Warped and Bewitched

Семь лет спустя

В тот вечер, уверенным шагом дернувшись искать работу, как конченый придурок, Доминик и получил единственный ответ на свое полупустое резюме. Альтернативных вариантов не было, поэтому он сдуру согласился на ближайшее время, и совсем скоро ему было назначено. Прошло семь лет. Доминик работал в психиатрической клинике для осужденных преступников, начав с должности ночного охранника, закончив охранником высшего разряда. Теперь он имел доступ к оружию и расширенные полномочия, как будто бы заполучил власть – оно-то, пожалуй, и так. Прибавилось уверенности в себе, Ховард заметно возмужал: ему чертовски шла эта грубая щетина, растрепанные волосы, образовавшаяся худоба. Нервная работа, хорошие деньги. Статус. Авторитет. – Удачи, любимый. И жена. Дороти всегда обнимала Доминика за плечи, прижимаясь сзади, пока тот допивал свой утренний кофе. Дороти исключительно нежно целовала мужа в висок, второй поцелуй приходился к щеке – и девушке также безумно нравилась щетина Ховарда и его растрепанные волосы. Дороти была чуть лучше, чем Мэри, но, в целом, ничем от нее не отличалась. И ее лоб тоже светился от клейма, что она заложница гетто. – Спасибо, – Доминик клал свою крепкую черствую руку поверх нежной ладони Дороти, а после поворачивал голову вбок (всегда в левый). Третий поцелуй был в губы. Исправно. – Люблю. От служебной развозки Ховард отказался пару лет назад, на личный автомобиль пока не хватало денег. Неспешная прогулка заменяла утреннюю пробежку, здесь было-то минут двадцать ходьбы, быстрым шагом – пятнадцать. Доминик так и не курил, пятничный алкоголь по-прежнему был его традицией: две темного эля по ноль-пять. Довольно по-английски. Сегодня тоже была пятница. Ховард знал: после работы они с коллегами отправятся в бар, где Доминик залечит свою душу законным литром пива. Сегодня Ховард отработает свои положенные восемь часов, возможно, поиздевается над парочкой слабоумных в клетке – устроит им развлекательный вечер. А сразу после, совсем не заботясь, что ломал таких же людей, каким был он сам, сдаст смену. Совсем не заботясь, что, быть может, там, на свободе, доступной Доминику, этих бедных людей ждали дети. Как Ховарда ждал его трехлетний сын, остававшийся дома с Дороти. Но Доминик, как это повелось, совершенно не думал об этом. Он предпочитал уводить свою голову в пустоту, не принимая во внимание существование реальных проблем. С виду идеальный брак имел тысячу изъянов, а сыночек Ховарда с самого своего рождения рос, окруженный психологически травмирующей средой. Доминик, признаться, иногда даже забывал его имя. Какое благополучие? Какое счастье? Может, здесь была доля стабильности, ведь все происходило во все том же северном Лондоне. Но Доминик ведь совершенно не думал об этом. Он толкнул дверь подъезда и пошел обычным путем – через детскую площадку, на которой семь лет назад пообещал себе менять свою жизнь. Пожалуй, это было его первое и последнее правильное решение. Вызванная пустота в голове была чувством потрясающим. Вдохнуть воздух октября поглубже – вместо сигарет. Сплюнуть себе под ноги – тоже своего рода вредная привычка. Шмыгнуть носом. Руки в карманы. Двадцать минут – и работа. Все было бы так. Та самая неспешная прогулка до отделения психиатрической больницы, мысли ни о чем. Но в голову прилетел футбольный мяч. Захотелось выругаться благим матом, но состояние шока как-то славно переплелось с той самой пустотой. – Извините! – выкрикнули Ховарду в спину. – Дядь! «Дядь». Доминику было-то всего тридцать два, а он ведь и правда считался дядей. Не самым серьезным, но прочно обосновавшимся внутри установленного образа. Муж, отец, а еще и старший в охранном отделе. Единственный сын своих родителей, с которыми так и не помирился. Квалифицированный и самодостаточный человек. Над которым вот так издевается жизнь. Ховард обернулся со взглядом, полным злобы, но даже не планировал что-то высказывать. Ну, мальчишки, они ведь такие, ничего с ними не сделаешь. Доминик и сам был таким, чего уж. – Я не специально! Но стоило только Ховарду посмотреть на того, чьих рук (или ног) это было дело, как кровь отхлынула. Вот теперь-то по-настоящему вселилась пустота. Холод и даже какой-то ужас. Казалось бы, Доминика ничего не могло напугать. Мэттью Беллами. Сын Мэри. Тот самый, что давил голубей, поднимал на уши весь район. Ну, вы помните, такие персонажи не забываются. И только лишь взглянув на него, Ховард мигом забыл о работе. О том, как любил жену. О сыне. О том, что сегодня была пятница. Разорвав пространство в пару шагов, Доминик подошел к Мэтту. Он оглядел его с ног до головы каким-то подозрительным взглядом, пока тот стоял столбом. В спортивном обшарпанном костюме, в дурацкой панамке и кроссовках, которые наверняка были куплены у соседа-пьяницы за бутылку джина. Свои руки Беллами конечно же держал в карманах, и в целом держался крепко. Не то чтобы достойно. Типичный районный гопник пятнадцати лет. – Мэттью, – официально обратился Ховард, кивнув головой. Вел себя профессионально. Стоит ли уточнить, что Доминик был охранником отделения, где в числе преступников были и подростки? – Откуда вы меня знаете? – тот напрягся, руки в брюках заметно сжались. – Мы с твоей матерью знакомы с детства, – улыбнулся Ховард. – Учились в одной школе. – В моей? – мальчишка был удивлен. – В твоей. Теперь была очередь Мэтта окидывать Доминика, исследуя своими прожорливыми глазками. Черт, этот малец даже не выглядел на пятнадцать. Треть фута роста сверху – сошел бы за работягу с какого-нибудь местного завода. – Если вы из второго, значит, Ховард? – заулыбался Беллами. – Тот самый, – кивнули, принимая. – Аккуратнее с мячами. – Я же случайно! – Мэттью, – надавили грубее, так и не отрывая взгляд. Доминик был частично в своей форме охранника: строгие армейские ботинки увлекательно топтали песок детской площадки. И мальчишка этот оказался здесь без компании, пинал мяч в гордом одиночестве. А где же его закоренелые друзья-алкаши? Которые вместе с ним впервые встали на районный учет в пятом классе? Беллами был здесь один. И ничего не могло помешать Ховарду применить силу, сыграть в хищника, своими ботинками пару раз дать по почкам… Вместо этого Доминик сдержался и продолжил, подытоживая информацию в своей голове: – За такие же случайности ты стоишь на учете, – напомнил он. – Я знаю про тебя гораздо больше, чем ты думаешь. – Так ты коп? – загрубил мальчишка. – А ты мелкий пиздюк без будущего, – и Ховард едва не плюнул ему в лицо. – Так что лучше продолжай пинать мяч подальше отсюда и не перебарщивай с порошком. Руки в карманах Мэтта совсем задубели. Но он знал – еще от матери слышал, – что ни при каких обстоятельствах нельзя было нарываться на Ховарда. Потому что Ховард был бездушным. И жестоким. И главным охранником в своем тюремном отделении. И если однажды Беллами окажется там, ему будет, мягко говоря, пиздец. Доминик был отвратительно доволен собой, уходя на работу, пока в затылок вместо мяча летел молчаливый мат. Прилично быстро отойдя от кипения, Мэттью, даже не позаботившись забрать мяч откуда-то с проезжей части, плюнул себе под ноги и смылся. Где-то за гаражами его ждали друзья, сразу после они завалятся к кому-нибудь на квартиру и втянут по паре дорожек того самого порошка, о котором предупреждал Ховард. – Этот хер – настоящий гондон, – мимолетно вставлял Беллами, уже приближаясь к эйфории. – Погоди-ка, но… Формально, хер не может быть гондоном… Это был Томас – такой же потерянный ребенок, ничуть не лучше Мэтта. – Завали, – попросил тот. – Этот долбоеб реально может запереть меня у себя. – Боишься? – спрашивал Том, не имея возможности сочувствовать и сопереживать. Причины было две: уже настигнувшее наркотическое опьянение и тупая голова. Но Беллами посмотрел довольно внятно. – Завали, блять, – он харкнул прямо в друга. – Нюхай свою дорогу. Я ни хуя не боюсь, это так. Тем же вечером, сидя в баре с коллегами, Доминик совсем невзначай рассказывал про «запущенного мальчишку со двора»: – Этот мелюзга – реальный ублюдок, – констатировал он. – Формально, все дети – ублюдки… Особенно, когда они твои. У Ховарда был Глен – охранник рангом пониже, сумевший ближе остальных подойти к Доминику. – Завали, – попросил тот. – Этот не мой. – Боишься? – спрашивал Глен. Этот не умел сопереживать и сочувствовать исключительно из-за работы: так приказали, так научили, так закалили. Ховард посмотрел довольно внятно. – Завали, блять. И, пускай Доминик оказался приличнее и не стал харкать, он отстранился от друга и закрылся в два счета. – Пей свой чертов виски, – выкинул Ховард. – Я ни хуя не боюсь.