***
— Змей, — голос товарища прерывает поток мыслей. — Он здесь. — Кто? — уточняет Ким, отставляя кружку с недопитым кофе и поднимаясь со старого скрипящего стула, чтобы подойти к окну. — Чонгук здесь, — поясняет ему мужчина, ловко отстраняясь от окна и перехватывая Тэхёна, чтобы не высовывался. — Ты уверен, что это он? — руки слегка подрагивают, приходится сжать их в кулаки. — Уверен. Уходим, — торопит его мужчина, хватая свой пиджак с кресла. — Чёрт, почему сюда? — Тэ хватает пачку сигарет, небольшую всегда собранную сумку и кожаную куртку. Они молча переглядываются, решая, каким путём им незаметно исчезнуть. Угадать, поедет лейтенант на лифте или пойдёт пешком, сложно. — Крыша, — губами беззвучно кивает вверх Змей. Двое мужчин бесшумно спешат подняться этажом выше. И пока один справляется с проржавевшим замком, стараясь не издавать лишних звуков, второй мнёт в пальцах пачку сигарет, нервно сглатывая.***
Чонгук колеблется некоторое время, но выбирает лифт. Какая-то часть его мечтает, чтобы эта скрипящая посудина застряла, что станет для него знаком — никогда не лезть больше в это логово. Он ведь даже не знает, кто сейчас в этой квартире, она в базе данных числится за неизвестной ему женщиной, и Чон уверяет сам себя, что сейчас ему откроют дверь жильцы и пошлют куда подальше. Гулко бьющееся сердце и затуманенный взгляд, обрывки воспоминаний, новым потоком терзающие разум, и демоны, что нашёптывают свою правду. Правду, от которой так тошно, что хочется вскрыться. Створки лифта, скрипя, разъезжаются в стороны. Чон ступает на лестничную клетку, делает пару шагов в сторону квартиры, которой боится больше чем огня, и замирает, принюхиваясь. Жадно вдыхая носом воздух, он понимает, что у него начались галлюцинации. Иначе почему ему так отчаянно пахнет Им? Звонок в дверь. Не работает. Ещё одна попытка. Тишина. Костяшки татуированных пальцев касаются металла. Неуверенный стук. Глупо. Сильнее. Дверь странно колышется. Он удивлённо переводит взгляд на ручку и тянет на себя. Открыто. В ушах гудит от повышенного сердцебиения и тумана иллюзий, опутывающих так сильно, что хочется закрыть глаза, упасть на пол и отдаться им, пусть хоть в дурку забирают. Беззвучно открывая дверь, Чонгук тяжело сглатывает, и, прежде чем шагнуть внутрь, достаёт пистолет. В квартире пыльно. Лейтенант движется осторожно, но старые половицы всё равно скрипят. Он медленно обходит квартиру, понимая, что пусто. Опускает оружие, но не убирает его. Кухня. Он проходит внутрь, отчётливо улавливая запах кофе и аромат, который врезался в память, видимо, навсегда. Застывшим истуканом Чон смотрит на кружку, в которой остывает недопитый кофе.***
— Что с тобой? — шёпотом уточняет мужчина. — Всё нормально, — лижет сухие губы Винный змей, сумасшедшим взглядом смотря в сторону выхода с крыши. Туда, где квартира. Туда, где Чонгук. — Тэхён? — трогает его за плечо товарищ. — Не трогай, — резко дёргается Ким, но даже не оборачивается. — Не надо. Я справлюсь. — Ты уже не справляешься. — Тебе не понять. — Если ты сорвёшься, ты понимаешь, чем это может обернуться? — Я понимаю всё гораздо лучше, чем тебе кажется, — хрипло констатирует Змей. Его руки так сильно сжаты в кулаки, что пачка смята безвозвратно. Он откидывает её в сторону, не заботясь о содержимом.***
Чонгук улыбается как псих. Это всё выглядит дико, бешено и по-звериному. Он усмехается несколько раз, борясь с неверием, чтобы зайтись истеричным смехом. Он падает на стул, скрипнувший под тяжестью тела, и трясётся от смеха. — Ты был здесь. Всё это время ты был здесь, сукин ты сын. Утирая выступившие от смеха слёзы, Чон обходит квартиру снова. Он останавливается возле кровати, едва смятой, почти незаметно, и, не помня себя, припадает на колени возле неё, чтобы уткнуться носом и потянуть воздух. Его запах. Это его запах. За девять лет он так и не изменил предпочтения в парфюме. Этот запах делает Чонгука зависимым наркоманом. Как и этот человек… — Ты спал здесь. Ты ел здесь. Ты ходил здесь. Здесь, — бессвязно бормочет Гук. — Тэхён, ты ещё здесь? Этот вопрос звучит в никуда. Он не ждёт, что Ким выпрыгнет из шкафа с криками: «Сюрприз». Не ждёт, что тот свалится на него с неба. Но он своей сумасшедше обострённой чуйкой настроен на этого мужчину и убеждён, что тот не уехал далеко. Он где-то рядом. Лейтенант медленно двигается по квартире, разглядывая детали, прежде чем зайти в ванную комнату. Перед глазами картинки их голых влажных тел. Пальцы Тэхёна, покрытые мыльной пеной, с нежностью ласкающие тело Гука. Он не помнит, как оказывается в ванной. Не чувствуя холода, он ложится внутрь, не считая это ненормальным, кладёт оружие рядом и выхватывает мятую сигарету из пачки, прикуривая. Чонгук затягивается, впуская в лёгкие яд, закидывает руку за голову, закрывает глаза и выпускает густое облако сигаретного дыма. — Я близко. Я очень близко. Ты ведь знаешь это, правда? — голос звучит хрипло и дико. На губах играет улыбка, которая слишком сильно отдаёт сумасшествием. Под закрытыми трепещущими веками сотни образов. В каждом из них — он. Каждая его татуировка, каждый его рык, каждый укус, оставленный на теле когда-то. Чонгук сжимает в зубах горький фильтр, опускает руку на свою ширинку и жёстко сжимает своё возбуждение через грубую ткань джинсов. — Чувствуешь меня? Помнишь мой запах? Я тебя помню, Папочка… Тэхён чувствует. Помнит. Глаза закрывает, тяжело сглатывая, ощущая возбуждение, внезапно накатившее лавиной. — Малыш, — шепчет Тэхён, слизывая с губ привкус табака, хотя не курит в эту секунду. Хруст шейных позвонков и костяшек пальцев. Демоны проснулись, рвутся к его мальчику. Он этих демонов усмиряет не первый год. Но сейчас его мальчик так близко. Так близко… — Змей, нельзя, — рычит мужчина рядом с ним. Но Ким его больше не слышит. Перед ним кинолентой все воспоминания. Как это было, когда его мальчик был в его руках, как он плавился под ним, от одного его взгляда, как жался доверчиво, когда не видит никто… Сотни образов, воспоминаний. Всё, что Тэхён берёг, хранил, никому не доверяя, всё, ради чего просыпался и заставлял себя дышать. Тэхёна срывает. Чонгук резко открывает глаза и заливисто смеётся, расстёгивая ширинку. Глаза безумные. Руки до боли сжимают возбуждённую плоть, яростно, со злостью, ведя грубо вверх-вниз. Этот человек до сих пор заводит его. После всего. Заводит до темноты в глазах, до искусанных губ и демонов, поднимающихся из самой преисподней, заполняющих всё тело и душу молодого опера. Тэхён бежит по ступенькам, сам подставляясь. Сдаётся. Пусть убьёт, к чёрту. Он перед смертью коснётся его, тогда и сдохнуть можно. Плевать на всё. Он давно продал душу дьяволу. Ногой выбивая дверь, Винный змей входит в комнату, где Чонгук, лёжа в холодной пустой ванной, закатив от удовольствия глаза, дрочит. Тлеющая меж пальцев сигарета заполняет комнату едким дымом. Шипение Чона сквозь зубы и дикая улыбка, разрезающая его красивое лицо. Ким смотрит, как завороженный. — Нравится? — хрипло выдаёт Чонгук, прерываясь на стон протяжный, продолжая начатое. Он не открывает глаза. — Лучшее, что я видел за последние девять лет своей жизни, — низким тягучим голосом, словно поливая горячим шоколадом. — Смотри, пока можешь, — запрокидывает голову, подаваясь бёдрами в свою же руку. Винный змей подходит ближе. Наклоняется, опираясь руками на бортики ванной, вдыхает полной грудью запах, до боли знакомый. Его ведёт. Последние сдерживающие оковы рвёт наотмашь. Ким рычит. — Лучшее, что я слышал за последние девять лет своей жизни, — севшим голосом, сбившимся дыханием, жмурясь, чтобы не открыть глаза, честно подтверждает Чонгук. Когда Змей вбирает в себя воздух вместе с истекающим смазкой членом лейтенанта, ощущение, будто взрывается воздух вокруг этих двоих. Чон резко открывает глаза, отбрасывая окурок метко в раковину, хватается за оружие и наводит дуло пистолета на голову Тэхёна, который продолжает жадно всасывать в себя возбуждённую плоть младшего, будто и не он сейчас под прицелом. Он поднимает тяжёлый взгляд снизу вверх, исподлобья глядя на дрожащего от возбуждения и эмоций Чонгука. Лейтенант хватает его за волосы, заставляя оторваться от себя. Тэхён сопротивляется, делая ещё пару поступательных движений сквозь боль, и с громким хлюпаньем выпускает изо рта сладкое лакомство. Струйка слюны тянется от его губ к сочащемуся возбуждением члену. Ким блядски облизывается. Так умеет только он. Чонгук тяжело сглатывает, следя за этим действием, которое заводит не меньше, чем качественный отсос. — Не растерял, смотрю, навыки, — хрипит, сильнее сжимая голову врага, опер. — Зато ты поднаторел, — ухмыляется Ви. Дуло пистолета утыкается в горло Змея. Холодный металл скользит вниз, обводя татуировки. — Твоя глотка предназначена для минета, — Гук любуется рисунками Винного змея. — Поправка. Для минета исключительно тебе. Я сосу только тебе, Чонгук, — спокойно, нагло, ни разу не дрогнув от упирающегося в него холодного оружия. — Враньё. Сплошное враньё. Ты же Змей. Винный змей. Знаешь, что сказать. Кому сказать. Знаешь как манипулировать словами, чтобы тебе поверили, — всё злее, заводясь, поднимая всю ненависть в себе. Рука Тэхёна скользит по упругому бедру парня. Длинные пальцы обхватывают всё ещё неудовлетворённый член и сразу приступают к делу. Скользят, сжимают в нужном темпе. — Сука, — Чонгук отпускает его голову, обхватывая горло старшего, — даже под дулом пистолета ты, блять, дрочишь мне! Вместо того, чтобы умолять не убивать тебя! Тэхён улыбается, сглатывает, заставляя почувствовать под ладонью движение кадыка. Лижет губы, нагло глядя в глаза: — Даже наставляя на меня оружие, ты возбуждён и хочешь меня. Преодолевая сопротивление сжимающей его горло руки, Змей тянется вперёд. Слишком близко. — Не смей, — хрипит Гук. Тэхён кладёт тяжёлую ладонь на затылок младшего, не давая отстраниться, врывается языком в его рот, матами его кроющий, и целует так жадно, голодно, улыбаясь укусам, которыми отвечает на это Чон. Он продолжает доводить своего мальчика до грани, крепче сжимая руку, прокручивая вокруг чувствительной головки, напоминая губами и языком, что ещё он умеет. Сквозь поцелуй чувствуется привкус крови, которым Змей щедро делится, кормя демонов своего мальчика. Он слышит их рык и звон цепей, на которых их держали все эти девять лет. Чувствует, как вибрирует грудь Чонгука, как его мотает жёстко от всего происходящего, но останавливаться не собирается. И так слишком долго ждал. Тэхён всё помнит. Слишком много для человека, который насмотрелся в этой жизни разного. Слишком много для взрослого, осознанного и совсем неромантичного мужчины. Слишком много для того, кто, по сути, циник и убийца. Насмешка судьбы или замысел чей-то, но вот так их связало друг с другом, что даже сквозь ненависть — жажда, потребность, ломающая все доводы рассудка, здравого смысла. — Кончай, Гуки, малыш, — шепчет, пронзая взглядом медовых глаз, Ким. Чонгуку бы выстрелить. В упор. Как и мечтал, прокручивая это в голове. Но он сжимает сильнее оружие в руках, снимая палец с курка, цепляется пальцами за рубашку Змея, тонет в своём персональном наркотике и кончает, выстанывая имя того, кто любил, кто обещал оставаться рядом, кто сломал. Всё сломал. Чон не успевает подумать, о том, что сейчас запачкает вещи, что кончает от руки убийцы на его члене. Его трясёт от накатывающего оргазма, когда Змей наклоняется, вбирая его снова в рот, до последней капли проглатывая всё, что дарит ему его мальчик, и встаёт с колен, чтобы сполоснуть руки, не сводя потемневших глаз с черноволосого лейтенанта. — Почему ты не свёл татуировку? — кивает взглядом на забитое предплечье младшего Тэхён. — Как напоминание. О том, что никому нельзя доверять, — спокойно отвечает Чонгук, даже не уточняя, о какой идёт речь. Змея на его руке всегда напоминает лишь одного человека, которого не удалось вытравить из сознания. Он дрожащими руками приводит себя в порядок. Тэхён лишь криво улыбается в ответ, словно младший сейчас удачно пошутил, и желание пристрелить его возвращается, но он внезапно начинает расстёгивать пуговицы на своей рубашке. Чонгук уже знает, что увидит там, но не хочет. Он не хочет. Упрямо сжимает губы в тонкую полоску, тяжело дышит, а взгляд не отводит. Длинные изящные пальцы убийцы откидывают в стороны полы рубашки. Инициалы «JK», прямо в области сердца, жгут глаза. Чон не собирается спрашивать: «Почему?». Но Змей отвечает: — Как напоминание. О тебе. И о том, что я должен выжить, чтобы присматривать за тобой. На этой фразе Гук ломается. Он рывком встаёт, перепрыгивает бортик ванной, пихает оружие за пояс джинсов и толкает плечом ублюдка, что врёт безбожно. — Чонгук, остановись. Нам надо поговорить… Лейтенант упрямо игнорирует эту просьбу, пока чужие пальцы не хватают его запястье, дёргая, чтобы повернулся. — Поговорить тебе захотелось? — рычит Чон, разворачиваясь. Кулак врезается в чужое красивое лицо. Сдержанный стон вызывает кривую ухмылку счастья на лице младшего. — Где ты был, когда я нуждался в тебе? Когда я безмолвно шептал в обветшалый потолок общаги, что сдаюсь? Где ты, сука, был, когда я болел по брату? Когда я нуждался в тебе? Хоть в ком-то! — так странно, Чонгук был уверен, что без раздумий выстрелит в того, кто безжалостно убил его самого близкого человека, раскрошил его сердце. А теперь не может. Ни убить, ни говорить. — Рядом. Я был рядом, — смахивает выступившую на губе кровь Тэхён. — Ненавижу тебя. Как же я тебя ненавижу! — раненым зверем шипит Чон, снова наставляя пистолет на мужчину. — Ты ведь знаешь, что не смогу убить тебя, да? — Сможешь, если захочешь. Стреляй, — Ким доверчиво расставляет руки в стороны, упираясь грудью, теми самыми выбитыми символами в дуло пистолета. Металл царапает буквы. — Я выстрелю. Тэхён, придёт время и я выстрелю. Даже не сомневайся, — рычит лейтенант. Он разворачивается, чтобы уйти. — Я не убивал Хосока, — хриплым уверенным голосом. Чонгук застывает. Он впивается взглядом в дверь, за которой спасение, выход, и не может шелохнуться. — Снимать с себя вину я не намерен, Гуки. Но твоего брата я не убивал. Мне о многом надо тебе рассказать. Я должен был прийти раньше, но не мог. Даже сейчас я не уверен, что поступаю правильно. Но сорвался. Настолько слаб перед тобой, малыш, что ставлю под угрозу наши жизни, но хочу рассказать тебе правду. Пусть лучше меня убьёшь ты, Чонгук, но только после того, как я расскажу, — в его голосе нет мольбы, приказов. Возможно, сожаление, что так вышло, по большей части принятие, смирение. Между строк: «Так было надо», и не переубедить, даже если постараться. Возможно, это сон. Очередной из кошмаров, которые так мучают Чонгука, когда повторяются приступы. Приступы воспоминаний, иллюзий, боли. Но лёгкое касание на его плече напоминает, что нет, не сон. — Гуки, пожалуйста. Выслушай меня. Он сдаётся. Снова. Оборачивается, чтобы утонуть в серьёзных медовых глазах. Тэхён говорит спокойно, размеренно, не отвлекаясь на снова заваренный кофе. Чонгук слушает внимательно, всё крепче сжимая в руках обжигающую керамику. Он молчит даже там, где хочется заорать. Даже там, где хочет требовать доказательств. Молчит. И когда Ким завершает свой рассказ, докуривая очередную сигарету, Гук осознаёт простую истину. Демоны нашептали ему правду, ту самую, от которой проще вскрыться, чем жить с этим дальше. Он всё ещё любит эту ядовитую гадюку. Демоны победили, вручая его в лапы зверя, забирая себе истерзанную душу, осколками осыпающуюся к ногам Винного змея, сжимающего его содрогающееся рыданиями тело в своих крепких объятиях.