***
Кошмарно начавшийся день, судя по всему, обещал закончиться не менее кошмарно. И дело даже не в смерти, а в том, что Ойкава, кажется, уже умер: такого количества гробов он ещё никогда не видел. И дёрнул же чёрт зайти в неприметный посреди огромного парка развлечений шатёр! Ему следовало сбежать сразу, как только навстречу вышел угрюмый черноволосый парень, в лёд раскатавший сердце одним лишь мрачным взглядом синих глаз. Сходу припечатав Ойкаву предсказанием о немедленной смерти, в красках расписав выпученные глаза, проломленный череп и море кровищи, тот и не подумал брать деньги (да-да, их Ойкава пытался втиснуть в надежде на то, что предсказатель передумает), продолжая давить неотвратимым. И если б не вихрастый рыжеволосый парень, Ойкава б на месте помер. С выпученными глазами и морей кровищи, весьма кстати хлестанувшей из носа. — Да не переживайте так! — громогласно перебил угрюмого парня рыжий, в один присест заглатывая остатки мороженого, облизывая пальцы и протягивая платок. Конечно-конечно. Ойкава больше и не переживал. Всё, что можно, он уже пережил. — Поверьте, это поправимо, — продолжал заверять рыжий, заискивающе заглядывая в лицо. — Доберётесь сюда, — испачканный кремом палец ткнул в отмеченную красным кружком точку на карте (карта в шатре предсказателя?!), — красивую смерть вам обеспечат. Вы же хотите умереть красиво? Ойкава и сам не знал, чего хотел. Но почему-то мысль о красивой смерти намертво (ха-ха!) засела в голове. Как и название деревни, куда его отправил предсказатель.***
— Кагеяма, дубина! Ты зачем клиентов отпугиваешь?! — Заткнись, придурок. Да кто бы стал жрать этого… — На безрыбье… сам знаешь. — Я бы даже сказал — помню. Хината вжал голову в плечи, виновато косясь на недавно обращённого вампира. Им же и обращённого. А что оставалось делать, если он влюбился, а Кагеяма оказался всего лишь человеком? — Ты это… ты не безрыбье. — Знаю. Уф, пронесло. Хината улыбнулся в поцелуй и с удовольствием отметил, что Кагеяма перестал с непривычки царапаться клыками. Впрочем, первый вариант Хинате тоже нравился.***
Деревня оказалась… деревней. Глухой и запущенной настолько, что Ойкава в первые же мгновения засомневался насчёт «красивости». Но впечатления сменили тональность, стоило только немного прогуляться по тихим улочкам. На удивление везде чисто, магазинчики звенели прозрачными стёклами и завлекали яркими вывесками, редкие прохожие заинтересовано и по-доброму кивали, немного скованно улыбаясь, отчего пятки леденели и по хребту мурашки толпами прогуливались. Странно. Ну да ладно. Наверное, это привычная для него мнительность. Чуток расслабившись, Ойкава попытался улыбнуться в ответ белобрысой милашке с огромными глазами и забавным хвостиком на голове, перехваченным сбоку смешной резинкой, но вспомнил о предстоящей кончине и вновь приуныл. Что делать? Правильно — красиво умирать. И обязательно — в красивом гробу! Как по заказу, похоронное бюро вынырнуло из-за ближайшего угла, напротив которого пьянящими ароматами завлекала то ли кондитерская, то ли булочная. Ойкава сглотнул и облизнулся, но не позволил себе отвлечься — сначала дело. Добившись, в конце концов, от жуткого гробовщика понимания, Ойкава с обреченностью приговорённого на казнь откинул тяжёлую занавеску. «Примерочная» поразила масштабами. Откуда это пространство? Ведь с улицы бюро выглядело если не крохотным, то весьма приближенным к варианту «эконом». Да и гробовщик поразил не меньшей странностью. Нет, не страшный, но какой-то… какой-то… потусторонний. Подобрав подходящее слово и почему-то осознав его реальность, Ойкава передёрнул плечами и вновь сухо сглотнул. Чертовщина! Шмыгнув носом, он огляделся, определяясь с направлением, и рванул вправо. Всё верно, надо побыстрее покончить с неприятным, выйти на улицу, вдохнуть летний зной, выпить холодный кофе в булочной-кондитерской и… отправиться умирать. Хм. А куда? Попутно задаваясь глупыми вопросами, Ойкава не забывал метаться от гроба к гробу, иногда заинтересованно притрагиваясь к атласу, кружевам и громоздким крышкам, скидывать которые показалось забавным. Кроваво-красный гроб, по стойке «смирно» притулившийся у стены, привлёк внимание идеальными контурами. Ойкава сразу понял — это его! Только б ещё внутри классным оказался. Без раздумий сдвинув крышку, от чрезмерных усилий уронив её на пол, Ойкава… уставился на труп: бледный, губы обескровлены, скулы заострились… А в глазах отсвечивал такой нереальный ужас, что Ойкаву моментально затопило сочувствие. Вот! Даже трупу страшно! «Труп» моргнул и подался вперёд. Ойкава в который раз умер, позорно взвизгнув и вялой тряпкой осев у подножия гроба.***
— О боже, Маттсун! Ты слышал? — Допустим. И что дальше? Последнее, чего хотелось Матсукаве — отвлекаться на всякую там еду, обнаружившую в гробу голодного инкуба. В большей степени его интересовали штаны Ханамаки, которые он с упрямой сосредоточенностью стягивал, не забывая про пуговицы и без того полураспахнутой рубашки. — Маттсун! По макушке треснули ангельской дланью, ещё и божьим светом припечатав. Матсукава зарычал. — Идиот! Посетители. Ангел обжог остатками святости и испарился, оставив после себя незабываемый аромат свежеиспечённой сдобы. — А что? Прикольно! — с восторгом в голосе вломился в бюро психованный с виду красноволосый тип: нескладный, отталкивающий нестандартной внешностью и… притягивающий абсолютной в точке кипения харизмой. — Тут даже я помереть согласен! Матсукава в который раз за день попытался взять себя в руки. Походу, Хината превзошёл самого себя: две жертвы за раз — это что-то небывалое. Ха. Растёт парнишка! Матсукава приветливо — да, он старался! — улыбнулся, стараясь не отсвечивать в полумраке помещения красноватыми белкáми полуприкрытых глаз.***
Сознания он почему-то не лишился, намертво прикипев к манящему вечностью взгляду: внимательному, тёмно-зелёному, пронзающему насквозь. Ойкава схватился за сердце, забывая дышать — взглядом хотелось упиваться… скулить, подчиняясь… рычать, повелевая… Ох-х. — Ты кто? О да! И голос — раскалённой патокой по сознанию, шёлóком по обнажённой коже. Кстати! Почему он до сих пор не голый? Этому «трупу» отдаться хотелось прямо здесь и сейчас. Ойкава и не понял, как рванул навстречу личному счастью, цепляясь за его штаны, втаскивая себя в облипку по телу вверх — туда, где звали, обещая утопить в сладости поцелуя, постепенно наливающиеся цветом губы. — Эй-эй! Помедленнее. Сегодня не моя очередь. Все возмущения прошли мимо, но одно Ойкава расслышал с убийственной точностью. Очередь? Его как из ведра холодной водой окатили. К этому совершенству очередь?! Хотелось завыть от досады. Логично ведь, вот только… Никакой очереди. Ойкава самолично закатает в гроб каждого, кто посмеет перебежать ему дорогу! — М-можно я буду первым-м-м? Даже просто прикасаться к его губам оказалось наслаждением. Ойкава упивался небывалым душевным подъёмом, сгорая под напором захлёстывающего возбуждения. Боже, что за четровщина творится-то?! Он ведь никогда не залипал на парней, да и подростковый период давно миновал, больше не позволяя гормонам бесконтрольно бушевать в паху. А тут как и не Ойкава вовсе! Будто не он это, а чьё-то чужое, растёкшееся в желе, тело. — Достал. Сам виноват. Да-да, виноват. А теперь — накажи его, о безупречный предел мечтаний. Ойкава готов даже сам себя наказать, только… не отпускай! не разжимай объятий! впивайся пальцами до боли в напряжённую задницу! О-о-о… — Тише, ты, тише, м-м… Живчик какой попался. Куда полез?! Дурное создание! Как это — куда? Искать подтверждение собственному желанию! Ну просто не могло не опалить ответно это дикое возбуждение! И почему сразу дурной? Ойкава внезапно обиделся, остановил поползновения, недовольно поджал губы и сощурился. — Ойкава, — строго и чуть ли не по буквам произнёс он. — Меня зовут Ойкава Тоору. — Ивайзуми… Хаджиме, — опешил потерявшийся в реале парень от резкой перемены обстановки и настроения. — Прелесть какая! — расцвел в улыбке Ойкава, дурашливо ероша короткий «ёжик» волос на его макушке. — Мой Ива-чан! — Дуракава! — не остался тот в долгу, безуспешно пытаясь оттолкнуть нахальную руку. — Ты хоть понимаешь, чтó творишь?! — Нашу историю. — Лёгкий поцелуй в губы и заискивающий взгляд: глаза в глаза. — Нашу любовь. — Идиота кусок. — Ивайзуми фыркнул, отворачиваясь, и отступил, туманом просачиваясь сквозь Ойкаву. — Уходи. — Не… хочешь? — сходу не врубился тот, разворачиваясь и дёргаясь следом. — Если тебе так легче — не хочу. Никогда ещё Ойкава не было так больно. — Меня? Никогда ещё не поглощала до срыва слепящая ярость. — Не хочешь… меня?! Да как он посмел? Не хотеть его — Ойкаву! Надвигаясь на попятившегося Ивайзуми неотвратимостью судьбы, глядя, как тот задницей упирается в стоящий на постаменте гроб, Ойкава неожиданно остыл. Просто он каким-то шестым чувством понял, как именно умрёт: в красивом гробу и с красивым парнем в обнимку. Пойдёт. Кстати, гроб-то сдвоенным оказался, прикольно… — Не полезу. — Полезешь. — Не полезу! Ойкава вздохнул, манерно закатил глаза и полез первым. Удобно расположившись и протянув к Ивайзуми руки, он медленно облизнулся и нарочито-замогильным голосом протянул: — Иди-и-и ко мне-е-е. Ивайзуми закрыл глаза и потряс головой, словно отгоняя наваждение. — Иди-и-и… — Ты инкуб, что ли? — Кто? — недоумённо сморгнул Ойкава. — Ива-чан! Ну ты чего атмосферу портишь? Залезай! Я никогда в гробу не целовался. Ойкава по-хитрому улыбнулся, схватил неосторожно склонившегося к нему Ивайзуми за руку и притянул к себе, перебивая все мысли поцелуем, отвлекая, подталкивая… укладывая рядом и нависая сверху. — Ещё бы крышку кто затащил, — опечаленно вздохнул Ойкава, осознав, что чего-то не хватает. — Хочу интимную обстановку! — В гробу-у-у, — еле слышно простонал Ивайзуми и как-то по-особому прищёлкнул пальцами, погружая их в темноту душившего фобией пространства. — Ты, главное, не отвле… — Ты прав, — жёстко оборвал его Ивайзуми, широко раскрывая полыхнувшие зеленью глаза и спихивая с себя Ойкаву. — Мы не закончили… Поцелуи сменили тональность, руки Ивайзуми стали обжигать. Ойкаву затрясло, затянуло в хаос возбуждения — из него будто жизнь выпивали. Согласен. На всё согласен — бери, хоть почками закуси на ужин! Только сними сначала напряжение, позволь ощутить свободу и согревающий тело кайф. Эй! Отдай обратно! Ойкава потянул жизнь на себя. Почему только берёшь? Он тоже хочет слизнуть с губ привкус обоюдной страсти, залпом проглотить невероятную смесь наслаждения из чуждой человеческому восприятию энергии… Стон против воли забился экстазом в горле — Ойкава наконец-то добрался до штанов Ивайзуми, рывком их приспустив и обхватив горячей ладонью член. Что рука Ивайзуми вытворяла у него в трусах, Ойкава даже вышептать боялся — слишком близко подступал конец… всему… ох-х… Крышка гроба приподнялась, пару секунд повисела в воздухе и осторожно опустилась обратно.***
Вертлявый тип с очень умными глазами просканировал приёмную бюро, содрал с Матсукавы кожу, приклеил обратно и вновь погрузился в странную меланхолию, вдребезги разбитую переступившим порог здоровым парнем. — Долго ещё, Тендо? Матсукава чуть дар речи не потерял. Обалдеть! Аура вошедшего пестрила ёкайскими метками так, что глазам больно. Но ведь он человек, обоняние не ошибалось! Матсукава дёрнулся, отступил на шаг и присмотрелся-принюхался к этому… Тендо. Демоны ада! Ёкай! Точнее, полукровка, но с уклоном именно в ту половину, что по жизни должна была отталкивать Тендо от нормальных людей. Понятно. Матсукава прищёлкнул языком. Значит, тот здоровяк ненормальный: живым разгуливать под таким грузом меток — нереально. — Брось, Ушиджима! Ты обещал помочь с гробом. Пакостно усмехнувшись, Матсукава мазнул демонической плёткой по «ненормальному» Ушиджиме: шелухой осыпалась та часть меток, что намертво приклеилась к душе. Тендо неожиданно засуетился, заозирался, но направление тревоги определил безошибочно, в мгновение подскакивая к Ушиджиме и скупыми движениями прикасаясь, прикасаясь, прика… Потрясающе! Он явно не осознавал собственной сути, но клеймил своего человека так, будто всю жизнь только этим и занимался. Эх! Облом. Таким не закусишь, да и что за ёкай в родословной Тендо отметился, тоже непонятно. Лучше не рисковать. Матсукава, автоматически кивая в ответ на дебильные вопросы, краем глаза отметил, как шагнул за занавеску Ушиджима и, участливо сетуя на жару, предложил Тендо стакан мёртвой воды. Если выпьет и выживет… — У вас там трупы в гробу целуются. Остатки воды Тендо выплюнул на Матсукаву (убил бы мелочь пернатую!), заинтересованно уставившись на Ушиджиму, который с не меньшей заинтересованностью разглядывал оперившегося Тендо. — Да ну?! — рванул тот к занавеске, нелепо встряхивая руками и теряя по ходу мелкие перья. — Где?! — Уверяю, — не на шутку запереживал Матсукава, понимая, что вид иссохшего от недостатка энергии и отсутствия души тела — не самое лучшее начало для знакомства с реалиями жизни, — вам померещилось. Жара, наверное. Водички попейте, и трупы мерещиться перестанут. С божьей помощью! Последнее Матсукава громогласно прорычал. Чтоб дошло! До того, кому предназначалось. Да, Макки?***
Тяжело дыша, не в силах больше целоваться, Ойкава слепо толкался членом в руку Ивайзуми, позорно выстанывая его имя и наблюдая, как у того за спиной разворачиваются ангельские крылья. Да-а-а! Он в раю! Вместе со своим Ива-чаном. Хрипло выдохнув и кончив, Ойкава окончательно умер, напоследок не забыв позаботиться о наслаждении Ивайзуми. — Ошалели? Непотребством на моём столе?! Стол? Какой стол? Уже вполне привычно — одним лишь касанием губ — Ойкава, выпив из дрогнувшего в оргазме Ивайзуми излишки энергии, уставился сначала на крылья, а потом на их хозяина — тощего розововолосого парня, облепленного мучной пылью. Вяло запустив мыслительный процесс, придавленный рухнувшим на него телом Ойкава с трудом осознал, что они действительно лежат на кухонном столе, фруктовым льдом растворяясь в сладких ароматах сдобы и кислотой — под взглядом взбешённого… э-э, ангела?! — Макки, исчезни, — подал признаки жизни Ивайзуми. — Не видишь, мы заняты. — Я не слепой! — всердцах выкрикнул Ханамаки, сжимая кулаки и совсем не по-агнельски шипя яростью. — Ненавижу инкубов! Вспыхнув светом, он испарился. Сверху на Ойкаву и скатившегося с него Ивайзуми рухнула крышка гроба. Ауч. Отпихнув крышку и окончательно передумав насчёт рая, Ойкава сполз со стола, поправил штаны и недовольно уставился на Ивайзуми, обвиняюще направив ему в грудь указательный палец. — Инкуб? — Ум-гум. — А я тогда кто? — Мой ужин. Ивайзуми насмешливо выгнул бровь, засунул руки в карманы штанов, опёрся на стол и с вызовом посмотрел на Ойкаву. Тот задумался, оглядел себя для верности, вспомнил сумасшедший оргазм и ущипнул запястье. Гóрла, а потом и подбородка коснулись мягкие губы. — Хочешь съем? «Хочу!» вырвалось прежде, чем Ойкава осознал, что — да, хочет. Умереть не встать! Он всё ещё хочет этого потрясающего, м-м… невероятного, целуй-не-останавливайся… обалденного, ешь-ешь-не-отвлекайся… вкусного, не-жадничай-делиться-тоже-надо… Ивайзуми Хаджиме. Кажется, Ойкава всё-таки нашёл свой рай.***
— Кажется, Ивайзуми нашел себе батарейку, — первое, что смог вычленить из возмущённого потока слов Матсукава. Неслыханная редкость. В их деревне только Матсукаве в своё время повезло встретить Ханамаки. Но тот ангел, а не человек! А тут… Ещё один «ненормальный». Тьфу. — Э-э, Маттсун, а это кто? Демоны ада! Как он мог забыть про хихикающего перед зеркалом Тендо, методично выдёргивающего из себя перья, и подбирающего их Ушиджиму, упрямо пытающегося прислюнявить перья обратно. Матсукава глубоко вдохнул, настраиваясь на разговор, но резко передумал, откинулся на стул и шумно выдохнул. День сегодня просто сумасшедший! И, главное, всем досталось, а вот сам Матсукава до сих пор не получил желаемое. — Иди сюда, Макки. — Он настойчиво похлопал себя по коленям, завораживая взглядом и добавляя в голос приказных ноток. — Иди-и-и…