Кровавый Бриллиант

Мэтт просто смотрел на эльфа, ничего не предпринимая, и тот стоял около двери, не двигаясь. Когда же главарь мятежников сделал маленькое движение вперед, эльф сразу сделал к нему ответный шаг, словно одобрял сближение. Мэтт не увидел в этом жесте ничего дружелюбного. Он не обманывался на счет природы своего гостя и сложившихся между ними отношений. Понадобилось лишь несколько раз моргнуть, чтобы зрение перестроилось и позволило видеть больше, чем могут обыкновенные человеческие глаза. Тогда Мэтт сразу же увидел магическое поле, находящееся вокруг эльфа, способное уничтожить все, с чем столкнется его обладатель. Именно с помощью своего поля, невидимого для людей, лесные тени и воздействовали на реальный мир, убивали нежданных гостей на своих полянах и творили свою жуткую магию. Эльф, приблизившийся к Мэтту, собирался задействовать смертоносную силу на всю катушку. У Мэтта было внушительное преимущество перед всеми, кто когда-либо пытался противостоять эльфийской магии: он видел ее. Для изменившегося зрения магия выглядела, как прозрачная, слегка волнующаяся гладь, будто эльф стоял в пузыре воды. Такой вид сохранялся, пока магия не переходила в наступление, а просто существовала, никому не причиняя боли. Зная, где находятся границы невидимого поля, было куда проще избегать его касания и оставаться в стороне от опасной зоны. Эльф замер, устремив на Мэтта свое непроницаемо-черное лицо, лицо тени. Никакого выражения на нем не было, и тонкие эльфийские ноги оставались неподвижны, даже не пытаясь открывать свои намерения в танце. Становилось невозможно понять, что существо собирается делать. Мэтт предусмотрительно не спускал с него глаз. Он заметил изменения в поле – от эльфа как будто прошла волна, всколыхнувшая спокойную поверхность невидимой и неосязаемой «воды» вокруг него. Волна легко вышла за пределы поля и безжалостно хлестнула по Мэтту, заставив его согнуться от боли. Он распрямился почти сразу же, небрежно вытирая ладонью выступившую на губах кровь. Этот эльф единственный, кто мог превращать свою силу в «волны», все более рассеивающиеся от расстояния, но все равно отлично действующие даже за пределами магического поля. Это противоречило природным законам. Эльф, стоящий перед Мэттом, являлся настоящим уродом, выродком, позором своего рода. Он не должен был родиться на свет и уж тем более вырасти, став обладателем невероятной силы. Мэтт хотел использовать эту силу для спасения мира. Эльф собирался прикончить Мэтта за глупую ошибку в далеком прошлом, не затрудняя себя никакой помощью. – Хочешь подраться? – спросил Мэтт, чувствуя вкус собственной крови, затопившей рот. Он давно уже хорошо изучил «волны» и ту опасность, что они несут. Первая всего лишь порождает трещины на сосудах, устраивая мелкие кровотечения внутри тела. Вторая наносит вред органам, заставляя их пожирать плоть вокруг себя или друг друга, если «сосед» находится поблизости. Следующая волна разрывает артерии и вены, наполняя тело неуправляемыми потоками крови. Четвертая приканчивает жертву. Нужно постараться не довести дело до собственной смерти. Эльф без всякого предупреждения запустил новую волну. Мэтт взлетел по лестнице практически до самого второго этажа, так что волна, прошедшая понизу, не зацепила его. Прежде, чем в голову эльфа пришла идея подняться за своим противником, Мэтт вернулся на первый этаж, легко перемахнув через перила лестницы, не боясь высоты падения. До того, как эльф успел нанести следующий удар, мужчина добрался до стола и оставленной на нем кружки с травяным отваром. Схватив ее, он выплеснул напиток на эльфа, облив его черный силуэт зеленоватой жижей, уже не раскаленной, но все еще вполне горячей. Такое смехотворное нападение, вроде бы, не могло причинить эльфу никакого вреда и достигнуть нематериального тела в силу его проницаемости, но подействовало впечатляюще: эльф затряс остроконечной головой, стряхивая с нее капли, и сделал шаг назад, утратив всякое желание к бою. Сара знала, где и как собирать свои травы. Мэтт метнулся на кухню, к отложенному мешочку, внутри которого хранились необходимые ингредиенты для заваривания отвара. Он мог бы здорово оглушить тварь с помощью запаха этих трав, но их эффекта все равно хватило бы ненадолго, просто для маленькой форы во времени. Последующий эффект был куда важнее, но пришлось бы дожидаться рассвета. Эльф, уже отделавшись от выплеснутой на него жидкости, направился за Мэттом в кухню, подпрыгивая на острых концах своих ног. Мэтт едва успел вытащить из шкафа мешочек с сушеными травами, заготовленными Сарой, когда дверь кухни разлетелась на мелкие загнутые щепки, столкнувшись с магическим полем эльфа. Высыпав немного сушеных трав к себе на ладонь, Мэтт швырнул их в своего противника, уже запустившего вторую «волну» для уничтожения неприятеля. На тесной кухне от нее было не увернуться, так что Мэтту пришлось согнуться к полу, схватившись обеими руками за живот. Болело вообще во всем теле. Он не мог стоять прямо. Боль была невыносимой, а повреждения, нанесенные внутренними органами – разрушительными, но Мэтт все же нашел в себе силы разогнуться и проскользнуть мимо эльфа в дверном проеме. Целебные травы подействовали, как надо, на короткое время сделав магию твари безопасной. Мэтт, пробравшись рядом с замершим эльфом, отправился к входной двери, прихрамывая на обе ноги. Кажется, коленные чашечки как-то неправильно вросли в суставы. Впрочем, все равно. В легких появилось множество дыр – они нанизали самих себя на ребра, и теперь при каждом вдохе подбрасывали в рот и нос целые потоки крови. Мэтт старался дышать пореже, не ощущая особенной потребности в кислороде. Организм умирал. Сейчас все, что он мог сделать – лишь продлить его агонию. Мэтт успел выбраться из дома до того, как эльф запустил по нему третьей волной, превратив тело в подобие надувного шарика, наполненного кровью вместо воздуха. После этого Мэтт сделал еще несколько шагов от крыльца, прежде чем тело перестало слушаться и опрокинуло его на землю. Эльф, появившийся на пороге, приготовился к заключительной, четвертой волне. – Оставь его в покое! – внезапно вскрикнул голос Сары с лестницы на второй этаж. Она только что закончила приводить в порядок Аластора, и, должно быть, просто ужасно устала. Но увидев эльфа, ее серо-зеленые глаза загорелись и не собирались потухать. Если это было необходимо, она была готова к драке. Эльф развернулся к ней, хотя никакой разницы в его внешности не произошло – спина и перед существа не отличались друг от друга, и ему не требовалось совершать видимого разворота, чтобы посмотреть позади себя. Сара, тем не менее, отметила изменения, недоступные обыкновенному человеческому взгляду, и криво улыбнулась. – Ну что, потанцуем, племянничек? Эльф ничего ей не ответил, но сделал несколько скользящих, танцующих шагов. Прочитав по этим движениям переданное эльфом сообщение, Сара спустилась с лестницы и прошла немного по гостиной, приблизившись к входной двери и твари перед ней. Она, несомненно, видела валяющегося на земле Мэтта и знала, насколько ему нужна помощь, а потому не собиралась медлить или отступать. Эльф запустил по Саре волной, но она не позволила смертоносной силе достать себя, блокировав ее собственным магическим полем. Этот способ годился лишь для отражения самых первых ударов – пришелец имел куда большую силу, а потому достаточно быстро «проламывал» установленную защиту. Сару это не смущало. Она обошла эльфа, удерживая его магию, и сбежала по крыльцу к валяющемуся на земле Мэтту. – Как можно быть таким дураком? – шепотом спросила девушка, но он знал, что она на самом деле не злится. Отражение волн собственным полем было опасно бесконтрольным выскальзыванием, а эльф, надо думать, только этого и добивался. Сара хорошо держалась, не позволяя выгнать себя из человеческого тела, а вот Мэтт с такой задачей не справлялся. Пока эльф пытался пробить поле Сары, она опустилась около Мэтта на колени и провела самую быструю процедуру лечения, на которую была способна: пару раз взмахнула руками, создавая в воздухе начертания таинственных рун, скрывающих свое значение от всех, кроме нее самой, и строго взглянула на главаря мятежников: – А теперь постарайся не двигаться хотя бы двести секунд. Твоему телу требуется время для восстановления. Что бы ни случилось… Не вмешивайся. Проговорив свое предупреждение, она распрямилась и отбежала в сторону от Мэтта, отвлекая эльфа на себя. В ночной темноте, занимающей все улицы, было достаточно места для битвы. Новая волна едва не пробила «щит» Сары, подсказывая о его скором падении, и девушка наконец взялась за битву серьезно. Мэтт наблюдал за ней, не двигаясь, как она и говорила, почти не дыша и не моргая. Сара была великолепна. Она превосходно управлялась со своим защитным полем, разделяя его на части, разбрасывая вокруг себя, как что-то вполне осязаемое. Если эльф бил ее «волной», девушка поворачивалась к нему боком, ставя защиту лишь на одну сторону, а когда он подходил поближе, чтобы достать до нее краем поля, она подпрыгивала в воздух, нередко – невероятно высоко, используя в качестве опоры участки своей магии, помещенные в пространстве наподобие невидимых платформ, таких маленьких, что их хватало лишь на одно касание носком туфли – после этого они исчезали, возвращаясь к общему поредевшему полю, снова вливаясь в его структуру. Но Саре этого было достаточно. Эльф не мог до нее добраться. Он тратил свои силы впустую, запуская в нее одну волну за другой, пытаясь подобраться поближе, играя в бесполезные догонялки. Сара была неуловима. Ее силы, к сожалению, подходили к концу с каждым удачно сделанным прыжком, а любое отделение магии от общего поля увеличивало вероятность выскальзывания. Эльф, гоняющийся за ней на своих остроконечных ногах, все это отлично понимал. Его мощи, кажется, не было предела. Он генерировал волны почти без перерыва, нисколько не утомляясь, хотя это требовало огромного расхода энергии. Сара сумела увести его достаточно далеко, чтобы основная сила волн не добиралась до Мэтта, но он все равно чувствовал слабые отголоски враждебной магии, докатывающиеся до него. Это замедляло восстановление тела и принуждало его оставаться зрителем дольше, чем ему бы хотелось. Мэтт не стал бы «жертвовать» собой напрасно, если бы это не имело никакого смысла: хотя обсыпание сушеными травами не принесло видимого результата, оно имело куда большие последствия, чем с первого взгляда казалось. Пусть магия эльфа и вернулась после этого в норму, он должен был бесследно испариться с рассветом. Обычно солнечный свет не причинял лесным существам вреда, они просто не любили его, но, если эльфы привязывали себя к человеческому телу, травы заставляли их возвращаться. А этот эльф определено имел людское тело. Сара уже почти закончила свой бой: по ней попала одна из волн, сбив прямо в воздухе, и теперь она дышала тяжело, сквозь зубы, иногда отплевываясь прозрачной кровью. Сара могла бы выскользнуть, но это ничего бы не решило. Эльф-выродок не мог причинить ей вреда, когда она находилась в своем изначальном облике. Он преследовал целью прикончить ее человеческое тело, заставив тратить время и силы на создание нового. Это, несомненно, вывело бы Сару из игры на какое-то время, снова позволив негодяю действовать, как ему хочется. Он был кукловодом, дергающим за нити, плетущим заговор, преследующим цель уничтожить род Блоу и разбить всех Бриллиантов. То, что может быть расколото, должно расколоть. Кто дал тебе подобное право? Мэтт приподнялся. Тело медленно восстанавливалось само по себе, возвращая органам целую, положенную структуру, сращивая порванные сосуды и вены. Он почти вернулся к жизни. Медлить и ждать полного заживления не следовало. Нужно было отвлечь внимание эльфа на себя и спасти Сару. До рассвета осталось не так уж и много. Руки и ноги болтались, будто их ничто не держало, и управление собственным телом походило на игру в куклы, где ребенок держится лишь за центр игрушки. – Эй, ничтожество! – со всей силы заживших легких крикнул Мэтт, повернувшись к эльфу, – Думаешь, нападать на девушку – это честно? Эльф развернулся к нему, отвлекаясь от Сары. Тонкие ноги передали Мэтту сообщение в быстром танце: «Ты сможешь остановить меня, дорогой братец? Давай посмотрим, на что ты способен». Эльф никак не пошевелился, но Мэтт все равно понял, что «взгляд» существа переместился к окнам второго этажа, туда, где находился Аластор. Наверное, человеческое лицо отразило проснувшийся в душе ужас, потому что эльф бегом устремился к распахнутой входной двери, подпрыгивая на самых кончиках своих острых ног. Он пробежал мимо Мэтта, не причинив ему никакого вреда, полностью отдавшись своей новой цели. Мэтт бросился в дом за ним, спотыкаясь, не ощущая собственных рук и ног, прерывисто дыша от сковавшего грудь ужаса. Он не обращал внимания на то, что двигается криво и странно, таща себя наверх одним усилием воли. Ничто не имело значения. Нужно было остановить эльфа до того, как тот причинит Аластору вред. Аластор открыл глаза, чувствуя некоторое удивление от того, что уже пришел в себя. В комнате царствовал полумрак. Похоже, все еще была ночь. Та, в которой он спасал сестру? Следующая? Он сел на постели и почти сразу же почувствовал боль в грудной клетке. Опустив глаза на свою расстегнутую рубашку, Аластор нашел непонятные следы на собственной коже, будто кто-то выводил таинственные рисунки, не имеющие для него смысла. Не решаясь притрагиваться к рунам, узнав целительную магию, Аластор просто застегнул рубашку и встал с кровати. Чувствовал он себя паршиво. Шатало во все стороны – видимо, от потери крови. Аластор не дошел до двери, когда она разлетелась на мелкие деревянные щепки, загнутые, скрученные, как древесная стружка. Эльфийская магия. Самая страшная магия на свете. Он отступил назад, лихорадочно продумывая путь отступления. Нужно было оглянуться, выясняя, нет ли позади окна, но Аластор не мог отвести взгляд от остроконечной фигуры тени, зашедшей в открытую комнату после уничтожения двери. Эльф ступал осторожно, почти танцуя, но наследник Блоу не мог понять передаваемых им сообщений. Голова кружилась от страха, сердце прыгало в груди, все тело покрылось мурашками. Аластор дрожал, все больше отдаваясь панике. Только не такая смерть. Сладив с собой, он отступил назад, не позволяя эльфу подойти вплотную. Тот медленно наступал, словно издеваясь. У черной фигуры не было никаких эмоций, не было слов, не было крови, чтобы направить магию против нее. Аластор оказался полностью беззащитен. Он дошел до стены и уперся спиной в ручку окна, будто предлагающую повернуть себя и поскорее выскочить в ночь. Второй этаж… Не высоко, конечно, но все еще можно что-нибудь сломать… Аластор, заведя руку себе за спину, не отводя глаз от приближающейся твари, повернул оконную ручку, не глядя. Он не находил сил развернуться. На пороге комнаты появился Мэтт. Мужчина дышал тяжело, но как-то постоянно, будто без перерыва, не закрывая рот в судорожных вдохах. Глаза, поделенные на две половины, поднялись на эльфа, обошли его и остановились на Аласторе, замершем около окна. Это произошло всего на мгновение, так что уже через секунду Аластор подумал, что воображение сыграло с ним дурную шутку: глаза Мэтта сделались прозрачными полностью, утопив в себе и зрачок, и радужку, не оставив ничего, кроме светлого голубовато-жемчужного оттенка. Но стоило только моргнуть, как все вернулось в норму, если поделенные надвое глаза можно обозначить, как «норма». Мэтт распрямился, хотя это далось ему с ощутимым трудом. Эльф не поворачивался к нему, но, несомненно, чувствовал присутствие постороннего, и, кажется, ждал, что тот собирается делать: тонкие ноги стояли на месте, больше не совершая прыгающих шагов к Аластору, вся черная фигура замерла в ожидании движений нового действующего лица. – Не смей его трогать, – громко сказал Мэтт, перестав смотреть на Аластора, сосредоточившись на эльфе. Эльф «развернулся» к нему, на миг исчезнув, а потом появившись в своем «боковом режиме» будто хотел видеть обоих своих противников одновременно или не мог выбрать, на кого именно смотреть. Ноги сплясали короткий насмешливый танец. Мэтт не стал больше ничего говорить. Приложив обе ладони к груди, почти туда, где, захлебываясь в крови, кувыркалось сердце, он сделал необходимое мысленное усилие и развел руки в стороны. Между ними, прямо в воздухе, появился маленький прозрачный шар. Эльф дернулся в сторону, но почти сразу же замер, окаменел, потерял всякую возможность к нападению или побегу. Аластор, задержав дыхание, смотрел на маленький прозрачный шар между руками Мэтта, уже начавший медленно расти. Он просто не мог в это поверить. Невозможно. Кто-то ошибся в счете? Они все ошибались? Или есть то, чего он не знает? Потрясение не давало ему никакого шанса обдумать собственное положение, всю опасность оставаться здесь: сейчас Аластор рисковал своей жизнью больше, чем когда-либо. Наполовину прозрачные глаза Мэтта поднялись на него. – Беги. У тебя мало времени. Опомнившись, Аластор развернулся к окну и едва не вырвал раму из стены дома, с такой силой распахнул ее от внезапно проснувшегося страха. Прохладный ночной ветер из открытого окна сразу же ударил по рукам и лицу, просочился под тонкую ткань рубашки, выбил из груди дыхание. Аластор не оборачивался. Внизу его поджидала лишь ночь и ничего больше, но все было предпочтительнее смерти. Выскользнув в окно, он за мгновение пережил короткое падение и почти сразу же вскочил с мостовой, на которую свалился. Одну ногу кольнуло болью, но сейчас Аластора не остановили бы даже тысячи воткнутых игл. Никакая боль не имела значения. Он бросился в темноту, в самую ночь, не разбирая дороги, не имея никакой цели, кроме как убраться от дома как можно дальше. Аластор пробежал совсем немного, когда встретил Сару, что-то бормочущую себе под нос. Не заморачиваясь объяснениями, он просто схватил ее за руку и потянул за собой, не прерывая бега. Недавняя большая кровопотеря и едва не подвернутая нога давали о себе знать, так что Сара вполне успевала, хотя и часто начинала кашлять в кулак. Скорость казалась Аластору недостаточной. Они должны были оказаться на безопасном расстоянии, когда Мэтт выпустит из-под контроля свою силу… Но Аластор ничего не мог с этим поделать. Он тащил Сару вместе с собой, убегая напрямик, не сворачивая, пытаясь придать своим уставшим ногам силы. Сара дышала все тяжелее с каждой секундой, а через пару минут побега уже хрипела, будто что-то все сильнее забивало ей горло. Аластор не думал об этом. Когда Сара стала отставать, он дернул ее за руку, несомненно, сделав ей больно, но не отпустил ладони. – Дальше? – хрипло, едва не давясь кровью, спросила она. – Дальше! – ответил Аластор, ничего не объясняя. Он уже становился свидетелем этой силы. Он знал, что может случиться. Это не будет больно, скорее всего, нет. Слишком быстро. Но умирать все равно не хотелось. Сара продолжила бежать, хотя ноги под ней подгибались, делая неровные, неправильные шаги. Она постоянно оборачивалась назад, словно могла разглядеть что-то в темноте, которую они оставляли позади. Видимо, могла. Через сорок секунд после окончания их диалога она на секунду остановилась, а потом повалила Аластора на землю, закрыв его собой: – Ложись! Он хотел с ней поспорить, но уже в следующую секунду услышал низкий гул, все более нарастающий, отдающийся в самой земле тяжелой вибрацией. Почему-то вспомнилась вампирская королева, прячущаяся в колодце, но сейчас ощущения были намного сильнее. А ведь они находились за несколько кварталов от эпицентра. Аластор зажмурил глаза и сжал уши руками, до боли, не обращая внимание на дрожащие от усилий пальцы. Звук взрыва мог напрочь лишить слуха. Невероятная сила. Вибрация усилилась настолько, что уже свалила бы с ног, если бы Аластор не лежал, вплотную прижатый Сарой к мостовой. Оконные стекла во всем городе откликнулись встревоженным звоном, вещи в домах стали падать и двигаться сами собой, послышались испуганные крики проснувшихся людей. Аластор не мог слышать этого с зажатыми ушами, но взрыв не пропустил. Когда землю стало трясти так сильно, что ближайшие дома заплясали на своих местах, будто внезапно обрели тонкие ноги, гул, стоящий в воздухе, внезапно превратился в вой, такой громкий, что ворвался в голову и стер мысли Аластора. Все окна и другие хрупкие вещи в городе уничтожились мгновенно, превратившись в простую пыль. Вой нарастал до тонкого визга, сводящего с ума, а потом внезапно прекратился на самой высокой ноте, будто исчерпал сам себя. Настало обманчивое спокойствие. Оно продолжалось несколько миллисекунд, за которые Аластор едва успел подумать, что остался последний аккорд. Последним «аккордом» стал грохот, образованный больше не самим взрывом, а треском, стоном, скрипом домов, сложившихся горами досок, металла и камня, рухнувших с такой непринужденностью, будто части целого ничто никогда не держало вместе. Дома рухнули почти во всем городе, уцелели лишь единицы на самых окраинах. Те, что стояли ближе всего к эпицентру взрыва, в кварталах, недавно покинутых Аластором и Сарой, не стали ломаться и падать – их стерло в порошок, независимо от материала, смешав между собой и древесную пыль, и каменную, и костяную, оставшуюся от погибших внутри людей. Боль? Эта сила была определенно быстрее боли. Аластор не знал, как ему и Саре удалось остаться такими везунчиками – дома вокруг них попадали на мостовую, разбросав вокруг себя кучи острых обломков досок и камня, разлетевшихся по сторонам с такой скоростью, что они легко могли пробить насквозь человеческое тело. Сара, прикрывшая Аластора своим защитным полем, ни о какой удаче не думала. Она пыталась отдышаться. Легкие заполняла кровь, но это не было важным. Не верилось, что Мэтт задействовал такую силу ради спасения мальчишки. Аластор, несомненно, являлся единственным ключом к обнаружению человеческого тела кукловода, но его жизнь не стоила таких разрушений. Может быть, она недостаточно знает того, кто, как кажется, прожил под ее боком всю свою сознательную жизнь? Или общение с людьми так, до неузнаваемости, изменило его? Аластор, справившись с головокружением, таким сильным, что оно мешало управлять телом, столкнул Сару с себя и сел на мостовой, отыскивая в себе силы подняться на ноги. Тяжелая пыль, поднявшаяся от рухнувших домов до самого неба, мешала дышать и что-нибудь видеть, отсрочивала рассвет. Аластор поднялся на ноги, и побрел, шатаясь, назад, в том направлении, откуда они недавно бежали, спасая свои жизни. Он шел медленно, но очень целеустремленно, даже не думая останавливаться, так что вскоре Сара потеряла его за сплошной пылевой завесой, похожей своей плотностью на туман. Сама девушка осталась сидеть на растрескавшихся камнях мостовой, даже не пытаясь вставать. Что она могла? Следовало привести себя в порядок, пока ей еще удавалось удержаться в своем теле. Щурясь на парящую в воздухе пыль, такую легкую, что она даже не думала приземляться, Сара принялась чертить в воздухе руны своими дрожащими, запачканными прозрачной кровью пальцами. Аластор шел, спотыкаясь, разгоняя руками пыль, если встречал ее слишком плотное скопление, и совершенно не вел счет времени. Каждый шаг казался одним из многих. Его возвращение не имело конца. Он шел до тех пор, пока не провалился по колено в первую пылевую кучу, оставшуюся от полностью уничтоженного дома. Места с целыми домами закончились. Если он хотел пробраться дальше, следовало пробивать себе дорогу через пылевые горы. Сил на магию не осталось, да и он не видел вокруг никого живого – сплошное серое покрывало во все стороны, куда не посмотри. Выдернув ногу из пылевого плена, Аластор сделал шаг назад. Он не мог предсказать дальнейший путь. Ему никогда прежде не случалось возвращаться к месту катастрофы, а потому он понятия не имел, что ожидает его там: пыльные горы в человеческий рост или неравномерный слой до пояса, уже наполовину растащенный ветром. Но Аластор должен был это узнать. Дышать пылью, в любом случае, было опасно. Она забивалась в легкие и оседала там, делая каждый вдох еще более тяжелым, чем предыдущий. Осев внутри тела, пыль рисковала остаться в легких навсегда, принеся в будущем проблемы со здоровьем. Аластор отлично понимал все это. Он не был идиотом. Оторвав от своей рубашки единственный целый рукав, принц замотал им лицо наподобие шарфа или грубой маски. Дышать стало тяжелее, но он не видел другого способа. Убедившись в том, что ткань держится достаточно крепко и плотно, Аластор пошел на штурм первой пылевой кучи. Его худшие подозрения не оправдались: высота гор редко достигала плеча, не говоря уже о том, чтобы погрести его с головой. Ветер, поднятый силой взрыва и вполне свободно гуляющий по опустевшим улицам, подхватывал с собой легкую пыль и уносил ее вверх, в постепенно светлеющее небо. Приближался рассвет. Аластор потратил огромное количество времени, преодолевая все пылевые завалы, так что добрался до нужного ему места одновременно с тем, как с двух концов горизонта стал пробиваться слабый свет обоих солнц. Они вставали одновременно, с почти неощутимым временным разрывом, но их свет одинаково тонул в облаке пыли, собравшемся над городом. Несмотря на рождение нового дня, город оставался погружен в полумрак. Аластор остановился, размахивая руками, едва устояв на краю земляной воронки, уходящей вниз на высоту пяти человеческих ростов. В самом ее центре когда-то стоял дом Сары; теперь туда сносило всю пыль, отпущенную ветром в воздухе. На дне воронки, куда ветер почти не совался, собрался самый большой пылевой завал, не имеющий особенной формы. Аластор поправил рукав на лице и сделал глубокий вдох. Скольжение по припорошенному пылью земляному склону угрожало придать ему скорости и полностью погрузить в пылевую кучу при соприкосновении с ней. Он не собирался отступать перед такой мелочью. Наследнику рода Блоу незачем бояться какой-то пыли. Это даже не грязь. От нее и мыться не придется. Отряхнешься и все… Аластор посмотрел вниз, сел на краю воронки и свесил внутрь нее ноги. Ему не потребовалось времени, чтобы решиться – он просто оттолкнулся от края руками и отправил себя в скользящий путь вниз. Приземление получилось очень мягким – пыль приняла его в свои объятия, погрузив с головой, затащив глубоко внутрь себя, к самому дну воронки. Вынырнуть из нее никакой возможности не было: она не имела плотной структуры и не позволяла «всплыть» наружу. В отличие от воды, пыль не позволяла оттолкнуться руками, оставалось лишь разгонять ее в стороны, заставляя пылевую гору обрушиваться внутрь, побольше поднимаясь в воздух. Так можно было «выкопаться» из нее наружу и дать себе немного воздуха. Искать кого-то в громадном пылевом завале не представлялось возможным. – Мэтт! – позвал Аластор, разогнав вокруг себя пыль, растолкав ее по сторонам. Он не видел ничего, кроме пыльных завалов перед собой. Они не могли никого раздавить в силу своей легкости, но ничто не мешало им забиться в легкие и остановить дыхание. – Мэтт, ты слышишь меня? Несмотря на невероятное количество человеческих жертв, с которым город встречал наступающий день, главарь мятежников не должен был оказаться в списке погибших. Это основывалось не на тайных надеждах Аластора или его вере, а на вполне проверенном факте: ужасная сила, принесшая так много разрушений, не стала бы убивать своего обладателя. Она сохраняла ему жизнь даже чудом. Теперь Аластор снова хотел в этом убедиться. Ему понадобилось перерыть пылевую кучу вдоль и поперек, порядочно наглотавшись пыли, надышавшись ей даже через свою импровизированную повязку, но в конце концов Аластор все же был вознагражден за свои усилия. Сначала, как и полагается, он обнаружил край ботинка, впоследствии обернувшийся ногой, а потом основательно закопался в пылевой завал и извлек из него Мэтта, целого, с небольшими, можно сказать, легкими повреждениями. Главарь мятежников даже дышал, хрипло, через пыль, и основательно закашлялся ею, когда оказался на свободе. Аластор подождал, пока Мэтт посмотрит на него, и убедился в ярком ультрамариновом цвете его глаз. Надо полгать, все в порядке. Осталось лишь придумать, как выбраться на поверхность, пока их не занесло пылью… Но для начала он все же спросил, глядя куда-то в сторону, сосредоточив свой взгляд на бесконечной серости вокруг: – Почему ты ничего не сказал мне? – А ты думаешь, о таком следует рассказывать при первом знакомстве? – спросил Мэтт, сразу же прервавшись на кашель. – Привет, меня зовут Мэтт, я главарь мятежников, и, кажется, Бриллиант… – Ты точно Бриллиант, – сказал Аластор, по-прежнему не глядя на него. Следовало еще о стольком спросить, столько выяснить, но он не находил в себе силы заговорить снова. Просто сидел и смотрел в сторону, наблюдая за узорами на пыли, складывающимися от редких порывов ветра, посещающих дно воронки по ошибке. Слова не шли, пускай даже он знал, что спросить. Все казалось неважным. – Прости, что скрывал от тебя что-то настолько важное. Если бы я с самого начала знал, что ты Аластор Блоу… – Это не имеет значения, – прервал его принц. Только не дурацкие оправдания. Так можно и на драку нарваться, а кататься по пыли не очень-то и хотелось... – Я хотел познакомиться с Аластором Блоу… – снова начал Мэтт. – Заткнись! Я сказал: заткнись! Я не желаю это слышать! – Аластор повернулся к нему, не обращая внимания на то, что рукав, прикрывающий половину его лица, съехал на шею, а потом упал куда-то в пыль. Он все еще пытался осознать, что все эти дни находился рядом с Бриллиантом. Это казалось невозможным. Невероятным. Переходящим всякий логический предел. Восьмой Бриллиант… или он что-то упускает? Мэтт, явно не собирающийся униматься, открыл рот, очевидно, надеясь снова приняться за объяснения по поводу того, зачем ему нужна информация о Бриллиантах и что изменилось бы, знай он, кто перед ним. Слушать это не было никаких сил. Аластор подвинулся к нему по пыли и, схватив за воротник истерзанной рубашки, подтянул вплотную к своему лицу. – Я уже сказал, что не собираюсь помогать тебе, плевать, кто ты, понял? Я тебе ничего не должен, даже за свое спасение. Мэтт смотрел в фиалковые глаза, ничего не отвечая, пока Аластор говорил с ним. Когда же все слова кончились, ультрамариновый взгляд, помимо воли своего обладателя, соскользнул на вздрагивающие губы принца. Аластор не сопротивлялся поцелую – наоборот, притянул Мэтта к себе еще крепче, обнял его обеими руками за шею, не желая отпускать, и на какое-то время забыл обо всем, что требовало внимания к себе. Не имело значения, что они находятся в проклятой земляной яме, наполненной пылью, что им обоим пора выбираться, что надо как-то решить проблемы с Бриллиантами, найти Сару и убраться из поверженного города. Весь мир остался где-то снаружи, за границей закрытых век, и никак не мог побеспокоить. Аластор ненавидел это чувство. Он ненавидел это тепло, расползающееся внутри тела, словно в груди вставало собственное маленькое солнце. Ненавидел потребность в этом и нежелание отпускать Мэтта. Все это было не для него, не принадлежало ему. Аластору никогда не нравились парни. Ему не нравились девушки. Ему не нравился никто. Он ненавидел их всех поголовно. Каждого идиота и идиотку, бесполезные жизни, годные лишь для того, чтобы удовлетворять его физиологические потребности или быть принесенными в жертву. Он использовал их, чтобы доказать собственное превосходство, подняться за счет падения других. Его никогда не интересовали чужие чувства, не терзала совесть за разрушенные жизни, разбитые сердца и перемолотые в куски надежды. Аластор всегда знал, что он – особенный, лучше, чем все другие. Богатый, красивый, наделенный властью и магией, превосходящий всех и во всем. Если кто-то казался ему чуть более совершенным, чем он сам, Аластор ломал этого человека. Переспав с его девушкой или женой, переспав с ним самим, если это было ему особенно противно, отняв у него все: имущество, работу, родных и любимых, все права на жизнь. Никто не должен был превосходить несравненного Аластора Блоу. Именно поэтому сильнее всего он ненавидел Бриллиантов. С их безграничными возможностями. С их подавляющей мощью. С их задранными подбородками и взглядами, всегда смотрящими свысока. С их предназначением спасти мир. Если миру суждено погибнуть, пусть он издохнет, пусть небо упадет, солнца спалят землю, все человечество и прочие твари сгорят в огне. Никто не может спасти мир. Никто не может быть лучше Аластора Блоу. У Аластора не было слабостей. Да, он был готов поставить на кон жизнь, спасая свою бесполезную сестру, но лишь потому, что никто другой не должен был спасти ее. Он был готов умереть ради шоу, ради чистой показухи, впечатляя всех своими возможностями. Но ради кого-то другого, чужого, незнакомого ему, какого-то странного, чокнутого придурка… Если Аластору встречались люди, к которым его влекло, он всегда отделывался от них с жестокостью, куда большей, чем проявлял по отношению к своим врагам. В этот же раз все зашло слишком далеко. Он поддался слабости, как самый обыкновенный человек, как один из тех, кого не уставал презирать. Следовало покончить с этим как можно скорее. Аластор отстранился от Мэтта, пытаясь не допустить нового приступа безумия, нового приступа враждебного тепла, обволакивающего разум, лишающего его всех мыслей. Этого никогда не будет. Он уже не ребенок, чтобы верить в глупые сказки. Мэтт смотрел на него, так что, когда Аластор открыл глаза, сразу же столкнулся с его взглядом. Он не мог понять секрет этих глаз. Не мог понять, почему они так влекут его. Не хотел это знать. Не желал больше всего на свете. – Прости меня. Я не должен был… – Ничего, – ответил Аластор, рассеянно вытирая губы тыльной стороной ладони, принося в рот вкус пыли. Но так лишь стало лучше. Немного поумерило разлившуюся на языке горечь. – Нужно выбираться отсюда, – Мэтт поднялся на ноги, взметнув вокруг себя кучу пыли, и задрал голову к краю земляной воронки, находящемуся, кажется, очень далеко наверху. Аластор не стал смотреть туда. В душе была пустота, и он не мог понять, почему. Ему всегда было достаточно лишь себя. Лишь своего собственного мнения и чувств. Иногда, в качестве исключения – мнения Джулиетта, но он отличался от всех. Единственный, кого Аластор мог терпеть рядом с собой. Единственный, кто любил его больше жизни. Мэтт повернулся к нему, заметив, что Аластор остался сидеть в пыли. – Нужно что-то придумать, чтобы выбраться отсюда. Я смогу забраться по склону. А ты? – Да, конечно, – безразлично ответил Аластор, не чувствуя никаких сил на споры. Землю скосило очень неровно, так что спуск в центр воронки, хотя и непрерывный, получился достаточно тряским. Подъем за счет этого мог бы пройти гораздо легче, чем по абсолютно гладкому склону. Мэтт выбирался первым, иногда оглядываясь, и Аластор последовал за ним, когда он уже одолел половину пути наверх. Принц лез медленно, каждый раз тщательно выбирая место, куда поставить ногу или где зацепиться рукой, вяло обдумывая некоторые из вопросов, требующих решения. Настроения не было. Вообще никакого. Аластор успел добраться почти до самого верха, когда размышления увлекли его настолько, что он неправильно поставил руку, и пальцы соскользнули с земли, едва не заставив его опрокинуться вниз от неожиданности. Прежде, чем Аластор успел осознать, что произошло, за его ладонь ухватилась чужая рука – разумеется, Мэтт успел обернуться и помочь ему. Аластора вдруг посетила идея дернуться, пытаясь освободиться от хватки мужчины, пускай тот и пытался сделать, как лучше. Аластор Блоу способен все сделать сам… Не дав ему как следует обдумать эту мысль или воплотить паршивое намерение в жизнь, позади Мэтта послышался знакомый звонкий голос, сразу же изгнавший всю темноту из сердца: – Блю! Я так рад, что с тобой все в порядке! Аластор позволил Мэтту вытащить себя за пределы воронки, отряхнулся от пыли, распрямился и посмотрел на человека перед собой. Конечно же, они много раз виделись при своих кристальных беседах, и личная встреча, хотя Джулиетт об этом и не знал, уже состоялась у них в особняке Лафлера… Но это было совсем не то. Стоять лицом к лицу, на расстоянии одного шага – совсем другое. Аластор подошел к Джулиетту вплотную. Он знал, что его возлюбленный друг всего лишь мальчишка, но даже не задумывался об их разнице в росте. Аластору пришлось наклониться, чтобы поцеловать Светлого Бриллианта в губы. Поцелуй получился хороший. Гораздо лучше того, что недавно был у него с Мэттом. Полный контроль над ситуацией, хотя сердце и заполнил свет пополам с теплом. Но иначе и не могло быть. Джулиетт тянулся к нему так, словно это был самый первый поцелуй в его жизни, или самый последний. А может быть, так и следовало тянуться к тому, кого ты любишь. Джулиетт любил Аластора. Аластор любил его за это. Их поцелуй немного затянулся, так, что уже сделалось немного неловко, тем более, что Мэтт и Сара, приковылявшая к воронке как-то незаметно, наблюдали за ними. Но Аластору не хотелось освобождать Джулиетта от своих рук, выпускать из плена его губы, снова даровать свободу. Он почти физически ощущал, как наполняется чужой любовью. Это помогало собственному сердцу, холодному, нарочно запертому в клетку, немного отогреваться изнутри, играть в подобие жизни. «То, что может быть расколото, должно расколоть». Это не про Аластора Блоу. Достаточно помучив и Мэтта, и себя, Аластор отстранился от Джулиетта, оставшись придерживать его за плечи. Дымчато-голубые глаза смотрели на него, сверкая от счастья. Как можно радоваться так безмятежно? Откуда дарить такой яркий свет? Аластор не знал этого. Освободившись, Джулиетт еще какое-то время просто пялился на Аластора своим влюбленным взглядом, а потом наконец осознал, что за ними наблюдают. Повернувшись к Мэтту и Саре, мальчишка сразу же покраснел, как-то уменьшился в размерах и совсем стал напоминать ребенка. Его новый фьерлертон, очевидно, надетый в дорогу, представлял из себя серое подобие пиджака с жемчужного цвета кружевами, торчащими на месте пуговиц, открывающих доступ к нижней рубашке. Была бы воля Аластора, он раздел бы его прямо сейчас. Но совсем неподходящее место. И время. Однако всегда можно будет заняться этим позднее… – А как ты оказался здесь, любовь моя? – спросил Аластор, не отвлекаясь на молчаливых осуждающих наблюдателей в лице Мэтта и Сары. Тронув прядь светлых волос Джулиетта, он принялся накручивать ее на свой палец, наслаждаясь мягкостью, воздушностью прикосновений и смущением мальчишки, смотрящего на него. – Когда я услышал взрыв, то сразу же отправился сюда, бросив свой отряд. Бриллианты никогда не используют свою силу понапрасну. Я понял, что произошло нечто ужасное… – Мой маленький храбрый герой, – перебил Аластор, и, не удержавшись, легко поцеловал его в нос, заставив бледные щеки заалеть еще больше, – Тебе не о чем беспокоиться. Это был всего лишь какой-то эльф. При упоминании существа, место которому нашлось бы лишь на страницах книги или в ночной тьме лесной поляны, Джулиетт нахмурился. Он явно хотел спросить о том, каким образом эльф забрел в город, но взгляд Аластора предостерег его от этого. Аластор не думал, что кто-то вообще знает что-то о намерениях таких тварей. У них вообще есть собственный разум? – Кто-то из Бриллиантов в городе? – перевел тему Джулиетт, снова коротко оглядываясь на Мэтта и Сару. Все Бриллианты знали друг друга, так что он, несомненно, ожидал услышать какое-то знакомое имя и немного удивлялся присутствием незнакомцев. – Я и сам в этом не очень разобрался, мой нежный цветочек, – ответил Аластор, но, пересилив себя, отвернулся к главарю заговорщиков и его пособнице, – Это Мэтт, местный глава провального восстания против моего отца, а это Сара, грубая язва. Мэтт у нас восьмой Бриллиант или что-то вроде того. А Сара просто бесит. Сара после такого представления, кажется, собиралась не просто бесить, но и применить к Аластору физическое насилие, но Мэтт перевел все внимание на себя, протянув Джулиетту руку. – Рад знакомству. Вы, как я полагаю… – Джулиетт Джулиен, второй Бриллиант, – мальчишка, освободившись от хватки Аластора, с удовольствием пожал Мэтту руку, – Я тоже рад знакомству. Простите, что… так внезапно… – он явно извинялся не за свое появление, а за поцелуй Аластора. Не важно, видел ли Джулиетт сцену на дне воронки: взгляд главаря мятежников, само его выражение, сокрытая в глазах печаль, когда он смотрел на Кровавого Принца, – все это говорило громче любого признания. – Ну, я просто счастлив, что вы познакомились, – пробормотал Аластор, отчего-то чувствуя дикую ревность от того, как задержалось рукопожатие обоих Бриллиантов, пускай и на мгновение. Он даже не мог понять, кого именно ревнует, но это чувство ему определенно не нравилось. Те, кто причиняли Аластору Блоу неприятные чувства, обычно оканчивали свои жизни в темнице, но он не мог определить, кого обвинить в своем теперешнем состоянии. Это Джулиетт смотрел на Мэтта слишком проникновенно? Или Мэтт слегка улыбнулся, пожимая ладонь мальчишки? А может, его задевало, что они смотрели друг на друга, совсем забыв про него? В любом случае, ему хотелось прервать это. Джулиетт, ничего не зная о его мыслях, повернулся к Саре и слегка поцеловал ее неохотно протянутую руку в тыльную сторону ладони. Девушка скрыла свое смущение за презрительным фырканьем, очевидно, показывающем отношение к подобным мерам приличия, и поскорее отдернула руку, чтобы тут же вытереть ее об свое платье. Аластор зевнул, показывая свое утомление затянутой сценой знакомства, и, когда Джулиетт снова соизволил повернуться к нему, схватил мальчишку за руку. – Слушай, Светлый, тут такое паршивое дело… Этим двоим ребятам совершенно негде жить. Ты не мог бы отстегнуть нам экипаж или что-то вроде того, чтобы мы все вместе смогли добраться до моего фамильного замка? Надо изучить весь этот вопрос с восьмыми Бриллиантами… – Аластор не собирался распространяться о том, что его «изучение» в основном составит из себя пытки, так что сделал небольшую паузу, в которую, как назло, сразу же вклинился Мэтт: – Тебе нельзя возвращаться в замок. – Это еще почему? – Аластор постарался удержать на лице подобие улыбки, но получилось просто отвратно. Даже оскал Сары смотрелся удачнее. Мэтт переглянулся с ней, раздражая Аластора еще сильнее. Она закатила глаза и махнула рукой, позволяя ему рассказать. Он вернул взгляд к Аластору. – Все дело в том, что есть один человек… Нет, правильнее сказать, существо… которое желает твоей смерти и падения рода Блоу. Мы не знаем, почему. У него множество агентов по всей стране, и кто-то в замке определенно помогает ему. Именно этот предатель позволил Лафлеру захватить в плен твою сестру. Кто бы это ни был, он находится очень близко к тебе и попытается тебя убить. Есть достоверные сведения о покушении… – О, мне совсем не интересна эта чушь! – перебил его Аластор, чувствуя себя еще более разозленным, чем раньше. – Меня постоянно пытается кто-то убить! Я уже привык к этому! – Послушай его, мальчишка! – Сара, дернувшись вперед, схватила Аластора за воротник рубашки, и легко, не осознавая этого, приподняла над землей, так что человеческие ноги заболтались в воздухе, не имея опоры. Сара потрясла принца, будто так ее слова приобретали больший вес: – Мы спасаем тебе жизнь не потому, что ты нам нравишься, а потому что это необходимо! От этого зависит судьба целого мира! – Срать я хотел на спасение мира, – ответил Аластор, ничуть не стесняясь своей грубости. Пальцы Сары упирались ему под подбородок, и он никак не мог понять, откуда у этой девчонки столько силы. Она выглядела его ровесницей, ну, может, на год-два старше. Эти двое определенно скрывают что-то интересное… – Нам нужно найти этого человека, вернее, не-человека, которого мы ищем, – тихо сказал Мэтт, – Он один из Бриллиантов. Ты знаешь всех, кто еще не поменялся. Скорее всего, он среди них или один из новых. Нам очень нужна твоя помощь. – Не понимаю, о чем ты говоришь, – прошипел Аластор. Ему не нравилось висеть в воздухе. Совсем не нравилось. Трещащий от напряжения воротник рубашки скоро обещал его от этого подвешенного состояния избавить. Сара швырнула его на землю прежде, чем ткань порвалась, и Аластор повалился, подняв большое облачко светлой пыли. – Если не хочешь помогать нам, от твоей жизни нет никакого смысла. Можно убить тебя прямо сейчас, – она, вроде бы, ничего не сделала, но Аластор безошибочно распознал серьезность ее намерений. Шутки кончились. Джулиетт, раскинув руки, встал перед Сарой, закрыв Аластора собой. – Пожалуйста! – вскрикнул он своим тонким мальчишеским голосом, еще не начавшим ломаться: – Пожалуйста, не трогайте его! Не заставляйте меня применять силу! Мэтт тронул Сару за плечо и слегка покачал головой. Девушка отступила назад, не растеряв своего желания покончить с Аластором, но немного притушив его до оптимального уровня. – Если все дело во мне, то ты можешь сделать со мной все, что захочешь, – сказал Мэтт, глядя на Аластора, все еще сидящего на земле. Фиалковые глаза выдали удивление, но практически сразу же скрыли его. Сара предупреждающе взглянула на Мэтта, но он смотрел лишь на Аластора и не заметил ее взгляда. Впрочем, вряд ли ее предупреждение могло бы как-то удержать его. – Если цена за спасение мира – моя собственная жизнь, я готов отдать ее, – продолжал Мэтт. – Если ты хочешь сделать со мной что-то ужасное, я позволю это сделать. Но взамен ты должен будешь помочь Саре и остальным Бриллиантам. Я пока еще не знаю, как предотвратить конец света, но уверен, что мы приблизились к ответу. И я считаю, что мир должен быть спасен. В нем слишком много дорогих для меня существ, чтобы я позволил ему так просто исчезнуть. От взгляда ультрамариновых глаз Аластора бросило в жар. Он не был уверен, что понял все правильно, но ему никогда не казалось, что мир заслуживает быть спасенным. В нем было слишком много гнили, грязи и прочего дерьма, чтобы вытаскивать землю из объятий бездны. Но хотел ли он, на самом деле, смерти этого странного человека? Хотел ли он смерти Джулиетта, смерти своих сестер, даже дурацких стражников из южного крыла, слишком симпатичных, чтобы не побывать в его покоях? Конец света развязывал всем руки. Он служил оправданием абсолютно любого поступка, любого кошмара, любой мерзости, сотворенной кем-то из людей. Зачем быть святыми, если, согласно прогнозам ученых, мир рухнет в ближайшие десять-пятнадцать лет? С каждым годом все большее количество народу просто сходило с ума от мысли, что их дети никогда не доживут до старости, что они не увидят своих внуков, что всем их мечтам, планам и ценностям придет конец в ближайшие два десятилетия. Оттуда и все эти бесконечные бунты, и жадность отца, выкачивающего силы из собственного королевства. Конец света никогда не был вопросом веры. Все знали о нем – достаточно было лишь взглянуть на пересеченное трещинами небо. Какая разница, насколько ты мерзавец, если скоро все будет кончено? Надо отрываться на всю катушку, пока это еще возможно. Рухнет ли небо на землю, или земля развалится прежде – какая разница? Когда седьмой Бриллиант совершила самоубийство, все потеряло свой смысл. Как семеро Бриллиантов могут спасти мир, если их осталось шесть? Теперь уже просто трое. И еще один. Восьмой… Что-то не складывается. Аластор не думал, что все понял правильно. – Повтори, что ты сказал? – негромко спросил он, удивляясь своему спокойному тону, какому-то придушенному голосу, спешащему сердцу в груди. Мэтт грустно улыбнулся. – Я хочу спасти мир, Аластор. Уберечь его от разрушения. Зарастить трещины в небе… И у меня есть способ это сделать. Но без того, кого мы с Сарой ищем, ничего не получится. Он наш враг, да, но я уверен, что ему это будет не безразлично. И ты можешь помочь нам. Просто познакомь нас с оставшимися Бриллиантами, а мы уже сделаем все остальное. Прошу тебя. Я уверен, что ты тоже этого хочешь. Глаза Мэтта уговаривали Аластора не поддаваться своей гордости, но он не привык следовать чужим уговорам. Стоило ли на этот раз? Он не знал ответа. – Я не хочу, чтобы какие-то козлы спасли мир, пока мы с тобой будем развлекаться, – сказал Аластор, поймав верную мысль. Отряхнувшись от пыли, он поднялся и взглянул на Мэтта, всеми силами давя участившееся сердцебиение, терзающее грудь. «Но даже не думай, что тебе удастся избавиться от моей мести. Она тебе точно понравится», – подумал Аластор, почти неосознанно притрагиваясь к своей шее. – Мы можем поехать ко мне, – сказал Джулиетт, не вмешивающийся на протяжении всего разговора. Аластор послал ему выразительную улыбку.