The Void

      Лондонское небо потемнело и затуманилось, оно прекрасно отражает настроение Евы, когда такси, в котором она находится, резко останавливается перед «Андаз», современным дизайнерским отелем у Хайатт, рядом со станцией Ливерпуль-стрит. Она оплачивает проезд, выходит и спешит по слякоти ко входу, где ее встречает консьерж.       У стойки регистрации она копается в своей сумочке и достает телефон, затем просматривает фотогалерею, пока не находит снимки фотографий Оксаны, которые сделала Анна Леонова. Она показывает на стойке регистрации свои документы, а затем спрашивает номер комнаты Оксаны.       Вчера вечером, когда они закончили, Оксана очистила свое кровоточащее тело, покрытое синяками, с помощью салфетки, и сказала Еве, что утром она может прийти в «Андаз», если захочет, чтобы ей «вернули услугу». Затем она поправила свое платье и вышла из галереи, будто Ева только что не пустила ей кровь и жестоко трахнула над головами восьмисот человек.       - Полагаю, она в 204, - говорит ей портье, но она выглядит так, будто ей некомфортно. - Но, э-э... она должна выселиться через час. У нас все номера забронированы из-за Нового Года, так что поздний выезд не совсем...       - Спасибо, - бормочет Ева и направляется прямиком к лифту.       Она хочет заблуждаться в своей догадке. Она не думает, что вообще когда-либо хотела чего-то столь же сильно, как ошибиться в своей догадке, но чем больше она перебирает временные рамки в своей голове, тем сильнее она начинает беспокоится о своей правоте. И ей правда нужно ошибиться в своей догадке.       Подойдя к номеру 204, она громко стучит в дверь.       - Вилланель! - кричит она и еще немного колотит по двери.       Дверь медленно открывается и демонстрирует стоящую в одном лишь полотенце Оксану, которое покрывает ее тело от груди до бедер. У нее спутанные мокрые волосы, она сняла линзы, так что ее глаза приняли свой обычный оттенок, что-то между карим и серым. Вся ее шея покрыта сине-фиолетовыми отметинами, на горле виднеется несколько следов от укусов, а на плече - настоящий кусок марли.       Еве плевать; она проталкивается мимо нее в номер и бросает свою сумку на кровать.       - Что ты сделала? - спрашивает она, поворачиваясь лицом к Оксане. - Что ты сделала, пожалуйста, скажи мне, что ты сделала?       Оксана убирает нож, который, по-видимому, спрятала за своей спиной, прежде чем открыть дверь, и скрещивает руки на груди, прикрытой полотенцем, нахмурив лоб и глядя на Еву так, словно она не имеет ни малейшего понятия, о чем та говорит.       - Ладно, тебе нужно расслабиться. Я проснулась меньше двадцати минут назад. Что случилось?       Ева медленно выдыхает и закрывает глаза.       - Каролин.       В глазах Оксаны мелькает искорка понимания, а затем ее хмурый взгляд тает в любопытной улыбке, как у кота, который съел канарейку.       - Что-то случилось?       Ева дает ей пощечину. Рефлексы берут над ней верх, и она раскрывает ладонь прежде, чем успевает понять, что делает, и дает пощечину Оксане - прямо как она ударила Нико - так сильно, что голова блондинки отклоняется в сторону, и она слегка спотыкается, но восстанавливает равновесие. Оксана поворачивается к Еве, дотрагиваясь пальцами до уже покрасневшей щеки. Она выглядит потрясенной.       - Что ты сделала? - повторяет Ева, сжимая правую ладонь в кулак. Руку слегка покалывает, но она выбьет из нее правду, если придется. Она будет бить ее до тех пор, пока...       - Ничего! - кричит Оксана и подходит к мини-бару. Она достает банку пива и нежно прижимает к своей щеке, а затем смотрит на Еву. - Мне не пришлось ничего делать с Каролин. Она в любом случае собиралась так поступить. Смерть лишь пришла чуть раньше.       Еве хочется ей поверить. Оксана не выглядит так, будто она лжет; тон ее голоса выдал бы ее, в таком-то состоянии. Еве хочется ей верить, но она должна знать.       - Мне нужно, чтобы ты рассказала мне каждую деталь, или богом клянусь, ты больше никогда не притронешься ко мне. Я серьезно.       Оксана перемещается на кровать, все еще держа в руке банку пива. Полотенце слегка поднимается, обнажая глубокие царапины и пурпурно-синие синяки на верхней части ее бедер. Ева чувствует небольшое жжение глубоко в груди.       - Ничего интересного. Таблетки и виски. Они с Константином должны были пожениться.       - То, что должны были сделать Каролин и Константин, не имеет никакого отношения к делу, - процеживает Ева. Внезапно ей хочется держать в руках пистолет, независимо от того, насколько они для нее бесполезны. Она хотела бы держать его в руке, чувствовать его вес, направить его дуло к виску Оксаны, просто чтобы иметь хоть какой-то контроль, хоть раз в жизни.       - Ладно, - дуется Оксана и падает на спину. Она выпускает дуновение воздуха, а затем пускается в свою версию событий: - Полагаю, она совала свой нос туда, куда его совать не следовало. Я позвонила в дверь, и она увидела меня через окно. Она впустила меня, даже не пыталась убежать.       - Потому что она знала, что ты ее поймаешь, - шепчет Ева, и в десятый раз за сегодня чувствует вставшие в глазах слезы.       Оксана мычит.       - Наверное. Я зашла, а она сказала, что ждала, что кто-то придет.       - Почему? - хмурится Ева. - Что она знала? Почему она ждала тебя?       Оксана стонет.       - Я только что сказала, что она копалась в вещах, которые ее не касались. Я больше ничего не знаю. В любом случае, она сказала, что не хочет, чтобы все было уродливо. Я согласилась, потому что кровавые пятна очень сложно выстирать. Она взяла таблетки и виски, и мы пошли наверх.       - Ты знала, что она болела? - спрашивает Ева. Кажется, будто у нее мокрое лицо.       - Разумеется, - говорит Оксана. - Но никогда не знаешь, сколько может прожить человек с раком, а я должна была сделать свою работу. Уж ты должна это понимать.       Ева думает о том, что вот-вот заберется на нее и придушит, если она еще раз обвинит свою долбанную работу в том, что она совершает все эти ужасные вещи. Она снова сжимает кулаки.       - Она запила все таблетки виски, - продолжает Оксана тоном, который кричит о скуке. - Она говорила. У нее было много чего сказать мне обо мне, прямо как у Константина. Бла-бла-бла, всякая чепуха о том, насколько это удивительно, что я выжила. Она спросила, собираюсь ли я убить тебя. Она спросила, собираюсь ли я убить ее сына. Я, кстати, не собиралась. Он не проблема, - Оксана делает паузу, чтобы завернуть банку в тонкую простыню рядом с ней. - Она умирала вечность. Таблетки действуют так медленно, но я хотела, чтобы все было чисто, так что все прошло нормально.       Ева прячет лицо в свои руки, и ее плечи начинают дрожать. Она представляет, как Оксана сидит там, в том изумрудном кресле, в котором всего час назад сидел Кенни, разговаривая с Каролин. Разговаривая о ней.       - Что она сказала тебе в России? Она пришла к тебе в тюрьме.       Оксана вздыхает.       - Она сказала, что хочет обменять любую имеющуюся у меня информацию о моих работодателях взамен на перевод в британскую тюрьму. Я сказала сделать ей подтяжку лица. Она была такой высокомерной.       - Не была, - шепчет Ева и вытирает нос тыльной стороной ладони. - Она была великолепна, а ты собиралась ее убить.       - Ой, прекрати, - Оксана уже сидит, и Ева чувствует ее взгляд на своем затылке. - Она сказала мне, что сама купила себе таблетки. Она не хотела страдать, а миелома очень болезненна. Это бы случилось в любом случае. И ты должна быть счастлива. Теперь у тебя есть возможность сделать карьеру, которую ты заслуживаешь.       Ева срывается. Разумеется, Оксана так интерпретирует эту ситуацию. Если что-то ей мешает, то она избавляется от этого. Ева поворачивается, чтобы посмотреть на нее.       - Нормальные люди так не думают. Она что-то для меня значила. Она была мне небезразлична.       - Нормальные люди, - прыскает Оксана, и ее взгляд становится прохладным. - Я просто думала о том, что лучше для тебя.       Ева отворачивается и усмехается; Оксана, думающая о том, как будет лучше для Евы, - должно быть, худшая шутка, которую кто-либо придумал. Господи. Она понятия не имеет, что это за женщина; понятия не имеет, о чем она подумает дальше, что она сделает, как она это оправдает. Она не знает Оксану, и это кажется таким, таким жестоким.       Оксана прочищает горло.       - Это не то, о чем я думала, когда сказала, что ты можешь прийти. Я понимаю, что ты немного расстроена, но мне нужно готовиться к выезду, так что...       - Что насчет меня? - шепчет Ева, потому что вот оно. Этот ужасный разговор, который они должны были провести семь месяцев назад в доме Евы, вместо того, чтобы простить друг друга и заняться сексом на ковре. Вот оно; это ужасное, ужасное последствие от закрытия глаз на истинное «я» Оксаны. Все уже хуже некуда, и туман вокруг драгоценного озера Евы настолько густой, что она едва ли может увидеть, до сих пор ли Оксана с ней на плоту.       - А что насчет тебя? - спрашивает Оксана, будто в вопросе Евы нет абсолютно никакой нужды.       И затем все приходит; все то, что Ева накапливала в себе с самого начала.       - Сколько ты еще будешь этим заниматься? - спрашивает она и махает рукой в воздухе между ними. Оксана лишь моргает, смотря на нее. - Мы играем в игру, но на самом деле ты просто убиваешь время, пока не решишь убить меня. Я знаю, что в конечном итоге так ты и поступишь. Ты будешь наслаждаться нашими отношениями, пока они доставляют тебе удовольствие, а потом, когда тебе станет скучно, когда я больше не буду вызывать у тебя эти эмоции, ты убьешь меня, как убиваешь всех остальных. Как ты это сделаешь? Дай угадаю, пырнешь меня. Как тебе такая блядская ирония?       У Оксаны больше не пустое выражение лица; она выглядит совершенно сбитой с толку.       - Ева, о чем ты говоришь?       - Ты меня слышала, - говорит Ева, ощущая такую глубокую пустоту. Кажется, будто высказанная ею правда открыла огромную полость в ее животе, черную дыру, засасывающую все то, что, как она думала, она знала. - Я больше не знаю, чего ты от меня хочешь. В половине случаев твои действия не имеют никакого смысла.       - Ла-а-адненько, - выдыхает Оксана и падает обратно на кровать. - Ева, ты такая идиотка. Зачем мне хотеть убить тебя?       - Серьезно? - задыхается Ева и оглядывает гостиничный номер, будто ждет подкрепления, чтобы кто-то другой дал блондинке пощечину и объяснил ей многочисленные очевидные причины, по которым она хотела бы ее убить. - Я пырнула тебя ножом.       Она смотрит на Оксану через плечо.       - Э-э, да, но разве я умерла? - смеется Оксана и указывает на свой живот. - Я так не думаю. Я тебе уже говорила, что больше не злюсь. Да и не злилась никогда, просто удивилась, и мне было очень больно. Я понимаю, почему ты это сделала. Я понимаю, как устроена месть, гораздо, гораздо лучше, чем ты думаешь.       - Да ты мне уже, блять, отомстила, - горько смеется Ева. У этих слов отвратительный привкус. - Разве ты не видишь, что ты сделала со мной, с моей жизнью?       - Я не сделала ничего, чего бы ты не хотела, - возражает Оксана, а затем снова садится и указывает на Еву своим указательным пальцем. - Ты постоянно встречаешься со мной. Ты ни разу не говорила, что не хочешь заниматься со мной сексом, так как же я должна была догадаться?       - Ну, если бы я не соглашалась на встречи с тобой, то ты бы убила кого-нибудь только ради того, чтобы выместить на них свою злобу, - говорит Ева, но она знает, что всегда добровольно приходит к Оксане. Во всем всегда была виновата ее зависимость. Она знает, что ее попытки сопротивления были направлены на саму себя, не на Оксану. Она знает, кого винить. Оксана просто развлекалась.       Она смотрит на лицо Оксаны, а затем полностью замирает: Оксана выглядит обиженной, и вдруг комната начинает вращаться, как это было в гостиной Каролин. Ева вспоминает то, что она только что сказала.       - Ты бы этого не сделала?       Оксана качает головой и открывает свой рот, но ничего не говорит. Она бросает взгляд в окно, будто что-то решает. Затем:       - После секса люди становятся прилипчивыми, как обезьянки, а мне на это абсолютно наплевать. Но ты... - Оксана замолкает и перемещает свой взгляд обратно на Еву. - Удивительно, как ты продолжаешь притворяться, что ненавидишь меня, сразу же после того, как мы заканчиваем. Я никогда не принуждала тебя делать то, чего ты делать не хотела, и я бы никогда не причинила никому боли, если бы ты отказалась. Это было бы бессмысленно.       Ева долгое время хранит молчание. Она размышляет о словах Оксаны, размышляет о том, сколько смысла они имеют с ее стороны. Ева всегда борется сама с собой, а Оксана видит в этом борьбу с ней. Когда она заполучает Еву, Ева всегда поддается, но лишь ненадолго. Она возвращается к желанию ненавидеть их обеих, а иногда действительно их ненавидит, и Оксане приходится ломать ее, избивать ее снова, и снова, и снова. Она стоит у штурвала власти.       - Я вот чего не понимаю, - начинает Оксана и придвигается чуть ближе к ней. - Раз я причиняю тебе столько боли, раз ты так сильно хочешь меня ненавидеть, то зачем ты вообще сюда пришла?       Вопрос на миллион долларов. Ева смотрит на картину на стене напротив кровати, изображающую уличное искусство. Почему она продолжает встречаться с ней, когда все, что она получает, - это боль?       Она чувствовала себя обязанной, чувствовала, будто она вечная должница Оксаны, потому что она чуть было не отняла у нее жизнь в возрасте всего лишь двадцати шести лет, но она не чувствовала себя обязанной в сексе, только во... всем остальном.       Она хочет понять, почему мозговые структуры Оксаны работают не так, как у всех остальных, с самого, видимо, детства.       Она хочет, чтобы Оксана трахала ее, потому что с сексом приходят острые ощущения, извращенное возбуждение, которого иначе она не может добиться больше ни с кем. Никто недостаточно опасен, недостаточно безумен, чтобы у Евы в жилах стыла кровь, и она получала от этого удовольствие.       Она хочет отобрать у Оксаны всю ее власть. Она хочет поговорить с ней. Она хочет пробудить в ней чувства, причинить ей боль, потому что даже самое невежественное и злобное создание в этом мире должно о чем-то заботиться.       Или о ком-то.       (Не разбивай мне сердце), ты тоже.       О черт. Ева подносит руку ко рту.       - Я прям вижу лампочку над твоей головой, - хихикает Оксана и опускает глаза на полузакрытый рот Евы. - Поделишься своими мыслями?       Ты мне правда нравилась.       О боже.       Они здесь потому, что она до сих пор нравится Оксане.       Все это время она думала, что все это - гнев, пропитанный (притворной) ненавистью секс - было лишь местью Оксаны за то ножевое ранение: манипулировать ею, сломить ее оборону, убивать людей вокруг нее и побуждать ее посмотреть в лицо своих самых грязных демонов, заставляя хотеть прикосновений хладнокровного безумного убийцы - прикосновений женщины, убившей ее лучшего друга.       Ева думала, что Оксана упивается тем, что проникает под кожу Евы, захватывая ее органы один за другим, словно яд; это окончательный акт мести. Невозможно причинять боль человеку, который тебе небезразличен, но, видимо, это возможно для Оксаны, которой нравится Ева, которая заботится о Еве.       Ева продолжала встречаться с Оксаной, потому что она достигла точки невозможности быть без нее, а Оксана продолжала встречаться с Евой, потому что она, блять, заботится о ней.       Оксана касается ее руки.       Небо над плотом и озеро разламываются в широкой трещине, и их поражает молния; гром гремит в ушах Евы.       Ева отталкивает ее, встает, отходит подальше от кровати в другую сторону комнаты.       По ее жилам течет чистая паника, забираясь к ней в сердце и выходя наружу. Оксана заботится о ней, и теперь она не знает, какого черта она должна с этим делать. Она уже сходила с ума, когда они разделяли лишь случайные разговоры и беспокоящий секс, но Оксана заботится о Еве, и Ева не может быть единственным, о чем заботится Оксана, потому что тогда...       ...тогда эта одержимость будет взаимной, как в самом начале, еще до Парижа, и в таком случае...       ...она никогда не сможет сбежать.       Я найду то, что тебе небезразлично...       ...и уничтожу это.       - Можешь быть недоступной, если хочешь, - усмехается Оксана и смахивает свои мокрые волосы с лица. Она скрещивает ноги, заставляя полотенце подняться еще выше. - Мне нравится добиваться тебя, но из-за тебя у меня все болит, так что...       - Нет, прекрати! - кричит Ева и вытягивает руку перед своим телом. Она не может здраво мыслить. - Пожалуйста, просто... не прикасайся ко мне, ладно?       - Ева... - хмурится Оксана и начинает двигаться к краю кровати.       - Не трогай меня! - на самом деле кричит Ева, потому что она не может дышать, ей не хватает воздуха, голова кружится, а в ногах появляется слабость, и если она не вздохнет полной грудью в ближайшее время, то потеряет сознание...       - Ева, я не причиню тебе боли, - искренне говорит Оксана, поднимая руки. - Я же говорила, я не стану убивать...       - Мне нужно идти, - хрипит Ева и тянется к своей сумочке. Не смотря на Оксану, она на ватных ногах подходит к двери, смутно слыша возражения позади себя, но она уже вышла, она бежит к лифту, а Оксана не пойдет за ней в одном лишь полотенце. Нет, она думала, что это было какой-то больной игрой, но она небезразлична Оксане, а она не собирается становится очередной Анной Леоновой. Она не собирается получать пулю в лоб. Нико не закончит так же, как...       Она заходит в лифт, нажимает на кнопку, которая уведет ее из этого места, и, наконец, она может вздохнуть; сделать вздох через нос и выдохнуть через рот. Но с воздухом приходит и невыносимая боль от осознания того, в какой каше она оказалась - снова - и она сползает по стене лифта, садится прямо там на корточки и разражается рыданиями.       В итоге она поднимается и опускается на лифте несколько раз, за время чего в лифт заходили и выходили случайные люди.       Она понятия не имеет, как добраться до берега, подальше от этого урагана. Она понятия не имеет, что ей теперь делать.