The Void

      Ева задерживает дыхание, сжимая картонный кофейный стаканчик. Она находится на пятом этаже здания СРС (Секретная Разведывательная Служба) и окружена кучкой других офицеров, включая Джеймса Пембрука и Каролин Мартенс.       Повезло, что ей вообще позволили здесь находиться. В последнее время ей абсолютно нечего делать в штаб-квартире МИ-6, но из-за характера нападения - и ее хороших отношений с Пембруком, которые, по сути, и являются причиной того, по которой он вообще позвонил ей и ввел в курс дела - было сделано исключение, но только на сегодня. Каролин пожала ей руку, как и он, и посоветовала ей пить побольше жидкости. Вот она и пьет кофе, который уже успел остыть.       В центре их многолюдного полукруга сидит Джонни Нельсон, технический аналитик МИ-6, и он только что закончил обработку видео, снятого подростком.       В задней части полицейского фургона, который перевозил ее и нескольких других офицеров и следователей СРС для просмотра отснятого материала, она выяснила, что, видимо, группа мальчиков-подростков гуляли посреди ночи, стреляя в пивные банки на заброшенной посадочной полосе «Эйрстрип», находящейся между «Литл Барстид» и «Крэйс Хилл», примерно в часе езды от Бишопсгейта. Над ними пролетел вертолет и совершил посадку, и один из мальчиков заснял все это на свой телефон, но как только они поняли, свидетелями чего стали, мальчик разбудил своих родителей, которые позже связались с полицией.       Ева делает все возможное, чтобы сохранять спокойное выражение лица, отсчитывая минуты до своего уничтожения: как только Каролин опознает Оксану, она повернется, чтобы посмотреть на Еву, а все остальные последуют ее примеру, и это будет концом. У Евы сжимается живот, и она хочет убежать, но тяжесть искупления удерживает ее на месте. В конце концов, она несет полную ответственность за свои действия. Только она может искупить свои грехи. Бегство ее не спасет, независимо от того, какой план действий выберет Каролин.       Джонни выводит зернистое изображение на проектор, а затем воспроизводит весь отснятый материал.       Изображение на экране проектора довольно яркое; камера очень много перемещается, и Ева может ясно различить белый снег, ствол пневматической винтовки, приглушенные голоса мальчиков, говорящие снимающему выключить вспышку, после чего изображение становится темнее, и фокус перемещается к небу, на приближающейся яркий свет, а затем ясно слышится звук вертолета.       Материал отснят с расстояния в пятьдесят футов. Хрустящий звук указывает на то, что мальчики ныряют в снег. Кто-то говорит им «проваливать отсюда нахрен», а затем камера приближается на совершающий посадку вертолет.       - Чертов Хеликс, - говорит кто-то в комнате. Ева понятия не имеет, что такое Хеликс, но вертолет окрашен в темный оттенок серого цвета и выглядит довольно старым, как какой-то военный вертолет из 90-х.       Дети продолжают перешептываться друг с другом, но Еве это не важно; ее глаза пристально смотрят на вертолет, и она надеется на то, что из него кто-нибудь выйдет, однако ничего не происходит, а затем камера резко перемещается вправо, увеличивая масштаб еще больше, на приближающийся издалека фургон.       Время идет слишком медленно. А затем, когда она собирается сделать глоток своего холодного кофе, камера отдаляется, свет меняется, и она может различить цвет фургона; он белый, и выглядит как какой-то Рено. На нем присутствует номерной знак, но изображение слишком зернистое, чтобы разобрать какие-то конкретные буквы или цифры.       Боковая дверь фургона открывается, и у Евы останавливается сердце.       - Какого хрена? - вздыхает один из мальчиков, как и несколько человек вокруг Евы; фигура в черном, плавно, как кошка, выпрыгивает из фургона. Она делает несколько шагов, похоже, пытаясь стряхнуть снег со своих ботинок, и даже издалека очевидно, что это женщина; Ева может разглядеть изгиб груди и бедер фигуры, одетую во что-то похожее на простую черную куртку и обтягивающие черные брюки.       Лицо женщины покрыто черной лыжной маской, обнажающей лишь ее расплывчатые глаза и переносицу. Ева выдыхает молчаливую благодарность богам. Разумеется, Оксана покрыла свое лицо, ведь нападение произошло в центральном Лондоне. Ева прощает себя за то, что она была настолько глупой, чтобы предположить, что женщина так просто раскроет свою личность. Ева, тем не менее, без всякого сомнения понимает, что это Оксана; она движется с тем же изяществом, с тем же высокомерием.       Ева незаметно бросает взгляд на Каролин, но на ее лице не мелькает вспышка понимания. «Да и не должна она ничего понимать, ведь у нее на лице маска», - напоминает себе Ева; Каролин думает, что она мертва.       Затем из боковой двери выпадает человек, приземляясь на бок в снег, и Оксана яростно поднимает его на ноги. Это Лука Коломбо, его лицо видно, хотя и немного нечетко, но что-то не так; Оксана держит его за шею, и он борется с ней, будто пытается сбежать. Затем из фургона выпрыгивает третья фигура в маске, на этот раз явно мужчина; он выше Оксаны, у него широкие плечи, а из-за обтягивающей куртки видно его мускулистые руки, даже издалека.       - Какого черта? - шепчет кто-то позади Евы, читая ее мысли.       Мужчина в черном направляет свой пистолет на голову Коломбо, а затем Ева видит, как Оксана практически толкает его локтем в ребра и тащит в сторону вертолета. Ева знает, что она сильная, и именно она делает всю грязную работу, потому что другой оперативник даже не прикасается к Коломбо; он просто следует за ними.       Мальчики перешептываются, испуганные тем фактом, что они засвидетельствовали это происшествие, постоянно повторяя, что у них будут проблемы. Прищурившись, Ева делает полшага ближе к экрану. Оксана заталкивает Коломбо в вертолет, а затем заходит вместе с другим мужчиной, и звук ротора заглушает голоса мальчишек. Камера следует за ними, когда они взлетают, а затем возвращается к фургону, который уже давно уехал, и на этом видео заканчивается.       Джонни выключает проектор.       Несколько мгновений царит растерянное молчание, а затем:       - Мне может кто-нибудь объяснить, что за чертовщина здесь творится? - восклицает Пембрук, злобно оглядываясь по сторонам, будто люди в комнате должны знать больше, чем он сам.       Ева нервничает, но она не может остановить себя.       - Не думаю, что это была спасательная операция.       - Да что ты говоришь, - говорит кто-то справа от нее, но все семнадцать голов в комнате, включая голову Пембрука и Каролин, поворачиваются на нее, и она чувствует, как тянет сердце, чувствует на себе жар их разочарованных взглядов.       Ева вздыхает и убирает с лица волосы. Может, ей пора уходить.       - Послушайте, все мы увидели одно и то же; тот парень никуда не собирался. Это что-то семейное, точно вам говорю! В Станстеде он сбросил кокаина на сколько, девяносто тысяч фунтов? И даже больше, если учесть цену на кокаин в Италии. И что, он ожидал, что ему это с рук сойдет?       В комнате царит тишина. Никто не закатывает глаза, и потому она продолжает:       - Я просто хочу сказать, что все дело попахивает местью. Просто говорю. У итальянцев это дело чести, особенно у сицилийцев. Держу пари, вся его семья живет в какой-нибудь зоне импорта наркотиков, и я считаю, что если вы хотите узнать, кто нанял этих двух вломиться в участок, вызволить его на свободу и привезти домой для того, чтобы кто-то смог убить его как положено, то вам нужно смотреть на его семью.       Она делает глубокий вдох и глоток своего остывшего кофе, а затем изо всех сил старается не смотреть на Каролин.       - Ты считаешь, что МИ-6 следует приостановить расследование, касающееся раскрытия личностей этих двух оперативников, и вместо этого сосредоточиться на копании в истории его семьи? - медленно говорит старший офицер, имени которого она не знает, будто он не так ее расслышал.       - Какие личности? - восклицает Ева, зная, что ей следует замолчать, но она слишком устала, чтобы обдумывать последствия озвучивания своих мыслей. - Два человека в черном, ни одна камера не зафиксировала ни их лица, ни номерного знака, да и фургон, на котором они уехали, все равно, скорее всего, украден; на вертушке тоже нет номера. Что конкретно вы можете на них нарыть?       - Это Камов, - говорит пожилой мужчина позади Пембрука. - КА-27. Вертолет советского ВМФ.       - Что ж, великолепно, - говорит Ева и поднимает брови. - Я все еще считаю, что вам следует связаться в Европолом и получить ордер на обыск дома его семьи, потому что куда еще они могли его отвезти? Я считаю, что если вы хотите найти людей или организацию, которая наняла этих двух, то сначала нужно отыскать заказчика.       - В чем дело, Поластри? - прыскает придурок по имени Ли Стоукс, который стоит позади Каролин. Каролин вместе с ним выслушивала ее оправдания после того, как она пырнула Оксану, а затем внутри учреждений, словно пыльца, начали распространяться слухи о закрытом деле «Вилланель». - Боишься, что узнаешь, кто они такие, и отправишься в небольшое путешествие в Париж?       - Ой, да пошел ты! - стонет Ева и выходит за дверь. Оставшиеся в комнате люди, кажется, вступают в разгоряченную дискуссию, разбирая все то, что она только что сказала, но она не может заставить себя переживать об этом. МИ-6 с этим справится, СМИ кричат о «террористической атаке», и ей очень повезет, если она услышит что-нибудь о каком-либо прогрессе, что-нибудь об Окс...       - Ева! - кричит позади нее Каролин.       Ева останавливается в коридоре, будучи настолько раздраженной, что она вот-вот сомнет свой стаканчик.       - Что? - вздыхает она, полностью игнорируя свои манеры.       Каролин останавливается в нескольких шагах от нее и хмурится, прежде чем заговорить.       - Ты думаешь, в этом замешаны «Двенадцать», - говорит она так, как всегда; с нотками задумчивости в голосе.       - Ну конечно, - говорит Ева и поднимает брови. - Да ладно тебе, итальянского отморозка арестовывают за наркотики, а его вытаскивают на свободу вместо того, чтобы убить? Кто-то хочет лично обезглавить этого парня, и это сразу было понятно. Я видела место преступления. Кем бы ни были эти двое, они знали, что делали. Разве что в мире не существует целого ряда корпораций, которые предлагают такие виды услуг, то я считаю, что Коломбо как-то связан с кем-то из «Двенадцати», и этот кто-то вышел из себя. Он выбросил свой товар, как последний трус. Он налажал. Он труп.       Каролин молча на нее смотрит, слегка приподняв голову, будто она раздумывает над решением.       Ева не может вынести тишины, и потому продолжает:       - Слушай, я знаю, что обычно они ведут свои дела иначе, но тот парень был напуган. Это они. Будь он русским, мексиканцем или еще кем, то я могла бы подумать, что за этим стоит кто-то другой, но он итальянец. Помнишь Чезаре Греко, которому выкололи глаз чертовой шпилькой, потому что он связался с наркокартелями? Это они.       Она должна раскрыть хорошее дело. Прямо сейчас она знает больше остальных, но она не может сказать Каролин, откуда у нее эта информация.       - А женщина? - спрашивает Каролин. Ее лицо совершенно нечитаемо.       Ева сглатывает. Каролин разговаривала с Кенни? Их отношения, по его словам, несколько осложнились после Москвы, да и Каролин не была бы такой спокойной, если бы что-то подозревала.       Это должно произойти именно сейчас, потому что другой удобной возможности для того, чтобы раскрыть ей все карты, может не предоставиться. Ева открывает свой рот и говорит:       - Да, что ж, она новенькая. Очевидно.       Затем она медленно выдыхает и чувствует, как стыд пронзает ее в десять раз сильнее.       - По всей видимости, - говорит Каролин. Затем: - Ты в порядке?       Ева этого не ожидала, но это правильный вопрос, потому что она не в порядке. Она уже больше года не в порядке. Она не в порядке потому, что людей убивают направо и налево, она не в порядке из-за чувства, будто она застряла в глине, и она определенно не в порядке от того факта, что она всем лжет, и все же:       - Да. Все хорошо. Я, э-э... просто устала.       - Мм, - Каролин касается языком внутренней стороны своей щеки, а затем смотрит на коридор. - Я склонна согласиться с твоим предположением. Мы никуда не продвинулись с «Двенадцать» со времен, ну, Константина. Ими все еще занимаются несколько людей, так что я тщательно обдумаю твои слова. Спасибо, Ева.       - Позволь мне заняться этим делом.       Она не хотела этого говорить. Она мгновенно испытывает смущение, мгновенное огорчение. Каролин никогда, ни за что на свете, не позволит ей...       - Полагаю, у тебя уже достаточно работы, если я не ошибаюсь, - она дарит ей натянутую улыбку. - А после этой катастрофы будет еще больше. Постарайся сосредоточиться на этом. Занимайся своей работой.       - Да, мэм, - процеживает Ева, не глядя ей в глаза, а затем поворачивается и уходит, прежде чем успеет сказать то, о чем пожалеет наутро.       Оказавшись на морозном утреннем воздухе, она огибает юго-западный угол к мосту Воксхолл. Она пойдет домой, примет душ, а затем попытается поспать хотя бы пару часов, пока Нико на работе, но сейчас она хочет просто постоять на мосту и посмотреть на темную ледяную воду под собой.       Темза местами заледенела, но на ней еще осталось несколько мест, в которых она может разглядеть медленно текущую черную воду. Она задумывается об ее температуре и содержимом, воображает, как перила ломаются у нее под руками, и она падает в бездну. Будет ли ей больно, или же это будет похоже на благословение, учитывая то, какой вес она носит на своих плечах? Будет ли это тем же самым, что и утонуть в ее собственном озере?       В кармане звонит телефон. Она достает его, видит иностранный номер и хочет бросить его прямиком в Темзу. Она сбрасывает звонок, ставит беззвучный и засовывает телефон обратно в карман.       Ева разгорается от ярости и отвращения, когда начинает идти в сторону станции Воксхолл, надеясь, что метро уже работает, как у нее начинает вибрировать телефон. Изнеможенная, она вновь достает его и смотрит на экран. Плюс четыре, девять. Она знает эти цифры: Германия. Блядская Грета Мюллер.       - Я надеялась, что вертолет разбился, - говорит Ева, ответив на звонок, но в ее голосе не достает желчи; она так устала. - Понятия не имею, почему ад не хочет заполучить тебя, учитывая все твои деяния.       - Ты не спишь.       Ева фыркает, осматривая пустые улицы.       - На дворе половина пятого утра, и ты только что казнила целый отдел полиции, так что да, я не сплю, и нахрена ты мне звонишь? - шипит она, потому что у нее больше нет сил кричать. Она так злится на Оксану, но больше всего она злится на себя за то, что запуталась во всем этом поте, сексе и услугах, за то, что она снова забыла о истинной натуре Оксаны.       Она просто не ожидала что-то такого катастрофического.       - Вообще-то, я никого не убивала, Ева. Слезоточивый газ моих рук дело, и они все будут выглядеть так, будто их ужалили пчелы, но они будут жить.       Еве от этого не лучше. Она затягивает свой шерстяной шарф не шее и решает поехать на такси.       - Ты не должна звонить. Тебя могут отследить.       - У меня есть роутер.       - Ладно, что ж, я не хочу с тобой разговаривать.       Ева взяла трубку, но, если быть честной с самой собой, то на самом деле она не хочет разговаривать с Оксаной. Она не хочет вспоминать, что она ее знает. Она хочет отдалиться.       - Это моя работа, Ева.       Ну конечно, она это скажет.       - Ага, твоя веселая работа, да? Я тебя сдам.       Оксана фыркает.       - Нет, не сдашь.       Ева ее не сдаст, но ей нужно почувствовать определенную силу, нужно почувствовать, что хотя бы что-то у нее под контролем.       - Сдам.       - Если бы ты хотела меня сдать, то сделала бы это после того, как я пришла к тебе домой семь месяцев назад.       Оксана права. Еве хочется иметь возможность прокричать все то, что она чувствует, сказать Оксане, насколько ужасными были эти последние несколько часов, но Оксана лишь рассмеется или еще хуже: вообще никак не отреагирует, даже не подумает об этом.       - Все твое представление записали на видео.       Наступает долгая пауза, и Ева проверяет свой телефон, чтобы посмотреть, что звонок все еще идет. Он идет.       - Вилланель?       Странно произносить это имя. Ева давно его не использовала.       - Как я выглядела?       Ну конечно, она отмахнется шуткой, но ее голос не совсем беззаботный.       Ева чувствует, как глаза становятся влажными; она вытирает нос тыльной стороной ладони и опускает подбородок, глядя на заснеженный тротуар. Она думает о вчерашнем вечере, о том, что она испытывала, когда Оксана притворялась, что преклоняется ее телу, притворялась, что упивается прикосновениями к ней, потому что ничего из этого не было по-настоящему, не так ли? Она просто разогревалась.       - Ты выглядела очень хорошо, - тихо говорит она и чувствует, как дрожит собственный голос. - Коломбо жив?       - Не знаю. Очевидно, он был жив, когда я доставила его, но сейчас, не знаю.       - Мм, - мычит Ева, чувствуя, как падает первая слеза. Она прикусывает внутреннюю часть щеки, чтобы не всхлипнуть прямо в микрофон. - Ты правда никого не убивала?       - Нет, Ева, не убивала. Обещаю. Тот парень с ума сошел, он просто бросился в бой. Я с ним больше никогда не буду работать.       Ева кивает, а затем понимает, что Оксана ее не видит.       - Ладно.       - Ты прочитала то досье?       Ева действительно прочитала его, причем несколько раз: сборник информации о новом оперативнике, латвийце. Независимый подрядчик, не на поводке у «Двенадцать», а, по сути, конкурент Оксаны.       Вся папка была тщательно подготовлена, и, к удивлению Евы, написана от руки. Оксана, должно быть, сделала все сама, и все досье было невероятно конкретным, с датами, временем, фотографиями как этого человека, так и его целей, личными наблюдениями и комментариями, и как только она все прочитала, она прекрасно поняла, почему перспектива обсуждения досье была невероятно скучна для Оксаны; для написания всей этой макулатуры потребовалось, по крайней мере, семьдесят часов тяжелой, детальной работы, если не больше.       По-видимому, нападение - грязный удар ножом - на Эшли Лэнгдона, возвращающегося домой после работы, было осуществлено этим новым оперативником, Томасом Дауксом, известным на рынке как Казимирас. Теперь у нее есть его имя и некоторые из его убийств, и все, что ей нужно сделать, это придумать надежное оправдание того, как она получила всю эту информацию, которую она затем использует, чтобы наконец отправить свою оценку (в настоящее время незаконченную) дел их законным следователям.       Почерк Оксаны был симметричным и красивым, прямо как в письмах Анны Леоновой в Москве, и досье было не просто одолжением; оно было спасением, а теперь, Господи Иисусе, ей больно.       - Прочитала, - хрипит Ева и чувствует большой комок в горле. Она не станет плакать по телефону, и особенно в разговоре с Оксаной, но, тем не менее, ее щеки все равно становятся влажными. - Спасибо.       - Теперь твоя карьера пойдет в гору?       Ева ненавидит, что Оксана задает ей этот вопрос, ненавидит то, что ей действительно кажется, будто она переживает за работу Евы, когда вся логика говорит ей об обратном... за исключением того, что она написала и отдала ей это досье, но, может быть, она так пыталась избавиться от своего соперника.       - Э-э... ну, Кэролин не позволяет мне работать в МИ-6, так что не знаю, в какую гору она пойдет или насколько интересно станет в МИ-5. Но я постараюсь как-нибудь использовать это досье.       На линии тишина. Ева снова проверяет свой телефон, но, похоже, звонок продолжается. Может, Оксана просто думает.       - Она меня узнала?       Ева откидывает голову, чтобы посмотреть на небо. Зимой солнце не встает до позднего утра. Звезды невероятно яркие, из-за чего можно спокойно различить все созвездия. Интересно, видит ли Оксана эти звезды, где бы она сейчас ни была?       - Я попыталась прочитать ее лицо, но у нее нет никаких оснований полагать, что это ты. Она ничего не сказала, или, знаешь, выглядела так, будто все поняла. Она думает, что ты мертва.       - А ты не сказала ей, что я жива, - утверждение, не вопрос.       - Не сказала, - говорит Ева, не добавляя больше ничего.       - И почему нет?       Потому что она не может. Ева самая большая дура, которая когда-либо ходила по этой земле, и она не может.       Она отыскивает взглядом созвездие Ориона и сосчитывает звезды в его поясе. Стыд прожигает ее изнутри, и прямо сейчас ей нужно побыть одной.       - Мне пора идти, - хрипит она и завершает звонок, прежде чем Оксана успеет возразить. Затем она выключает свой телефон, вытирает мокрое лицо рукавами куртки и останавливает такси.