывался в циферблат и разглаживал потрескавшийся ремешок на колене. И о том, почему в детстве таскал часы на левой, забыл. Взрослым ведь прикидываться больше незачем. Ничего крутого в этой роли нет. — Так со мной что? — напомнил он. — Тебя я знаю, — возразил Роберт. — Это будет мухлеж. — Так только интереснее. — Хорошо. Ты сам попросил. Без обид, Билл. Билл сощурился. — Без обид. — Хорошо, — Роберт выпрямил спину и посмотрел ему в глаза. — У тебя в комнате беспорядок. Но не такой, чтобы твоя мама слишком часто придиралась к тебе. И ты очень хотел бы обставить все по-другому. Но ты этого не сделаешь. Ведь это — фасад. А сам ты стоишь корешком в сторону стены на книжной полке. Билл потер нос. Теперь тоже проиграл в гляделки. Говорил Роберт нейтральным тоном, но описание-то нелестное — лентяй-трус-лицемер. Которым он и был. Нет разве? Учился хорошо, но не отлично — лишь бы хватило для поступления. Лгал отцу. Матери о том, зачем ему нужно к психиатру. И психиатру — насчет царапин. Лгал Ричи, выдумывая себе друзей в литературном клубе, чтобы выглядеть менее жалким. Лгал Оливеру и Эмили, что его сердце кого-то ищет. Чуть меньше лжи оставлял рассказам, Роберту и самому себе. Корешком в сторону стены на книжной полке. Дрянная книжонка, которую выбросят при переезде. — Ладно, — Билл перехватил обе его руки. — А что насчет тебя? — Ну, мой дом точно меня отражает, — Роберт глянул по сторонам. — Находится непонятно где. Крыльцо вот-вот развалится. Из окон зимой дует. Но здесь как-то до сих пор можно жить. Билл со смешком погладил его по тыльной стороне ладони большим пальцем. — Брось. Выглядишь ты намного лучше. — Это — метафора, Билл. Ты как писатель… — Да понял я, понял, — не дал закончить он. — Можешь гордиться мной, — сказал Роберт. — Я не скатился в банальные метафоры насчет того, что олицетворяет собой камин или почему здесь нет часов. А ему нравилось думать, что пылающий камин — это горящее сердце. И что они словно продолжили разговор, прерванный два года назад на полуслове. Вот часы и пришлось протащить с собой на запястье, как контрабанду. — Или что гнилой подвал, — добавил Роберт, — это тьма, над которой я живу. — Эй, — Билл сделал вид, что обиделся. — Я использовал эту метафору сам. Она отличная. Роберт заулыбался. — Прости. Тебе виднее. — А еще есть метафора для твоих секретов, — Билл кивнул ему за плечо. Несколько секунд Роберт хмурился. Потом глянул за спину. Там — куда боялся ступить свет — как проклятая святыня, подзуживала запертая дверь. Шепотом — посмотри, попроси, любопытство ведь никому никогда еще не вредило. — Да, точно, — пробормотал Роберт. Выскользнул из хватки. И отвернулся — взгляд утоп в потухшем камине. — Если не хочешь обсуждать это, мы не будем. — Да нет, — он скривил подобие улыбки. — Просто я забыл, что говорил тебе не заходить туда. Много времени прошло. Роберт обнял себя за локти. Плечи опустились — поднялись — опустились, будто ему холодно. — Это что-то неприятное? — Не совсем, — ответил он. — Эта комната вызвала бы какие-либо чувства только у меня. Хочешь, можешь заглянуть. Билл мысленно повторил его слова-голос. Можешь заглянуть. Хочешь? Ты же хочешьхочешьхочешь? Нет — он раскрыл рот, чтобы ответить — не волнует меня твое прошлое. Мне важно только твое будущее. Но промолчал. Губы сомкнулись. Подначивало рвануть. Даже задышал тяжелее — точно от предвкушения. Ведь нужно собрать всю информацию. Любую. Зачем? Хочешь? Будто он замышлял что-то. Искал рычаги, чтобы надавить. Тихонько рычал, пуская слюну на хорошую историю. Ведь он использует всех, кого знает. Он не любит никого по-настоящему. Ему нужны загадки. Нужны странности — вот его и тянет только к Роберту. Больше ни к кому. Он… К горлу подкатила тошнота. Это же бред. Думать он мог о чем угодно, но сидел-то на месте. Все еще упирался ладонями в продавленный диван, чуть касаясь ноги Роберта. Знал — если пойдет туда один, предаст доверие. — Ты… — он кашлянул — голос будто ослаб. — Ты пойдешь со мной? Роберт помотал головой. — Ты хочешь, чтобы я пошел? Роберт пожал плечами. — А что бы ты сделал на моем месте? — Ты переоцениваешь то, что думаешь там увидеть. Это просто… — Макгаффин, — перебил Билл. — Слышал об этом? — Нет. Объясни. — Это что-то вроде вещи в книге или фильме, тайну которой п-пытаются раскрыть персонажи. Но сама вещь значения не имеет. Как если герои отправляются искать клад или Святой Грааль. Главное — это решения, которые они принимают по пути, и как их меняет этот путь. Роберт улыбнулся. — Ты во всем видишь истории? — Очень сильно пытаюсь отсосать самому себе. И оба засмеялись. Роберт закрыл лицо рукой. Вновь потер глаза и выдохнул. Добавил уже серьезнее: — Это — всего лишь секрет восьмилетнего ребенка. — Что-то изменится, если я его узнаю? — Вряд ли. — Тогда мне не нужны твои секреты. Если ты не пойдешь со мной, я тоже не пойду. Роберт скосил взгляд. С лисьей хитрецой в глазах. — Не представляю, чего тебе это стоит. Но мне приятно. Лег на спинку дивана ближе к нему. Светильник вылизывал подошвы кед — прибоем добирался до рук и брызгал пеной на браслеты и кольца. Билл лег рядом. Опираясь плечом на плечо Роберта, взял его за руку. Дыра на джинсах натянулась, когда Роб согнул колено. Билл освободил мизинец, чтобы коснуться его обнаженной кожи — пощекотал под тканью. И понял, что стоит ему это не так уж и много. Догадывался, что у того восьмилетки за секреты. Темные, как подвальный мрак, — совсем не для этого вечера. И напоминать Роберту о них не хотел. Может, он не плохой человек. И в побитой хромой твари, что поджимает лапы и рыщет по каменистым тропам, осталось что-то светлое. Он устал. Но вечер и правда хороший. Хотелось на миг (доверить? довериться?) забыть, что им предстоит путь из грота обратно — сквозь прибой. Ведь если не считать обеих ночей перед их расставанием (хотя Билл все равно считал), эта — первая, которую они по-настоящему проведут вместе.

***

От волос Билла пахло солнцем и немного бензином. А от кофты, которую ему одолжил, — порошком и пыльной тканью. Билл снимать ее не стал, даже когда залезли под одеяло и разделись. Остановил его руки, едва начал стягивать. Смущался или просто не хотел — не разберешь. Хотя какая разница? Лишь бы Билл не переживал. С ним так и нужно — сделать подачу и не обижаться, если он не отобьет. — Тебе холодно? — спросил Билл и коснулся его обнаженного плеча. — Нормально. — Давай я одеяло поправлю? Он дернул плед вверх и укрыл обоих до ушей. Прохлада тронула пятки, и Роберт приподнял ногу. — Спасибо, Билл. Мне это помогло. — А, черт! Билл нырнул под плед. Дотянулся ногой до его ноги и шлепнул по ней, а следом накинул одеяло обратно. Роберт с улыбкой повернулся на бок — приподнялся на локте. Билл лег на спину. Луна свесила ноги с края крыши и поплыла к деревьям, будто театральная декорация. Лицо Билла обернулось маской актера. Большие глаза — сейчас черные, темные брови. Кожа из мела. Черты набросочные. И ресницы побелели вслед за волосами. Роберт поднес руку к его лицу. Кончиками пальцев провел по щеке — медленно, словно боясь повредить. — Ты похож на рисунок, — сказал он. Молчаливая маска не двинулась. — И волосы будто лучи луны. — В лунном свете же, — ответил Билл. Роберт убрал руку. — Почему ты все упрощаешь? — Что «все»? Между бровями чиркнула морщинка. — Я имею в виду… — Роберт убрал лунную прядь с его лба. — Когда я читаю твои истории, в них все имеет значение. Каждая реплика и деталь. Ты будто получаешь удовольствие от всего, что видишь. И у тебя там в каждом взгляде на небо больше магии, чем в твоих обычных словах. Не всегда так, но бывает. А сегодня ты весь день отшучиваешься. Билл закрыл глаза. — Ты будешь смеяться. — Обещаю, что нет. Если я засмеюсь, ты знаешь, что делать. Морщинка между бровей не разгладилась, но разбежались новые под глазами и на щеках — от улыбки. — Ладно, — ответил Билл. — Это глупо. Но когда придаешь чему-то значение и показываешь миру, как тебе что-то дорого, мир всегда найдет способ это обесценить или отобрать. Выглядишь только бо́льшим неудачником. — Но со мной ты можешь говорить иначе. Я никогда не обесценивал твои слова. — М-м-м, — протянул Билл. — Что? Никогда ведь. — Это можно сделать не только словами. Вот и добрались до этого. Сколько раз пытался представить себя на месте Билла. Забыл, как сильно тогда его ранил? Его выражение лица — я-не-понимаю-ненави-объясни-мне-Роб. Но он ведь знал, что дело не в их отношениях? Не мог же не знать. — Прости, — пробормотал Роберт. — Я наговорил тебе всякого, — глаза Билл открыл, но на него не посмотрел. — Настроил планов. У нас все было хорошо. А потом ты неделю сам не свой. Подбросил пистолет, чтобы мой отец тебя выгнал. Ты думал, я не догадаюсь? На следующий же день. Поначалу, да. Казалось, не догадается. Потом дошло, что хитрый план, который строишь с гудящей от слез головой, — хреновый хитрый план. Зак свое отношение к оружию в доме высказывал не раз. Сколько, блин, в новостях такого? Очередной малолетний идиот играл с отцовским ружьем и застрелил своего брата. Неужели так сложно запереть ствол в сейфе? Да и весь август Зак явно был на взводе. Хитрый план очевиднее некуда. — Я не знаю, что у тебя перемкнуло в башке, Роб, — продолжил Билл, когда он ничего не ответил. — Но представь, как я себя чувствую. Преданным? — Прости, — повторил Роберт тихо — боясь, что в голос просочится виноватая хрипотца. — Я должен был разобраться кое с чем здесь. — Разобрался? — Пока нет. — Я могу тебе помочь? Роберт глянул на небо — рыхлая с одной стороны луна нанизалась на пару сосен. Сейчас, с Биллом, он в безопасности. Порой если хочешь спрятаться от кого-то, лучшее место — рядом с его врагом. Пока стороны не пойдут в наступление, конечно. — Да, можешь, — еще тише ответил он. Билл приподнялся на локте. — Чем? — Расскажу потом. Хорошо? Выдох — потянуло мятной зубной пастой — взъерошил ему волосы. Билл лег обратно. — Забудь. — Ты чего? — Ты никогда не расскажешь. Ты правда не понимаешь? — Сейчас? Нет. Билл помотал головой. — Если засмеешься, я тебе ничего не сделаю. Но говорить с тобой больше не стану. — Ладно, — пообещал Роберт. Чего он должен смеяться? — Для меня это было с-серьезно, — ответил Билл. — Знаешь, как я боялся, что все испорчу? А ты сам все решил и исчез. Еще и обвинил меня в чем-то. Извини, что мне теперь тяжело доверять тебе свои мысли. Я вообще-то тоже не знаю, что ты о нас думаешь. Роберт отвернулся. Нервно облизнул губы. Если бы он только мог… Но Билл же… А если Билл никогда его не простит? Он и сам почти жалел. Решил за обоих, что им будет лучше порознь, пока он не разберется с Пеннивайзом. А если нет? — Билл, — выдохнул он. — Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. — Да? Откуда? — Я очень тебя люблю. Ты… Билл усмехнулся. Договаривать Роберт не стал. — Честно, — почти с обидой ответил он. — Зачем мне лгать? — Черт, прости, — Билл закрыл лицо руками. — Никто не должен слышать смех на такие слова. Я и не смеюсь. Маска оплыла, точно горящая свеча, — он коснулся пальцами губ. Глаза блеснули. Выглядел так, словно собирается заплакать, а не рассмеяться. — Ничего, Билл. — Я такой пр-ридурок, — Билл зажмурился. — Я не смеюсь над тобой. Прости. Прости, пожалуйста. — Ничего, — повторил Роберт. — Я просто хотел, чтобы ты это услышал. А когда еще? Возможно, это их последняя встреча. Возможно, с ним что-то произойдет, стоит только Биллу уйти. Но Билл не должен провести всю жизнь, сомневаясь, что у них было что-то настоящее. Представлял — через двадцать лет Билл будет жить с другим парнем или с девушкой. Однажды вечером засидится допоздна, работая над книгой. Подойдет к полке со своими работами. Откроет старый журнал и увидит в нем посвящение — улыбнется, вспомнив, как он, семнадцатилетний, лежал на террасе под луной, и один странный мальчишка признался ему в любви. Даже если он умрет и Пеннивайз получит свое, он хотел бы остаться приятным воспоминанием. Чтобы мир видел улыбки Билла чаще. Да и сам боялся умереть, никому не сказав этих слов. Наверное, в детстве говорил их матери и отцу, но в памяти не отложилось. А теперь никогда не забудет. И пускай Пеннивайз хоть убьет его. Надоело прятаться. — Роб, — тихо позвал Билл. — М? — Ты хотел бы, чтобы мы жили вместе? Он кивнул. — Если ты киваешь, в темноте мне не видно, — заметил Билл. Луна-декорация едва выглядывала из-за лесного моря. — Конечно, хотел бы. — Как думаешь, это возможно? — Я надеюсь. Обещаю, я попробую тебе все объяснить, когда сам все пойму. Показалось, что Билл состроил гримасу. — Прости, — добавил Роберт. — Я вот о чем подумал. Если бы мы жили вместе, пришлось бы рассказать твоим друзьям и семье. — Если бы мы жили вместе, я бы как-то с этим разобрался, — передразнил Билл. Наверное, не хотел говорить не только из-за страха или стыда. Боялся, что они расстанутся, и все будут считать его неудачником. Но им ведь повезло. У них ведь было (есть?) нечто свое, важное. Разве можно назвать их неудачниками? Роберту даже нравилось думать, что Бен знал. Тот отпустил однажды «пидорскую» шутку, а потом извинялся так, будто обидел его лично. Значит, догадывался о них с Биллом. Видел, что в его жизни есть светлые воспоминания. И от этой мысли становилось легче. — А если бы я жил у тебя? — спросил Билл. Теперь Роберт фыркнул. — Прости, конечно. Но это ужасная идея. — Я п-понимаю. Я имею в виду, что мог бы приезжать к тебе. До Ороно ехать не больше часа. Я столько добирался из пригорода в центр Бостона. Роберт лег и прижался щекой к его плечу. — Ты не должен так паломничать, Билли Пилигрим. — Это… — Билл коснулся его руки. — Это отсылка к Воннегуту? Роб, я впечатлен. Он улыбнулся. Приятно впечатлять начитанностью своего любимого писателя. Крепче обнял его и потерся щекой о ткань кофты — та шершаво скользила по коже. Наверное, это самое трудное — когда обняться не с кем. Словно исчезаешь. Истончаешься в бестелесного духа — символ, который рисуют на предупредительных знаках. Но касания помогали вновь обрести форму. Я — это я. И я все еще здесь — принадлежу только самому себе. Странно, как желание существовать по-настоящему и исчезнуть — тоже по-настоящему — уживались вместе. Лишь бы не эта пограничная полужизнь. Хотелось чувствовать объятия всей кожей. Согнутое колено Билла на его бедре. Поглаживания, когда снимал одежду. Не терять ни единого касания. И Билл словно перестал их бояться. Не спешил, не нервничал, не убеждал — мне нр-равится, все хорошо, Роб, правда. Каждое прикосновение растягивал — лишь бы пролилось дольше. Роберт никогда не обижался. Никогда не давил. Даже два года назад хватило ума понять, что у Билла — свои страхи. И, наверное, он преодолевал тревоги ради них двоих. Ведь ему тоже хотелось быть ближе. Знаешь, как я боялся, что все испорчу? Он прижался губами к плечу Билла. Пусть и сквозь ткань — сделать для него что-то приятное. — Не хочу засыпать, — прошептал Роберт. — Если я усну, ты не исчезнешь? — Этим обычно ты занимаешься, — Билл усмехнулся. — Отсюда я никуда не денусь. — А тебе не бывает здесь страшно? Одному в темноте. — Я уже привык. В детстве, пока не встретил Билла, редко чувствовал себя в лесу одиноким. А после того как провел с ним лето, не ощущал здесь ничего, кроме одиночества. Любовь, выходит, довольно жестокая штука. — Я раньше часто представлял, как провел бы здесь ночь один, — сказал Билл. — Наверное, не выходил бы на улицу и обнимался бы с ружьем. — Возможно, в другой жизни попробуешь. Билл усмехнулся. — Ну в другой — обязательно. — Тогда ты будешь жить в лесу, а я — в Дерри. Хотя своей жизни Биллу не желал. Многовато насобирал шрамов. — А ты бы приезжал ко мне? — спросил Билл. — Каждый день. — Я буду здесь, когда ты проснешься, — добавил он. — Обещаю. Роберт приподнялся и поцеловал его в губы. Коротко — словно в благодарность. — Поворачивайся ко мне спиной, — предложил Билл. — Я обниму тебя, чтобы ты не замерз. Да ему вообще-то не холодно. И Биллу не было бы, если бы не жарился весь день в кофте. Но отказываться глупо. Роберт повернулся на бок. Рука Билла юркнула под его рукой. Он прижал его ладонь к груди и обнял своей сверху. Хотел бы подольше остаться здесь, но день был такой длинный и столько всего произошло. И объятия грели спину. И когда он в последний раз ложился спать счастливым? Он закрыл глаза. Подступающие грезы, как помехи, обрывали мысли. — Роберт, — тихо позвал Билл. Обращение полным именем? Тут впору занервничать. — Что, Уильям? Билл тронул его шею носом — выдохом разогнал мурашки по спине. — Не смеши меня, — попросил он — по голосу чувствовалось, что улыбается. — Я пытаюсь сказать тебе серьезную вещь. Роберт тоже улыбнулся. — Прости, что краду твою фразу, но ты украл мою, — начал Билл. — Будем квиты. Идет? — М-г. — Ты же знаешь, как я к тебе отношусь? Хотелось думать, что знает. Он не всегда понимал Билла, но кое-что смыслил. Если бы Билл его не любил, его бы здесь не было. — Знаю, конечно, — ответил Роберт. Он прижал ладонь ближе к груди и сплел их пальцы. На шее загорелся поцелуй — словно молчаливое подтверждение. А другого ему сейчас и не требовалось. — Спи, Билл. Хороших снов. Пробормотал одними губами в полусне. Прибереги свои слова на случай, если мы все-таки выиграем.