***
Больничные стены нагнетали тоску, как и присущий этому месту, пропитавший само пространство запах лекарств. Белизна стен, люди, торопливо снующие повсюду, точно серые тени, проплывающие мимо, напоминали о недавнем видении, вызывая не самые приятные ассоциации. Единственная причина, по которой Уилтон пришла сюда, заключалась в том, что по словам Раймонда, Жан Майер, отец Лорейн, работал в этой больнице. С семьёй Джеффри Симон давно потерял связь, знал только, что Смиты покинули Вашингтон несколько лет назад. С Жаном он так же не контактировал уже долгое время, и смог дать только адрес его последней работы. Но надежды журналистки встретить здесь доктора Майера не оправдались: сделав блестящую карьеру в области хирургии, мужчина покинул Штаты ещё два года назад, получив приглашение на более престижное и прибыльное место работы в Англии. «Какого чёрта?!» — яростной дробью пронеслась в голове единственная мысль, когда девушка, разбитая в пух и прах, потерпев полное поражение в попытках найти хоть какие-то сведения о Майере, сидела в кресле вестибюля клиники, устало опустив голову. Доктора отказывались дать не только номер телефона Жана, но даже номер больницы, где тот сейчас работал, утверждая, что это конфиденциальная информация, которую они не могут доверить даже частному детективу. Сара уже собиралась к выходу из клиники, когда по воле удачного случая или, может, по велению самой судьбы, что оказалась в этот день на редкость милостива к журналистке, к ней подошла одна из медсестёр. В любом заведении найдутся личности, знающие практически всё обо всех и не упускающие возможности поделиться с кем-то подробностями чужих жизней. Сара испытывала к сплетникам двоякие чувства. Пусть любители распускать слухи и промывать людям косточки и вызывали в ней липкое презрение, но всё же временами они были полезны в качестве источников информации. Не как объекты, но как их отражатели. Крошечные пиксели в бесконечной паутине переплетающихся данных, коей представлялось для Сары общество. Стоило пожать женщине руку в дружелюбном жесте и аккуратно вложить в её ладонь двести долларов, как та, довольно кивнув, проводила журналистку в свой кабинет. … поставив опустевшую чашку на стол, Уилтон расслабленно откинулась на спинку стула, приготовившись внимательно слушать откровения медсестры. — Значит, однажды доктор Майер помог Вам? — поднеся к губам чашку с горячим чаем, Сара сделала глоток и обратила внимательный взгляд к Джейн Томпсон, немолодой женщине в белом медицинском халате, плотного телосложения, с короткими каштановыми волосами, стянутыми сзади в низкий хвост. — Помог? — женщина усмехнулась и покачала головой. — Он не просто помог мне — мистер Майер спас жизнь моему сыну. Это больше, чем просто помощь. У Алекса было больное сердце. С каждым днём ему становилось всё хуже. Врачи говорили, он не протянет и года. Требовалась срочная операция и донорская помощь. Но я бы и за всю жизнь не собрала столько денег: операция стоила больше миллиона долларов. Да и если бы Вы знали, какая длинная очередь стоит на доноров. Порой люди годами ждут, когда им найдут подходящие органы. Я думала — всё. Выхода нет, — женщина тяжело вздохнула, нервным движением покручивая пальцами пуговицу на халате. — Но однажды мой муж — земля ему пухом — рассказал о враче, который согласился нам помочь. А потом я узнала, что этот человек — мистер Жан, с которым я работала в одной больнице все эти годы. — И он нашёл для Вас донора? — Да, — ответила Джейн, — мало того — он не потребовал с нас ни цента. Журналистка удивлённо подняла бровь, но промолчала. Казалось странным, что доктор Майер бесплатно провёл операцию по пересадке сердца. Но, предположила Сара, возможно, супруг миссис Томпсон заключил какую-то сделку с Жаном, о которой женщина не знала, и определённая цена за жизнь сына Джейн была оплачена. Уилтон никогда не верила в ту чушь, что люди зовут альтруизмом. Нет. Невозможно что-то получить, ничего не отдав взамен. Не существует бескорыстной доброты. А те, кто верят в неё, не более, чем наивные глупцы. — Вы упоминали, что с мистером Майером Вас связывали приятельские отношения, — припомнила Сара, осторожно подводя медсестру к интересующей её теме, — значит, Вы стали ближе после того, как доктор спас Алекса? — Именно так, — улыбнулась Джейн, и сняв с плиты чайник, налила себе и журналистке ещё по чашке чая, — мистер Жан был очень хорошим человеком. Он был богатым, известным, с высоким статусом, но никогда не смотрел свысока на тех, кто ниже его по положению. Когда я его благодарила, он только отмахивался, говорил, мол, что Вы, миссис Томпсон, я всего лишь выполнил свой долг, как врача. Бывало приносил угощения для меня и других медсестёр. Всегда такой вежливый, улыбчивый, — восторженно ворковала женщина, активно жестикулируя руками. — А Вы не могли бы рассказать мне о семье мистера Майера? О его жене, детях… — Ох, вообще-то доктор не был женат, — медсестра склонила голову к плечу и нахмурилась, приложив пухлый палец к губам, напряжённо пытаясь что-то вспомнить. — Как-то мистер Жан пришёл навестить моего мужа. Это было как раз в то время, когда Фред доживал свои последние дни. Они о чём-то говорили в комнате, а потом я попросила мистера Майера остаться поужинать со мной и Алексом. И после мы за чашечкой чая разоткровенничались и доктор признался, что раньше у него была возлюбленная. Но потом она бросила его и вышла замуж за какого-то банкира. И с тех пор мистер Жан потерял интерес к женщинам. Сара нахмурилась. Головоломка постепенно складывалась в её голове, но пока не хватало некоторых деталей. — Что до детей… — замялась Джейн. — Однажды он пришёл в больницу с девочкой. Руки малютки были покрыты множеством глубоких вертикальных порезов, от локтей и до самых запястий. Как будто её когтями исполосовало дикое животное. Пришлось накладывать швы. Сама девочка показалась мне очень странной. Какой-то замкнутой, нервной для своего возраста. Она истекала кровью, но ни на секунду не выпускала из рук куклу, а когда её забрали, у девочки началась истерика. Так громко кричала, точно безумная. Я спросила у доктора, кто она, а он ответил: «моя дочка». А потом мистер Жан рассказал, что взял девочку из приюта «Святой Люсии». Я не знаю, почему он удочерил её, спрашивала, но мистер Жан только улыбнулся и сказал, что это личное.***
Над городом сгустились сумерки, лишь свет фонарей и льющееся золотистое и белое свечение из окон домов озаряло улицы, окутанные тьмой. Шумел усилившийся к вечеру холодный ноябрьский ветер. Тротуар полнился лужами после прошедшего дождя и неоновые огни реклам отражались в грязной серой воде. Улицы оставались на редкость безлюдны, что, впрочем, не удивляло — при иных обстоятельствах, Сара и сама предпочла бы не покидать уютные стены квартиры в такую отвратительную погоду. И всё же девушка была довольна продуктивностью прошедшего дня и впервые за долгое время ощущала поразительную ясность в голове. Туманная неизвестность постепенно рассеивалась, и кусочки мозаики, один за другим, становились на свои места. Джейн упомянула возлюбленную Жана, что вступила в брачный союз с неким банкиром. А спустя время, Майер внезапно взял ребёнка из приюта. Этой девочкой, намертво вцепившейся в куклу, могла быть только Лорейн. Нет, Уилтон просто не могла представить на её месте кого-то другого. И вспоминая засохший букет роз на могиле Патриции Сильвер, она всё больше убеждалась в верности своей догадки. Возлюбленной Жана Майера была мать Лорейн. Вот почему мужчина удочерил девочку. Не исключено, что он так же был не опекуном, а настоящим отцом актрисы. Иначе почему Лорейн оказалась в приюте? Не потому ли, что муж Патриции не захотел принять чужого ребёнка? И не потому ли только Лорейн осталась жива после нападения на семью Сильвер, что она никогда не жила со своей матерью? Или же она попала в приют после этого инцидента? Судя по рассказу миссис Томпсон, расшатанная психика девочки едва держалась на волоске, и Лорейн находилась в паре шагов от безумия. Возможно, Жан смог её вылечить. Или хотя бы залатать её глубокие раны, пока те вновь не дали о себе знать. Быть может, именно безумие заставляло Лорейн искать свою роль: образ, соответствующий ей настоящей, который мог стать для неё фундаментом. Чем-то, что удержит в рамках рассудка, не дав утратить связь с реальностью. Сара устало потёрла лоб. Да, теперь ей многое стало понятно, но ещё оставались вопросы. Только сейчас она была не в состоянии размышлять над ними, но знала в каком направлении двигаться дальше и, набросав план действий на следующий день, решила отложить мысли о расследовании. Стоило включить телефон, и раздражённый вздох сорвался с губ журналистки, а брови напряжённо сошлись на переносице. Десять пропущенных вызовов, восемь из которых исходили от Эрнеста. Не стоило и удивляться. Суббота подходила к концу, а Эрнест ещё при последней встрече ясно дал понять, что желает увидеться с ней в воскресенье. Сара холодно усмехнулась. И заблокировала новый номер мужчины. Мгновение, что длилось едва ли больше пары секунд, она пыталась понять, почему палец дрогнул, когда она нажимала на кнопку блокировки. Почему именно сейчас гадкие, давно отброшенные сомнения дали о себе знать? Стоило распахнуть входную дверь и зайти в квартиру, как журналистка тут же столкнулась с Маргарет, стоящей у порога. Дрожащими пальцами девушка набирала чей-то номер, но увидев сестру, сбросила вызов. Глаза Маргарет покраснели, а на щеках виднелись влажные дорожки от слёз. — Что-то случилось? — обеспокоенно спросила Уилтон, нерешительно коснувшись плеча сестры. Но девушка отстранилась, торопливым, нервным жестом опустив телефон в карман брюк, и помотала головой. — Ерунда. Кошмары, как обычно, — Маргарет бросила взгляд на дверь, ведущую в комнату Сары. — Скажи, ты ведь не приносила домой ту куклу, правда? — Разумеется нет, — журналистка поморщилась при одной мысли об этом. — Послушай, я не слепая. Объясни, в чём дело? Почему ты завела разговор о ней? Маргарет безмолвно смотрела в пол. Но Сара видела, как подрагивают её плечи. Тишина вокруг точно обернулась плотным коконом, сдавливающим дыхание. — Тебе опять звонил Эрнест, — сдавленно произнесла Марго, глядя куда-то в сторону, словно боялась столкнуться взглядом с сестрой. — Не меняй тему, — нахмурилась Уилтон, — что-то произошло, пока меня не было дома, так ведь? — Неважно, — голос Маргарет звучал непривычно сухо. Не глядя на сестру, девушка накинула куртку и обулась, на миг задержавшись возле входной двери. — Прости, — рука её чуть дрогнула, когда пальцы сомкнулись на холодной металлической ручке, — мне надо идти. Я договорилась встретиться с подругой. Останусь на ночь у неё, так что… давай потом поговорим. Звук, с которым захлопнулась дверь, прозвучал слишком громко в звенящей тишине. Сара осталась одна в коридоре, и всё смотрела перед собой на то место, где минутой ранее стояла её сестра. Пытаясь осмыслить всё, что произошло, Сара так и не пришла ни к каким конкретным выводам, но на душе осталось неясное, мерзостное ощущение, которому девушка не могла дать определения. Тщательно осмотрев все уголки в их небольшой съёмной квартире, Уилтон нигде не нашла фарфоровую куклу, упомянутую Маргарет. Впрочем, Сара точно знала, что не приносила её из заброшенного театра, следовательно, она никак не могла оказаться у них дома. Быть может, Маргарет снова увидела эту куклу во сне? Поужинав и приняв душ, девушка села за стол, положив перед собой блокнот и внимательно перечитывая заметки о расследовании под тусклый свет настольной лампы. Глаза слипались от усталости и даже крепкий кофе не помогал избавиться от сонливости, а тихая мелодия, льющаяся из шкатулки, действовала, словно колыбельная. … мелодия? Сара застыла в оцепенении. Судорожно сглотнув подступивший к горлу комок, она медленно поднялась из-за стола и окинула взглядом комнату. Музыкальная шкатулка осталась в её сумке, в коридоре. Она не могла играть, будучи закрытой. Но тихие меланхоличные ноты лились, точно ручеёк, наполняя собой пространство, погружённое в полумрак. Звук раздавался со стороны комода. И когда Сара подошла к нему, то увидела стоящую на нём закрытую шкатулку. Уилтон пристально смотрела на неё, не решаясь взять в руки. А мелодия всё играла и играла. Постепенно звуки начали казаться более фальшивыми. Нежное журчание ручейка обернулось чем-то, напоминающем скрежет, как от поломанной пластинки. Лампочка мигала, на доли секунды погружая комнату в густую тьму. Сара отчётливо ощущала чьё-то присутствие за спиной. Совсем как в вечер перед аварией. Всякий раз, стоило свету на секунду погаснуть, что-то подходило всё ближе и ближе. Резкий треск за спиной вырвал из оцепенения — и Уилтон обернулась. Её взгляд упал на фотографию, что стояла на письменном столе. На этой фотографии они с сестрой, счастливые, веселились на вечеринке по случаю дня рождения Эрнеста несколько лет назад. Но теперь фото было разбито. Тонкие линии, точно извилистая паучья сеть, расползались по поверхности стеклянной рамки. Они почти не затрагивали изображение Сары — фото раскололось на лице Маргарет. Теперь искажённое полотно напоминало неумелую работу безумного художника. Глубокие трещины шли от глаз девушки и спускались к губам. Пара осколков, выпав из рамы, затерялись где-то на ковре. Фальшивый скрежет, доносящийся из музыкальной шкатулки, смолк, и всё вокруг вновь погрузилось в тишину. Мгновением погодя, Сара услышала странный хлюпающий звук и почувствовала что-то мокрое и липкое под ногами. Но в темноте она не могла ничего разглядеть. Руки предательски дрожали, когда девушка пыталась удержать в похолодевших пальцах телефон. Включив фонарик, она направила его на стену — и отшатнулась, едва не выронив мобильный. Вместо простых и столь привычных взору светло-зелёных обоев, стену покрывали куски кровоточащей гниющей кожи. С мягким, влажным звуком они отваливались от стен, падая на пол. Что-то склизкое коснулось ног и, вздрогнув, Сара обратила взгляд вниз. Испуганный вскрик сорвался с губ — и пальцы разомкнулись. Тьма — беспроглядная, давящая, без единого проблеска света — заволокла всё вокруг. Уилтон отчётливо понимала — надо поднять телефон с пола. Лишь фонарик на нём мог разогнать густую темноту. Но она не могла заставить себя это сделать. Липкий пол мерзко вибрировал под её ногами, и по телу проходила дрожь омерзения. — Твою мать! Это сон. Это просто сон, — нервно бормотала девушка, голос звенел от предательских слёз. Согнув одеревеневшие ноги, Сара опустилась на колени в распростёршееся под ней кровавое болото и погрузила в него руки. Шаря пальцами под кровью, она пыталась нащупать телефон. Но нигде не могла его найти. К горлу то и дело подступала тошнота, стоило пальцам дотронуться до слизней, копошащихся в болоте, точно во внутренностях трупа. Кисловатый запах тления пропитал всё пространство, словно над самим этим местом повисла тень смерти. Вновь фальшиво заиграла музыкальная шкатулка. Мелодия то и дело прерывалась, с каждой нотой всё больше скрежетча. На миг Сара услышала едва различимый тихий смех в режущем уши скрежете шкатулки. Ей хотелось закричать. Ей хотелось плакать. Но Уилтон только стиснула зубы и усердней продолжила искать телефон, игнорируя омерзительное ощущение склизких мягких тел, то и дело соприкасающихся с её кожей. Наконец, пальцы дотронулись до твёрдой, гладкой поверхности телефона. Быстро схватив его, Сара вырвала руки из кровавого месива и поднялась на ноги. Истерично смеясь, она смотрела на телефон, крепко сжатый в дрожащей ладони, покрытой медленно засыхающей кровью. Её трясло, и Сара всё не могла унять нервный смех. Включив фонарик и выровняв дыхание, девушка осмотрелась вокруг, то и дело направляя свет на каждую из стен. И застыла, когда тусклое свечение озарило зеркало, висящее на стене. Её взгляд столкнулся с глазами мертвеца, пристально глядящего на неё из зазеркалья. Длинные чёрные волосы оплетали худые плечи, грязные пряди чёлки падали на глубокие, точно колодец, чёрные глаза, лишённые зрачков. Мертвенно бледная кожа с сероватым оттенком и рваное платье, были покрыты кровью, а тонкие посиневшие губы сцепляли едва заметные, туго затянутые нити. Девушка безмолвно смотрела на Сару, а та не могла пошевелиться. Впервые Сара видела Лорейн прямо перед собой. Нет, мелькнула запоздавшая мысль, прежде они уже встречались. Первый раз — в машине, второй — во сне, где актриса задала ей свой вопрос. — Чего ты хочешь? — голос журналистки звучал хрипло и тихо, она почти шептала, не в силах отвести взгляда от глаз покойницы, в которых не могла ничего прочитать — ни её мыслей, ни эмоций. — Что конкретно я должна отыскать? Журналистка вздрогнула и сделала шаг назад, когда Лорейн подняла тонкую, исхудавшую руку, местами лишённую кусков плоти. Она напряжённо смотрела на мёртвую актрису, чьё лицо впервые не было закрыто маской. Но её взгляд был в точности таким, как в видении. Лорейн коснулась пальцем зеркальной глади и провела им вниз. Уилтон поморщилась от громкого скрипа, режущего слух, и закрыла ладонями уши. Актриса царапала ногтями зеркало, неспешно, точно в замедленной съёмке, выводя буквы, постепенно складывающиеся в слова. «Эго». «Король мечей». Сара пристально вгляделась в послание, оставленное призраком, но её усталый, взбудораженный разум был не в силах понять значение этих слов.