The Void

      Итак, переместимся на неделю перед Рождеством, когда Оксана, наконец, соизволит появиться, через четыре недели после появления того надменного сообщения на компьютере Евы.       Ева завтракает в одиночестве в крошечном пабе, где подают завтрак, обед и ужин в течение всего дня, расположенном на западе от Миллбэнк, в двух шагах от дома на Темзе. Рыба и чипсы, которые она себе заказала, настолько маслянистые, что они практически плавают в луже жира и соуса тар-тар, но вчера вечером они с Нико поссорились из-за «расставления приоритетов», и в качестве наказания она не обнаружила еды, которую можно было бы взять с собой на работу.       Она хандрит. Она в подвешенном состоянии с Нико, своей работой и Оксаной, которая, похоже, решила раствориться в воздухе. Ева просмотрела каждый веб-сайт, каждую локальную сеть, каждую базу данных по иностранным связям, на которую у нее есть разрешение, но не обнаружила ничего, чтобы предположить, что Оксана убила кого-то в течение этих четырех недель.       Ева начинает задумываться, а не случилось ли с ней чего-нибудь. Что, если «Двенадцать» не приказывали ей никого подставлять, что, если она разошлась и разозлила их, что, если...       - Привет! - радостно восклицает Оксана, отодвигая стул рядом с Евой, и последняя роняет свою вилку. Она падает на пол между ними, и Оксана, одетая в дорогой на вид пиджак и заснеженные ботинки, наклоняется, чтобы ее поднять. В ее волосах тают снежинки, прилипшие и к ее ресницам, а ветер придал ее щекам ярко-розовый оттенок и...       - Где ты, черт подери, была? - шипит Ева, когда проходит первоначальный шок.       - В Арубе, - небрежно отвечает Оксана, обменивая упавшую вилку на чистую. Она присаживается, кладет новую вилку на блюдо Евы, и только тогда она замечает загар под розовыми щеками и след от солнечного ожога на ее носу и...       - Ты серьезно? - стонет Ева и отталкивает от себя свое блюдо.       - Да. Акулы были потрясающими, их зубы...       - Ты, блять, серьезно? - чуть было не кричит Ева, но затем уменьшает громкость своего голоса, когда кассир за своим прилавком прочищает горло. - Я думала... да я же думала, что ты...       - Оу, - мурлычет Оксана и подносит руку к своему сердцу, делая вид, что она тронута. - Ты беспокоилась обо мне?       - Нет, - огрызается Ева, как будто одна эта мысль нелепа. Она знает, что ее реакция выдала ее чувства, и, слегка разочаровавшись в себе, она поворачивает голову и фокусируется на курьере, проезжающим на своем велосипеде по слякоти. - Я просто подумала, что...       - Еще как беспокоилась, - хихикает Оксана и тычет в Еву своим пальцем в перчатке. - Ты переживала, что меня не будет рядом, чтобы развлекаться с тобой.       Она прикрывает глаза, а затем улыбается, увидев свои заснеженные ботильоны.       Ева чувствует, как у нее загораются щеки, но на этот раз не от возбуждения. От ярости.       - Ты одна такая, или все психопаты совершенно неспособны видеть различие между человеком, которому нравятся их глупые шутки, и человеком, которому уже осточертело их дерьмо, потому что оно у меня уже в горле сидит, но ты явно хреново понимаешь что-либо, что касается меня.       Улыбка блондинки исчезает в мгновение ока, и ее взгляд становится твердым и стеклянным. Она прочищает горло и бросает взгляд на окно на проезжающие мимо машины.       - Я способна различить нормального человека и ублюдка. И я уже говорила тебе не называть меня так.       Еве следует остановиться. Ей следует досчитать до десяти и успокоиться. Ей нужно преодолеть свой гнев и сосредоточиться на том, почему Оксана выбрала именно сегодняшний день для своего визита. Но она не может, и слова просто продолжают выливаться из ее рта:       - Ну да, потому что основные правила психов не распространяются на Оксану Астанкову, ведь она такая, сука, особенная и одаренная, да? Ну разумеется, тебе недостаточно того, что ты лучше всех остальных больных...       Ева чувствует крепкую и больную хватку на своем воротнике, которая чуть было не роняет ее со стула; она чувствует, как в животе все переворачивается при виде жестких, упрямых глаз Оксаны, всего в нескольких дюймах от ее собственных.       Должно быть, так она и выглядит вблизи, когда отбирает чью-то жизнь. Ева знает ее, но это? От этого она теряет способность дышать, кровь в венах застывает, а разум кричит с настоятельной просьбой спасаться бегством. То, как Оксана смотрит на нее в постели, ничто по сравнению с этим, и впервые за несколько месяцев она испытывает перед ней страх, хотя и знает, что должна боятся всегда.       - Она мертва, - шипит Оксана, и Ева ощущает теплоту ее дыхания. - Не говори о ней. Ты ничего о ней не знаешь, все твое досье полное дерьмо. Называй меня Вилланель, либо вообще не будешь никак называть. Поняла?       Хватка усиливается, из-за чего рот Евы оказывается прямо у рта Оксаны. Ева оказывалась называть Оксану по ее кодовому имени, потому что Вилланель - это просто образ, просто страшная история, а вот Оксана, несмотря на свой послужной список, все еще просто женщина, которую легче понять, потому что у нее было детство (несмотря на то, каким ужасным оно было), жизнь, немного нормальных вещей, по крайней мере в определенный момент времени. И все же...       - Ладно, - задыхается Ева, с мучением осознавая, что на них смотрит кассир. - Ладно, ладно, полегче, извини, - Ева робко поднимает одну руку к Оксане, к небольшой области обнаженной кожи между перчаткой и рукавом. Она слегка проводит по ней своими пальцами. - Извини. Я не хотела тебя расстраивать.       Ярость в глазах Оксаны не исчезает, но хватка ослабевает, и она протяжно выдыхает, заполняя легкие Евы своим запахом. С облегчением, но все еще в ужасе, Ева откидывается на спинку стула и понимает, что у нее трясутся руки.       Оксана протягивает руку к блюду брюнетки и стаскивает пару картошек, возвращаясь к своему нормальному состоянию, будто ничего и не произошло. Она громко жует, глядя в окно.       - Как, э-э... как ты узнала, где я? - спрашивает Ева и медленно пододвигает недоеденное блюдо в сторону женщины в качестве знака примирения.       - Серьезно, Ева? - закатывает глаза Оксана, пронзает вилкой жареную рыбу и поднимает к своим губам.       Точно. Глупый вопрос. Ева проводит рукой по своим волосам и решает сосредоточиться на более важных вопросах.       - Зачем ты это сделала? Зачем подставила Майкла Гудолла?       Она принимается жевать еще громче, а затем:       - Он был грубым. Мне не понравилось его лицо.       Ева снова падает в кроличью нору, будто сам по себе факт того, что она сидит здесь с Оксаной, носит недостаточно странный характер. Оксана подставила Майкла Гудолла...       - Потому что он был грубым?       Это абсурд. Она ведет себя как абсурдный, двенадцатилетний ребенок, который к тому же и маленький засранец.       - Да, - коротко говорит Оксана и закидывает в себя пару картошек фри, обмакнутых в соус тартар.       Хуже всего то, что она ей верит. Ева достает свой кошелек, хлопает купюрой в десять фунтов по столу и выходит за дверь, дрожа от ярости, гнева и всего остального, потому что Гудолл сядет в тюрьму, а Оксане наплевать. Ева трясется настолько сильно, что ей кажется, будто она вот-вот разразится рыданиями, потому что, конечно, нагрубить Оксане - достаточное основание для того, чтобы сесть за...       - Ты перестанешь убегать? - Оксана гонится за ней по переполненной, покрытой снегом улице Торни. - Ты поскользнешься и разобьешь себе голову, а потом и за это меня винить будешь!       Ева понимает, что до ее офиса, штаб-квартиры службы безопасности МИ-5, всего лишь тридцать футов. Ее ноги замирают, и, несмотря на боль и негодование, пронизывающие ее тело, она оборачивается, хватает Оксану за плечо, как только та догоняет ее, и начинает подталкивать ее в сторону улицы Пейдж, в противоположном направлении от дома на реке Темза.       - Тебе нельзя здесь находиться, - цокает Ева, выводя их за угол к Дину Райлу, за поле зрения. - Единственная причина, по которой я никому не рассказала о Гудолле, - это потому, что я не могу рассказать им, откуда я знаю, что его подставили. Как думаешь, как это будет выглядеть: офицер МИ-5, нарочно скрывающий информацию о международном убийце? Меня посадят за государственную измену.       - Послушай, - говорит Оксана и прикрывает глаза, словно ожидает, что ее следующие слова будут иметь очень неприятный вкус во рту. - Я пришла помочь.       Ева отпускает руку Оксаны так, будто обожглась об нее.       - Ты... что, прости? Серьезно?       - Ух, - ворчит Оксана и поднимает свой меховой капюшон. Снегопад сейчас силен. - Я уже об этом жалею. В Арубе было гораздо лучше, чем здесь, но да, я окажу тебе услугу, хорошо?       - Так оказывай, - сурово говорит Ева, чувствуя, как в животе зарождаются бабочки.       - Позже, - говорит Оксана, прикусывая нижнюю губу. - Сначала мне нужно кое-о-чем позаботиться. Встреться со мной завтра вечером в «Быке», 403 комната, в семь. - Она поднимает одну из своих рук в перчатках к волосам Евы, смахивает несколько упавших на них снежинок и хихикает, когда брюнетка делает шаг назад. - И постарайся оставить это поведение дома, хорошо? До завтра.       Ева хочет задать ей миллион вопросов: куда она идет, собирается ли она исправить то, что сделала с Гудоллом, прилетела ли она в Лондон, чтобы убить кого-то, выдаст ли она другого убийцу, но Оксана уже уходит, шагая по улице в море людей, запоздало идущих на обед, и школьников в униформе. И затем она исчезает.       Ева поворачивается, чтобы вернуться на улицу Торни, и сталкивается лицом к лицу с Кенни и Еленой.       Она не видела Кенни с вечера празднования польского Дня Независимости. Она совсем забыла позвонить ему и спросить, почему он был таким напряженным, все ли с ним в порядке, что у него на уме, связано ли это как-то с Вилланель. Это либо телепатия, либо вселенная решила поиграть с ней в какую-то больную игру...       - Привет! - слишком поздно выдыхает Ева, понимая, что выглядит она напуганной до чертиков. - Что, как... то есть, что вы здесь делаете?       В Лондоне проживает более восьми миллионов человек, и это не считая туристов, к тому же офис Кенни и Елены находятся в здании МИ-6, который расположен через мост Воксхолл, и господи, что если они...       - Привет, - ярко улыбается Елена и наклоняется, чтобы притянуть ее в крепкое, снежное объятие. - Мы сходили в министерство внутренних дел, чтобы просмотреть один иммиграционный процесс, ну, жены мужчины, которого задержали. А ты что тут делаешь? Я думала, ты будешь практически жить в доме на Темзе?       Головной офис находится всего лишь в паре улиц отсюда, и Елена, кажется, ведет себя вполне нормально, так что Ева заставляет свой разум выдать правдоподобную историю, все еще напуганная от такой опасной ситуации.       - Я, э-э... пошла в продуктовый на Винсенте. Купила вчера йогурт, а он оказался просроченным, так что я решила вернуть свои деньги. Ну что за идиоты.       - Ах, не знаю даже, что не так с этим местом, - говорит Елена и бросает взгляд на Кенни, который до сих пор не сказал ни слова. - Ну, не то чтобы продуктовый на Форест-Хилл чем-то лучше, но...       - Кто это был? - перебивает Кенни, кивая в ту сторону, в которую ушла Оксана.       - Кто? - спрашивает Ева, прежде чем успевает остановиться, и ох, какая же она глупая.       - Женщина, которую ты держала за руку секунд тридцать назад, - медленно говорит Кенни, одаривая Еву одним из своих скептических взглядов, и вот оно; то самое чувство, которое он вызвал у Евы на вечеринке, и теперь и Елена обратила на нее свое внимание.       - Джесс, - лжет Ева, надеясь, что делает это достаточно убедительно. - Она, э-э... мы вместе ходим на йогу. Я в последнее время была очень занята, так что не посещала занятия, и вот случайно наткнулась на нее. Она волновалась за меня, и, э-э... я пыталась заверить ее в том, что все в порядке, и что я возобновлю занятия, как только работа вернется в свое прежнее русло, чего, думаю, не произойдет.       - Джесс, - говорит Кенни.       Ева кивает.       - Йога, - говорит он, видимо, решительно настроенный повторить ключевые слова, чтобы поймать Еву на лжи.       - Кенни, ты в порядке? - спрашивает Ева. Эти слова станут мантрой, если они будут продолжать в том же духе.       - Добрый вечер, Кенни. Ты вообще Еву-то видел? - смеется Елена и махает на нее рукой. - Нельзя выглядеть так сексуально без йоги. Понимаешь, о чем я?       Кенни долгое время не сводит глаз с Евы. В его волосах затерялась уже куча снежинок.       - Думаю, нам пора возвращаться, - говорит он. - Мама бесится постоянно. Это очень раздражает.       - Знаю, - с сочувствием говорит Ева. - В этом может быть и моя вина. Я зашла в тупик в расследовании парочки дел.       - Ты потрясающая, - говорит Елена и прикасается к ее руке. Она надела красные варежки, которые выглядят так, будто их связала ее бабушка. - Не заработайся, хорошо? Приходи на ужин, когда освободишься. Захвати с собой Нико. Мы будем на Форест-Хилл.       Ева мягко посмеивается и знает, что этого никогда не произойдет.       - Ага, мы это обсудим. Мне, э-э... пора возвращаться. Куча работы, понимаешь.       - Мы тебя проводим, - говорит Кенни. - Твой офис же чуть ниже по улице, да?       Да, но Ева не может избавиться от ощущения, что глаза Кенни прожигают дыру у нее в затылке, пока они направляются в сторону дома на Темзе. Такое ощущение, будто люди и машины, проносятся мимо нее в одном большом пятне. Щеки и ступни промокли от снега, пальцы ног замерзли в ботинках, но это ничто по сравнению с тем, какой холод пробегает по ее спине, пробираясь к мозгу и крича, что Кенни все понял.