Сны Дерри

Роберт коснулся его щеки. — У тебя лицо горит. — У тебя пальцы холодные, — ответил Билл. И то, и то правда. Он при смерти — просто сам еще об этом не знал. Температура поднялась, рук не чувствовал, в желудке клейкий страх, да он ни на одном экзамене так не волновался. Хоть бы Роберт не увидел жара в полутьме на его щеках — примет еще на свой счет. Ну и правильно. Когда они вместе, вся жизнь — словно на горках летишь в свободном падении — каждый каждый! раз — доведет его когда-нибудь до сердечного приступа. Ну хотя бы умрет счастливым. О большем Билл не мечтал. Возможно, таким людям, как он, нельзя влюбляться. Еще хуже — влюбляться взаимно. Он словно вновь писал свои боязливые рассказы и дрочил на них по три раза в день — вот и теперь запирался в ванной подышать-подышать-перевести-дух одному. Словно ребенок, который нашел деньги, нагреб в магазине чипсов-сладостей-мусора-всякого и сожрал все сам — потом ходил с сыпью и больным желудком. Словно чувства, что не подпускал к себе, хлынули, как чувствительность в затекшую во сне руку — покалывает, болит, встряхнуть холодной водой в лицо — это пройдет пройдет. Когда-нибудь он привыкнет. Может, он не хотел привыкать? Билл провел рукой по шее и забрался пальцами под волосы — Роберт высокий, колется взглядом-локтями-скулами-носом, а под прикосновениями волосы мягкие и улыбка солнечная. Прижал его к себе поцелуем — каждым каждый! раз — чтобы прочувствовал, как ему хочется быть рядом, как бы ни лихорадило, как сильно ему нужно. — Сними с меня футболку, — сказал Билл. — Командир, — усмехнулся Роберт. Потянул за край, подставляя живот — плечи — спину холоду. Окно они бросили приоткрытым — а ему и так от горячки весенней не отвертеться. Под кожей тянуло, как ломит от температуры, пока Роберт опускался по рукам до локтей — запястий — бедер и обратно до пуговицы на его джинсах. — Снимать? — Да. Да. Дадада он вновь спешил. Нужно было пустить туман в голову — дым от косяка или то, что раньше звали голландской смелостью, — как во все прошлые разы. Он словно ехал в метро, где машинист делает за тебя всю работу. Словно писал черновик, где можно потом все поменять, отредактировать, подобрать слова получше и повернее. Словно отбывал повинность, чтобы поставить галочку — успеть до восемнадцати, узнать, вокруг чего столько шума, — что же он за парень такой ущербный, раз ничего не распробовал? С Робертом все должно быть по-другому. С ним все должно быть особенным. Никаких больше черновых слов. Шепот среди поцелуев: — Ложись на спину. — Командир, — передразнил Билл. Подушки тронули спину прохладой. Запахом — шампунь-мыло-гель-для-бритья-лосьон у них общие, а подушки все равно пахли по-разному. Роберт говорил, что он сам похож на жителя сумерек — от тебя даже зимой пахнет солнцем, Билл. А ты — светлячок в т-темноте. Насчет солнца Роберт ему льстил. Не зря же он выкрасил волосы в свет звезд и Луны. Свет такой же слабый, как с ночного неба, гладил Роберту руки, пока пальцы не спрятались под резинкой белья — потянули вниз по бедрам. Билл приподнялся и помог ему снять джинсы. Они не первый раз раздевались, у него это не первый раз, он правда думал, что это поможет. Билл убрал волосы со лба. А вдруг Роберту не понравится? А вдруг ему не понравится? Ему ведь уже не понравилось. С девчонкой словно после эротического сна идешь в душ, пока мама зовет завтракать, Джи лупит в дверь — ну ты долго там? Тут много не надо. Честное слово. Ну так и гей из него хреновый. В киношках, что перепало подглядеть на замусоленных — задроченных — кассетах от Оливера, трахались до стонов-слез-еще-хорошо-вот-так-да-да-даа-а. А у него ну было и было — когда туман в голове заиндевел, хотелось остаться одному, потереть щемящий кончик носа — не плакать, конечно, разве что пожалеть себя немного — и что-нибудь съесть. Звякнул ремень — свои джинсы Роберт снял сам. Силуэт наклонился, и Билл встретил его, обняв за шею. — У тебя вид такой, — сказал Роберт, — будто ты сейчас упадешь в обморок. — Не обращай… Давай просто. Потянулся к флакону — где-то он здесь, у подушек — Роберт положил ладонь ему на запястье, словно перебивая. Сел на кровать, и самому пришлось встать, подобрав под себя ноги. Кулаки Билл на коленях пристроил. Даже сквозь кусочек холодного света видел на руке поджившие царапины-следы. Надеялся, что перестанет расчесывать кожу, когда больше не будет жить один, но — пока? — этого не произошло. — Если ты не хочешь, для меня это не так важно, — сказал Роберт. — Нет, я… — Ты дрожишь. Погладил его по спине, словно чтобы после ночного кошмара утешить. Руки набрались тепла, и через пальцы покалывало воспоминание, как Роберт отогревал его в душе несколько лет назад — он работал над рассказом, и ему в той истории было холодно, а Роберт откуда-то знал, как ему помочь. А вдруг он потом скажет, мол, извини, Билл, но я пока не понимаю что-как-с-кем мне нравится? А вдруг они больше не будут друзьями после этого? Словно это — что-то грязное, да еще и когда в ход идет часть тела, которая для секса не предназначена. Друг ему нужен больше, чем любовник, спать с кем угодно можно, не всем же душу показываешь. Но он хотел. И чтобы Роберту тоже хотелось. — Я и сам волнуюсь, — сказал он. — Немного. — Прости. — Представь, каково мне, — усмехнулся Роберт. — Как будто я тебя заставляю. Я же хочу, чтобы и тебе было хорошо. Билл обнял — обхватил его обеими руками и опустил голову ему на плечо. Нет, конечно нет. Он будто пришел к дантисту, по детской привычке сжавшись от страха, а тот вдруг говорит, что ему тоже тяжело, когда пациенты напуганы. Ему тоже хочется, чтобы все прошло удачно и чтобы не было неприятно-плохо-больно. Он тут не один. И волновались они оба. А если он будет паниковать, конечно, не понравится им двоим. — Билл, — позвал Роберт. — Что? — Наверное, я понимаю. Ты… — он запнулся. — Ты не боишься, что я сделаю что-то не так. Он вроде не спрашивал, но Билл все равно помотал головой ему в плечо. — Ты сам боишься… — Роберт себя перебил. — Ты не можешь ничего испортить. Правда. Ты меня недооцениваешь. Шутить не стал — прижался к нему ближе. А задышалось легче, и горячка в локтях и спине тоже вечно сидеть не могла. Когда они обнимались или просто говорили, ему всегда лучше становилось, словно мир держат не три слона и черепаха, а их объятия и болтовня. — Попробуй думать о чем-то приятном, — сказал Роберт. — О чем-то, что тебе нравится. — Мне ты нравишься. — Я здесь. Роберт отодвинулся — поцеловал его, и слова-благодарности остались в поцелуях — для них он все-таки создан, хоть что-то у него получается. Я здесь. Мы оба здесь. Никто друг у друга нас не отнимет. Билл встал на колени, чтобы пересесть и лечь поудобнее, — Роберт придержал его за плечи. — Подожди. Поцелуй у ключицы мягкий — теплый, как горячее молоко перед сном. Роберт обхватил ее губами, и влага щекоткой высыхала на коже, пока он целовал шею, вел кончиком носа по уху и волосам — где, говорил, сильнее всего пахнет солнцем. Словно Роберт видел — чуял — в нем что-то, чего не видел в себе сам он. Подставлял самые чувствительные места под подбородком — и сюда нужно, и здесь хорошо, и тут тоже не пропусти. Руки на спине держали крепко, и между телами член терся о живот — ему и теперь много не надо, честное слово. Ловил случайные движения — вверх-вниз-вперед совсем чуть-чуть. Самому страшно а вдруг что ты делаешь, Билл? а вдруг где ты этого насмотрелся? а вдруг Он отодвинулся, прикусив губу. Роберт вроде не заметил. Со спины по предплечьям мурашки на кончиках прикосновений — они ткнулись растопыренными пальцами. Роберт приласкал его ладони — будто боясь взять за руки, ведь от касаний кожа рассыплется снежными хлопьями и он исчезнет, словно жил лишь в своих дурацких книжонках, — но и я я тоже здесь с тобой — Роберт обвел его костяшки, погладив подушечками пальцев. За спину ближе-ближе к себе. — Держись за меня, — прошептал Роберт в ухо. Билл зажмурился и обнял так крепко, как только смог. Роберт подался вперед, и горки вновь перевернулись, он теперь висит вниз головой — кровь пульсирует в висках, царапаешь крепления — ногти впились в плечи — и крика своего не слышно. Словно крепления оборвались, и Роберт подхватил его под ноги разведенные колени — если бы не сумрак незачем прятаться незачем Роберт не спешил, не суетился, словно ритуал ему давно знаком. Поцеловал его внизу живота и потерся щекой — решил еще поддразнить? — а не боялся, что потом своего любовника отпаивать придется, как когда плеснул ему в чай чего-то, чтобы унять боль в сломанной руке? — Откуда ты з-знаешь, что делать? — спросил Билл. — Просто думаю, что мне бы понравилось. — Я запомню. — А еще ты мне нравишься. Роберт шептал, уж точно щекоча, уж точно издеваясь, — и сам наверняка видел-чувствовал-задевал-руками влагу, какая оставалась на белье, когда засыпали вместе, тискаясь перед сном. Приподнялся, оказавшись лицом к лицу над ним — бедрами между его ног. Член уперся ему в живот — потерся об его, словно они минуту назад нежничали кончиками пальцев. Наверное, можно не переживать, что Роберту не хочется. Наверное, лучше его желания не испытывать — каким бы уверенным-спокойным ни был, опыта у него не так уж много. Веки дрогнули, когда щелкнул флакон смазки. Роберт протянул ему руку. — Я могу сам, — предложил Билл. Не стал бы противиться — в теле словно костей нет, как, бывает, чувствуешь себя после десяти часов сна или отдохнув в тени дерева жарким днем. Да и перышки он вычистил, как птица купается в песке, но это же не значит, что Роберту не противно — чистюля такой. — Давай я? — спросил Роберт. — Если захочешь, чтобы я прекратил, скажи. Хорошо? Он кивнул. Роберт забрал флакон — долго с ним не возился и отложил в сторону. Обнял его колено одной рукой и поднес пальцы, толкнувшись — поглаживая внутри одним — было не то чтобы Билл зажмурился вновь, словно уговоры зубного — будет быстро-не-больно-не-страшно — не подействовали не больно и не плохо, и не страшно, нет — непривычно и стыдно немного. Да как люди вообще до этого додумались? Кому первому пришло в голову, что задницу можно использовать таким образом? Смазка холодила анестезией, и Билл попытался расслабиться — заставить себя расслабиться — не стискиваться, как говорят перед уколом, — себе же хуже сделаешь заставить себя разжал ладони — проступили тенями кратеры лунок — и положил руки Роберту на плечи. Вид у него серьезный, уж точно не ожидал, что все займет столько времени, что этот рисунок придется править ластиком и сверху штрихами — никакого потока сознания, как в книгах, и им пришлось остаться самими собой. Это плохо разве? Билл улыбнулся. Смотреть на Роберта — даже на абрисы, даже на его серьезное лицо, даже когда его рука между ног и все горит под пальцами внутри — ему всегда приятно. — Ты в порядке? — Да. П-подожди. Я сейчас. Ладони на плечах влажные — возился, как неумелый школьник на уроках полового воспитания, но он никогда не был снизу вот так, да и с бывшими любовниками пропускали совместные подготовки. Лишь бы Роберт не упрекал опытом. Билл откинул голову на подушки и обхватил ногами его бедра. Прижал к себе за спину, словно силы притяжения недостаточно — словно она не столкнула их так, что звездочки в глазах и синяк на лбу. Хорошо, что он уже знал, как дальше будет, иначе точно испортил бы их первый раз. Сколько ни читал, ни смотрел киношек — у всех либо кошмар, либо лучшее чувство в жизни. Он единственный, кому вот так — кому странно и непонятно и кому хочется понять? — Стой-стой, — попросил Билл. — Неприятно? Роберт замер — кажется, даже дыхание затаил. Билл погладил его по спине, чтобы извиниться-залечить ранки, какие мог оставить счесанными ногтями. Или даже те, что оставит ему глубже кожи, сам того не желая. — Нет, просто подожди так. — Я что-то делаю неправильно? — Все хорошо. Просто подожди. Не каждый же день такое. Он сглотнул, обхватывая Роберта за спину крепче — вроде бы привыкал к ощущению внутри, словно что-то лишнее в нем и ему неприятно? не так уж плохо? Ладно, эта часть тела для секса не предназначена, но это же просто физиология. Ничего отвратительного. Роберт же не смущался, почему тогда он сам ничего не можешь ты не можешь ничего испортить как всегда всегда у тебя какие-то проблемы словно горки разогнались и ведут к неминуемой гибели, и у него есть один шанс перекричать всех остальных напоследок И выражение лица у Роберта встревоженное, как только свет разглядеть позволял. Билл приподнял ноги, как только маневр позволял, — кивнул ему. Продолжай, все хорошо. Может, проще было с другой позы начать? Нет, Роберт ведь хотел видеть его лицо. Сказал, что не сможет глядеть в затылок — это паранойю подстегивает. Представь, каково мне — да они же столько пережили, столько всего вместе и еще больше порознь, но ведь нашли силы друг друга не потерять нашли нашлись Только бы Роберт не корил себя. Жизнь зажмотничала тепла для него, не хватало еще самому кормить его холодом. И так о многом жалел — не смог пересилить себя со своей дурацкой гордостью. Нужно было поехать к нему в тот лесной дом — уговаривать, пока он не вернется. Не нужно было бросать его не нужно было смеяться над его признаниями не нужно было ездить в Ньюбург не нужно было ему лгать Если бы Роберт хоть на миг оказался в его голове, если бы побывал в его сердце — там столько для него. Столько мог бы показать ему. Билл вытянулся, чтобы потереться носом об его нос, — у обоих лица разгоряченные. Роберт поцеловал его, попав в подбородок, и они вместе хохотнули. В комнате совсем потемнело — Билл видел контуры, пряди волос на фоне света фонарей за окном. И самому будто лучше стало. Он ничего в жизни так не хотел, как этого дыхания на его лице с привкусом их общей зубной пасты веса, что вдавливает в кровать я здесь Билл целовал его куда дотянется — в губы, в щеки, в нос. Вытирал влагу с ресниц о его лицо. В ушах — сбивчивое дыхание. Сердце колотилось, падение — всего лишь часть шоу, и они не разобьются распробуем научимся Вот бы самому побывать у Роберта в голове. У него же там все иначе — рассказал бы, как щекочет пот на телах, как сдавливает член от толчков, как ногти входят в плечи и как сквозь зубы рвутся вдохи. Вместо размышлений о стыде, сожалении и бывших. Отлично было бы, да? Если бы они были персонажами книги, любой умелый писатель показал бы эту сцену от лица Роберта. Жаль, дурной тон — менять фокального персонажа посреди главы. Застряли тут с ним. Поэтому он и не нравился никому. Только людям, с которыми давно знаком, которые узнали-разглядели — расцеловали — в нем что-то. Может, даже писатели-невротики заслуживают любви? Даже взаимной любви? И Роберт заслуживает, чтобы его любили так, что сносит голову, никакого тумана не надо и лекарств от головокружения тоже. — У меня так ни с кем не было, — забормотал вдруг Билл. — И… — Билл. — Я не хотел, чтобы меня т-трогали. Все было быстро. Я почти… — Билл, Билл, тс-с-с. Роберт каждое слово сводил с поцелуем, словно парочку влюбленных. Как если пишешь за полночь и в текст приходят все самые лучшие слова — поцелуй от ангела-хранителя для особенно настойчивых писак. Это же так редко бывает, а тебе вот досталось. Чирикнул — возьми и будь счастлив а вдруг возьми и не бойся быть счастливым. Покааа! Билл рассмеялся. — Что? — спросил Роберт. — Что такое? Сейчас решит, что у него истерика. Влажное полотенце ко лбу, успокоительное, позвонит кому-нибудь за советом — у меня тут деликатная проблема, в общем, не знаешь, че делать, если Билл засмеялся вновь. — Да что? Роберт остановился — лишь дыхание, будто по инерции, жарило губы. — Ничего. Все… — Билл выдохнул сквозь улыбку. — Все хорошо. — Правда? Голос засветился словно — говорил же тебе, что ты светлячок, — даже самой беззвездной ночью рядом с тобой не страшно. Билл кивнул. — У меня онемели пальцы на ногах. — Он подергал ими. — Наверное, я умру. И Роберт потянулся к нему с поцелуем. Такие возвращают к жизни.

***

— Побудешь со мной? — спросил Билл. — Немного. Закрыл книгу и перекатился к нему со своей половины кровати. Роберт сел рядом, обняв его со спины. Он давно привык засыпать сам в обнимку со светом и с краешком одеяла. Билл ложился за полночь — днем учился-работал-читал-до-покрасневших-глаз, а ночью шелестел клавишами, перенося на экран сюжеты, которым не хватало места в его голове. Но между этим находилось время для них. И еще немного после того. Если бы и на сон времени побольше было. Билл в начале весны сказал, что думает взять перерыв в университетской учебе. Только как бы ни шутил насчет своих заумных литераторов и что он — моль в шкафу, учиться Биллу нравилось — Роберт это видел. Надеялся, что сам к лету найдет стажировку и Биллу не придется думать о деньгах — и Биллу не придется думать о его больной голове. Жить дорого. Сколько хочешь закатывай глаза насчет работы и как это скучно, выбора нет. Главное — где бы он ни был, вечером он вернется домой, и даже если съемную квартиру так звал с неохотой, его дом — рядом с Биллом. Билл повернулся к нему и пощупал за голень — уберешь ноги? — Я хотел спросить… — сказал Роберт, пересаживаясь, чтобы он лег между его коленей. — М? — Насчет ролей в постели. Ты хотел бы попробовать по-другому? Билл потянул паузу. — Просто мне интересно, — добавил Роберт. — Как это ощущается. Да и вообще. Почти слышал мысль, что прошмыгнула у Билла между ушей, — первую неделю, когда стали жить вместе, Билл его тронуть лишний раз боялся. Психиатры словно прикололи к нему булавками все трагедии — будто в его жизни не было ничего светлого, пока не пришли социальные службы, врачи и полицейские, которые забрали Маугли от волков. Значит, встречали ребят, с которыми в самом деле такое случилось. А это не повод для раздражения и насмешек. Роберт порой высматривал Эстер, когда ездил в Дерри, — где она теперь, хорошо ли там устроилась? Эстер ведь одна из них, наверное, сама вся в булавочных уколах. Черт, сколько в мире конченых людей, если даже Беверли носит в сумке перцовый баллончик. — Нам может быть не очень удобно, — ответил Билл, укладывая голову ему на плечо. — Из-за разницы в росте. — Но попробовать мы можем? — Ладно. — Он улыбнулся и прикрыл глаза. — Попробовать можем. Роберт наклонился — прижаться к его щеке губами — прижаться к краешку его улыбки. Билл расслабил плечи и даже навстречу не двинулся — целуй-трогай, как тебе самому по душе, мне везде приятно. Только поскребывал по бедру пальцами и постукивал своим коленом об его. Кажется, никогда не видел Билла таким довольным. Сам бы не настаивал ни на чем — знал же, что с Биллом, бывает, путаешься, словно вышел один на незнакомую улицу. Но Билл подстрекал его на объятия-поцелуи-ласки-все-остальное — только если ты тоже х-хочешь. Алви был прав насчет таблеток. Быстрая дрочка пару раз в неделю — вот и все, ему в лекарственном мороке ничего делать не хотелось. Он продирал глаза утром, глядел, как минуты стекают вниз с утра до ночи, заваливал тесты по математике и засыпал у Билла на плече в кинотеатрах. Словно подо льдом — помнил, на что способен, но не мог проломить корку, как утопленник. Словно несчастье уже определили за него. Снизить дозировку лекарств Гринсуорд отказался. Вместо этого нашел коллегу, которая была не против — не считала, наверное, что без таблеток он возьмет ружье и пойдет палить в людей. Ее звали Шерон Уильямс, и Роберт воспринял это добрым знаком, хотя от нее свои наблюдения утаил — уж больно похожи на симптом. Алви говорил, что ему идут навстречу, ведь он хорошенький юноша. Биллу Алви понравился — они пару раз виделись, когда Билл проводил его в больницу, — но он поморщил нос — слушай, просеивай его пессимизм через решето, ладно? Говорил — люди идут тебе навстречу, потому что ты хороший человек и у тебя добрая улыбка. Что ж, это неплохо — это даже с возрастом никуда не денется. Как бы там ни было, мисс Уильямс помогла ему слезть с лекарств — н-ну почти со всех — и посоветовала бегать, чтобы отдохнуть от проблем. Ничего не обещает, мол, и скорее всего это отразится на учебе-работе-отношениях — Шерон Уильямс, как и Шерон Денбро, была с ним очень тактична и не могла произнести вслух без лекарств ты никогда не доучишься, ты никогда не найдешь работу, ты оттолкнешь всех своих друзей, а Билл тебя бросит. Билл ответил — они будто пытаются сделать так, чтобы всем остальным было легче с тобой, а не чтобы тебе стало легче. Но тебе будет тяжелее, Билл. Билл пожал плечами. Лишь бы тебе помогло. Вот он и глотал свои оставшиеся таблетки. Бегал по утрам и привыкал жить с разбросанными — как мусор возле баров, что транслируют игры «Ред Сокс», да и как сами бейсбольные правила — мыслями. Учился гулять под руку со страхом полицейских автомобилей. Роберт Бобби Бо-о-обби мы о тебе не забыли мы по тебе скучаем мы в ушах — ему не впервой жить со страхами, будто черные крысы лезут из каждой тени в детском сне. Но когда становилось совсем плохо, он помнил, что Билл рядом. Знал, что может включить свет, и крысы убегут прочь. Привести бы еще Билла к мисс Уильямс. Билл бросался решать его проблемы и плевал на свои, нельзя же так — наверное, он единственный во всем штате, кто уговаривал снег лежать подольше, а солнце светить потусклее, — пускай лучше стачивает когти об его плечи. Роберт взял его за руку — большим пальцем погладил по тыльной стороне ладони. — Ты не хочешь побыть один? — Сейчас? — Вообще. Просто я подумал. Мы все время здесь вместе. Я же знаю, какой ты интроверт. — Мне тебя не хватает, — ответил Билл. Сжал его руку — не сильно, точно верил, что все равно друг за друга удержатся. В этой квартире куда ни ступи, уткнутся носами. Сам против компании не возражал. Скучал лишь по тому, чтобы утром выйти с чашкой кофе — на влажную от росы траву голыми пятками — и поглядеть на небо. — С тобой в моей жизни все лучше, — пробормотал Билл, словно выбалтывая секреты во сне. Роберт коснулся губами его века. Сболтнул тайну в ответ. — Наше знакомство — лучшее, что со мной случилось. Билл улыбнулся. — Что? — переспросил Роберт. — Думаешь, у меня в жизни все так плохо? Думаешь, мне не с чем сравнивать? — Да не-ет, нет. — Билл повернулся и обхватил его ладонь крепче. — Я не смеюсь над тобой. Я… Просто мне приятно это слышать. — Ты не понимаешь, — настаивал Роберт. — Я всю жизнь думал, что какая-то высшая сила выбрала меня, потому что я особенный. С этим сложно соревноваться. — Я понял. Я п-правда… Я не смеюсь. Билл прижал руки к груди, и Роберт хохотнул сам — поцеловал его в висок, чтобы не переживал — я же шучу, я и от пары шуток не рассыплюсь. Наверное, четырнадцатилетний Роберт им обоим бы не поверил. Разве что в ту ночь, когда они с Биллом сидели на крыльце и Билл берег свою поврежденную руку, — он бы понял. Он сказал, что ненавидит Билла. Тот ответил, что это взаимно — майн фройнд — и поделился с ним единственной шоколадкой, вытирая слезы с опухших глаз. Он все детство не мог заслужить одобрения — да даже теперь голоса в голове им вечно недовольны. А тут впервые почувствовал, как его любят просто потому, что он есть. — Может, будем спать? — спросил Билл. — Читать не будешь? — М-м. — Он хлопнул ладонью по обложке книги. — Не хочу. — Выключишь свет? Билл прицелился. Бросил книгу на тумбочку — моргнуть от хлопка — книга зацепила выключатель, и светильник погас. Пару мгновений они слушали, как подбитый карандаш катится — медленнее медленнее тише-тише-тиш — затих. Свалился на пол. — Потом подниму, — сказал Билл. — Хороший удар. — Должно же и мне иногда везти. Роберт потянул его за собой — обхватил губами краешек уха и мягко катнул кольцо пирсинга под языком. Билл отвернул одеяло, и они — не расцепив рук-ног — укрылись вместе во тьме, где даже очертаний нет. Лишь прикосновения. Поглаживания по шее — по позвонкам — переплетение костлявых ног и гладкая кожа с зацепками ранок на плечах под ладонью. Забываешь, где чья — словно так и было задумано и они восстановили верный порядок вещей. Говорили ведь не привязываться — Гринсуорд и мисс Уильямс говорили — но иначе он не мог. Как ему жить, если не доверять любимому человеку, если нет места, где им будет хорошо вдвоем, и если каждый день думать, что его могут выбросить, точно поломанную мебель? Он готов был рискнуть. Билл поцеловал его в шею. — Роб? — Что? — Я тоже хотел спросить. — Давай. — Мы еще будем друзьями? — Ну да. А чего ты спрашиваешь? Опять завернул в лабиринт темных переулков в его голове. Нелегко выбраться, даже если держишь ключ в руках — Билловы рассказы, которые изучал, словно заблудившийся разглядывает под светом фонаря карту. Но с другим человеком не было бы так интересно. У Билла красивая душа — если ему довериться, он сам возьмет за руку и по пути домой тихонько расскажет все секреты, познакомит с историями, которые пока еще прячутся здесь, — заслушаешься, времени в дороге совсем не заметишь. — Просто когда мы переспали… — ответил Билл. — Я не знаю, как объяснить, кем мы будем друг другу. — Тебе обязательно объяснять? — Наверное… — Он вновь запнулся. — Наверное, нет. Изв-вини, если это звучит смешно. — Ничего смешного. Если тебе это важно. Билл учился приманивать слова и подкармливать ими писательские мечты, гладить свои грезы по шерстке — объяснять то, чему объяснения требуются, и молчать, когда они не нужны. Может, и со своим талантом, и с собой у него когда-нибудь подружиться выйдет. Может, и его заблудший в чужом мире друг, у которого язык костенеет на слове дом, найдет себе новое занятие по душе. И если Биллу не сложно обнимать его, когда ему страшно, значит, ему не сложно повторить. — Мы всегда будем друзьями. — Думаешь? — Конечно. Билл поцеловал его в ключицу. Подвинулся ближе, словно они зацепившиеся друг за друга хвостами мыши — подоткнули одеяло под ноги. — Спокойной ночи. Спокойной ночи тебе. Роберт закрыл глаза — носом у его макушки. Сонливость пришла быстро, точно приливная волна, и он моргнул разок, чтобы задержать стекающий по минуте день — запах тепла и дома под одеялом, близость, от которой пальцы на ногах немеют, — интересно, а Билл тоже в детстве верил, что, если засыпаешь рядом с кем-то, обязательно встретишься с ним во сне? Я буду тебя ждать — прошептал Роберт одними губами. Сегодня о кошмарах можно не тревожиться.