***
— Ставлю сотку, что Хосок по знаку зодиака дева, — хлопает ладонью по столу Юнги. Из выживших остались только самые стойкие. Охрана на постах, смена, отдыхавшая вместе с боссом и его странной компанией, состоящей из ещё недавно вроде как врагов, уже видят седьмой сон. И только сотканная разными нитками компания упорно бодается в остроумии и умении пить. — Сотку какой валюты? — щурит пьяные глаза Чимин. — Почему сразу дева? — возмущённо оборачивается Намджун, нетрезво опираясь на тарелку с закусками. — Не знал, что такие взрослые дядьки увлекаются гороскопами, — удивлённо смотрит на них Чонгук. — Да потому что девы — самые изощрённые маньяки! — поднимает руку вверх, чтобы снова хлопнуть по столу Мин. — А этот… — Ну давай, ещё повосхищайся им, — закатывает глаза Пак. — А в постели он так же хорош, как и в убийствах? — наклоняется к нему Змей. — Я сейчас тебе нож в глаз воткну, — резко трезвеет Юнги. — Ты трахал моего парня. Я только и жду, когда ты накинешься на меня, чтобы оправдать твоё убийство самозащитой, — Тэхён отвечает абсолютно спокойно, словно рассказывает рецепт салата. — Мечтаю отрезать твои яйца и сделать из них бубенчики. — Блять, — шипит Чимин. — Ты успокоишься? — Я впервые вижу тебя пьяным, — скептически рассматривает своего мужчину Чонгук. — Не пьяный я, — цепляет его подбородок пальцами Ви, притягивая к себе. — Я тут что вообще делаю? Дезертир? Меня же кинутся искать, — внезапно задумывается Намджун. Главное вовремя. В этот момент его лицо выглядит не таким умным, как ему кажется. — Скажем, что взяли тебя в заложники, — успокаивает слишком активный мозг майора Сокджин. — Заебись, — возмущённо шипит Тэхён, отрываясь от поцелуя с Гуком. — С хуя ли мы так скажем? — Есть идеи получше? — уточняет Джин, закидывая в рот виноградинку, от чего у Намджуна слюна чуть ли не по подбородку стекает. Как можно быть таким красивым? — У тебя в телефоне стояла прослушка. В машине жучки. Ты хоть знал это, лопух? — тычет ножом в майора Змей. — Банька готова! — счастливый возглас дедушки прерывает все перепалки. — Наконец-то, идём, — вскакивает Чон, которому непривычно видеть своего любимого таким. — Протрезвеешь. — Да не пьяный я! — снова возмущается Тэ. — Сейчас докажу! Возразить Гук не успевает. Его бесцеремонно подхватывают и перекидывают через плечо. Татуированная ладонь опускается ему на задницу, смачно похлопывая. — Видишь? Абсолютно трезв! — Абсолютно, — безнадёжно вздыхает Чонгук, обхватывая талию своего дебошира руками.***
Пар окутывает влажные раскрасневшиеся от жара тела мягкой дрёмой, расслабляя всех присутствующих. — Хорошо-то как, — вздыхает счастливо Маска. — Было бы лучше, если бы вы все уже свалили спать, — Тэхён лежит с закрытыми глазами на самой верхней полке. Его в банном кумаре едва видно. — Ты такой гостеприимный, — цокает друг. — Зайчонок, подбавь парку, — бормочет Тэ. — Куда тебе ещё больше? Задохнёшься, — кряхтя встаёт Сокджин. — Хиленьких прошу удалиться. Слышится шипение, и новая порция пара заполняет пространство. — Счастливо оставаться на Олимпе, среди облаков, — хмыкает Джин, утягивая за собой на выход Намджуна. — Иди ко мне, — Змей спрыгивает с верхней полки абсолютно голый и тянет руку к младшему. Чонгук не сопротивляется. Они вдоволь напарились, накупались, все порядком протрезвели, расслабились и разбрелись кто куда. Чимину после операции столь горячие процедуры запрещены, и они с Юнги первыми покинули длительное застолье, которое отдалённо было похоже на символ перемирия. Тэхён долго ждал, когда его оставят наедине с Гуком. Все поцелуи, ласки, урывками достававшиеся ему в процессе шумного вечера, распалили, но удовлетворения не дали. Доведённый до точки кипения, он едва сдерживал себя. Останавливаясь перед Ви, Чонгук скидывает полотенце с бёдер и тянется к мокрым волосам своего мужчины, зачёсывая их назад. Медленно ведёт пальцами влажные дорожки по плечам, слегка царапает спину, стирает капли с любимой шеи, подушечками касается губ и ловит жадный взгляд. Медовый омут затягивает, опаляет до трясущихся от предвкушения поджилок и манит нырнуть с головой в эту патоку. Руки Змея сжимают и мнут ягодицы парня, беззастенчиво раздвигая половинки, пальцы ныряют между, дразняще касаясь ануса, он скользит выше, вдавливая до синяков узкую талию и резко тянет на себя, усаживая на свои колени. Чон седлает его, сжимая бёдрами, обвивает руками шею и наклоняется так близко, что кончики их носов соприкасаются, а капли с его мокрой чёлки капают на лицо Тэхёна. — Спасибо, — шепчет Гук, мягко улыбаясь. — За что? Я ещё не довёл тебя до Гонконга, — усмехается Тэ, слизывая с его щеки капельку пота. — Ты помогаешь им. Я знаю, что твоё доверие дорогого стоит, но без тебя каждый из них уже мог бы быть мёртв, — прикрывает глаза Чон, наслаждаясь ласками своего мужчины. — Я не бог. Они тоже имеют определенную ценность для меня, возможно. Но если бы не ты, Гуки, они действительно могли бы быть мертвы. Так что это тебе они должны быть благодарны, малыш, — перемещает губы на шею своего мальчика Ким. — Этот день был слишком долгим, — парень плавно покачивается на его коленях, прижимаясь плотнее к возбуждению любимого. — Устал? — отрывается от его шеи Змей, возвращая руки на мясистые бёдра, жадно сминая их и вжимая парня в свой пах. — Спешу с тобой в кровать, — улыбается младший, прикусывая губу. — Сюда никто не зайдёт, — успокаивает его Тэ. — Глупый, я тебя берегу, — хрипло смеётся Чон. — А то сердечко не выдержит, как я тогда без тебя? — Намекаешь, что я слишком старый, чтобы трахнуть своего парня в бане? — ошарашенно переспрашивает Ким, обалдевший от такой дерзости. Он угрожающе сжимает ягодицы нахала. — Хочешь обидеться на меня за заботу? — Хочу отхлестать тебя за то, что сомневаешься во мне. Звонкий шлепок оглушает, вызывая рой мурашек по телу парня. Зрачки расширяются. — Ещё, — едва слышно просит Чонгук. Тэхён замахивается, чтобы снова ударить по упругой попе, сжимая в конце до отметин. Член младшего дёргается, а из приоткрытого рта срывается тихий стон. Поглаживая место удара, Ким жадно рассматривает прибалдевшего зайчонка, прежде чем повторить удар. Глаза Чонгука закатываются от удовольствия, он царапает плечо мужчины. Свободную ладонь Змей кладёт на стремительно твердеющее возбуждение парня, прижимая к собственному, снова замахиваясь. — Па-апочка, — срывается стоном Гук. — Бля-я-ять, — тянет Змей, заводясь от этой картины до звёзд в глазах. Он обхватывает губами сосок парня, лишь бы занять свой рот и не рассказать немедленно в грубой форме всё, что сейчас на уме. Кусает зубами, оттягивая, шлёпает тут же и сжимает в руке ещё суховатую головку. Стоны его мальчика рикошетят в него самого. — Малыш, — отрывается от груди Гука, чтобы надавить на затылок и поцеловать глубоко, со всей той страстью, что словами не выразить. Ладонь Ви поочерёдно опускается с громким шлепком то по левой, то по правой ягодице Чонгука, пока он ртом пьёт каждый его стон. Ким прерывает поцелуй, когда терпение уже на пределе, снимает с колен Гука, переворачивает его, впечатывая в деревянные полки бани, и наваливается сверху, цепляя зубами его плечо. Чон гнётся под ним, в попытке потереться оттопыренной задницей об его член. Сцепляя их пальцы в замок, Тэхён плотно вжимается в извивающееся под ним тело, рычит, утыкаясь лбом в затылок парня, чтобы хоть на секунду сдержать свои звериные порывы. Головка члена упирается между ягодиц, Гук протяжно стонет, замирая, а Ви матерится сквозь сжатые зубы. — С ума меня сводишь, в зверя рядом с тобой превращаюсь, зайчонок, — шипит, больно сжимая их пальцы друг с другом. — Хочу тебя, Тэ, пожалуйста, прошу тебя, сейчас, — снова двигается под ним Чон, срывая последнюю планку. Несмотря на всю осторожность, с которой входит в него Ким, Чонгук чувствует лёгкое жжение, кусает нижнюю губу, жмурится, но сам медленно подаётся назад, насаживаясь. — Не спеши, порву, — просит стоном Ким, больно впиваясь в поясницу младшего, чтобы притормозить. — Всё нормально, ты для меня идеально подходишь даже, блять, в размере члена, — усмехается Чонгук, но смех превращается в стон, когда Тэхён безжалостно шлёпает его, тут же делая толчок внутри. — Когда ты стал таким развратным, малыш? — насмешливо, пуская мурашки от хрипотцы в голосе и плавных толчков, которыми раскачивает их обоих. — Когда впервые увидел тебя, — прогибается в пояснице, меняя угол проникновения Чон. — Мозг от тебя поплавился, так и не восстановился. — Юморист, — кусает его за плечо Тэ. — Я не шучу, — прерываясь на стон. — Помнишь, как у меня стоял постоянно? Ты всё говорил, что это пубертат. Так он закончился, а стоит по-прежнему крепко и только на тебя так. — Зайчонок мой, — Змей обхватывает его тело рукой, прижимая к себе. — Мальчик мой любимый, малыш… Слова растекаются патокой, кутают в любовь и заставляют закрыть глаза, чтобы отдать всего себя любимому мужчине. Тэхён рваными толчками входит в податливое тело, крепко сжимая поперёк, продолжает шептать нежности и жаркие признания в раскрасневшееся ушко. Чонгук царапает его руку от переизбытка ощущений, плавится от каждого слова и от каждого толчка, которым в него эти самые признания вбивают. Он чувствует, как ладонь Змея ложится на его член, интенсивно надрачивая в такт, запрокидывает голову на плечо мужчины и громко стонет, не боясь быть услышанным. Жаркие шлепки голых мокрых тел друг о друга, хриплый стон-рык Змея и его зубы, вонзающиеся в шею парня добивают чувственные рецепторы. — Тэ, — гулко бьётся сердце, звенит в ушах, возбуждение раскручивается спиралью, чтобы взорваться белёсыми потёками, пачкая руку старшего и деревянные покрытия. Жадно втягивая в рот кожу, впиваясь сильнее зубами, Ким делает ещё несколько резких толчков, прежде чем замереть, заполняя собой любимого. Он ладонью нащупывает его сердце, отмеряя удары сумасшедшие, и зацеловывает засос-укус, словно метка ярко вырисовывающийся на коже Чонгука. Ноги дрожат, успокоить дыхание всё никак не удаётся. Чон лишь чувствует, как Тэ выходит из него, подхватывает бережно на руки и, не смущаясь того, что оба голые и со следами взаимного удовольствия, несёт в бассейн здесь же. Он спускается по ступенькам, удерживая в руках младшего, доверчиво жмущегося к нему, погружая их тела в воду, садится на выступ, устланный мозаикой, и бережно обмывает своего мальчика, охлаждая и приводя в чувства, неспешными, едва ощутимыми поцелуями покрывает его лицо. — Мне кажется, я не смогу дойти до нашего дома, — улыбается Гук. — Учитывая, что каждый из этих домов наш, мы можем остаться здесь, — мягко ведёт по его волосам Ким. — Но я могу отнести тебя на руках в нашу кроватку. — Просто дай мне пару минут, я отдохну, и мы пойдём. Хочется спать, — укладывает голову на плечо мужчины Чонгук. — Отдохни, я помогу тебе одеться и отнесу домой, — целует его в макушку Змей.***
— Как ты себя чувствуешь? — Юнги трёт влажные после душа волосы, серьёзно глядя на лежащего поперёк кровати блондина. Прежде чем ответить на вопрос, Чимин поворачивается к капитану, разглядывая его. — Неудовлетворённо, — пухлые губы расплываются в улыбке. — Я серьёзно, — Мин откидывает полотенце в сторону, садясь рядом с парнем. — Абсолютно серьёзно, — кончиками пальцев киллер касается щеки капитана. — Ты весь день был рядом, мы, наконец, не в больнице, мы купались в бассейне в одних трусах. Я видел твоё тело, касался тебя, но не мог позволить себе большего. Это пытка, Юнги-я. Голос в конце почти шепчущий, а глаза заволакивает дымка желания, сдерживаемого весь вечер. — Замёрз? — перехватывает его руку Юн, целуя, грея своим дыханием прохладные пальцы. — Согреешь? — второй рукой забирается под просторную футболку брюнета Пак. — Чимин, — осторожно начинает капитан, чуть крепче сжимая его ладонь, — ты после операции. Сегодня был долгий, тяжёлый день. Может, лучше отдохнуть? Пак замирает. Это чувствуется по напряжённо-застывшему телу, по сползшей внезапно с лица улыбки. — Ты не хочешь меня? — не веря собственным словам. Он же сам чувствовал возбуждение Юнги буквально этим утром в больничной палате. Что изменилось за этот длинный, но всего один день? На этот вопрос капитан мог бы ответить много. Например: «С чего ты взял? Почему я впервые хочу о ком-то заботиться так отчаянно, а этот кто-то путает мою заботу с моим охлаждением к нему?» Или мог бы закатить глаза и возмутиться подобным заявлением. Сотни возможных реакций, но Юнги смотрит в голубые глаза напротив и мягко улыбается, не давая выдернуть руку. Он наклоняется, чтобы поцеловать. Коснуться губами обиженных, скользнуть языком между, не давая шанса возмутиться или зажаться, утягивая в сладкий, тягучий поцелуй. Сплетая их пальцы, он нависает над парнем, не разрывая поцелуй, прижимает его руку к кровати над головой и перекидывает свою ногу через него, седлая бережно, осторожно, без лишнего давления. Скользит второй рукой по хрупкому телу, с нежностью касается выступающих рёбер под футболкой, подбираясь к соскам, ласкает, потирает круговыми движениями, ловя губами тихий стон. Плавясь от каждого прикосновения, от откровенности каждого движения капитана, Чимин изгибается, пытаясь быть ближе, не зная куда себя деть от ощущений, но его без грубости прижимают к кровати, не разрешая быть столь активным. Губы горят от затянувшегося поцелуя, но так сладко, что отрываться не хочется, лишь делать короткие вдохи, когда меняется наклон головы целующего. Каких-то семь-восемь дней назад Мин даже представить не мог, что будет находиться на территории особо опасного преступника, выпивать с ним за одним столом, без желания грохнуть его немедленно, будет захлёбываться от любви к киллеру и размышлять, как защитить его от правосудия, а не наоборот. Стоит отдать капитану должное, он никогда не считал себя святым. Но до момента встречи с Чимином был уверен, что преступный мир заслуживает наказания без каких-либо исключений. Он отрывается от губ блондина, рассматривая его глаза. Ну разве может этот ангел убивать? Чимин лижет саднящие губы, вопросительно глядя на полицейского, шумно дышит, восстанавливая кислородный баланс после долго поцелуя. — Спасибо, что выжил, — в несвойственной ему нежной манере Юнги трётся кончиком носа об мягкую, впалую после больницы щёчку. — Ты пугаешь меня, когда ты такой зефирный, — шепчет Чимин, обвивая руками шею нависающего над ним мужчины. — Понимаю, — кивает Мин, улыбаясь, — я неуклюж в своей нежности, потому что не умею таким быть. — Я мог бы сказать, что ты непривычный, но никак не иначе. Ты потрясающий в этой нежной мягкости, но у меня ощущение, что ты… — пытается подобрать слова блондин. — Слабее? — хмыкает Юнги. — Слабее? — переспрашивает Пак. — Да, я чувствую себя слабым, когда эта нежность топит так настойчиво, — признаётся капитан, вглядываясь в удивлённые глаза напротив. — Зависимость. Вот как это ощущается изнутри. В такие моменты я чувствую себя так, словно без тебя не смогу дышать. И хочу подарить тебе всю ласку целого мира, даже если не умею быть таким. Его учили красиво убивать. Учили красиво скрывать свои чувства. А вот красиво и открыто говорить о них — нет, не учили. Чимин в эту секунду очень боится. Боится сказать что-то не так, боится показаться глупым. — Я тебя люблю, — шепчет, слепым котёнком тянется к губам капитана, пытаясь скрыть рвущиеся слёзы сентиментальности. Эмоции…слабость. — Спасибо, что показал мне как это — любить кого-то, — голос Юнги оседает на губах сладкой ватой. Не слипнется. В их поцелуе все эти болезненные «спасибо», вся эта новизна непривычной ласковости и открытости, все страхи упасть с этих зефирных облаков и разбиться вдребезги. Каждое прикосновение Юнги — словно к императорскому фарфору. Каждый стон Чимина — мелодия признаний, где слова лишние. Руки ноют от напряжения, но капитан упорно держит дистанцию между их телами, не наваливаясь, лишь бы не причинить боль. Он медленно раздевает свою сладость, бережно гладит шрам на груди, покрывает его горячими поцелуями, жмурясь от эмоций, что усиленным сердцебиением рассказывают, как испугался тогда. До сих пор боится, что сон. Боится проснуться и узнать, что нет. Нет Чимина, не успел. Ещё страшнее — что никогда и не было. Именно боль почувствовал капитан, когда Пак ушёл в том прошлом, что было так недавно, а, кажется, вечность назад, в прошлой жизни, в другой вселенной. Все эти страхи призраками летают где-то рядом, и Мин едва сдерживается, чтобы не сжать до хруста костей своего любимого, нежного, израненного телом и душой Чимина. Вместо этого, он отстраняется, чтобы стянуть остатки одежды с обоих, уложить бережно своё сокровище и медленно его мучить. Он поцелуями исследует каждый участок тела, выискивает чувствительные места, слизывая каждую бегущую мурашку, щекочет языком рёбра, впиваясь губами в районе талии и втягивая кожу в рот, чтобы оставить едва виднеющийся красноватый след. Оставляет невесомые следы по всему животу, ведёт языком дорожку по косым мышцам, плавно подбираясь к покрасневшей головке. — Юнги, — выдыхает стоном Пак, когда губы капитана смыкаются вокруг, а язык толкается в уретру. Кончиком языка скользит из стороны в сторону, плотно обхватив губами и медленно опускаясь горлом до середины. Киллер приподнимается на локтях, смотрит, кусая губы, и сходит с ума. Мышцы бугрятся, на руках проступили вены, острые лопатки торчат обрезанными крыльями. Пак стонет, наблюдая, как стекает слюна по его возбуждённому члену, а губы капитана скользят вверх, сжимая одну лишь головку, пока язык играет с уздечкой, чтобы затем снова опуститься ниже, мучая медлительностью. — Не могу больше, Юн-и, — запрокидывает голову, срываясь на новый стон, киллер. У него перед глазами звёздочки, ноги подрагивают, а член ощущается тяжелее раза в два, набухшим и вот-вот готовым взорваться. Кончиком языка Мин слизывает сочащийся предэякулят, проходясь по чувствительному местечку снова и снова. Чимин выгибается дугой, сжимает простынь от накрывающих ощущений и широко раскидывает бёдра в стороны. Тугой узел возбуждения нарастает, затягивается в паху, туманя сознание. — Пожалуйста, любимый, — подаётся бёдрами вперёд Пак. На секунду капитан замирает, задыхаясь новым словом в его адрес. От неожиданности цепляет зубами нежную головку, срывая новый стон с пухлых губ. Отмирает, стремительно опускаясь до основания глоткой, чувствуя, как головка упёрлась в заднюю стенку гортани и сглатывает, одновременно втягивая щёки. Чимина ослепляет ощущениями, он щурится от мощной волны, сотрясающей тело, чувствует ещё несколько сглатывающих движений, вскрикивает высокой, яркой нотой удовольствия и кончает, дрожа всем телом. Тихо постанывая, он закрывает лицо руками. Его трясёт. Когда его нежно обнимают, прижимая к прохладному телу, он отнимает ладони от лица, смущённо глядя влажными глазами на своего мужчину, и прячет всю бурю эмоций в поцелуе, которым его щедро вознаграждают. Они соединяются губами, касаются кончиками языков друг друга. Пак жмётся отчаянно, Юнги по-прежнему обнимает бережно. — У меня впервые такой сильный оргазм, — шепчет в изгиб шеи блондин, тут же сцеловывая свои слова с фарфоровой кожи. — Ты такой красивый, — улыбается ему в макушку Мин. — Теперь я хочу позаботиться о тебе, — Чимин тянется рукой к возбуждённой плоти капитана. — Нет, — жёстко перехватывают его руку, — теперь мы ложимся спать. — Что? Но почему? — поднимает голову, заглядывая в глаза, и возмущённо хмурится Пак. — Потому, что поздно уже. И потому, что я не буду заниматься с тобой анальным сексом так скоро после операции, — спокойно объясняет капитан. — Я же могу… — Спи, — обрывают настойчиво и жмут чуть крепче, обездвиживая. Чимин пыхтит возмущённо и мстительно щурит глаза, кусает губы, обдумывая всю эту чрезмерную осторожность, заботу, которая раздражает сейчас. Он бедром ощущает твёрдый стояк любимого мужчины, у него все внутренности горят от желания вобрать это всё в рот немедленно и причинить оргазм. Кончиками пальцев он тянется к головке, та дёргается от прикосновения, Мин в ответ рычит. — Чимин, — командными нотками, приказом. От этого тона Пак заводится только больше, убеждённый в своей решительности завершить начатое. Настойчиво касается, смелее, почти сжимая, когда его звонко шлёпают по заднице и резко, но всё с той же раздражающей осторожностью, переворачивают, прижимая спиной к груди. Блондин дуется. У него слово «сексуальный маньяк» на лбу написано, как можно столь долго держать его на сухом пайке? Когда Мин теряет бдительность, искренне пытаясь игнорировать собственное возбуждение, и, считая патроны в обойме, чтобы уснуть, Чимин жмётся к нему аппетитными ягодицами, проезжаясь по болезненному стояку. Юнги удивлён, что у него не посыпались искры из глаз, жмёт зубы до скрежета и рычит: — Сладость… — Я же сказал, я могу удовлетворить тебя другими способами, — оборачивается, лижет губы заигрывающе и снова трётся, извиваясь так необходимо тесно. — Остановись, — хрипло шепчет Юн. — Но почему я должен остановиться, если мой любимый возбуждён и я хочу сделать ему приятно? — так же тихо спрашивает Чимин, не останавливаясь в плавных покачиваниях. Стоном поражения, Мин толкается в ответ, сплетая их пальцы в замок, укладывает руку на впалый живот, чтобы зафиксировать. Блондин сильнее прогибается в пояснице и чувствует, как член Юнги скользит между ягодиц, сжимает их плотнее, покрываясь мурашками от рычащего стона сзади. Цепляясь ногой за лодыжку капитана, Чимин подаётся назад, навстречу движениям, двигает тазом в унисон и сильнее сжимает их переплетённые пальцы. — Как только я окрепну, клянусь, если ты не оттрахаешь меня хорошенько, я привяжу тебя к любой поверхности и сам выжму из тебя всё до последней капли, — с придыханием обещает Пак. В ответ он чувствует, как царапают его кожу, как наклоняется капитан, щекоча дыханием, и доводит их обоих до точки кипения своим хриплым, рычащим: — Если ты подумал, что теперь я буду лишь нежностью тебя брать, то ты ошибся, сладость моя. Я забочусь о тебе сейчас так особенно, чтобы ты быстрее выздоровел. Вот тогда держись, ангел мой. У меня очень много планов на твою аппетитную задницу, — темп ускоряется, Юнги толкается резче, быстрее, Чимин цепляется за его руку, сухо сглатывая. — Я буду долго растягивать тебя, готовить, потому что я голоден, Чимин-и. Голоден по тебе так сильно, что боюсь порву, втрахивая в любую поверхность, попадающуюся нам на пути. — Блять, — несдержанно стонет Пак, представляя себе всё, о чём говорит Юн. — Я снова возбуждаюсь и хочу тебя. Ты меня превращаешь в ненасытное животное, которое только и хочет, что стонать под тобой и быть покрытым тобой… Юнги, что ты делаешь со мной? Чувствуя, как член скользит между упругих половинок, как подрагивает в его руках Пак, полностью отдающийся ему, слушая сбитое дыхание в ответ на свои слова, капитан понимает, что оргазм не заставит себя долго ждать. Он резко отстраняется, обхватывая член ладонью, быстро скользит рукой вверх-вниз, диким, жадным взглядом рассматривая покорного, растекающегося похотью Чимина, прогибающегося для него, стонущего по нему. Он чувствует, что не только телом, но и душой, его ангел весь, целиком и полностью — его. Оборачиваясь, киллер впивается ногтями в бёдра Юнги, умоляюще подставляя лицо. — Нет, — хрипит Мин. — Да, — уверенно, настойчиво голосом и взглядом, не спрашивая, отдавая приказ. Эта двуличность — приказывать и подчиняться, накрывает нещадно. Он сам не понимает, почему эта резкая смена ролей так обостряет всю чувствительность, туманит мозг похотью. — Любимый, — шепчет капитан, привыкая к новому слову, глядя сверху вниз в голубые глаза. Вместо ответа Пак высовывает язык блядски, развязно, и сжимает рукой тяжёлые яйца, перекатывая их. Мин сдаётся. Он рыком хрипит, глядя, как густая молочная жидкость попадает на лицо, на язык его ангела, как тот довольно улыбается, не сводя хитрого взгляда, как широко ведёт языком по губам, слизывая. Выпуская из рук свою новую любимую игрушку, блондин стирает пальчиками семя со своего лица, облизывая каждый. Юнги на это смотрит с открытым ртом, тяжело дыша. — Блять, — приходит в себя Мин, когда киллер откидывается на подушки, жмурясь счастливо. — Ну хотел же нежно! — Мы начали очень даже нежно, — смеётся Чимин и протягивает руку, чтобы потянуть на себя любимого. — Закончили зато в стиле порнхаб, — вздыхает Юн, прижимая к себе свою сладость. — В этом есть свои плюсы, — пожимает плечами Пак. — Во-первых, если вдруг у нас начнутся голодные времена, мы знаем, чем можем заработать на жизнь. — Идеальный план, — улыбается Мин. — Но хрен я позволю кому-то, кроме меня любоваться тобой. А во-вторых? — Ты лучшее, что случалось со мной в жизни, — поворачивается к нему Чимин, сжимая в ладонях его лицо. — Вместо осуждения или отвращения, ты влюбляешься даже в мою худшую сторону. Пак подтягивается, чтобы коснуться поцелуем шрама, пересекающего лицо Юнги. Капитан прикрывает глаза, чувствуя нежные прикосновения вдоль всего деформированного участка кожи. Впервые в своей жизни он не чувствует себя уродом.***
— Ты должен мне кружку и лампочку, — абсолютно серьёзно заявляет Сокджин. — Что ещё я тебе должен? Сразу весь список, пожалуйста, — в тон ему отвечает Намджун, стягивая с себя футболку. — Оттрахать меня хорошенько, — брюнет поворачивается к нему, глядя прямо в глаза. — После обещанного тобой кофе или обойдемся без него? — шагает ему навстречу майор. — Полбутылки самогона, что ты выдул, как не в себя, вместо кофе не пойдёт? — скептически приподнимает бровь Джин. — Айщ, — возмущённо восклицает начальник, притягивая к себе жёсткой хваткой Джина, — я надеялся на приготовленный твоими красивыми руками кофе, а ты мне про самогон. — Так значит, ты оценил красоту моих рук? — поднимает запястье, поворачивая его, словно любуясь, Сокджин. — Это было несложно. Сложнее было делать вид, что не заметил, — Джун целует его ладонь. У них впереди ещё много разговоров и попыток понять, почему и как дальше. Но прямо сейчас они отчётливо ощущают, что наедине в комнате, где есть кровать и нет камер. Сокджин целует первым, по традиции, сложившейся между ними за один разгромный день. День, который с ног на голову выкрутил, ткнув носом в правду чувств. Сжимая в объятиях высокого стройного брюнета, Намджун от поцелуя с ним плавится. Он чувствует, как обнажаются все скрытые инстинкты, всё то звериное, что ненавидел в себе. Его руки бережно гладят гордую осанку, собственнически смыкаясь в конце на потрясающей шее, вдавливая в свой рот, чтобы поцелуй глубже, развратнее, ненасытнее. Джин подчиняется, покорно прогибаясь, принимая всю ту жадность, с которой Нам спешит его присвоить, сделать своим. Он помогает снимать с себя одежду, чувствуя, что майор готов её рвать, если та не поддаётся его напору. Касаясь голого тела Сокджина, скользя по нему руками в попытке ощупать всего, Джун понимает, что забывает дышать. Делает глубокий вдох, отрываясь от искусанных им же самим губ, расширенными зрачками смотрит с дикой жаждой на красивого, изящного мужчину, сломавшего к чертям все его решётки, и выдыхает шумно, когда ему в ответ улыбаются многообещающе, словно подтверждая безмолвно, что это дикое желание взаимно, неодиноко. Под ними прогибается кровать, когда они, освободившись полностью от одежды, рассматривают друг друга с исследовательским интересом и восхищением, будто понимают без слов — два части единого целого. Им так хочется видеть, даже если обман. Джин на каждую ласку, на каждый собственнический укус отвечает жарко, красиво ломается телом, каждым изгибом сводя с ума и без того уже сошедшего. Майор покрывает поцелуями нежную кожу, оставляя след зубов на каждом особо вкусном месте, подрагивает, когда ему отвечают согласным шипением, стоном и поднимается к шее, которая создана для вылизывания, не иначе. Его язык широко лижет бьющуюся жилку, нащупывая кончиком пульс, потираясь, словно поглаживая, пока его руки до синяков жмут раскинутые перед ним широко бёдра. С головки члена сочится предэякулят, густой каплей стекая к основанию. Намджун наклоняется ближе и вздрагивает, когда их возбуждения соприкасаются. Он рассыпает метки, а Джин бёдрами подаётся, двигается плавно, заставляя срываться на глухой стон. — Смазка, — не выдерживает брюнет, упираясь в плечи майора, чтобы отстранить. — Мне надо достать смазку и презервативы. Нам замирает, хмурясь, отстраняется и смотрит немигающе, пока Сокджин достаёт необходимое, возвращается, обхватывая его сзади, чтобы потереться возбуждением о его бедро и оставить свой поцелуй на сильных плечах, от которых его, признаться честно, ведёт очень сильно. Откидываясь обратно на подушки, Джин замечает растерянный взгляд начальника, вопросительно смотрит на него, мягко обхватывая пальцы, что вцепились в собственное колено. Он приподнимается, скрывая страх, что снова нет, что оттолкнёт, не сможет, не готов. — Джин, я не… — тяжело сглатывает майор, — я давно не… — Тш-ш-ш, — прикладывает палец к его губам брюнет, успокаивая его и себя. — Всё в порядке. Я подготовился. Не бойся сделать мне больно, я буду говорить, если что-то будет неприятно, хорошо? — Чувствуя себя старым девственником, — улыбается, но нерадостно Намджун. — До старого тебе далеко, всё остальное не важно, потому что мы делаем это по обоюдному желанию, — гладит его волосы Сокджин, притягивая к себе. Они целуются долго, неспешно, покусывая губы друг друга. Джин мягко ведёт бёдрами, чтобы их члены соприкасались, трётся, заводя больше, чтобы увести своего майора от напряжённых мыслей. И у него это отлично получается. Смазка холодит пальцы, Намджун растирает их, согревая, прежде чем с осторожностью, скрывая внутреннюю дрожь, ласкающе провести по расслабленному для него колечку мышц. Первый палец входит легко. Майор прислушивается к ощущениям, бережно ощупывая, массируя Джина изнутри, пока тот ловит каждую эмоцию на сосредоточенном лице. Раскрывая себя шире, Сокджин молча просит. Джун кидает неуверенный взгляд, слушается, медленно вводя второй палец. — Ты такой красивый, — завороженно шепчет Намджун, разглядывая идеально потрясающего мужчину под ним. — Ты тоже, — мягко отвечает брюнет, улыбаясь. Джин сам даёт понять, что готов, тянет на себя всё ещё слегка встревоженного, но безумно возбуждённого мужчину, когда тот раскатывает подрагивающими руками презерватив по своему члену. Он поцелуем старается унять тревогу сделать не так. Чувствует напряжённые мышцы под своими пальцами, что скользят по желанному мощному телу, касается сердца, словно читая, что оно в себе хранит. Приставляя головку ко входу, Намджун входит медленно, крепко удерживая вес своего тела, внимательно следя за процессом, словно он на задании. Глаза закатываются от удовольствия, когда он погружается на всю длину. Тяжело дышит, нависая над Джином, и боится открыть сжатые веки. Сокджин гладит его руки, прощупывая каменные мышцы, ведя выше, к плечам, слегка царапает кожу на загривке. Он начинает двигаться сам, покачивается, насаживаясь, гладит лицо майора, его губы. Когда Намджун делает первый плавный толчок, пробуя, Джин под ним стонет, вовсе не притворяясь. Глаза начальника полиции распахиваются, удивлённо разглядывая блаженное выражение лица идеального мужчины, от которого сердце заходится бешено. Плавно двигаясь, жадно вбирая в себя каждое постанывание, он едва дышит. — Джун-и, — шепчет Маска, зарываясь пальцами в его короткие светлые волосы, — тебе не надо быть послушным мальчиком, — от этой фразы дёргается губа в оскале, Джун толкается чуть резче. — Ты им никогда и не был, мой зверь. Пожалуйста, отдайся себе полностью, своим чувствам. Перестань себя сдерживать. Я хочу тебя всего. Всю твою тёмную сторону, всю твою звериную похоть, всю твою сломленность. Всего тебя, Джун, — в голосе мужчины столько мольбы, почти отчаянной, столько скрытого, но так в точку, в яблочко, что майор рычит, жмурясь. Всего лишь словами Джин словно выключает какой-то тумблер. Загорается зелёный свет — можно. И так тяжело довериться этому: «Да, я приму», так громко крутятся в голове майора шестерёнки, пытающиеся сдержать необратимый процесс, что на какой-то момент Сокджин ловит себя на том, что сейчас сам сорвётся. В истерику, которой раскрошит своего зверя в ничто. Ему хочется кричать очень громко, непозволительно драматично: «Как же сильно тебя ломали? Как чёрство тебя втаптывали в бездну, уговаривая, что это истинный свет? Почему ты поверил, что не такой, что нельзя, что только ненавистью можно вытравить твою неправильность придуманную? Сколько твоей силы ели, кровью твоей питались, даже не давясь ни разу?» — Мой. Ты мой, — шепчет Джин, — ты моя родственная душа. Я тебя чувствую, Намджун. Не отдам никому это чувство, тебя не отдам… Если бы майор слышал звук, который вырвался из его горла в ответ, он бы, возможно, захотел обезопасить единственного принявшего его человека от себя же самого. Если бы его логика могла выстоять, убеждая его, что принять, а тем более понять, весь тот смрад, которым он забит под завязку — невозможно, он бы, скорее всего, причинил Сокджину физическую боль. За враньё. За враньё надо наказывать. Годами вбиваемая в голову истина разбивается об громкое «ты моя родственная душа». Его зверь с диким рёвом вырывается, сметая, круша все клетки и все замки, которыми его закрывали все эти годы. Он жёстко хватает за шею Сокджина, притягивая его лицо к своему. Гнёт их обоих, не останавливаясь в быстром темпе, который ему так несвойственен, и смотрит в тёмные карие глаза, показывая себя. Он вколачивается, больно давит помеченную им шею и без слов требует подтверждений: «Примешь? Всего? Вот такого?» И Джин положительным ответом кусает его за губу, не закрывая глаз, не отрывая взгляда. Его швыряют обратно на подушки, сильные руки приподнимают его за бёдра, меняя угол проникновения. Брюнет срывает голос, вскрикивая, продолжительными стонами на повторе: — Да, да, ещё! Его нежная кожа окрашивается красно-фиолетовыми пятнами, так сильно давит пальцами, прижимая, вдавливая в себя, майор. Он хрипит, удерживая себя от желания закатить глаза, потому что хочет видеть. Видеть, как проступают вены на могучем теле, от которого узлом тянет в паху; как текут капли пота, обрисовывая бугрящиеся мышцы; как искажает красивое лицо звериная похоть и сила, что видна была лишь одной стороной, а теперь во всю мощь. Когда его снимают с члена, Джин разочарованно хнычет, требуя ещё, за что получает подчиняющий поцелуй и понимает буквально: заткнуться. Подчиняется, стоном растекаясь под таким властным Намджуном и охает, когда его переворачивают, словно пушинку, заставляя встать в позу doggy-style. Крепко сжимая в руках упругие ягодицы, Джун не отказывает себе в удовольствии, оставляя на правой след собственных зубов, рыча внутри от стона, которым его мужчина умоляет взять его снова. Одним толчком заполняет его, наваливаясь сверху, давит широкой ладонью на поясницу, приподнимаясь и горделиво запрокидывает голову от крика снизу. Зверь ликует, втрахивая желанное тело, самого идеального мужчину, насаживая на свой член с остервенением, истекая слюной от желания заклеймить всего. — Боже, — ярко срывается на высокий стон Джин, прогибаясь сильнее, падая лицом в подушки. Намджун прижимает его к кровати, работая, словно отбойный молоток. Чувствуя, как возбуждение яркими разрядами подбрасывает его тело, как член трётся об мокрую простынь, испачканную льющейся щедро от возбуждения смазкой, Сокджин едва не теряет сознание, кончая. Тело брюнета в его руках трясёт, а пальцы так сильно сжимают простынь, что белеют костяшки. Нам любуется этим, распрямляется весь, чувствуя себя вытянутой струной, ловит фейерверк ощущений от пульсации, сжимающей его член, и рычит, взрываясь удовольствием следом за партнёром. Обессиленно растягиваясь на кровати, буквально съезжая с члена своего мужчины, Сокджин всё ещё дрожит, не имея ни желания, ни возможности шевелиться. Он слышит, как Намджун стягивает заполненную резинку, как бережно укрывает его одеялом, но не может даже ответить. — Я сделал тебе больно? — хрипло, с тревогой, осторожно касаясь его плеча, словно боится, что сейчас прогонят. — Ты сделал мне хорошо, — бормочет Джин. Он прилагает титанические усилия, чтобы перевернуться, и наваливается всем телом на огромного майора, которого хочет обнимать сейчас, словно тот плюшевый медведь, в коего он и превращается после марафона дикого зверя. — Это было охуенно. Когда я просил меня хорошенько оттрахать, то даже мечтать не мог, что будет настолько хорошо, — сам не зная как, Джин просто ощущает, что похвала сейчас жизненно необходима. Он чувствует, как застывшее было в тревоге тело расслабляется под ним, а горячая рука Намджуна обнимает, наконец. — Теперь я могу не покупать тебе кружку? — улыбается Джун, утыкаясь носом в макушку брюнета, целуя его. — Чёрт с ней с кружкой. Презервативов купи побольше и смазки, — удобнее устраивается на нём Сокджин. Он чувствует, как под его пальцами успокаивается бешеный темп сердца, которое готовилось сейчас быть разбитым отказом, очередной ненавистью. Жмёт ладонь, обещая: «Ты мой соулмейт, я тебя нашёл и никому не отдам. Больше никто не скажет тебе, что ты не такой». — Спасибо, что сдался моему очарованию, — шутит Джин, сонно улыбаясь. — Спасибо, что полюбил моего зверя, — едва шевеля губами отвечает Намджун. У них впереди осторожные, постепенные разговоры, каждый из которых потом залечивать долгими поцелуями и диким сексом, приручая зверя. А пока что они оба спешат уснуть, чтобы утром убедиться: не приснилось.