Аристократ моего сердца

Маша

Я открыла глаза и выдохнула. Все это был сон. Все это был лишь ужасный сон. - Это был всего лишь кошмар, - зачем-то вслух сказала я. Дрожащей рукой я взяла лежавший на тумбочке колокольчик и потрясла его. Передо мной мгновенно возникла Оленька, моя горничная. - Вам что-нибудь угодно, Мария Михайловна? - сделав неумелый поклон, спросила она. - Чаю. Крепкого зеленого чаю, - попросила я горничную. Та молча кивнула и вскоре удалилась. Я встала с кровати и присела за туалетный столик, после чего взяла со столика небольшую расческу и стала расчесывать свои непослушные каштановые волосы. Волосы у меня были довольно густыми и непослушными, и не каждая расческа выдерживала их. Я посмотрела в зеркало, стоявшее на столике. На меня смотрела красивая зеленоглазая девушка с пухлыми губами и встревоженным взглядом. Глаза от недосыпа немного покраснели, но даже эта ерунда была не в силах испортить мою красоту. Своими густыми и непослушными каштановыми волосами я пошла в отца, красивые пухлые губы достались мне от матери, а большие зеленые глаза я унаследовала от дедушки, которого никогда не видела. Всю свою жизнь дедушка ненавидел моего отца за то, что тот, в свое время, отрекся от своих родных и примкнул к банде моей матери, Соньки Золотой Ручки. Сонька. Как хорошо, что публика не знакома с этой стороной моей биографии. Всю свою жизнь я скрывала правду о своих родных, а на вопросы газетчиков уклончиво отвечала, что я сирота и что мои родители уже давно канули в небытие, что, по сути, и было. Я знала, что у меня есть три сестры. Две младшие, Тоня и Соня, и старшая, сводная сестра Рива, которая уже давно и счастливо живет в Варшаве вместе со своим отцом. Исаака Розенбада, родного отца Ривы, Сонька никогда не любила и вышла за него замуж только потому, что мечтала поскорее избавиться от ненавистной тетки и сменить место жительства. С мужем Сонька счастлива не была, поэтому, вскоре, она вынужденно оставила дочь вместе с мужем, после чего обчистила своего горе-супруга и уехала в Россию, где начала новую жизнь с чистого листа. Я же была первенцем Соньки и Михеля, ее второго и горячо любимого супруга. Позже родились и две другие мои сестры, с которыми я так любила играть в глубоком детстве. Мне, в отличие от моих сестер, повезло гораздо больше. Марфа Алексеевна, близкая подруга нашей бабушки, у которой мы жили все это время, жила в Германии вместе со своим вторым супругом. Однажды она приехала навестить свою подругу и была восхищена моей игрой на фортепиано. Муж Марфы Алексеевны в то время обладал должными связями, его кузен был директором Гамбургского оперного театра. Марфа Алексеевна долго уговаривала мою бабушку позволить мне уехать вместе с ней в Гамбург. Сначала бабушка противилась этому, но потом, обсудив этот вопрос с моими родителями, все же, дала свое согласие. Она знала о том, что жизнь в Российской империи не принесет мне ничего хорошего с такой репутацией моих родителей, а в Германии я могла начать новую жизнь, о которой она и сама давно мечтала. Решение бабушки я сначала восприняла довольно прохладно, но потом я села за рояль, коснулась пальцами клавиш и осознала, какой волшебный мир меня ждет. Я любила музыку. Очень любила. Только музыка была способна наполнять меня энергиями и исцелять мою душу. Я взяла рядом стоявшую свечу и спустилась в гостиную, в которой стоял мой любимый рояль. Я села за него, приподняла крышку рояля и коснулась пальцами клавиш. Все пространство мгновенно наполнилось чарующей музыкой, исходящей из моих пальцев, а я закрыла глаза и полностью отдалась игре. В тот момент я чувствовала себя волшебницей, которая одним только взмахом руки была способна наполнить этот мир чудесными звуками. От мыслей меня отвлекла внезапно возникшая передо мной Оленька. Я открыла один глаз и посмотрела на девушку. - Ты что-то хотела? - нахмурившись спросила я. - Ваш чай, Мария Михайловна, - пискнула Оля, протягивая мне поднос, на котором стояла небольшая чашка в росписи гжель с ароматным чаем. Я взяла поднос из рук девушки, поставила его на рядом стоявший стул, после чего немного отпила чая из чашки, а потом вернула ту на поднос. Оля стояла рядом, опустив взгляд и переминаясь с ноги на ногу. - Ты не видела Пьера? - спросила я девушку. - Нет, Мария Михайловна, - Оленька отрицательно помотала головой, - Петр Николаевич так и не вернулся. - Значит, он снова развлекается, - вздохнула я, приподнимаясь со своего места. Я снова взяла в руки чашку, после чего подошла к окну. На горизонте уже начинало проявляться солнце, но моего мужа все еще не было рядом, и мысль о том, что он сейчас в объятьях с другой, сводила меня с ума. Оленька подошла ко мне и осторожно сказала: - Петр Николаевич - очень занятой господин, и Вы сами знаете об этом. - Знаю, - вздыхая начала я, - он племянник директора Большого театра... Но это не дает ему права так сильно задерживаться, - я закусила губу, после чего передала чашку девушке, - Все, можешь ступать. Оля снова сделала неумелый поклон, после чего удалилась. Пьер. Твердый, как камень, упертый, как баран. Да, не зря все окружение прозвало его Пьером. Мой муж полностью оправдывал свое "твердое" имя. Только он не учел одного. Я - Мари, оперная прима и любимица публики, и я никогда не склоняюсь ни перед кем. Я снова вздохнула, после чего вернулась в постель. До репетиции оставалось еще несколько часов, и мне нужно было обязательно вздремнуть, чтобы придти в себя после ночного кошмара.