Осмысление и переосмысление

Джонхан стоял в проходе в вагон и, высовываясь из поезда, всматривался в лица прибывающих на перрон людей. Он предусмотрительно приехал пораньше и занял для себя и друзей лучшее на его взгляд купе. Он задумывался над тем, чтобы запереть его, чтобы было предельно ясно, что оно занято, но не был уверен, в какой конкретно момент запрет на использование магии несовершеннолетними упраздняется. В общем, рисковать он не стал, просто выставив свой чемодан в проходе. Если кто-то посмеет выкинуть его из купе, тогда Джонхану будет уже, конечно, всё равно на границы запрета на магию, он наглеца точно проклянет. Дул небольшой тёплый ветерок, и завитые волосы Джонхана от этого развевались, придавая ему романтический вид. За каникулы он немного подрос, но всё ещё был среднего роста для своего возраста, как и всегда. Его тело было от природы сухощавым и до изящного тонким, особенно заметно это было в его почти тринадцать лет. Конечно, уже через пару лет в его чертах начнёт появляться мужественная жёсткость, как в лице, так и в фигуре, но пока в нём преобладали даже женские черты. Его осиной талии могла позавидовать любая девчонка, и было нечто пленительное в тонких и грациозных изгибах его тела. По правде говоря, Джонхан был не в курсе этого, его это не волновало. Как никак, он был не в том возрасте и не был на самом деле никогда зациклен на своей внешности, как и многие парни. Однако бабушке хватило взгляда, чтобы понять, каким же красивым, а именно по-изящному красивым растёт её внук. Она сравнивала его с тонкой натянутой струной скрипки, почему-то такая ассоциация первая пришла ей в голову, и она не нашла ничего более подходящего. Ей было почти обидно, что Джонхан сам не замечает в себе такой удивительной красоты и принимает свою внешность, как должное. Их род имел корни вейл, но сама она не унаследовала ни их черт, ни магии. Она всё ещё была красива, конечно же, но не так изящно и пленительно красива, как её дочь, в которой эти черты проявились в небывалом достатке, как будто она была одарена ещё и теми, которых была лишена её мать. Поэтому когда она видела, что Джонхан совсем не ценит того, что дала ему природа, а ей — нет, то ощущала досаду. Но всё же она успокаивала себя, что это дело возраста и, когда внук войдёт в пору полового созревания и начнёт влюбляться, он тогда и поймёт, каким даром обладает. Хотя сейчас она готова была признаться, что в воспитании дочери допустила ряд ошибок, связанных именно с её вейловскими качествами. Миссис Юн была так счастлива, что, в отличие от неё самой, её Софи была вознаграждена природой даром, что постоянно повторяла дочери, как ценны её данные. Софи быстро и крепко осознала, что всего лишь её умопомрачительная во всех смыслах внешность может помочь добиться в жизни успехов. Не было парня, не попавшего под её чары в школе, а она не видела ничего зазорного в том, чтобы этим пользоваться. Легкомысленная натура, опытом наученная, что всё в жизни ей доступно, не была готова столкнуться с таким человеком, как её будущий муж. Они познакомились на одном светском приёме во Франции. Ёхан сразу её приметил — самую красивую женщину, которую когда-либо встречал. Она заинтересовала его внешне, но, познакомившись с ней поближе, он заинтересовался и ей самой. Этот интерес не имел за собой добрых намерений. По сути, ему было всё равно на неё, но её избалованная вниманием, уверенная в том, что стоит ей пальцем пошевелить — и всё появится само собой, натура показалась ему чертовски соблазнительной. Соблазнительной для того, чтобы разрушить её замки из песка, где она — королева, и показать, чего она на самом деле стоит. Ёхан был поистине сумасшедшим, игроком по жизни и игроком в жизнь. Для него никогда не существовало последствий, тем более не тогда, когда дело касалось какой-то привлекательной и самоуверенно глупой девчонки. Он потратил на игры с ней три года, прежде чем убедился, что она окончательно и бесповоротно его, а сразу после — без зазрения совести бросил. Тогда ни он, ни она ещё не знали, что Софи носит под сердцем ребёнка. Джонхан не был бастардом, Ёхан не преминул жениться на Софи, чтобы доказать ей свою влюблённость. Кем бы он её ни считал, но она не была совершенно глупенькой и долгое время присматривалась к нему, не доверяя. Это только закаляло Ёхана, он воспринимал происходящее, как сложную и крайне интересную партию в не менее интересную игру. В конце концов, под влиянием его очарования, безропотной, можно сказать, услужливости и восхищенного раболепства она сдалась, и не просто сдалась, а влюбилась в него так сильно, что осталась зависимой на всю жизнь. Узнав о ребёнке уже через пару дней после того, как он её бросил, Софи радовалась. Но радовалась не тому, что у неё будет сын, а тому, что она сможет привязать к себе Ёхана. Её не волновало унижение, которому он её подверг, в тот злопамятный день плакала она от того, что его теряет, а не от того, что он с ней так жестоко поступил. Он плевался в лицо ей, поверженной, жёстким и бесчувственным голосом её слабостями, тем, какая она жалкая и что он её совсем не любит, говорил о том, что она всего лишь пустышка, а её уровень — не больше, чем домовой эльф. Она валялась у его ног и рыдала всё громче с каждым словом, а потом ещё несколько часов уже после того, как он захлопнул за собой дверь. Родители толком не знали, что между ними происходило все эти три года. Они знали о существовании Ёхана, видели его единожды, когда пара была у них в гостях. Мистеру Юну он сразу не понравился, но Софи его любила, а тот был так галантен, что не прикопаешься, даже миссис Юн пала перед его чарами. Отец был настороже, но решил не вмешиваться в личную жизнь своей счастливой влюблённой дочери. Когда Софи всё рассказала родителям, они были шокированы. Мистер Юн винил себя и всей душой ненавидел всё ещё! мужа своей дочери. Он запретил Софи, к его ужасу, несмотря ни на что, беспамятно в Ёхана влюблённой, встречаться с ним когда-либо впредь. Она не спорила, но всем видом выражала, что не последует его указу, случись такая возможность. Новость о ребёнке ещё больше потрясла семью. Отец с горечью наблюдал за тем, как дочь с горящими глазами пишет письмо мужу, унизительно умоляя его вернуться ради их сына. Мистер Юн, в отличие от Софи, был полностью уверен, что гад и не подумает вернуться. Но в этот раз оказался не прав. Ёхан прибыл тотчас после прочтения письма. Он почти выбросил его сразу, как вынул из клюва совы, но захотел в последний раз почувствовать униженность Софи. Контекст письма опустил его с небес на землю. Он был в панике и по какой-то неведомой причине вернулся к ней. Их возобновившиеся отношения были парадоксальны. Она использовала ненужного, по сути, ей сына, чтобы вернуть его, а он вернулся к ненужной ней только из-за сына. И во всей этой отвратительной истории больше всего страдал их безвинный ребёнок. Брак долго не прожил. Как неведомы причины, почему же Ёхану был так важен сын, так до сих пор не понятно, как Софи нашла в себе силы, чтобы бросить мужа окончательно и бесповоротно. Бабушка и дедушка во многом имели противоречивые мнения: миссис Юн защищала дочь, мистер Юн с трудом переносил её присутствие в доме. Но в одном они были единогласны: Софи смогла пойти против Ёхана только из-за Джонхана. Отец, который так сильно желал иметь сына, что остался с презираемой женщиной, имел извращённое понятие о заботе и воспитании. Для Джонхана дом был пыточной. Отец не наказывал его физически, он вообще потрясающе прикрывался любовью и пожеланиями счастья, но он запугивал сына, манипулировал им, заставлял подчиняться, бояться и делать только так, как хочет он. Период с пяти до восьми лет Джонхан старается не вспоминать — это было худшее время в его жизни, когда отец серьезно взялся за «воспитание». В восемь лет мама выгнала мужа из дома, застав один из воспитательных процессов лично. Вскоре она с ним развелась, вернула фамилию Юн и наградила сына той же фамилией. Миссис Юн не переставала восхищаться тем, каким красивым юношей растёт её внук, на что Джонхан обычно отвечал снисходительной улыбкой. Внешне бабушка сокрушалась по поводу того, что он не ценит свои качества, но глубоко в душе с облегчением принимала равнодушие внука. — О-чу-меть, — перед Джонханом на перроне стояла одна из тех слизеринок, которые души не чаяли в их ангеле, — Пак Сонен — и обводила мальчика взглядом сверху вниз. — В чем дело, нуна? — со смешком спросил Джонхан, начиная понимать, что имеет в виду бабушка. — Джонхан, будь добр, когда окончишь Хогвартс, черкни записочку, надо будет встретиться, — задумчиво произнесла девушка, не отводя от второкурсника взгляда. Джонхан рассмеялся. — Сонен, ещё немного, и я, как староста, сочту твои слова за домогательство, — насмешливо произнёс подошедший Сонхва. Он не особо изменился, разве что стал ещё внушительнее. Про такого уже можно было сказать «мужчина». Староста перевёл взгляд на Джонхана. — Привет, ангел. Прекращай совращать девушек. — И не только девушек, — протянул появившийся староста факультета Кибом. Он тоже обвёл Джонхана взглядом и удовлетворённо кивнул. — Вы чего?!.. Мне двенадцать! — возмущённо воскликнул второкурсник, начиная смущаться получаемого внимания и скрещивая руки на груди. Он не был стеснительным, но уже жалел о том, что надел облегающий костюм из тонкого трикотажа, который купила для него бабушка у какого-то известного дизайнера. Крутясь перед зеркалом, Джонхан признал, что выглядит неплохо, хотя было в его образе что-то… девчачье. К тому же, мальчик по всё тому же настоянию бабушки слегка отрастил волосы за лето, не сильно, концы были на уровне мочки уха. Впрочем, такая причёска с прямым волосом выглядела не то что плохо, но не очень, поэтому бабушка научила его заклятию завивки. Джонхан, конечно, прилежно выучил его в теории, но сомневался, что станет применять его на практике. Его смущало то, что он, как девчонка, будет по утрам завивать волосы, поэтому решил, что попросит старшекурсниц сделать ему снова короткую стрижку. А на этот раз он, по крайней мере, порадовал бабушку, да и сам не мог не признать, что ему немного льстили комплименты, хотя его отражение в зеркале мало волновало. — Хорошо, ладно. Только не надо прикрывать тут свои достоинства. Ты потрясающе выглядишь. Дай девчонкам ещё немного позавидовать твоей точенной фигурке, — Сонен подмигнула и побежала к своим подружкам. — Джонхан! — голос прозвучал не так громко, как крик, но достаточно, чтобы услышать в гомоне голосов на перроне. Джонхан улыбнулся. Так деликатно привлекать внимание мог только один человек. Обернувшись, второкурсник увидел Джису, слегка изумлённо его разглядывающего. Друг подрос побольше, чем он, от чего Джонхан испытал укол досады. В их возрасте рост был предметом гордости, а не красивое личико и изящная фигура. — Джису! Джонхан с радостной непосредственностью раскинул в стороны руки и с выражением восторга побежал к товарищу, заключив в итоге его в крепкие объятия. — Ну вот, сбросил с себя весь чарующий флёр, — слегка разочарованно хмыкнул Сонхва, наблюдая за обнимающимися второкурсниками. — Ну и слава Мерлину, — хохотнул Кибом. — Ему ведь действительно только двенадцать, а он уже кого-то в искушение вводит. И все-таки странно это, он же и правда ребёнок… Сонхва неопределённо хмыкнул. Он-то знал, что чары вейлы сыграли в этом не последнюю роль. — Ладно, идём тягать чемоданы, — главный староста хлопнул по плечу скривившегося от его слов Кибома. — Сонхва! Ну ты же и сам магией можешь это сделать, а мне руками это всё поднимать! — проныл шестикурсник. — Много, много работы, — елейно пропел Сонхва, приобняв старосту за плечи и уводя с собой. — Одному мне никак не справиться! Кибом страдающе простонал. — Джонхан, — серьёзным тоном начал Джошуа, отстранившись и вновь оглядев друга, — ты что пошёл по пути соблазнения? Сначала Джонхан решил, что Джису шутит, но его выражение лица и голос говорили о полной серьёзности вопроса. Юн всплеснул руками. — Да что такое?! Все остальные друзья глядели на него с не меньшим изумлением, но в край раздражённый вид Джонхан остановил их от расспросов. Как только поезд тронулся тот поспешил переодеться в форму. Через минут десять после этого в купе постучалась шестикурсница со Слизерина. Заглянув в купе, она чуть ли не захныкала, увидев Джонхана. — Ты когда переодеться успел?! — обвиняюще воскликнула она. Джонхан раздражённо закатил глаза. — Я вам что музейный экспонат? Девушка махнула в его сторону рукой и, уходя, проворчала: — Какие же мальчики всё-таки… дураки! Было приятно и интересно наблюдать впервые за семенящими к Распределительной шляпе первокурсниками. Неотвратимо вспомнилось и собственное распределение, казалось, что прошло уже очень много времени с того момента. Джонхан попытался взглядом найти человека, с которым его распределение теперь неразрывно ассоциировалось, но разглядел только чёрную макушку — Сынчоль сидел к нему спиной. Джонхан перевёл взгляд на первокурсников. Они были такими забавными от того, что похожи на маленьких утят, следующих за мамой-уткой, слегка напуганные, восхищённые и нервно ожидающие. — Ах, такие малыши! — умильно произнесла сидящая напротив сокурсница Дженни. — Так и нас так назвать можно в таком случае, — хмыкнул Джису. — Тут есть даже ваши одногодки. Действительно, всегда казалось, что между курсами есть большая пропасть. Ребята на курс старше воспринимали младшекурсников, как малышню, хотя с тем же третьекурсником Сынчолем у второкурсника Джонхана разница в возрасте — какие-то два месяца. Поэтому распределение на курсы — это всего лишь условность, но она всё равно создавала дистанцию между учениками. Все-таки третьекурсники в силу такого распределения имели гораздо больше магических знаний, чем второкурсники. Джонхан внимательно рассматривал первокурсников. Взгляд зацепился за одного интересного субъекта: у мальчика были мягкие и очень милые черты лица, но удивительным образом его выражение было не по годам скучающим и равнодушным. Даже, можно сказать, слегка раздражённым. Создавалось ощущение, что он бы отдал многое, чтобы всё это поскорее закончилось. Джонхана это очень развеселило. Краем глаза второкурсник уловил, что за столом Слизерина царит приглушённая суматоха. На первый взгляд, ничего такого не происходило, ребята просто общались, ничего криминального. Однако туда-сюда летели какие-то записочки и конвертики, у некоторых на лицах застыли возбуждённые выражения. Что-то происходило определенно, но обычно с лету пресекающий даже зачатки гама Сонхва не проявлял и признака, что он что-то замечает. Староста пристально глядел на первокурсников, не отводя взгляда ни на секунду. — Сонхва, а что происходит? — Я глух и слеп, — староста даже не обернулся, сверля взглядом детей. — Чего? — недоуменно спросил Джонхан и повернулся к Джошуа, чтобы покрутить пальцем у виска. — Джонхан, не искушай Сонхва, — весело произнёс сидящий чуть дальше Сонун. — Он пообещал нам быть глухим и слепым во время наших махинаций. — А что происходит-то? — Тотализатор! — весело сообщила Дженни. — Они делают ставки, кто попадёт в Слизерин. Джонхан удивлённо вскинул брови вверх и перевёл любопытный взгляд на Сонуна. Тот заметил в глазах второкурсника предвкушение и вполголоса рассмеялся. — Да, но мы зашли дальше. Теперь ещё и на распределение в целом ставим, кто куда попадёт. Джонхана очень заинтересовала эта тема. Он продолжил наблюдать за гомоном слизеринцев, пока МакГонагалл не раскрыла список первокурсников. Все за столом замерли в гробовой тишине, словно восковые фигуры, устремив взгляды на декана Гриффиндора. — Бэ Джунен! Довольно высокий мальчик резво поднялся и сел на стул. Шляпа не долго сомневалась и уже через пять секунд выпалила: — Гриффиндор! Несколько слизеринцев недовольно застонали. Джонхан с любопытством спросил: — Вы ставили, что он попадёт к нам? — Нет, — рассмеялся сидящий рядом с Сонуном Сухо. — Но это как «как Новый Год встретишь — так его и проведешь». Не лучший знак, что мы начали учебный год с Гриффиндора, не находишь? — семикурсник подмигнул ему. Джонхан хмыкнул. Распределение продолжалось. Джонхан и сам загадывал, куда попадёт тот или иной ученик, и решил, что тоже поучаствует в тотализаторе в следующем году. Ему не хотелось отвлекать взволнованных слизеринцев, но было невтерпеж. — А вы ориентируетесь на то, как они выглядят? Тыкаете пальцем в небо? — Раньше так и было, — ему снова ответил Сухо. — Мы начали это спонтанно, я тогда был на втором курсе. Даже не помню героя, который это предложил, нам просто всем было скучно. Тогда мы действительно строили догадки только по внешнему виду, поведению. Порой везло, и кому-то был знаком первокурсник и его семья. Но так было только года два. Потом особо хитрые и наглые додумались вывести эту игру для избавления от скуки на новый уровень. До этого не было ставок, кстати, мы просто кидали предположения, и тот, кто попал большее число раз, становился победителем. Его потом на руках носили на завтрак в течение недели те, кто попал меньше всего, — Сухо хмыкнул и поднял руку, призывая его не отвлекать. Впрочем, вновь расшумевшийся во время распределения стол, сам по себе замолк. Взгляды, все до единого, устремились к чинно шагающему к стулу мальчику — тому самому, которого приметил до этого Джонхан. Он даже пропустил его имя за разговором с Сухо. Видимо, его судьба была предметом особо жарких дискуссий среди слизеринцев. Джонхан бы, наверное, поставил, что мальчика распределят к ним. Сухо все ещё сидел с поднятой в жесте «секундочку» рукой. Шляпа добрых секунд пятнадцать продолжала сомневаться. Судя по краснеющему лицу Сухо, ещё чуть-чуть и он не выдержит эмоционального давления. — Когтевран! В этот раз слизеринский стол издал уже явно слышимый разочарованный стон, даже несколько преподавателей обратили на них внимание. Сонхва обернулся к слизеринцам с недовольной гримасой, и все притихли. Хотя Джонхан готов был поклясться, что Сонхва расстроило именно такое распределение. — Но так как дело начало касаться реальных денег, — недовольно продолжил Сухо с места, на котором остановился, — люди перестали надеяться на удачу — это было слишком глупо и безрассудно. Начали узнавать биографию, личную информацию, а иногда даже собственно знакомились с будущими перваками. Джонхан был слегка шокирован тем, как далеко зашли слизеринцы. Было в этом даже что-то жуткое, но и жутко интересное. Второкурсник был крайне взволнован. — Но, получается, все в равных условиях, раз узнают одну и ту же информацию? — это уже спросил Джису, который до этого делал вид, что ему нет дела до тотализатора. — Ну, есть некоторые нюансы, — неопределённо хмыкнул Сухо. — Начиная с того, что каждому удаётся раздобыть столько информации, сколько он способен получить, и заканчивая тем, что у некоторых перваков есть старшие братья и сестры, которые знают о тотализаторе и пользуются этим. Например, выдают информацию за вознаграждение или услугу или просто из веселья одаривают ложными сведениями. Но самой большой занозой является Шляпа. Она иногда так дурит, что хоть за голову хватайся. Взять хоть нашу прошлогоднюю головную боль, — Сухо неожиданно махнул головой в сторону Сунена. Тот испуганно вытаращил глаза. — Никто не предполагал, что он окажется в Слизерине. Никто, кроме подлюги Джину! Сухо некультурно указал в сторону симпатичного шестикурсника, который хитро и высокомерно улыбался, прислушиваясь к их разговору. — Спасибо, парень! — Джину послал Сунену воздушный поцелуй. — Я тыкал пальцем в небо и попал! — Получается, вы знаете всё о нашей биографии? — слегка напрягшись, спросил Джонхан. — Ну, мы же не всесильны. Знали вот только про Хонга, а тебя из виду упустили, потому что у тебя корни французские, как позже от тебя и узнали. Не предполагали, что ты в Хогвартс пойдёшь. Да и Хонг тоже непонятным был. По всем критериям хоть сейчас заявлю — Когтевран! А пошёл в Слизерин. На него ставили только из соображений, что у него чертовски чистая кровь. Этот год, в отличие от предыдущего, когда для мальчиков пришлось даже выделить ещё одну спальню, так как их набралось на Слизерине целых семь, был совсем не урожайным. Дженни грустила, что её знакомая — Лалиса Манобан — попала в Гриффиндор, а не в Слизерин. Сухо всё ещё хмурился из-за того мальчика, попавшего в Когтевран. — У этой шапки странное чувство юмора, — пробурчал он. — То она распределяет явного пуффендуйца, ещё и полукровку в Слизерин, когда и так уже все места забиты, то лишает нас очевидного слизеринца. Джонхан уже почти не вслушивался в бормотания семикурсника. Когда они дошли до родной гостиной, второкурсник решил не тянуть и попросить старшекурсниц отрезать ему локоны. — Меня даже не проси, я на святое не буду посягать. Ты совершаешь ошибку! — Сонен смотрела на него, как на преступника против человечества. Айрин спокойно спросила: — Зачем ты хочешь отстричь волосы? Тебе же так идёт, глупенький. Девушки смотрели на него снисходительно, как на дурачка. Джонхан махнул на них рукой и ушёл к себе в комнату, собираясь в будущем кого-нибудь из них подкупить или даже попросить помощи у девушек с других факультетов. Когда он уже лёг в кровать и задвинул полог, Чимин решил бессовестно нарушить его отдых и улёгся вместе с ним. — Привет, Хан, — мальчик плюхнулся рядом так, что аж кровать прогнулась. Они ещё толком не виделись, лишь поздоровались в Большом Зале. — Тебя это уже всё достало, как я понимаю, но я видел тебя на перроне краем глаза, и ты выглядел, как произведение искусства! Джонхан покосился на друга, лежащего к нему лицом и сверкающего в темноте озорными глазами. — Это уже чересчур, Чимин, — довольно добродушно усмехнувшись, ответил Джонхан. Ему уже надоело злиться на людей, припоминающих его образ на платформе. — А ещё слышал, ты волосы отрезать хочешь? А мне нравится, как ты выглядишь. Ты и так красавчик, но с такой причёской вообще отпад! Джонхан снисходительно улыбался, слушая восторги друга и до поры до времени решил не замечать загребущих холодных ног товарища, которые он грел об икры Юна. — Ладно, — рассмеялся Чимин, видя, что его восхваления не действуют, — последняя попытка. Видишь ли, на платформу папа удивительным образом аппарировал со мной так, что мы очутились прямо рядом с семьёй Сынчоля, и у нас с ним завязался разговор. Все-таки мы не забыли друг друга с тех посиделок. Вот на этом моменте Джонхан уже был весь во внимании, повернувшись наконец лицом к другу. Тот понимающе улыбался. — И что? Поговорили? — Говорили, говорили, а потом какой-то высокий дяденька аппарировал с платформы и открыл зону видимости. Я тебя сначала даже не узнал. Подумал: «Какой сумасшедше красивый парень!». А когда присмотрелся и понял, что это ты, чуть в обморок не упал. И вот смотрит на меня такого Сынчоль и спрашивает озабоченно: " Что такое, Чимин?». А мне сил хватило, только чтобы на тебя пальцем указать. То, с каким драматизмом всё это рассказывал Чимин, стоило театральных подмостков. Джонхан раз тридцать закатил за это время глаза, но перед частью, где Сынчоль обратил на него внимание, чуть ли не задрожал от нервного предвкушения. Чимин для ещё большей драматичности не торопился переходить к той самой части и, самодовольно улыбаясь, косился на Джонхана. — Ну и?! — Он несколько секунд вообще ни слова не произносил, но смотрел на тебя, как на самого Мерлина, сошедшего на эту бренную землю. А потом из него такая хвалебная речь всем твоим незаурядным качествам полилась, что он сам от себя, кажется, такого не ожидал! Я не запомнил наизусть, но помню, как он забавно охарактеризовал тебя «звонким». До сих понять не могу, что бы это значило, — с легкомысленным смешком закончил Чимин. Он предполагал, что его рассказ приведёт Джонхана в восторг, потому что Джису иногда в компании подшучивал над некоторой одержимостью Джонхана Сынчолем. Однако Юн посмотрел на него серьёзно и выдал: — Жду от тебя воспоминаний. Джонхан не выглядел обрадованным, только каким-то напряжённым, и Чимин, хоть и не понимая, в чем дело, решил, что воспоминания мальчику понадобятся не для того, чтобы услышать точную хвалебную речь, а для чего-то другого. Сконфузившись от изменившейся атмосферы, он скомканно пообещал поделиться с другом воспоминаниями и пожелал спокойной ночи, задвигая полог. Как только Джонхан остался один, его лицо омрачилось ещё сильнее. В памяти всплыли и восхищённые лица на перроне, и нескромный флирт Сонен, и обвинения Сонхва в развращении, и подозрения Джису в соблазнении. Он был уверен, что все они просто шутят, удивившись его образу, но, кажется, начал понимать, что чары вейлы вступают потихоньку в силу. Джонхана не интересовало то, что он может сделать, лишь опираясь на свою умопомрачительную внешность, но его волновали вейловские силы, которыми он обладал, которые могли помутить чужой рассудок. К сожалению, Джонхан вообще не видел в своём даре и капли пользы, одно несчастье. Влюбленный в него человек может всю жизнь сомневаться в том, любит ли он Джонхана на самом деле или он просто околдован древней магией. Недоверие и даже ненависть к вейловским чарам, а впоследствии и к их обладателю, потому что он магией удерживает человека при себе — вот что воображал себе Джонхан. Ужасная история мамы не могла не оставить свой след, заставила видеть в своем спорном даре только худшее. С этими тревожными мыслями Джонхан все же заснул, но последним колким и двусмысленным воспоминанием промелькнул тот самый летний день, когда Сынчоль назвал его «очаровательный». Возможно, тот и сам в глубине души или магии понимал, почему назвал Джонхана именно так. Ведь все-таки «очаровательный» происходит от слова «чары».