***
— Вы являетесь хозяином автомобиля марки bmw, данного госномера? — кивает на фотографию с камер слежения Намджун. В голове треск, сопровождаемый лёгкой тошнотой и лютой ненавистью ко всему живому. Он вчера немного перебрал с алкоголем. — Да, это мой автомобиль, — мужчина перед ним берёт фотографию, рассматривая её внимательно. Ни капли волнения, беспокойства. Ничем не выдаёт тревоги о том, что его допрашивают сейчас. Вообще-то, в обязанности Кима уже давно не входит нечто подобное: допрос, да ещё и с пристрастием. Но настроение после неудачной проверки высокопоставленных лиц и тяжёлое похмелье пробуждают в нём желание убивать, и он выхватывает из рук Юнги папку со скудным материалом по вызванному для допроса хозяину машины, которая была замечена камерами слежения движущейся в сторону заброшенной стройки, где произошла перестрелка. — Ким Сок Джин, за рулём автомобиля в указанную дату находились вы? — указательным пальцем начальник отделения стучит по цифрам в верхнем углу снимка. — Да, я, — так же спокойно отвечает мужчина, поправляя очки. — Могу я узнать, по какой причине меня допрашивают? — Вопросы здесь задаю я, господин Ким, — рыкает Джун. Его этот смазливый самодовольный мудак раздражает до сжимающихся кулаков. — Насколько я знаю, согласно законодательству нашей страны, я имею право хотя бы знать причину допроса? — приподнимает бровь мужчина, складывая изящные ладони на коленях, словно он на подиуме, а не в полицейском участке. — Уважаемый Ким Сокджин, сейчас мы с вами приветливо беседуем в неформальной обстановке. Но если вы хотите посетить допрос, вы только намекните, — парирует Намджун, зверея ещё больше, он нависает над столом, свирепо глядя на допрашиваемого. — Это угроза? — улыбается мужчина. А майора от этой улыбки срывает. — Послушай сюда, ты, — он хочет схватить наглеца за шиворот и хорошенько встряхнуть, чтобы понял, что шутки здесь неуместны, но ограничивается лишь тем, что приближает своё лицо, гневно сверля тяжёлым взглядом ни на йоту не испугавшегося красавца, — мешать следствию равносильно тому, что предать Родину. Из-за таких вот наглых, смазливых зазнаек умирают люди, которым мы не можем помочь, так как вы прикрываете жопы террористов. — Так меня обвиняют в пособничестве террористам или в чрезмерной красоте? — складывает руки под подбородком Сокджин, по-прежнему улыбаясь. — Какого… — «...хуя ты строишь из себя здесь клоуна» хочет заорать Намджун, но его прерывает хлопок резко открывающейся двери. — Господин Ким, извините, — Юнги кланяется слегка допрашиваемому, чтобы схватить стальной хваткой за руку начальника и оттащить в сторону, — на минутку, вас вызывают. — Что ты… — дёргается в его руках майор. — Совсем сбрендил? — шипит Мин. — У нас единственный, блин, свидетель, подозреваемый, хер пойми кто, но единственный! А ты его прессуешь? Иди проспись, бога ради, дай я сам разберусь! — и предвидя возражения, добавляет. — Намджун, пожалуйста. Это наша единственная зацепка! Ким кривит губы, но сдерживается от комментариев. Кидая последний взгляд на высокого мужчину, он выходит. Допрос Юнги вести не любит. Но доверять это дело кому-либо ещё не намерен. Он извиняется перед допрашиваемым и начинает с начала. Спокойно, без давления, подмечая детали мимики, поведение, тотальную уверенность и расслабленность мужчины. И вот что интересно, капитан впервые видит настолько расслабленных людей в отделении полиции на допросе, если они невиновны. Все нервничают. Всегда. Но Сокджин смотрит с лёгкой усмешкой в кофейных глазах. Придраться не к чему. Добропорядочный гражданин свободной страны, приехавший в захудалый городок по делам и на отдых. Воздух, климат. Ехал за город, порыбачить. Какой к чёрту климат, тут заводами всё протоксировано, а такую модельную внешность сложно представить с удочкой на затухшей речке. Но Юнги кивает, соглашаясь, не подавая вида, что не верит ни единому слову. Он благодарит мужчину за то, что тот быстро откликнулся, приехал, и предупреждает, что, возможно, его вызовут снова, показательно вздыхая, мол, бумажки, начальство, сами понимаете, и провожает внимательным взглядом покидающего кабинет Сокджина, который оборачиваясь уже в дверях, добавляет: — А вашему начальнику к психологу бы сходить. Научиться справляться с гневом, чтобы не использовать людей, как груши для битья. Успокоительное тоже не мешало бы попить. Чай, ромашковый, к примеру, вместо водки… Стоило видеть лицо Намджуна, который смотрел этот допрос в записи и на этих словах покраснел, словно рванёт сейчас, сквозь зубы обещая: — Я тебе эти ромашки в жопу засуну, моделька.***
Они чувствуют себя, словно в тупике. Обстановка накаляется. У них не хватает сотрудников, они не в ладах со спецназовцами, которых им выделили для проведения операции. Они измотаны попытками обнаружить хозяина второй машины, которую засекли камеры, а третью и вовсе не могут найти: не то, что владельца, саму тачку. Всё усугубляется затихшим криминалитетом, который на рожон не лезет и убийства не повторяет, чтобы не дразнить полицию. И это было бы хорошо, если бы не пахло ещё большим пиздецом, чем раньше. — Ты нам даже следака нормального дать не можешь, о чём речь вообще? — повышает голос Юнги, в очередной раз бодаясь с Намджуном. Чонгук на эти вспышки уже внимания не обращает, привык, что начальство так пар выпускает. Поорут, покидаются аргументами никчёмности друг в друга, да и разойдутся, снова головы ломая над тем, что делать дальше. Мин по несколько раз в неделю вечерами уходит один. Он приезжает в клуб «Золотой лотос», чтобы снова увидеть Чимина. И как бы капитан ни уговаривал красивого податливого во время секса парня, чтобы перестать прятаться по тёмным углам и вонючим сортирам для быстрого перепихона, как бы ни просил обменяться телефонами, Пак непреклонен. Тот вечер, когда Чимин внезапно сдаётся, Юнги хочет запомнить на всю жизнь. Пак выглядит уставшим и потухшим. Капитан ждал его в осточертевшем клубе больше часа, уже собираясь уходить, когда парень, внезапно сел рядом на барный стул, укладывая голову на стойку, и слабо улыбнулся ожидавшему его мужчине. — Ты в порядке? — без приветствий тревожно уточняет Юн. — Да, а что? Некрасиво выгляжу? — невесело улыбается блондин. — Ты всегда красивый, — Мин наклоняется ближе, словно пытаясь увидеть ответы скрытного парня в его зрачках. — Что случилось? Чимин разглядывает лицо капитана, шрам, тянущийся вдоль по его лицу, разрезающий стянутой кожей бровь, веко и ниже. — Поехали ко мне? — шепчет едва слышно. Удивление на лице капитана, видимо, так очевидно, что Пак добавляет: — Решайся, пока я не передумал… Ни слова больше не говоря, Юнги тянет парня на выход, усаживает в старенькую ауди, чтобы сорваться с места, увозя по названному месту. — Ты так спешишь меня трахнуть на кровати? Старый капитан устал ебаться на твёрдых поверхностях и в вертикальном положении? — смеётся Пак, зачёсывая назад волосы, которые треплет ветер из открытого окна. — Считаешь, я настолько лишён секса, что, как подросток, бегу потрахаться при любом удобном случае? — уточняет Юн, уверенно ведя машину. Он наслаждается обществом Чимина. — Тогда почему? — с интересом спрашивает парень. — Впервые ты разрешаешь побыть с тобой, не набрасываясь на меня голодным зверем. И даже если в квартире ты снова решишь трахаться со мной, вместо того чтобы говорить, у меня есть это время. Время, пока мы едем. Ты и я. Наедине, — капитан произносит это так спокойно, без пафоса, ухмылок. Чимин теряется, замолкая, не зная, что ответить. Когда они поднимаются в квартиру, блондин просит Юнги быть потише и смешно шипит на него, когда тот, споткнувшись в темноте о приспособленную местными под пепельницу жестяную банку пива, переворачивает её, грохотом оглушая весь подъезд, а смачными матами добавляя тональности этой музыке. Они вваливаются в квартиру. Чимин пытается отсмеяться, Юнги пытается оглядеться. И когда Пак, прислонившись спиной к закрытой за ними двери, тянет на себя капитана, чтобы поцеловать, тот останавливает его спокойным, настойчивым: — Нет. Сначала ты поешь. — Что? — оторопело уточняет блондин. — Я не голоден. А если ты хочешь есть, то почему не сказал, пока еда была в доступности? — Ты осунулся. Когда ел последний раз? — Юн опирается руками по бокам от головы замершего от такого вопроса парня. Его губы приоткрыты, брови в удивлении подняты, словно уточняя: «Ты нормальный?». Просто вопрос. Элементарный. Когда ты, человек, принимал пищу в последний раз? Что сложного в ответе? Но Чимин чувствует ком в горле и не может ответить. — Где у тебя кухня? — Мин отталкивается от двери, цепляя за руку онемевшего парня. Квартира совсем небольшая, и найти кухню не составляет труда, даже с учётом того, что её хозяин, как воды в рот набрал. Юнги по-свойски открывает холодильник, бурчит под нос: «Всё понятно, не удивлён», и захлопывает, с первого взгляда оценив, что кроме вина и куска сыра там ничего нет. Он деловито хлопает шкафчиками, хмурясь всё сильнее. — Это вообще твоя квартира? — уточняет у молчаливой мумии капитан. — Снимаю, — кивает Чимин, ёжась, то ли от холода, то ли от эмоций, которые ему непривычны. — Я вернусь минут через пятнадцать. Дай ключ от подъезда, чтобы я не перебудил соседей, — протягивает ладонь Мин. И парень почему-то послушно отдаёт всю связку. Только когда Юнги выходит, он заторможено отлипает от стула, на который приземлился, наблюдая за действиями капитана. Он проходится по квартире, словно потерянный, чтобы вернуться на кухню и достать бутылку вина. С горла вкуснее. Его отпускает спустя несколько минут. Алкоголь на пустой желудок быстро расслабляет, а Чимин начинает смеяться с самого себя и своей реакции на этого странного капитана. Он хватает чистое полотенце и уходит в душ. Входная дверь хлопает, когда Юнги возвращается. Он шуршит пакетами, стукает пару раз в дверь ванной, предупреждая: — Это я, — и уходит в сторону кухни, судя по удаляющимся шагам. — Кто ещё это может быть? — усмехается себе под нос Пак, продолжая наслаждаться стекающей из душа водой. Чимин выходит в одном полотенце, небрежно обёрнутом вокруг бёдер. По его безумно красивому телу стекают капли воды. Он пошло улыбается и лижет губы, ловя серьёзный взгляд Юнги. — Сначала ты поешь. Потом всё остальное, — снова удивляет парня Мин. — Ты первый человек, который не повёлся на мою внешность, — усмехается блондин, когда в его желудке порция горячего сытного рамёна, приготовленного получше, чем в местных забегаловках, сэндвич с ветчиной и чай. — Сложно не оценить твою внешность, но меня невозможно зацепить одной лишь картинкой, — капитан прижимает к себе расслабленное тело парня, ведя пальцами по его волосам, поглаживая. — Что ты имеешь ввиду, святой Юнги? — издевается Пак, запрокидывая голову, чтобы видеть глаза удивительного мужчины. — Человеческая красота не вечна. И если выбирать для себя человека по физическим параметрам, то рискуешь сильно ошибиться. Испортить жизнь и себе, и человеку. Всё увядает. Ты никогда не знаешь, что может случиться, что испортит твою внешность, сделав тебя бракованным товаром. Поэтому если за внешней обёрткой нет ничего — то и к чему эта мишура? — Юнги неотрывно смотрит в его глаза. — Но тебе же нравится смотреть на красивые тела? — вздёргивает вопросительно бровь Чимин. — Всем нравится. — Давай приведу элементарный пример. Порно, где красивые люди. Оно автоматически становится красивым? Оно автоматически принесёт тебе удовольствие? Мне — нет. Если я выбираю себе партнёра для секса, то, скорее всего, я оценю его тело. Но вряд ли я получу удовольствие даже от сношения, если этот красивый для меня человек будет молча терпеть, пока я трахаю его. Эмоции, чувства, отдача — то, что действительно заводит. А уж если мы говорим о партнёре для жизни — общение, душа, взаимное желание выбирать друг друга каждый день. И не надо иметь общие интересы. Надо быть заинтересованным в человеке, — капитан чувствует расслабленность парня, уютно устроившегося между его ног, и млеет от такого разговорчивого Чимина. — Мне нравится смотреть, как ты готовишь, — мягко улыбается Пак. — А я люблю смотреть, как ты смеёшься. Заливисто, искренне. Я, кстати, не смотрю дурацкие комедии. Но с тобой мог бы полюбить их, если это заставляет тебя смеяться. Я бы полюбил всё, что вызывает у тебя такие искренние эмоции, смех, улыбку, — слова Юнги заставляют сердце биться чаще. Чимину ещё никто ничего подобного не говорил. — То есть ты бы залип на меня, даже если бы я был урод? — пытается перевести в шутку слишком серьёзную тему Пак, но у него не выходит. — Я урод. И ты залип на меня, — не улыбается даже Юнги. — Но ты не урод, — хмурится Чимин. — Потому что ты смотришь на меня не глазами, а душой, — капитан мягко ведёт пальцами по щекам парня и внезапно добавляет с улыбкой. — И да, ты даже не отрицаешь, что залип на меня. Мне это нравится. Чимин закатывает глаза, губы растягиваются в улыбке, а его рука крепко бьёт капитана в плечо. — Тяжёлый удар, — шипит от боли Юнги. — Где-то учился? — Сейчас я тебе покажу, что я умею гораздо лучше, чем наносить удары за излишнюю самоуверенность, капитан, — опрокидывает его на лопатки, седлая, блондин. Впервые они занимаются любовью, а не сексом. Чимин принимает всю нежность, на которую, оказывается, способен грубый капитан. Он плавится от ощущений, которым открывается, вбирая в себя всё, что молча, без слов так и рвётся взглядами, прикосновениями, поцелуями. И только когда оба утомлены, пресыщены, Пак, пряча свои эмоции, напоминает: — Тебе пора, Юнги. На следующий день Пак пропадает почти на неделю. Капитану кажется, что ему всё это приснилось. Приснилось, то как ластился к нему Чимин, как отдавался, впервые не только телом, но и душой, как шептал отчётливо его имя, словно молитву. Он снова и снова приходит в квартиру, где наслаждался каждой секундой всего одного, но такого ценного вечера. Его хождения прерывает грубая соседка, в дверь которой звонит Юнги, чтобы узнать про жильца запомнившейся до боли квартиры: — Да это бордель, а не квартира. Проститутки одна за другой меняются. Не живёт тут никто. Возможно, капитан бы не поверил, если бы это не объясняло отсутствие продуктов, посуды как таковой и мизерное количество вещей, что явно не присуще столь ухоженному парню, как Пак. Добивая себя, Юнги пробивает по служебной базе хозяина квартиры, звонит и получает подтверждение тому, что квартира сдаётся посуточного и никакого Пак Чимина мужчина на том конце провода не знает. Что-то ломается внутри капитана, даря свободу демонам, радостно высунувшим свои страшные морды наружу. Но выпускает их окончательно случай. Мин возвращается из магазина, мрачно варясь в своих мыслях, удерживая зубами сигарету, когда прямо перед ним, словно из ниоткуда, появляется Чимин. Капитан застывает. — Нам больше нельзя видеться, — холодно, без приветствий, срывает поводки с демонов капитана Пак. Юнги изнутри индевеет.***
Чонгук чувствует, что осталась последняя капля и его сорвёт. Успокоительное не помогает. Сигареты, кажется, усугубляют туман иллюзий, с каждым днём опутывающих всё сильнее. Ему мерещится запах Тэхёна, его голос. Воспоминания душат, гипнотизируя сознание. Он трижды приезжал к квартире Винного змея, всматриваясь в темноту окон и не смея переступить порог подъезда. Он так труслив, что даже не может попробовать. Просыпаясь в холодном поту от очередного сна, в котором Тэхён целовал, обнимал, обещал всегда быть рядом и защищать, Чонгук тяжело дышит, слепо оглядываясь в темноте. Он слышит, как стукает балконная дверь. Внутри всё трепетом обрывается. Воспоминания, как он впервые почувствовал прикосновения Ви на своём теле. На чёртовом балконе. Не в силах больше терпеть это, Чон подрывается, спеша к фигуре, напряжённо курящей на балконе. Он обхватывает капитана за талию, прижимаясь к его спине. Жмурит глаза, чтобы прогнать слёзы, кусает губы. — Замёрзнешь, — хрипло констатирует Мин, докуривая. От его тона пробирает мурашками. Сердце словно покрывается корочкой льда. У Чонгука плохое ощущение. Но он не хочет ему верить, дёргает на себя старшего, заставляя развернуться. Смотрит в уставшие глаза, далёкие, не родные ни хрена, и тянется к губам. Юнги отвечает на поцелуй вяло, неохотно, словно заставляя себя. Гуку мало. Ему нужна та жадность, с которой обычно капитан грызёт его губы, трахает его тело. Ему нужны синяки на теле от его пальцев и его поцелуи нежные на лопатках. — Извини меня, Чонгук, — шепчет Мин, отстраняясь. Чон смотрит в эти глаза, пропитанные сожалением, давится им, как щенок, которому кость кинули с голоду, но кормить нормально и не собирались. Его срывает. Хлопок двери. Топот ног, перебирающих ступеньки вниз. Солёная злая влага, разъедающая кожу. Спасибо, что дождь. Господи, как же хочется заорать. Во всю глотку. Разрывая связки. Чтобы потом болело, саднило и хрипеть только мог. Хочется выть, траву с корнем драть, пальцами сжимая до побелевших костяшек комки мокрой грязи. Ругать себя за слабость Чонгук устал. Возможно, он даже не заметил, как стал настолько доверять капитану, что полагался на него, рассчитывал, что тот защитит его, спасёт от всего дерьма, что кошмарами ночными вспарывает сознание, от того состояния, в которое он изо всех сил мечтал не упасть. Чон умный мальчик, он понимает, что обвинять Юнги в неоправданных глупых надеждах — бессмысленно. Но ничего поделать с собой не может. Он бродит под ливнем по ночному городу порядка двух часов, прежде чем вернуться, молча принять горячий душ и завалиться спать, не отвечая на вопросы раздавленного не меньше, чем он сам, капитана. Завтра. Всё произойдёт завтра. Внутри осталась лишь холодная уверенность.